БАРИН ПОЯВЛЯЕТСЯ СНОВА

Переполненный впечатлениями, Лёня сразу, едва пришел домой, принялся рассказывать матери о походе в лес. Лидия Тарасовна сидела у стола и штопала носки. Она с улыбкой слушала сына, не прерывая.

Лёня думал, что ей всё очень интересно. Но когда он дошел, как ему казалось, до самого замечатель­ного места, до игры в цитаты, Лидия Тарасовна обессиленно вытянула перед собой левую руку и неожи­данно проговорила:

— У тебя, наверное, и эти дырявые.

— Кто — дырявые?

— Да носки-то… Как на огне горят. Не успеваю чинить. Рука ещё покоя не дает.

Рука у матери стала болеть недавно. Особенно ломит её перед переменой погоды, говорят, что это ревматизм. Должно быть, и сейчас сильно ломило — мать даже морщилась и, опустив руку, долго раска­чивала её, словно маятник. Но рука рукой, носки носками, а к сбору это не относится. Можно было и не прерывать, тем более выговором: го­рит, мол, всё на тебе!

Лёня, обиженный, ото­шел к тумбочке. Мать, должно быть, ничего не заметила и, принимаясь опять за штопку, ска­зала:

— Хочу твоё пальтишко зимнее перелицевать. К зиме дело. А но­вого нынче купить не придется. Унесу завтра в мастерскую. Пока сде­лают, походишь в осеннем. Фуфайку под низ будешь надевать.

— Ладно, — отмахнулся Лёня.

Очень ему интересно — о фуфайках да пальтиш­ках! Ещё и холодов-то нет. Мать всегда так — рань­ше времени начинает. О школе чуть ли не с середины лета напоминала, теперь об этом! Вот и поговори с ней о своих делах!

Лёня взялся за сумку.

Он решил окончательно и бесповоротно — с завтра­шнего дня будет приходить в школу только с выучен­ными уроками. Учителя начнут ставить ему хорошие отметки, и ребята убедятся, что и он может быть успевающим учеником и верным товарищем!

Хорошо бы вот завтра же ответить по физике на «отлично»!

Лёня раскрыл учебник… А то ещё лучше взять да и выучить всю физику сразу за год! Никто в классе ещё не знает, а ты хоть сейчас к доске!

Учебник совсем тоненький — сто тридцать четыре странички. Да ещё рисунков много. И некоторые есть очень интересные. Водопад. Ветряная мельница. Шлюз канала. А вот на пятьдесят девятой страни­це— целая картина: много лошадей, запряжённых попарно, тянут в разные стороны какие-то магдебургские полушария. Ага! Из них выкачан воздух, и по­этому разъединить невозможно. Значит, хоть и на пятьдесят девятой странице, а Лёне понятно. Пока же надо учцть только на пятнадцатой. Измерение объемов.

И тут на всю страницу рисунок. Изображены разные мензурки, специальная посуда с делениями. Тоже ничего трудного нет. Можно даже из стакана сделать мензурку. А что, если попробовать? Будто физический опыт…

Лёня потянулся к стакану. Но мать отодвинула его подальше:

— Не балуй.

Вот тебе и физический опыт! Ну, ничего! Если они с ребятами захотят, то сделают мензурку всем зве­ном!

За ужином Лёня объявил матери о собрании.

— Завтра в семь? — удивилась Лидия Тарасов­на.— Почему же не говорил раньше?

Конечно, этого вопроса следовало ожидать. Только Лёня на него не ответил, а мать, подумав, сказала:

— Хорошо, пожалуй, буду.

«Пожалуй» — это значит будет наверняка. Когда ей нельзя, она говорит твёрдо: «Не приду, вечерняя работа». Или: «Не могу, занята». Она и раньше-то не очень часто ходила в школу, а с прошлого года, когда взяла где-то вторую работу, стала бывать в школе совсем редко, даже не все собрания посеща­ла. Лёня и сейчас ещё надеялся: вдруг опять у неё какая-нибудь срочная вечерняя работа.

Ну, да это теперь всё равно! Ведь с завтрашнего дня он берётся за учёбу по-настоящему, а всё что было, то прошло!

