Подруга Дьявола 15 страница

Бэнкс почувствовал, что его мутит. Он отодвинулся вместе со стулом, затем встал и подошел к двери.

– Отведите его назад в камеру, – приказал он дежурному. – Передайте сержанту, пусть предъявит ему обвинение в осквернении трупа, или как, черт возьми, это сейчас называется. Проводите его в камеру, мистер Кроуфорд. И поскорее. Уведите его с моих глаз. Сейчас же!

Кроуфорд помог Рэнделлу встать на ноги, и они, шаркая подошвами, двинулись к ожидавшему их полицейскому. Оставшись один в комнате для допросов, где теперь слышался только приглушенный гул записывающей аппаратуры, Бэнкс громко выругался и изо всей силы пнул ногой единственный не привинченный к полу стул, пнул так сильно, что стул, пролетев через всю комнату, врезался в магнитофон. После этого наступила полная тишина.

Было уже почти двадцать минут первого, когда Энни, обойдя стороной полицейское управление, чтобы избежать вопросов любопытных сослуживцев, шла по Черч‑стрит к «Черной лошади». Она от души надеялась, что Эрик, не дождавшись ее, ушел, это избавило бы ее от необходимости вступать с ним в неприятные объяснения. Проще было бы вообще не приходить, но она понимала, что от Эрика так просто не отделаешься, на таких, как он, приходится воздействовать уговорами.

Энни специально оделась так, чтобы подчеркнуть нежелательность этой встречи: старые стоптанные кроссовки, заношенная юбка до колен, черный свитер‑поло, джинсовая куртка. И никакого макияжа – отказаться от макияжа было для Энни непросто, намного труднее, чем она ожидала. Она не любила выставлять себя напоказ, но сейчас – она и сама не сумела бы объяснить почему – ей хотелось ошеломить посетителей своим появлением, заставить их повернуть головы в ее сторону, а потом громогласно объявить Эрику, что его общество ей не подходит. Но она понимала: нельзя делать ничего, что распалило бы его упрямство.

Все вышло так, как она и предполагала. И неудивительно: в пабе были исключительно мужчины, и, когда она вошла в небольшой зал, они, как по команде, повернули к ней головы. Все, в том числе и Эрик. Энни с тяжелым сердцем и вымученной улыбкой села напротив него.

– Прости за опоздание, – извинилась она, отбрасывая назад волосы. – Неожиданные дела.

Она говорила правду. Ее встреча с суперинтендантом Брафом продолжалась дольше, чем она планировала. Ей стоило большого труда убедить его серьезно отнестись к информации Ферриса. В конце концов Браф согласился и разрешил ей начать поиски австралийца и Сары Бингем, пока Феррис сделает все возможное, чтобы отыскать волосы для проведения сравнительного анализа.

– Все в порядке! – с улыбкой успокоил ее Эрик. – Я так рад, что ты пришла. Выпьешь что‑нибудь?

– Просто тоник, пожалуйста.

Энни решила уладить все дела цивилизованным образом, еще до обеда и с ясной головой.

– А что так? – с недоумением спросил Эрик, перед которым стояла почти пустая кружка «Гиннесса».

– Рабочий день еще впереди, – пояснила Энни. – Надо сохранить ясную голову.

– У тебя, должно быть, ответственная работа. Сейчас, я только закажу тоник, и ты расскажешь мне о ней.

Эрик направился к стойке, а Энни раскрыла меню. Она проголодалась. Выбор, конечно, небольшой, но вегетарианские сэндвичи вполне подойдут. Или сэндвичи с сыром и луком? Подняв глаза от меню, она увидела приближающегося Эрика: в руках – стакан с тоником, на лице – радостная улыбка. У него были ровные белые зубы, прядь темных волос закрыла один глаз. Он, похоже, не брился после их встречи. Протянув Энни бокал, он чокнулся с ней своей кружкой.

– Выбрала? – спросил он.

– Что?

– Что будем есть.

