СЕРЬЁЗНЫЙ РАЗГОВОР

Собирать лом в зайцевском доме Галкин так и не пришёл.

Олег Возжов сообщил, что у него Галкин тоже не был и реек они не сделали.

— Может, чертёж машины доканчивает, — пред­положил Зайцев.

Но и чертежа Галкин в школу не принёс.

Маша Гусева спросила у него, почему он не явил­ся собирать лом, но он только засмеялся и повернул­ся к Эдику Зайцеву:

— А много собрали?

Зайцев сконфуженно промолчал.

Это была его затея — обойти квартиры в их до­ме. Он думал, что за один обход можно раздобыть целую тонну металлолома — квартир ведь сто! Но он просчитался, не учёл, что почти в каждой квартире есть ученики, которые, конечно, сами давно унесли из дому всё железное и медное старьё. Поэтому женщины-домохозяйки встречали ребят, сочув­ственно улыбаясь, но отрицательно покачивая го­ловами.

Только в нескольких квартирах посчастливилось заполучить прохудившееся ведро, небольшую ско­вородку с отколовшимся краем и прогоревший совок.

А в третьем подъезде из-за спины открыв­шей дверь женщины выглянул ухмыляющийся маль­чишка.

Когда Маша объяснила женщине, в чём дело, и женщина ответила, что у них, к сожалению, ничего нет, мальчишка крикнул:

— Погоди, мама! — и убежал.

Женщина тоже ушла, а ребята послушно стояли на лестничной площадке. Через некоторое время опять выглянул мальчишка, что-то высыпал в руки Маше и со смехом захлопнул дверь. На ладони у Маши оказалось пять заржавленных перьев. Эдик хотел тут же ворваться в квартиру и отлупить на­смешника, но девочки удержали его, взяли и высы­пали перья в почтовый ящик.

Большого успеха, как видите, хождение по квар­тирам не имело, но разве дело в количестве собран­ного металла, если речь идет о дисциплине? Договорились собирать вместе — значит, надо было прийти!

Так Галкину и разъяснили, но он ответил, что не мог, и всё!

— Не мог, не мог! — передразнила Маша. — Ты только безобразничать можешь!

— Кто это безобразничать, кто? — засверкал гла­зами Галкин.

Атмосфера явно накалялась.

— Подождите, ребята… Нельзя так! — прогово­рила Аня.

Она хотела успокоить ребят, чтобы они не очень нападали на Галкина, а то он совсем рассердится. Но все поняли её иначе.

— Конечно, нельзя! — воскликнул Эдик Зайцев.— Он и на уроках безобразничает. Пуговицу какую-то завёл!

— Да, да, — живо подхватила Эмма Жаркова. — Он меня по спине этой пуговицей. Смирнова видела. Скажи!

Все притихли, ожидая, что скажет Аня. Она дейст­вительно видела, как Лёня ударил Жаркову по спине пуговицей на нитке. И на уроках вертел эту пугови­цу — она жужжала, как пчела. Но как сказать обо всём этом?

После вчерашнего случая во дворе у лужи между Аней и Галкиным не было произнесено ещё ни слова. Галкин явился в класс, молча сел на своё место, и так они сидели, не обращая друг на друга ника­кого внимания.

А сейчас стояли в окружении ребят, пронзая один другого взглядами. Только Галкин первый вдруг на­смешливо гикнул:

— Ого-го! Разойдись! — и начал расталкивать столпившихся.

Аня так и промолчала.

Поднялся гул возмущённых голосов — все ещё больше напали на Галкина:

— Видали, какой! Надо Таисии Николаевне ска­зать!

А он обернулся и крикнул:

— Говорите, пожалуйста!

И перед уроком истории пересел от Ани к Лядову, на ботанике всё время получал от Варвары Самсоновны замечания, а с английского языка вообще сбе­жал вместе с Лядовым.

— Ну вот! — отметила Маша Гусева. — Нача­лось!

