НА СОВЕТЕ ОТРЯДА

О прогуле весь день Лёне никто не напоминал. И своим чередом текла классная жизнь: шли уроки, мелькали перемены, дежурные рьяно освобождали класс. Зайцев требовал от Гусевой и Смирновой ка­кую-то заметку. Комарова с Возжовым связывали в общую пачку картонки, которые задумали исполь­зовать как материал для строительства машины вре­мени. А чертёж машины принёс Гроховский. Ребята, не дождавшись чертежа от Галкина, поручили вы­полнить новый Стасу, и он, как видно, очень поста­рался — сделал красиво, тушью.

Чертежом Лёню тоже никто не попрекнул.

Но перед последним уроком Кузеванов сказал:

— Вот что, Галкин. После занятий не уходи. У нас совет отряда будет.

— А я при чем?

— Об учёбе разговор. И о тебе. Лёня усмехнулся:

— Судить решили?

— Нет, не судить, — ответил Кузеванов. — Совет отряда недаром называется совет! А не суд. Посо­ветуемся, как быть с тобой.

«А что со мной?» — хотел спросить Лёня, но раз­думал.

Обсуждать или советоваться — какая разница!

Важно, что придётся отвечать перед ребятами и за двойки и за прогул, а если ещё выступит Анька да расскажет, как он с ней обошёлся, тогда и вовсе не поздоровится.

Притихший просидел Лёня всю математику, да­же не хохотал вместе с ребятами, когда их два раза рассмешил Павел Степанович.

В первый раз это случилось в самом начале урока. Павел Степанович вошёл в класс, а Возжов, замеш­кавшись, рисовал на доске огромную страшную рожу. Павел Степанович сразу вызвал дежурного.

Растерянный Возжов признался:

— Я дежурный.

— Это что — автопортрет? — Учитель с серьёз­ным видом показал на рожу.

Конечно, Кнопку подняли на смех. А во второй раз ребята посмеялись над Валерием Петренко. Петренко захотел, чтобы его спросили.

— У меня отметка случайная.

— Ну, выходи, — кивнул учитель.

Однако, попыхтев над примером, Петренко запу­тался. Тогда, горбясь над столом, полуобернувшись в сторону доски, Павел Степанович вкрадчиво спро­сил:

— У тебя какая отметка-то случайная?

— Двойка…

— Ну вот, хорошо, — сказал Павел Степанович.— Я сам колебался, не случайная ли она, а ты помог мне уточнить. Спасибо!

Опять раздался дружный смех, но Павел Степа­нович утихомирил всех и напомнил, что шутки шут­ками, а конец четверти не за горами и не одному Петренко, а многим следует всерьёз задуматься над отметками по алгебре.

К Лёне это тоже относилось, но сейчас он встре­тил слова учителя равнодушно: гораздо ближе, чем конец четверти, был конец урока, а значит и совет отряда.

«Может, сбежать?» появилась мысль, но Лёня сей­час же отбросил её.

Пусть будет что будет!

Даже не выйдя по звонку из класса, Лёня молча наблюдал, как активисты гото­вятся к совету отряда. Пошептался о чём-то с пришедшим вожа­тым Гена Кузеванов. Сбегала куда-то Ма­ша Гусева и верну­лась вместе с Таисией Николаевной. Тща­тельно вытирал дос­ку Возжов, завершая этим своё дежурство.

Когда оставшиеся звеньевые и члены редколлегии расселись по местам, а Таисия Николаевна с Воло­дей заняли последнюю парту, Гена Кузева­нов встал у препода­вательского столика и начал говорить о том, что сказал и Павел Степанович на алгеб­ре: близко конец чет­верти, а некоторые ребята не задумыва­ются над своим пове­дением. Вот и Галкин.

Перейдя на Галки­на, Кузеванов больше ни о ком уже не упоминал, а разобрал его поведение по косточкам: и двойки-то он получает, и за всё берется, а ниче­го не делает — чертёж не принёс, уроки вчера пропустил, а на замеча­ния отвечает грубостью, и вообще третье звено с ним замучилось, не знает, куда деваться…

Выходило, что из-за Галкина чуть не вся ра­бота в отряде и в классе страдает.