– А, да, выбрала, – кивнула она. – Сэндвич с грибами, моцареллой и печеным красным перцем. А что тебе? Говори, я закажу.

Эрик накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на столе, и встал со стула.

– Нет. Я сам закажу, ведь это я пригласил тебя. Кстати сказать, я тоже вегетарианец, а потому буду есть то же самое. – Он улыбнулся. – Видишь, и это нас объединяет.

Энни промолчала. Он опять направился к стойке, а она, глядя ему вслед, подметила, что у него красиво очерченные ягодицы. Хотелось бы знать, что, на его взгляд, объединяет их… кроме вегетарианства. Она мысленно выругала себя за греховные мысли и настроилась неукоснительно выполнить задуманное, но вдруг задала себе вопрос: а надо ли это делать. Надо! Ведь в ее жизни и карьере нет места для молодого музыканта, курящего марихуану, да к тому же еще и дамского угодника, какими бы привлекательными ни были его задница и улыбка.

– Будет готово через несколько минут, – сказал Эрик, садясь на свое место и прикуривая сигарету; он протянул пачку Энни, но она отказалась.

– Знаешь, тебе не стоило посылать мне по электронной почте послание, которое я получила вчера вечером, – объявила Энни, потягивая тоник.

– Ту фотографию? Прости. Я подумал, тебя это рассмешит, только и всего.

– Да, конечно… Вот в этом вся разница между нами. Меня это не рассмешило. Если кто‑нибудь увидит снимок…

– А кто еще может увидеть? Я ведь послал его тебе. Зачем показывать кому‑то мое послание?

– Да дело не в этом. Ты знаешь, о чем я говорю. Электронная почта далека от конфиденциальности.

– Ну прости. Я не догадался, что ты сотрудник секретной службы. Давала подписку о неразглашении, что ли?

– Нет, подписки я не давала.

– А чем же тогда ты занимаешься?

– А это не твое собачье дело.

– Обиделась, да?

– Все, хватит об этом.

– Давай поговорим о другом.

– О чем, например?

– О нас с тобой. Провели отличную первую ночь, так почему бы не провести вместе еще несколько, еще более приятных?

– Ничего не выйдет, Эрик, – поморщилась Энни.

Он растерянно заморгал:

– А почему?

– Как раз об этом я и хочу поговорить с тобой. Для того и пришла. – Она сделала паузу, но не ради эффекта. Внезапно у нее пересохло горло, и она отпила немного тоника. Почему тоник разливают в такие малюсенькие стаканчики? Официантка принесла сэндвичи. Эрик, не сводя с Энни ждущего взгляда, откусил и начал жевать. – Честно говоря, мне непросто подобрать слова. – Энни так и не притронулась к своему сэндвичу. – Видишь ли… ты, похоже, отличный парень, и я прекрасно провела с тобой ночь, но, понимаешь… за этим вряд ли последует продолжение. Я этого не хочу.

– Разовый спектакль на выезде?

– Можешь называть это так.

Эрик, положив сэндвич на тарелку, покачал головой. Узкая полоска красного перца с пригоревшим краем свешивалась с хлебного ломтя.

– Ну уж нет. Мне это совершенно не нравится. Я не любитель разовых спектаклей.

И что прикажете на это отвечать?! Энни вздохнула и попыталась объясниться:

– Понимаешь, я совсем не привыкла к подобным вещам. Мы понемногу выпили и хорошо провели время, но… это не то. Мы повеселились, ну и все… никакого продолжения быть не может. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями.

Господи, Энни, сказала она себе, какую чушь ты несешь!

– «Друзьями»? – эхом переспросил он. – А зачем нам быть друзьями?

– Ну и отлично, – пожала плечами Энни и почувствовала, что краснеет. – Не хочешь, не надо. Я просто стараюсь проявить деликатность.

– Не стоит так утруждаться ради меня. Что тебе не понравилось?

Он произнес последние слова так громко, что многие посетители повернулись в их сторону.