— Сами же виноваты! — не удержалась Аня. — Налетели на него, налетели, а надо было совсем не так.

— Как же ещё?

Аня махнула рукой. К чему теперь понапрасну спорить, если случилось самое страшное, чего она опасалась.

Но ребята и девочки были настроены воинственно. И когда после уроков пришёл Володя, а Кузеванов сообщил, что чертёж машины времени Галкин всё ещё не доделал, все хором потребовали нака­зать Галкина, потому что он окончательно разбол­тался.

— А вы напишите о нём в газете! — посоветовал Володя.

— Да ну, — протянула Маша. — Газета когда ещё выйдет.

— А что я могу, если не пишут, — начал оправдываться Эдик Зайцев. — Прошу, прошу… Кузе­ванов о планах нашей работы дал, а больше опять никто.

— Поэнергичней требуй! — сказал Володя. — Вот тебе и вторая заметка — о Галкине, о дисциплине. Я думаю, её напишет Смирнова.

— Правильно, — подтвердили ребята. — Кому, как не старосте, о дисциплине писать!

Но Аня замотала головой:

— Нет, нет, только не я!

— Почему? — удивился Володя, и его пухлые губы вытянулись сильнее обычного.

— Да она его всё время защищает! — раздались голоса. — Жалеет!

— Наверное, потому, что рядом сидит! — засмея­лась Эмма Жаркова.

— Да в чём дело? — заинтересовался, вожатый.— Почему ты не хочешь?

— Потому что он после заметки ещё хуже станет.

— Не понимаю! До сих пор я считал, что критика помогает…

— Написать, написать! — закричали ребята.

И поручили написать заметку Маше Гусевой.

Угрюмая и расстроенная, несогласная с решением ребят, Аня нарочно отстала от всех, задержавшись в классе.

Обезлюдевшая к вечеру школа полнилась необыч­ными звуками: играло пианино, слышались звонкие стихи из углового класса — там, должно быть, со­брался драматический кружок; издалека, снизу, доносились глухие удары волейбольного мяча — в физкультурном зале тренировались спортсмены.

Аня медленно спускалась по лестнице. Внезапно за плечом раздался возглас:

— Аня? Ты ещё не ушла?

На лестничной площадке появилась Таисия Нико­лаевна. Она тоже направлялась вниз, к раздевалке, неся под мышкой солидную стопку тетрадей.

Недолго думая, Аня воскликнула:

— Таисия Николаевна! Ребята решили продёр­нуть Галкина в стенгазете.

— А ты отказалась о нём писать, — добавила учительница и рассмеялась, заметив растерянный Анин взгляд. — Мне Володя уже сообщил. И он очень удивлён… Да и я не могу понять: ну почему ты счи­таешь, что Галкину повредит эта заметка?

— А вы знаете, какой он! Я вчера ему всего два слова сказала, и он уже совсем переменился ко мне! А сегодня опять с урока сбежал.

— Тоже знаю.

— Ну вот! Мы так старались, чтоб он исправился. А из-за какого-то пустяка всё может рухнуть.

Учительница остановилась недалеко от разде­валки.

— Что же ты предлагаешь?

— Надо с ним по-хорошему… раз такой у него характер.

— А какой у него характер?

— Трудный очень.

Таисия Николаевна опять улыбнулась.

— У вас у многих характеры нелёгкие. Давай разберёмся. Только оденемся и пойдём потихонечку, а то меня дома ждут.

Тёмный осенний вечер грозил поминутно дождём. Тучи низко неслись над городом, ветер раскачивал на столбах фонари.

Но Ане не было холодно, и она шла рядом с Таисией Николаевной, не думая о погоде. Аня несла стоп­ку тетрадей и рассказывала о Галкине, который ска­чет с пятого на десятое, берется за всё на свете и не доделывает ничего до конца. Она говорила…

Нет, впрочем, кажется, уже Таисия Николаевна го­ворила о том, что Галкин хочет учиться и, значит, незачем его уговаривать, а если не получается с ис­правлением, надо потребовать, чтобы он взял себя в руки.