И, проводив утром мать на работу, Лёня опять добросовестно уселся за учебники. Физику он выучил накануне, а сейчас два раза прочитал географию, вызубрил назубок английские слова и заучил на­изусть, расхаживая по комнате и тараторя во весь голос, басню Ивана Андреевича Крылова «Осел и Соловей». Потом, когда всё было готово, подумал, что, наверное, Аня Смирнова знает не одну эту бас­ню, а все — недаром так быстро вспоминала в лесу цитаты. Недолго думая, Лёня прочитал всю книжку от начала до конца, даже те басни, о которых учи­тельница ещё ничего не говорила.

Зато в школу он шел с чувством, которого не испытывал давно, с сознанием того, что уроки выучены на совесть, и нисколько не страшно, если спросят, — наоборот, даже очень хотелось, чтобы спросили!

Его действительно на первом же уроке вызвал Геннадий Сергеевич. Лёня вышел к доске довольный, улыбающийся и чётко рассказал, как измеряются объемы и какие на свете бывают мензурки. Он пони­мал, что отвечает хорошо, и, когда садился на место, Ляля Комарова, передававшая с первой парты све­дения об отметках в журнале, показала четыре пальца.

И все вокруг заулыбались, все были довольны тем, что Галкин получил такую отметку.

— А географию знаешь? — спросила Смирнова.— А по-английски?

Лёня знал всё. Правда, его больше ни по какому предмету не спрашивали, но он поднимал руку. А учи­телей слушал, не шевелясь, и — что удивительно! — все их объяснения сегодня были интересными, все преподаватели казались добрыми, а ребята — хо­рошими.

Одним словом, день прошел необычайно быстро и незаметно.

Андрюшка Лядов даже скривился в усмешке.

— Сияешь? — И привычным жестом похлопал себя по карману: — Гроши ещё есть. Драпанём после уроков в киношку?

Лёня кивнул: можно потом и в киношку, а сейчас его привлекало то, что происходило в классе. Вот Эдик Зайцев снова начал просить заметки в стенга­зету, а Гена Кузеванов решил прибить сбоку от шкафа ящичек для записок к сбору «Путешествие в будущее». Аня Смирнова принесла для выставки таблички, а Стас Гроховский сдал рисунки, которые делал, когда ехал в Сибирь. Может быть, все эти дела были не очень важными, но Лёня горячо уго­варивал Гусеву написать заметку, как ходили вчера в поход, помогал Гене прибивать ящичек и рассмат­ривал вместе с Аней таблички и даже честно похва­лил Стасовы рисунки — раз хорошие, не скажешь, что плохие!

Никто из ребят не удивлялся активности Лёни, потому что был он сегодня в классе не посторонним наблюдателем, не жался в сторонке с Лядовым, а вникал во всё наравне с лучшими учениками. Ещё бы! Он же ответил по физике на «четыре» и поднимал руку на всех уроках, как любой отличник.

Вот ведь как сразу всё меняется, когда хоть раз приготовишь по-настоящему домашние задания! Вечером в кино Лядов снова усмехнулся:

— В сознательные лезешь?

Лёня ответил:

— А ты в бессознательные?

У Лядова в злом прищуре сузились колючие глаз­ки. Но, помолчав, он равнодушно сплюнул:

— Мне из пятерок компот не варить.

— А мне варенье! — засмеялся Лёня.

Он не сердился на Андрюшку. Для Лёни тоже не великая радость от этих отметок. Сегодня «пять», завтра «три»… Но все же чудесно на душе, когда со всеми устанавливаются мирные отношения!

Мать и та пришла с собрания благодушно настроенная. Таисия Николаевна рассказала, должно быть, не только о двойках Лёни и о прогуле, но упомянула и о новой четвёрке по физике. И мать совсем не стала ругать Лёню за прошлое, лишь заметила:

— Выправляйся, сынок.

После этого Лёня с ещё большим рвением при­нялся за учебу — по истории исправил двойку, на арифметике самостоятельно решил пример у доски. Он хорошо учился и в среду и в четверг…

А вот в пятницу…

В пятницу Лёня не успел выучить уроки. Встре­тился Андрюшка Лядов и заявил:

— Вернулся Барин. Звал нас. Потопали?

— Куда?

— Да так. Покалякать. Про Ташкент расска­жет.

Услышать про Ташкент Лёне хотелось, и он от­правился с Андрюшкой в центральный сквер. Барин, увидев ребят, поднялся со скамейки:

— Хо! Учёный народ! Приветствую.