Энни, чувствуя нарастающую в душе панику, обвела глазами зал:

– Говори, пожалуйста, потише.

– А что ты мне закрываешь рот? Почему я должен говорить потише? Ты лучше на себя посмотри! Ты ведь мне в матери годишься. Черт возьми, да ты должна гордиться тем, что я притащил тебя тогда в паб и потом как следует оттарабанил! А сейчас, когда мы пытаемся разобраться, как быть дальше, ты катишь на меня бочку. Что ты вообще о себе вообразила?!

Энни не могла поверить своим ушам. В голове звенело, горло перехватило. Она словно окаменела с открытым ртом и пылающим лицом; все вокруг замолчали и повернули к ним головы.

– Может, ты забыла, – не унимался Эрик, – а я все хорошо помню. Господи, ведь в ту ночь тебе все время хотелось еще! Ты прямо визжала от восторга! Да тебе льстить должно мое внимание! Пойми, то, в чем вы, пожилые женщины, нуждаетесь, вам может дать только молодой жеребец…

– Какая же ты скотина!

Энни, стремительно встав со стула, плеснула остатки тоника ему в лицо. Жаль, мелькнуло у нее в голове, что в стакане почти пусто. Это, конечно, ослабило драматический эффект ее выпада, но, вставая со стула, она толкнула бедром столик – он опрокинулся, и недоеденный сэндвич с полоской печеного красного перца вместе с почти полной кружкой «Гиннесса» свалились Эрику на колени. Энни вихрем вылетела на Черч‑стрит. Слезы лились по щекам потоком; она быстро пошла по направлению к ста девяноста девяти ступеням, ведущим к церкви Святой Марии. Поднявшись до верха лестницы и остановившись на почти безлюдном погосте, Энни прислонилась к иссеченной ветрами поверхности надгробия, чтобы перевести дыхание, и зарыдала в голос. Ее рыдания сливались с криками круживших над кладбищем чаек, с завыванием ветра и ударами волн о прибрежные скалы.

– Только очень важная причина может заставить сотрудников вашего уровня явиться с повторным визитом, – язвительно произнес Малком Остин, пропуская Бэнкса и Уинсом в свой кабинет. Был четверг, конец рабочего дня.

Уинсом пыталась убедить Бэнкса доставить профессора в управление, но Бэнкс почел за лучшее встретиться с ним на его территории, среди привычных Остину вещей, с которыми ему, возможно, придется проститься.

Бэнкс смотрел на набитые книгами шкафы. Иногда он жалел, что не избрал академическую карьеру, не корпит над книгами, дабы затем передать плоды своей мудрости молодым, жаждущим знаний людям. Однако тогда пришлось бы навсегда забыть о сыщицком азарте. Да и как знать: а вдруг молодые люди оказались бы не столь охочими до знаний, как ему думается? Окно в кабинете Остина было на несколько дюймов поднято, и Бэнкс сразу почувствовал запахи кофе и свежей выпечки, долетавшие до кабинета профессора вместе с обрывками разговоров из расположенного во дворе кафе. Все утро Бэнкс напряженно думал о Люси Пэйн и ее преступлениях, о более чем странном поведении Энни, о том, что произошло между Энни и Уинсом в пабе «Куинс армс», о том, как ему теперь вести себя с Энни. Но сейчас он должен был целиком сосредоточиться на работе, на поисках убийцы Хейли Дэниэлс.

Остин предложил полицейским сесть и сел сам, забросив ногу на ногу и удобно разместив свое тощее тело в кресле‑качалке, стоявшем позади письменного стола, на котором царил живописный беспорядок. На Остине были спортивные брюки и красная фуфайка с эмблемой какого‑то американского баскетбольного клуба. На столе стоял раскрытый ноутбук, но, опустившись в кресло, Остин сразу закрыл его.

– Чем могу быть полезен? – осведомился он.

– Вы помните наш последний разговор?