— И он может взять себя в руки, — соглашалась Аня, вспоминая, как хорошо готовил он уроки всю не­делю после похода в лес.

Так делились они своими мыслями, и трудно было сказать, кто из них больше говорил, а кто молча слу­шал и соглашался. Только ясен для Ани Смирновой стал характер Лёни как никогда, и подтвердила она сама, что он человек справедливый и не капризный.

Так почему же она испугалась, когда всем коллек­тивом решили высказать Галкину правду?

И разве лучше было бы, если б молчали о его не­достатках, боясь его рассердить, а он чувствовал бы себя королём безнаказанным, как Лядов, пока про­щали ему в классе все проделки! И творил бы тогда Галкин всё, что угодно.

— Конечно, ты заботилась о том, как сделать луч­ше, — заметила Таисия Николаевна, — но кончилось всё вон каким спором с ребятами.

«И с дедушкой!» — подумала про себя Аня.

Таисия Николаевна остановилась.

— Вот мы и пришли, — И взяла у Ани тетрадки.

— А что же мне делать? — спросила Аня робко.

— Что — тебе?

— Ну, с ребятами… Отказалась заметку писать. Да и с Галкиным тоже всё плохо.

— А ты не отчаивайся. Всё будет хорошо.

— Да-а… будет…

Таисия Николаевна, нагнувшись, заглянула ей прямо в глаза.

— Э-э-э, да мы, кажется, нос вешаем? Вот уж совсем ни к чему. Вот что! Идём-ка сейчас ко мне! Да, да, идём! — Она снова отдала Ане стопку тет­радей и открыла калитку.

В глубине двора высился четырёхэтажный дом. Таисия Николаевна обогнула его и, войдя в ближайший подъезд, постучалась в дверь на первом этаже.

Открыл высокий курчавый мужчина, одетый в полосатую пижаму.

— Наконец-то! — радостно заулыбался он, беря у Таисии Николаевны портфель и помогая разде­ваться. — Думал, и не дождусь!

— Да вот немножко задержалась.

В небольшом коридорчике, где все столпились, было тесно.

Кроме вешалки, в нём стоял книжный шкаф. Где-то за дверью гремело радио.

— Знакомьтесь, — сказала Таисия Николаевна. — Это Михаил Андреевич. — А это моя первая помощ­ница — Аня Смирнова.

— Очень рад, — Михаил Андреевич по-взросло­му пожал Ане руку.

— Очень рад, очень рад! — явно передразнил кто-то сбоку звонким голоском, одна из дверей в ко­ридорчике с дребезжанием прихлопнулась, и за ней сейчас же раздался топот поспешно улепётывающих детских ног.

— Ах ты, разбойник! — воскликнула, смеясь, Таи­сия Николаевна и бросилась в комнату.

Михаил Андреевич пропустил впереди себя Аню:

— Прошу!

В просторной комнате, уютно обставленной, с двумя огромными книжными шкафами, Таисия Николаевна уже тискала, подняв высоко над голо­вой, «разбойника» — симпатичнейшего бутуза лет четырёх, который великолепно чувствовал себя на высоте в крепких материнских руках.

— У-у-у, — вытянув губы, гудела Таисия Нико­лаевна, а бутуз дрыгал ножонками в красных бо­тинках и заливчато верещал, упорно пытаясь ухва­тить мать за нос.

Наконец Таисия Николаевна прижала сынишку к груди и повернулась к Ане:

— Хороший парень?

Парень и в самом деле был чудесный — плотно сбитый, большеголовый, лобастый!

— Как тебя зовут? — спросила Аня, беря его за мягкую, пухлую ручку.

— Мишук, — ответил он солидно. — А тебя?

Через минуту он уже сидел у Ани на руках и, водя коротеньким розовым пальцем по дырочкам вы­шитого Аниного воротничка, охотно рассказывал, как они играют на улице с Вовой, у которого есть собака-бояка, которая лавкает, лавкает, а сама от всех прохожих отпугивается. А ещё у них там есть канава и в канаве трава. Вова забрался в траву и аукал, а его искали, а он, только когда шесть раз позвали, как выскочил!

