Подруга Дьявола 18 страница

– Так что же?

Энни собиралась непременно прочитать о том, что удалось с помощью гипнотерапевта вспомнить Кирстен, в медицинском отчете, который наверняка еще хранится в архиве, но ей хотелось услышать версию Сары.

– Он порезал ее ножом. Здесь. – Сара ткнула пальцем между грудей. – И между ног. Она конечно же не показывала мне раны, но сказала, что осталось множество рубцов и швов. Но это не самое плохое. Она сказала, он так сильно повредил ей влагалище и матку, что она не сможет получать удовольствие от секса и иметь детей. – Сара вытерла глаза тыльной стороной руки. – Простите, не думала, что наша беседа так на меня подействует. Мне казалось, столько лет прошло…

– Вам плохо? – забеспокоилась Энни.

Сара захлюпала носом и на минуту вышла за платком. Высморкавшись, она сказала:

– Я в порядке. Ну надо же, вот не думала! Я будто увидела ее вот здесь, напротив – сидит, ревет… Этот мерзавец обрек ее на одиночество и бездетность! Черт возьми, ей был всего двадцать один год! Тогда мне казалось, что я с радостью убила бы его собственными руками, знай я, кто он.

– В полиции не предполагали, что нападавший мог быть из вашей компании? – поинтересовалась Энни. – Кто‑то ушел с вечеринки пораньше…

– Детективы со мной не делились своими мыслями, но они допрашивали, причем с пристрастием, всех гостей и ее близких друзей.

Что ж, это стандартная процедура, подумала Энни, есть шанс, что они упустили какие‑нибудь детали.

– Вы встречались после Нового года?

– Да, конечно, и не один раз. Но Кирстен больше никогда не говорила о том жутком событии. Хотя… один вечер мне запомнился, – продолжала Сара. – Как странно, мне казалось, я все забыла. Прошло уже больше года со дня трагедии. Кирстен некоторое время лежала в больнице, потом жила дома с родителями, понемногу приходя в себя. Тогда я обитала в убогой однокомнатной квартире – раньше ее снимала Кирстен, – и она на некоторое время поселилась у меня. Мне кажется, это было в сентябре восемьдесят девятого, незадолго до начала семестра. В тот вечер мы крепко выпили, и она сказала несколько странных вещей. Понимаете, ее поведение меня даже испугало.

– О чем она говорила?

– Не помню всех подробностей, но от ее слов меня бросило в дрожь. Она твердила что‑то вроде «око за око» и все время повторяла, что чувствует себя так, будто она превратилась в вампира или ее заразили СПИДом…

– У нее обнаружили СПИД?

– О нет, заразили не в медицинском смысле. Кирстен говорила странно, сумбурно, ей казалось, что от насильника ей передалось что‑то вроде инфекции… моральной инфекции, понимаете? Я сказала, что это чушь, и она замолчала. Это все, что я помню. Но в те годы мне становилось страшно, когда я вспоминала этот разговор.

– И она говорила о том, что хочет отомстить?

– Да, все повторяла: «Око за око»… И еще: «Если б знала, кто это сделал, то убила бы его».

– Вам не показалось, что Кирстен знает нападавшего?

– Нет. Его она так и не вспомнила. Хватило и воспоминаний о том, как он над ней надругался.

– Да, вы правы. Продолжайте, пожалуйста.

Сара засмеялась неестественно нервным смехом:

– Мы в тот вечер общались так, будто встретились после долгой разлуки. И, как мне помнится, приговорили две бутылки. В общем, все понемногу входило в нормальное русло, а вскоре начались занятия.

– Выходит, Кирстен, приехав в сентябре из дома, все это время жила с вами?

– Да. По‑моему, до середины октября.

– В вашем голосе неуверенность. Вы точно помните?

Сара быстро отвела глаза:

– Да, я и полиции сообщила то же самое.

– И это правда?

Сара внимательно разглядывала ногти на руках:

– Понимаете, Кирстен была из тех людей, что не засиживаются на одном месте.

– Она исчезала?