– Ну как можно забыть такой…

– Только давайте без иронии, мистер Остин, – резко прервал его Бэнкс. – Вы сказали детективу Джекмен, что у вас не было никаких отношений с Хейли Дэниэлс. А мы располагаем информацией, свидетельствующей о том, что вы солгали. Что скажете на это?

– Я не собираюсь обсуждать чьи‑либо домыслы.

– Повторяю вопрос: существовали ли между вами и Хейли Дэниэлс отношения, выходящие за рамки отношений студента и его тьютора?

Остин внимательно посмотрел на Уинсом, затем перевел взгляд на Бэнкса. Помолчав несколько секунд, он сжал губы, надул щеки, выдохнул и решился:

– Хорошо, если вас это интересует, мы с Хейли два месяца встречались. Начали встречаться примерно спустя месяц после того, как от меня ушла жена. Но, строго говоря, то, что было у нас с Хейли, нельзя назвать отношениями.

– Оставьте ваше пустословие! – снова оборвал его Бэнкс. – Преподаватель трахает студентку. И как прикажете это называть?

– Нет, вы не правы, – спокойно возразил Остин. – Грязными словами вы пачкаете то, что было между нами. Мы любили друг друга.

– Прошу прощения, Остин, нет ли у вас ведра? А то, боюсь, залью весь пол слезами.

– Послушайте, инспектор! Женщину, которую я люблю, убили. Если вы не желаете придерживаться профессионального этикета, то хотя бы проявляйте уважение к покойной.

– Сколько вам лет, Малком?

– Пятьдесят один.

– А Хейли Дэниэлс было девятнадцать.

– Да, но она казалась…

– Выходит, что разница в возрасте у вас – тридцать два года, если я правильно посчитал. То есть теоретически вы годитесь ей в дедушки.

– Да я же объясняю: мы любили друг друга! По‑вашему, для любви существуют такие низменные преграды, как разница в возрасте?

– Господи, да вы рассуждаете прямо как завзятый педофил! – не выдержал Бэнкс. – Если бы всякий раз, когда приходится выслушивать подобные доводы, мне платили хотя бы по одному фунту…

Лицо Остина побагровело от злости.

– Я не собираюсь выслушивать ваши каламбуры! Вам не кажется, инспектор, что вы переходите границы? Девятнадцать? Двадцать? Двадцать один? Да вы понимаете, что все ваши словеса не имеют ничего общего с законом? К тому же вы не дали мне сказать, что у Хейли было намного больше жизненного опыта, чем у ее ровесниц, она была развита не по годам.

– Вы имеете в виду эмоциональный опыт?

– Если хотите, да…

– Тогда ответьте мне, как эмоционально развитая молодая женщина может до такой степени набраться в субботу вечером с приятелями, что, еле держась на ногах, отправляется в темную аллею облегчить мочевой пузырь?

Бэнкс почувствовал на себе взгляд Уинсом и сообразил, что в ее глазах сейчас он выглядит не лучше Темплтона. Однако самодовольные болваны вроде Остина, использующие свое положение для удовлетворения низменных страстишек к юным девочкам и мальчикам, вызывали в нем отвращение и злобу, к тому же внутри у него еще не улеглось раздражение после вчерашнего допроса Рэнделла. Бэнкс понимал, что нужно смягчить тон, иначе Остин попросту замолчит, поэтому он знаком известил Уинсом, что принял ее мысленное сообщение и снимает ногу с педали газа.

– Я хотела бы уточнить смысл слов мистера Бэнкса, – вступила в разговор Уинсом. – Нам нужно выяснить, в каком состоянии была Хейли в тот субботний вечер, когда появилась у вас дома? Если помните, в нашей с вами беседе вы сказали, что не желали бы видеть у себя дома пьяного развязного подростка. А сейчас говорите, что Хейли была развита не по годам. Поймите нас правильно: тут что‑то не стыкуется.

– Совершенно справедливо, – поддержал ее Бэнкс. – Малком, по нашим сведениям, Хейли была сильно пьяна. Какой смысл вам общаться с нею, когда она в таком состоянии?