— А сколько тебе лет?

— Четыре, седьмой.

— Четыре, пятый?

— Нет, четыре, седьмой! — твёрдо повторил Ми­шук. — А тебе сколько?

Он отличался абсолютной самостоятельностью. Таисия Николаевна, прислушиваясь к его разговору с Аней, из другой комнаты крикнула:

— Довольно, Мишук, замучил нашу гостью.

— Замучил, да? — простодушно спросил он, бес­церемонно поворачивая к себе Анино лицо руками.

— Боевой он у нас, — засмеялся Михаил Андре­евич.

Он принёс из кухни чайник и разливал чай по ста­канам.

— Прошу за стол, — позвал он. — А то мне скоро идти. Садитесь, юная помощница! Михайло Михайлыч, всё-таки отпусти её.

— А она мне будет потом рисовать?

— Больше всего любит, когда рисуют, — объяс­нила Таисия Николаевна, выходя из спальни пере­одетая, в лёгком халатике с крупными фиолетовыми цветами.

— Сам я тебе нарисую, хохотать будешь, — зая­вил Мишук, усаживаясь рядом с Аней за стол.

— Почему хохотать?

— Потому что не умею. Все хохочут.

— Самокритика!— подмигнул Михаил Андреевич.

Мишук поглядел на отца и, не донеся до рта куска хлеба с маслом, тоже принялся закрывать и откры­вать глаза, крепко зажмуриваясь.

— Ну вот, — всплеснула руками Таисия Николаевна. —Научил ребёнка.

— Ребёнок! Не надо, не учись! — сразу начал пе­ревоспитывать Михаил Андреевич. — Так можно только взрослым.

Взрослые засмеялись, и Аня тоже — ведь по срав­нению с Мишуком и она была взрослой. И почему-то подумалось, что, должно быть, в каждом доме, где есть маленький, всегда очень хорошо, потому что все маленькие, как сейчас этот Мишук, объединяют взрос­лых и, наверное, примиряют их во всех неприятных спорах. Вот был бы и у них маленький…

Когда-то Аня очень хотела братика. Ей ска­зали, что за ним большие очереди, так она ответила маме:

— Вы только покажите, где продают, а в очередь я и сама встану!

Ане было тогда лет пять.

Теперь тоже хоть хохочи при таком воспоминании. Но Ане не смешно, а грустно. Всё-таки стало бы у них дома с каким-нибудь Мишуткой куда веселее.

И очень хотелось подольше сидеть за столом под оранжевым абажуром с Михаилом Андреевичем, и с Таисией Николаевной, и с их весёлым говоруном Мишуткой!

Аня даже забыла о своих неприятностях, с улыб­кой слушая, как шутливо спорят Михаил Андреевич и Таисия Николаевна о том, куда пойти в воскре­сенье — на оперный или драматический спектакль, — и принимая участие в обсуждении новой кинокарти­ны и рассматривая чудесные книги.

— Некуда уже и ставить, — заметила Таисия Николаевна.

Потом Михаил Андреевич ушёл, тепло распрощав­шись и объяснив:

— Смена такая у меня на заводе…

А Таисия Николаевна повела спать спотыкающе­гося от усталости Мишука, который, кивая напосле­док Ане, бормотал:

— Мама, ты будешь сегодня говорить мне сон­ную сказку?

Аня тоже собралась уходить.

— Подожди, — остановила Таисия Николаевна и, уложив сынишку, вернулась в комнату, выключила радио и присела рядом с Аней на диван.