Пока Кузеванов один говорил так, очень резко, откровенно, нисколько не стесняясь и глядя прямо в упор на Лёню, Лёня ещё изредка пофыркивал, правда, тихонечко, но всё же с независимой усмешкой: очень здорово получается у председателя, прямо как у прокурора.

Но когда вслед за Кузевановым выступила и Ма­ша Гусева, а потом ещё и Комарова, и Зайцев, и все они сурово спрашивали у Лёни: «В чем дело, Гал­кин?», — Лёня уже и тихонечко не фыркал, а сидел насупившись. Вспомнились слова Таисии Николаев­ны о том, что не всё у него хорошо в школе, с ребя­тами. Вот ребята и возмутились, требуют от него ре­шительного ответа.

А что он может сказать? Уже сто раз обе­щал… Нет, больше он не хочет давать пустых обещаний!

— Говори же, Галкин, — взывал Кузеванов. — Почему молчишь?

— Да нечего у него спрашивать! — вдруг вы­крикнул Шереметьев. — Все равно он не изменится. Вон Гроховский знает…

— Это как тебя понять? — нахмурился Кузева­нов. — Неисправимый он, что ли?

— Глупости! — запротестовал Зайцев.

— А вы спросите у Гроховского, спросите, — не отставал Шереметьев.

— Тише, — сказал Кузеванов и повернулся к Гроховскому. — Ну, что ты там знаешь, говори!

Лёня тоже обернулся к Стасу, чуть не съедая его глазами. Вот он, примерный ученик! Добился свое­го — учится как надо и чертёж вместо Галкина до­кончил… А сейчас встанет перед всеми и так же, как Димка, с насмешкой скажет, что Галкин неисправи­мый!

Ну, и пусть! Лёня уткнулся в свою парту. А Стас действительно встал.

— Что ещё говорить, — начал он медленно. — По-моему, давно ясно… У Галкина настойчивости мало. Семь пятниц на неделе у него. Вот и портит себе. А будет у него настойчивость, и всё исправит…

— Ты не так мне говорил! — выкрикнул Шере­метьев. — Ты говорил: с ним совсем нельзя ни о чём по-серьёзному!

— Мало ли что было! — заспорил Стас. — Мо­жет, и с тобой нельзя!

— Речь не обо мне!

— Да тише вы! — опять призвал к порядку Ку­зеванов, рассердившись. — Тут не базар!

— А я кончил. — Стас сел на место.

— Кто ещё хочет? — спросил Кузеванов.

Все молчали:

— Больше никто?

— Подожди, Гена, — поднялся вожатый. — Мне кажется, Гроховский затронул интересный вопрос. Ведь чтобы Галкину помочь, надо всё выяснить. Что же такое, по-вашему, настойчивость?

— Да, да, это очень существенно, — присоедини­лась к вожатому Таисия Николаевна.

— Настойчивость — это когда очень хочется че­го-нибудь, — сразу отозвался Эдик Зайцев.

— Не просто хочется, а добиваешься! — попра­вила Аня Смирнова.

— Настойчивость от силы воли зависит, — заявил Кузеванов.

Точек зрения выявилось множество.

И только один Лёня не принимал участия в раз­говоре. Но он внимательно слушал, не пропуская ни слова, и, хотя никто уже не упоминал его фамилии, понимал, что всё равно ребята говорят о нем: и серьезно сосредоточенный Кузеванов, и спокойная, вдумчивая Смирнова, и грубоватый Кнопка — Воз­жов, даже Стас Гроховский — все они думают о нём и спорят, желая, чтоб он, Лёня Галкин, поскорее ис­правился.

И он почувствовал себя среди них так же, как од­нажды в начале года, в лесу, когда сидели на берегу реки у пылающего костра перед газетой-скатертью с общим запасом продуктов. И хотя тогда была про­сто прогулка — радостная и увлекательная, а сейчас его разбирали на совете отряда, всё равно вокруг на­ходились какие-то особенно хорошие, свои, близкие, дружные ребята!