Остин смерил Бэнкса снисходительным взглядом.

– Вам не понять этого, мистер Бэнкс, – менторским тоном произнес он. – В любви вообще не стоит искать «смысла». Если бы Хейли пришла ко мне в тот вечер пьяной, мне бы в голову не пришло воспользоваться ее состоянием. Я бы сварил ей кофе, успокоил и уложил – пусть бы выспалась как следует.

Бэнкс припомнил, как накануне вечером к нему заявилась пьяная Энни. Достойно ли он вел себя с нею? Успокоил ее, создал комфортную обстановку? Вот черт!..

– Замечательно, – произнес Бэнкс, глядя на Остина. – Но вы ее ждали?

Остин мгновение помолчал, рассматривая что‑то на столе, и нехотя ответил:

– Она обещала зайти, но не была уверена, что сумеет. В субботу она предпочитала не строить точных планов. Это была ее ночь.

– Почему же вы солгали детективу Уинсом, когда она спросила вас о времени последнего разговора с Хейли?

Остин перевел взгляд на Уинсом.

– Простите, – виноватым голосом произнес он. – Я побоялся… я предвидел реакцию, которую наблюдал сейчас. Нелегко дать объяснение отношениям, существовавшим между нами…

– Мистер Остин! – Бэнкс заговорил неподражаемым тоном настоящего мужчины, ведущего разговор с достойным собеседником – тоже мужчиной на все сто. – Хейли была на редкость привлекательной и изящной девятнадцатилетней крошкой. Ни один нормальный человек не устоял бы перед желанием затащить ее в постель. Согласен, любовь трудно измерить и загнать в общепринятые рамки и еще труднее объяснить обывателю, что такое любовь… Но в вашем случае проблема – это не разница в возрасте, а скорее тот факт, что вы преподаватель, а она студентка. Кстати, а как руководство колледжа относится к подобным ситуациям?

Остин отвел взгляд в сторону:

– Разумеется, обо мне и Хейли администрации ничего не известно. Не думаю, что они отнеслись бы к этому сочувственно. Они не допускают и мысли о том, что между преподавателями и студентами могут возникнуть близкие отношения.

– И вы, конечно, не хотели бы ставить их в известность? Ведь это конец вашей карьере?

– Да, это одна из причин, по которой я был не совсем правдив с детективом Уинсом. Я ведь много лет трудился не покладая рук, чтобы добиться нынешнего положения.

– А другие причины?

– Кому хочется попасть в подозреваемые по делу о расследовании убийства?

– Вы уже попали. Причем по полной. Неужто вы и вправду полагаете, что вам удастся выкрутиться, рассказывая нам сентиментальные сказочки? – Бэнкс покачал головой. – Никак не могу привыкнуть к тому, что люди считают полицейских круглыми дураками, не замечающими того, что само лезет в глаза.

Со двора пахнуло дымком марихуаны.

– Я вас таковыми не считаю, – возразил Остин. – Я просто не думал, что о наших отношениях известно. Мы старались быть осторожными. Считали, что перестанем скрываться после того, как Хейли получит диплом. А сейчас, когда все раскрылось… Что именно вы хотите узнать? Я не имею никакого отношения к смерти Хейли. Я же сказал, я люблю ее… Любил ее.

– А раньше она заходила к вам после субботних походов по пабам? – спросил Бэнкс.

– Да. И, если по‑честному, не так уж это меня и пугало. Она действительно была… несколько неравнодушна к алкоголю. Я считал, коли уж ей предстоит провести ночь где‑то вне дома, пусть лучше проведет ее со мной.

– Вы ей не доверяли?

– Да нет, дело не в этом. Она же была такая юная, такая беззащитная!

– Выходит, вы ее ревновали, – заключил Бэнкс. – Скажу по совести, имея красивую и молодую подружку, я бы тоже ревновал. Два‑три коктейля – и она уже в постели с каким‑нибудь лохматым ровесником.