— Вот что, девочка, — сказала она, беря Аню за руку. — Я тебя очень хорошо понимаю. Обидно, что ты так просчиталась — и с Лёней и с ребятами. Но это легко исправить. Заметку ты напиши вместе с Машей Гусевой. Завтра же скажи ей и Эдику, что готова помочь. А с Лёней Галкиным… Пока ещё он срывается. Но дай срок, будь терпеливой. Такая уж наша работа…

Она сказала: «Наша работа», — и Аня серьёзно кивнула. Ведь не зря Таисия Николаевна и Михаилу Андреевичу представила Аню Смирнову как свою по­мощницу. Конечно, у них общая «наша работа» — стараться, чтобы всё было в классе налажено и что­бы такие, как Лёня Галкин, хорошо учились.

— И чур больше не кукситься! — засмеялась Таи­сия Николаевна, вставая. — Нос держать вверх! Ясно?

Аня возвращалась домой поздно. Она нередко задерживалась после занятий в школе и поэтому зна­ла, что ни дедушка, ни мама не волнуются. Пред­ставляя себе, как сейчас ворвётся в квартиру, подско­чит и к папе и к маме, она одним духом взбежала по лестнице на свой этаж и постучала. Сквозь дырочки почтового ящика белело письмо.

— Здравствуй, мамочка, здравствуй! — чмокну­ла Аня в щёку маму, открывшую дверь, и, взяв ключ, пританцовывая, побежала назад к ящику. — Там письмо, письмо!

— От кого? — спросила мама.

— Не знаю.

Кутаясь в пуховую шаль, мама ждала в коридо­ре, пока Аня откроет ящик.

Чужой рукой размашисто и небрежно был написан на конверте адрес. Мама как взглянула, так и выхватила письмо из Аниных рук.

— Дай-ка!

— Что тут затихли? — послышался шутливый па­пин возглас. Папа появился на пороге комнаты.

И тогда мама сделала едва уловимое движение рукой за спину — хотела спрятать письмо! Но не спрятала, а только молча прошла в комнату мимо папы.

Папа метнул взгляд на письмо, которое она несла в руке, не пряча, и нехорошо усмехнулся. Да, да, очень нехорошо — как-то краешком рта и недобро.

— Что долго, дочка? — повернулся он тут же к Ане и потрепал по щеке. — На улице нет дождя?

Очень нужен ему этот дождь — как и дедушке когда-то! Будто не о чем больше спросить!

Отец и вправду больше ни о чём не спросил, обеспокоенно оглянулся на дверь и заспешил в комнату, не дождавшись, пока Аня снимет пальто, а она на­рочно копалась у вешалки.

Лучше бы и не вынимать этого чужого письма, из-за которого снова весь вечер родители будут друг с другом нудно и раздражительно препираться.

Вот, вот, уже загудели в дальней комнате голоса… И не хочется Ане идти туда, не хочется никого ви­деть!

Дедушка встретил кивком в сторону буфета:

— Ужинай, там что-то вкусненькое есть… — И сейчас же ушёл к родителям.

Ане не хотелось и вкусненького, приготовленного для внучки дедушкой.

Она поскорее легла в постель.

Спать тоже не хотелось, но в постели хоть по крайней мере никто не тревожил вопросами, кото­рые никому не нужны.

Лёжа с открытыми глазами, Аня старалась при­помнить всё, что случилось сегодня.

Только сегодняшние события не вспоминались од­но за другим, они путались в общий клубок, и на первый план выплывала одна учительница, то серьёз­ная, внимательно слушающая Аню, идущая рядом по улице, то задорная и весёлая, со смехом подбрасы­вающая своего Мишутку.

Милая, заботливая Таисия Николаевна… Сидит она сейчас в притихшей квартире, прислушивается к спокойному дыханию спящего сына и проверяет ученические тетради, которые Аня несла из школы. Или, может, читает книжку — одну из тех красивых и разных, что стоят в тесно набитых шкафах? Или, может, готовится к завтрашнему уроку…

И как она всё успевает! Готовить уроки и читать книжки, ходить с пионерами на экскурсии и зани­маться с Мишуткой, смотреть спектакли и слушать концерты…

Вот бы так же и Ане — всё успевать и во всём разбираться, никогда не совершая ошибок!..