Его было трудно узнать — новая коричневая ков­бойка, отутюженные брючки, блестящие ботинки и на голове не жалкий затасканный картузик, а тоже но­вая фуражка с синим околышем. Держался Барин, как и при первой встрече, самоуверенно, нагловато, даже фуражка набекрень. Покуривая, небрежно сплёвывал, говорил развязно:

— Хо! Как жизнь молодая?

— Лучше некуда, — подражая его тону, ответил Андрюшка.— Живём, хлеб жуём.

Барин бросил окурок, придавил ногой.

— Хлеб — это не важнец, — возразил он. — Пиро­ги слаще. — И, махнув рукой, дал знак следовать за собой. — Подрубаем!

Он подвёл ребят к дверям закусочной-автомата.

Лёня ещё ни разу в ней не был. Барин встал к кассе, сунул в окошечко деньги, получил от кассир­ши талончики и металлические жетоны и протолкнул ребят в зал, где за круглыми высокими столиками стоя ели люди. Они сами брали блюда, опуская же­тоны в автоматы, вделанные прямо в стену: за стек­лом на подставках виднелись разные закуски. Барин дал по жетону Лядову и Лёне:

— Валяйте!

На жетонах значилась цифра «5». Ребята нашли под цифрой «5» аппетитные пирожки. Лядов первый опустил жетон в щель. Запел пружинами скрытый в стене механизм, поползла вниз вся многоэтажная подставка с пирогами, и Лядов извлёк из-под самого низа выданную ему автоматом порцию — два пирожка на тарелке.

Лёня, приподнявшись на цыпочки, тоже засунул свой жетон и с интересом проследил, как и ему авто­мат отпустил тарелку с двумя пирожками.

Барин уже стоял за одним из столиков и ел го­рячие биточки с картофелем — он их получил по та­лончику у женщины за прилавком. Как видно, сам он решил подкрепиться солиднее.

— Ну как? — засмеялся он, бесцеремонно беря с тарелки у Лёни один пирожок и поедая его с би­точками вместо хлеба. — Ловко обслуживает?

— Ловко, — подтвердил Лядов, уписывая мягкий тёплый пирожок с ливером.

— Наука и техника на грани фантастики! — про­возгласил Барин. — А в Ташкенте я видел…

— Хорошо в Ташкенте? — спросил Лёня.

— Жара.

— А съездил удачно? — поинтересовался Ан­дрюшка.

— Две нормы с премиальными. — Барин подмиг­нул. — Куда сейчас двинули?

— Куда хочешь!

И он водил их за собой повсюду — в табачный магазин, где покупал дорогие папиросы, и в город­ской сад, где стреляли в тире из ружья. Сидели да­же на берегу у моста, глядя на воду и на бегающие взад и вперёд стрекочущие катерочки.

Барин рассказывал, как однажды он ехал с одним дядькой на большом пароходе, и этот дядька бросил за борт чью-то собаку, и она утонула. Барин расска­зывал долго, с подробностями описывая мучения за­хлёбывающейся в воде собаки, и Лёне стало не­приятно.

— А в Ташкенте, говорят, яблок много, — сказал он, чтобы направить разговор на новые рельсы.

Но Барин не захотел говорить о яблоках.

— Пора идти, — заявил он, вставая, а при проща­нии заметил с подмигиванием, что у него имеется одно важное дельце и для этого учёный народ должен на днях снова с ним встретиться.

Про Ташкент Лёня так ничего интересного и не узнал.

А вот учительница по географии в пятницу по­ставила ему двойку!

Лёня захлопнул дневник с таким видом, будто сам не понимал, как могла угодить на страницу эта утконосая цифра.

Аня, конечно, сразу заволновалась:

— Ты учил?

— Учил, — ответил Лёня. Но глядел не на Смир­нову, потому что лгать было стыдно: за эти дни ре­бята поверили, что Галкин начал хорошо учиться, — и вот пожалуйста!

— Как же у тебя получилось? — обступили на пе­ремене девочки из звена. — Забыл, что ли, про гео­графию?

Лёня молча пожал плечами: пусть думают, что забыл.

Но, столкнувшись в дверях класса с Гроховским, услышал его вопрос:

— Что? Не выдержал с отметками? Сорвалось?

Рядом со Стасом стоял Шереметьев и насмешливо улыбался. Они оба как будто ждали момента, когда Галкин снова станет плохо учиться. Лёня им ничего не ответил, но помрачнел ещё больше.

Угораздило же Андрюшку Лядова знакомить его с Барином, а самого Барина вернуться теперь из сол­нечного Ташкента!