Бэнкс искоса взглянул на Уинсом. Та опять ощетинилась. Пора бы ей стать менее чувствительной к таким разговорам. Ведь иногда нужно как следует потрясти пальму, чтобы отведать орехов. А Остин – человек образованный, но не без тщеславия и заносчивости, поэтому нечего и пытаться справиться с ним при помощи логики, приправленной пристойными шутками.

– Если вам, как и мне, повезет и вас полюбит молодая женщина, – задумчиво произнес Остин, – вы очень скоро поймете, что не можете позволить себе целиком сосредоточиться на отношениях с ней.

– Это философское озарение посетило вас, когда она не пришла в эту субботу? – спросила Уинсом, и Бэнкс мысленно ей поаплодировал.

– О нет, я давно решил, что нельзя зацикливаться на мысли, придет она или не придет.

– И вы не тревожились за нее?

– Нет.

– Но ведь и дома ее не ждали, – напомнил Бэнкс. – Так где же, по‑вашему, она собиралась ночевать?

– Наверное, у друзей.

– Значит, не с вами, а с кем‑то другим. А вы ревновали. Вы не пошли ее искать?

– Я только что объяснил, что старался не давать этим отношениям занять главное место в своей жизни. А к тому же я верил Хейли. Ночевка у приятеля – еще не повод считать, что она улеглась с ним в постель. – Взгляд его затуманился. – А кстати, – добавил он после паузы, – я вообще‑то надеялся, что она не придет. С ней всегда было сложно общаться, когда она была… неадекватна, а в субботу я чувствовал себя усталым.

– С ней трудно общаться, когда она под мухой, вы это хотите сказать? – поинтересовался Бэнкс.

– Да.

– Ну и какой она становилась?

– Взбалмошной, непредсказуемой, чересчур болтливой.

– А когда Хейли ночевала у вас, ей случалось приходить после часа ночи?

– Не помню. Нет, она приходила раньше. К тому же у нее был свой ключ.

– Вы очень ей доверяли.

– Это и есть любовь, инспектор. Вам бы надо, наконец, это понять.

Бэнкс почесал шрам над правым глазом:

– Вы, как минимум, один, а то и два раза солгали нам, так почему мы должны верить тому, что вы рассказываете сейчас?

– Да потому, что это правда.

– Вам легче сказать, чем мне поверить. А вы поставьте себя на мое место. Хейли, находясь в сильнейшем подпитии, направляется к вам домой. Вам до смерти надоели ее пьяные выходки, и вы недвусмысленно и в довольно резкой форме сообщаете ей об этом. Предположим, она начинает потешаться над вами, смеяться над вашим возрастом или над чем‑то еще. Вы приходите в ярость. Она не хочет заниматься с вами любовью, но она пьяна, и вам наплевать, хочет она или не хочет. Вы хотите, и этого достаточно. И вы делаете то, что желаете. Она сопротивляется, борется с вами, но это вас только распаляет. В конце концов она поднимает невообразимый шум, может, даже угрожает рассказать в колледже, что вы с ней сделали. Тут вы пугаетесь и начинаете ее душить. Теперь надо избавиться от тела. Как? Погрузить его в багажник вашей машины и выбросить где‑нибудь в Лабиринте. – В импровизации Бэнкса было несколько нестыковок: на деле имело место изнасилование в грубой и извращенной форме, да и на пленках системы видеонаблюдения Остин не засветился. Но откуда профессору было знать об этом? – Ну, как вам мой рассказ?

– Вам бы детективы писать, – ответил Остин. – Вы меня, признаться, удивили: имея такое воображение, в полиции вы попросту закапываете в землю свой талант.

– Вы удивились бы еще больше, если б знали, сколько пользы приносит воображение в моей профессии, – возразил Бэнкс. – Так я близок к истине?