Поэтому, когда вожатый Володя, подводя итог всем разговорам, сказал, что Лёне Галкину нужно будет развивать в себе настойчивость, Лёня с этим немедленно согласился.

А Таисия Николаевна предложила прикрепить его для этой цели к Ане Смирновой.

— И ты, Аня, должна не просто подтянуть Лё­ню в учёбе, не просто объяснять ему трудный мате­риал, — подчеркнула Таисия Николаевна, — а имен­но приучить к усидчивости, чтобы он регулярно работал.

— И ты пойми, — заметил Кузеванов, обраща­ясь к Лёне. — Это тебе на всю жизнь пригодится.

А Эдик Зайцев добавил:

— Все мы теперь за тебя возьмёмся!

Из школы ребята шли шумной гурьбой, провожая Володю. Он был впереди и разговаривал с Кузевановым и Зайцевым. За ними спешили Кнопка — Возжов со Стасом Гроховским. Рядом с Лёней двигались тол­стый Юдин — Жиркомбинат и Петренко.

Стас разъяснял Кнопке что-то о звёздах. Юдин спорил с Петренко о шахматах. Лёня невольно улав­ливал, как горячо убеждает Кнопку Стас, удивлялся, что Жиркомбинат знает так хорошо шахматную тео­рию — беспрерывно сыплет разными выражениями: «ферзевый гамбит», «ладейное окончание». Но боль­ше всего старался прислушаться к беседе Володи с Кузевановым и Зайцевым. Оттуда долетали только отдельные слова: фиксаж, панхром, бромосеребря­ная бумага.

Лёня догнал вожатого. Разговор шёл о фотогра­фии. Володя предлагал фотографировать всё, что де­лается в отряде, а когда наберётся много снимков, составить из них целый альбом, получится настоящая «фотолетопись отрядной жизни».

— Сделаем так? — обратился Кузеванов к Зай­цеву.

Сзади раздался голос Валерия Петренко:

— Ребята, а здорово у нас Жиркомбинат в шах­матах разбирается, честное слово!

Вожатый обернулся.

— Без прозвищ обойтись не можешь? Сколько раз вам говорить?

— Так ведь толстый он! — рассмеялся Пет­ренко.

— Ну и что же?

— Ладно, ладно, не буду…

Гроховский остановился на углу.

— Мне сюда. До свиданья.

Лёня взглянул на него — их глаза встретились.

— До свиданья, — буркнул и Лёня, вдруг поче­му-то смутившись.

И пошёл дальше.

Володя рассказывал уже о своём друге Жене — специалисте по радиотехнике. Оба они — Женя и Володя — после десятого класса пойдут рабо­тать на завод, на котором сейчас изучают произ­водство.

— А я думал, ты в артисты пойдёшь, — протянул Кнопка. — В драмкружке состоишь, декламируешь…

— Я и в литературном ещё и с вами. А Женя му­зыкой увлекается. Слышали, как на баяне играет? В жизни, братцы, столько разного, что дух захваты­вает. Только главная-то мечта у меня — химия. Вон Гена знает, мы с ним недавно разговаривали, какие чудеса с этой химией можно делать!

— Да ведь ты сам сказал — на завод идёшь!

— А химия и на заводе применяется! А потом, если по-настоящему захотеть, всегда добьёшься — сами сейчас говорили!

— Про настойчивость-то?

— Вот именно! Только не забывайте: взялся — доводи до конца!

Долго ещё рассуждали ребята, уже стоя перед до­мом Володи.

А когда он ушёл и каждый из мальчиков напра­вился тоже к себе домой, Лёня ухватил Олега Возжова за рукав:

— Слушай, Кнопка. Пошли к тебе рейки делать.

— Прямо сейчас?

— А что тянуть? Ведь взялись, так надо дово­дить до конца!

— Ну, ладно, — согласился Возжов, подумав. — Отец как раз дома. Пошли.