– Вас отделяют от истины сотни миль. – Остин откинулся в кресле. – Послушайте, инспектор, вы избежали бы больших хлопот и неприятностей, если бы поверили в то, что я не убивал Хейли Дэниэлс. Можете думать обо мне что угодно. Скажу одно: я любил ее и если бы мог помочь вам, то помог бы. – Переведя взгляд на Уинсом, он добавил: – Да, я соврал, простите меня за это, но я боялся потерять работу и не хотел, чтобы мое имя выпачкали в грязи. Именно по этим двум причинам я и сказал тогда неправду.

– Насколько хорошо вы знали Хейли? – поинтересовался Бэнкс.

– Думаю, что достаточно хорошо. Мы были вместе почти два месяца, но познакомились около года назад. Я знаю, о чем вы собираетесь спросить, поэтому отвечаю: в течение первых десяти месяцев между нами ничего не было. – Чуть поколебавшись, он добавил: – Не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне дурное впечатление. Что бы вам ни говорили о поведении Хейли в тот субботний вечер, это… просто юношеская необузданность. Только и всего. Ей необходимо было иногда выпускать пар, и любой знавший ее человек это подтвердит. Хейли была интеллигентной, здравомыслящей, спокойной, разговорчивой, трудолюбивой и амбициозной молодой женщиной. Вот это я и имел в виду, когда сказал, что она развита не по годам. Ровесников она считала скучными и одержимыми только одним желанием.

– А вы не были им одержимы?

– Признаюсь, общение с Хейли стало для меня стимулом и в сексуальном аспекте, но, пожалуйста, не считайте этот аспект определяющим.

– Ну а как вообще выглядели ваши отношения?

– Мы вместе обедали. Разговаривали. Гуляли. Держались за руки. Завтракали в постели. Ходили на концерты. Слушали классическую музыку. Обнимались. Обсуждали прочитанные книги. Вели себя, как всякая влюбленная пара. Я не мог дождаться, когда, наконец, нам не надо будет прятаться от людей. От этой конспирации впору было рехнуться… Вы и представить себе не можете, как я буду страдать без нее!

Бэнкса охватило чувство, похожее на ревность. У него таких отношений не было невесть сколько лет, да и были ли они хоть когда‑нибудь? С Сандрой, бывшей женой, у Бэнкса настолько не совпадали вкусы и интересы, что их жизни протекали не совместно, а скорее параллельно. А когда эти параллели начали расходиться, быстро наступил конец. Даже в отношениях с Энни того, что их разделяло, было намного больше, чем общего. Тут Бэнкс одернул себя: он не допустит, чтобы эта внезапная сентиментальность заслонила истинный образ Остина.

– Вы сказали, что хотите помочь нам, – прервав паузу, сказал Бэнкс. – Если вы ее не убивали, то кто, по‑вашему, мог это сделать?

– Понятия не имею. Вероятно, это дело рук какого‑то маньяка.

– Мы не исключаем такой возможности, – согласилась Уинсом. – У нее были враги? Конфликты?

– Конфликты? Разве что со Стюартом Кинси: его ухаживание порой становилось утомительно назойливым.

– Помнится, вы говорили, что он «мухи не обидит».

– Я и сейчас так думаю, – ответил Остин. – Однако больше ни с кем у Хейли конфликтов не было, как не было и врагов.

– Один все‑таки нашелся, – со вздохом произнес Бэнкс, вставая со стула. – Спасибо, Малком, что уделили нам время. И не уезжайте никуда. Наверное, нам придется снова побеседовать с вами.

Настойчивый и отвергнутый. Такое сочетание весьма и весьма неприятно, и Бэнкс знал об этом не понаслышке. А если принять во внимание тот факт, что Стюарт Кинси ходил в Лабиринт – якобы понаблюдать за Хейли и выследить, с кем она собирается там встретиться, – значит, имеются и мотив, и возможность. Да, сейчас самое время еще раз поговорить с мистером Кинси.

Дорога из Уитби до Лидса занимала почти полтора часа, иногда и больше – в зависимости от интенсивности движения. Энни ехала по шоссе уже второй раз за последние два дня. На душе по‑прежнему лежал горький осадок от злополучного ленча с Эриком. Немного же времени потребовалось мальчишке, чтобы проявить себя в истинном свете! Энни мучило беспокойство: у Эрика, вероятно, в телефоне или компьютере остались и другие фотографии. Что он намерен с ними делать? Разместит их на YouTube?^[21]Но она‑то, она! Вот дура замшелая! И то, что она выпила лишнего, ее не оправдывает. Руки непроизвольно сжимали руль, а стиснутые зубы аж скрипели, когда она вспоминала их разговор. Несомненно, грубость доставляла ему садистское удовольствие, но правда ли то, о чем он говорил? Неужели она в ту ночь действительно так отчаянно желала его и благодарила за подаренное наслаждение?

На подъезде к Бримли Энни свернула со Стеннингли‑роуд на Хилл‑стрит. Супруги Пэйн проживали в верхней части улицы, возле железнодорожного моста, а Клэр Тос и ее семья жили почти напротив. Их дом стоял в ряду старых особняков, окруженных разросшимися неухоженными садами. Последний раз Энни проезжала здесь шесть лет назад: всюду полицейские, место преступления огорожено яркими лентами. Теперь конечно же тут тишь да гладь, дома номер тридцать пять нет как нет. Никто не хотел жить в «доме Пэйнов»,^[22]как газеты называли жилище кровожадной четы. Его снесли и построили два одноквартирных дома из красного кирпича.

Притормозив, Энни вздрогнула при воспоминании о том, как она впервые вошла в подвал: похабный плакат, изображавший женщину с раздвинутыми ногами, сырость, стойкие запахи крови и мочи, оккультные символы на стенах. Энни тогда повезло: перед ее приходом тело Кимберли Майерс и пропитанные кровью матрацы уже увезли.

В воображении Энни кружились призраки бедных девушек, изнасилованных, замученных и зарытых здесь. И Люси, та самая женщина с перерезанным горлом в инвалидной коляске, была соучастницей этих преступлений. Бэнкс много раз и подолгу допрашивал Люси, сначала как жертву, а потом и как возможную подозреваемую, и она определенно произвела на него впечатление, хотя он до сих пор от этого открещивается. Однако ни Бэнкс, ни другие следователи так и не сумели выяснить, что же на самом деле творилось в этом подвале.

Энни припарковала машину возле ступенек лестницы, ведущей к входной двери дома Клэр, и некоторое время посидела в машине, стараясь прийти в себя и собраться с мыслями.

Нужно перебороть свою гордость и поговорить с Бэнксом. Только уж теперь ни в коем случае не пить перед свиданием! Она выставила себя перед ним дурой. Ну так что? Не в первый раз и наверняка не в последний. Она ему все объяснит. Он поймет. Бог свидетель, понимать он умеет. Не выведет же он ее за ухо из дома! С чего ее вообще так напугало это незначительное происшествие? Получилось, конечно, как‑то не по‑женски… вернее, Энни решительно не узнавала себя в той женщине, что ввалилась в дом к бывшему возлюбленному и несла там какую‑то ахинею. Нет, она вовсе не такая!.. А какая? Вот это Энни хотелось бы выяснить.

Она поднялась по крутым ступеням и пошла по саду, отметив про себя, что он с того времени стал еще гуще, разросся и сейчас вьющиеся по высокому забору растения почти совсем скрывают дом от идущих по тротуару пешеходов. Открыв калитку, Энни одолела последний пролет лестницы.

Облупившаяся входная дверь со следами собачьих или кошачьих когтей явно нуждалась в покраске. Небольшой газон перед окнами зарос сорняками. Энни пока не знала, как вести себя с Клэр, считать ли девушку всерьез подозреваемой. А если нет, как выведать у нее что‑либо полезное для следствия? Так или иначе, но появление Энни обязательно разбередит старые раны. Она глубоко вдохнула и костяшками пальцев постучала по матовому стеклу.

Дверь открыла женщина в голубой вязаной кофте и серых слаксах.