– Да. Она вдруг отправилась на несколько дней побродить пешком по Озерному краю.

– А вы не пошли с ней?

– Нет. Она хотела побыть одна.

– А когда точно это произошло?

– Не могу вспомнить. Все это было так давно. В сентябре… так мне кажется. Вскоре после того, как она поселилась у меня.

– Вы сообщили об этом полиции?

– Нет. Они меня не спрашивали. Да я бы и не сказала.

– Почему?

– Я… к сожалению, тогда была не очень высокого мнения о полиции и считала, что Кирстен меньше всего нужна суматоха, которую они непременно подняли бы вокруг нее. Она и без того настрадалась.

– По каким же причинам вы так не любили полицию?

Сара пожала плечами:

– Тогда я придерживалась радикальных взглядов, была феминисткой. А они, казалось, были заинтересованы лишь в том, чтобы соблюдать устаревшие законы, придуманные мужчинами, и сохранять статус‑кво в обществе.

– А ведь я тоже так думала, – призналась Энни. – Конечно, приведенные вами доводы более справедливы для того времени, но надо признать, что некоторое количество динозавров в полицейских рядах еще осталось.

– Вы знаете, я и сейчас не могу сказать, что отношусь к полиции с любовью, – вкрадчивым голосом начала Сара, – но за прошедшие годы мое уважение к данному общественному институту возросло, и сейчас я не в такой степени, как раньше, склонна к суровым обобщениям. Я не веду уголовных дел, но по работе сталкивалась с полицейскими – компетентными и порядочными людьми.

– Но тогда, в восемьдесят девятом, вы солгали им, я права?

– Боюсь, что так. Честно говоря, я забыла об этом проступке. Выходит, у меня неприятности?

– Не думаю, что кого‑то может заинтересовать ложь восемнадцатилетней давности, если, конечно, она не связана напрямую с сегодняшними событиями.

– Да какая тут может быть связь?

– Давайте вернемся к прошлому. Что все‑таки тогда произошло?

– Кирстен на несколько дней отправилась в пеший поход по Озерному краю, потом вернулась. Она то и дело уходила и вновь появлялась в течение последующих двух недель, а потом сняла комнату этажом выше.

– И вы продолжали дружить?

Сара снова принялась изучать свои ногти, отлично обработанные и покрытые приятным нежно‑розовым лаком.

– Мы на время отдалились друг от друга – так иногда случается в отношениях между людьми. Я отправилась путешествовать, а вернувшись, начала учиться на юридическом факультете.

– Значит, больше вы с Кирстен не встречались?

– Может, раз или два в течение последующих двух лет.

– О чем вы говорили?

– В основном о прошлом. О том, что было до нападения.

– Она когда‑нибудь упоминала Уитби?

– Нет. А почему именно Уитби?

– А человека по имени Исткот? Грег Исткот?

– Нет.

– Джек Гримли?

– Никогда не слышала о нем.

– Кит Макларен, австралиец?

– Нет‑нет. Я никогда не слышала ни о ком из этих людей. А кто они?

Не ответив, Энни задала следующий вопрос:

– Кирстен поддерживала контакты со своими прежними приятелями?

– Не думаю. Ее бойфренд уехал куда‑то, да и все остальные члены нашей компании разбрелись по стране. Она ни с кем не общалась, замкнулась в своем одиночестве. И не последней причиной, мне кажется, было то, что с ней произошло. Она не сумела забыть и даже притвориться не сумела, что стала нормальной, такой, как раньше. Ну и… Не то чтобы мы утратили друг к другу интерес – не в этом дело. Кирстен как будто возвела вокруг себя высокую стену. Она даже выглядеть стала иначе: остригла волосы, перестала следить за собой, а ведь прежде была очень привлекательной.

– Она не делилась с вами планами на будущее?

– Вряд ли она серьезно задумывалась о будущем. Кирстен казалась какой‑то потерянной. Говорила о путешествиях, о Китае, Америке, о Дальнем Востоке, но действительно ли она собиралась туда ехать или так, мечтала, не знаю. – Сара впервые за время беседы взглянула на часы. – Не хочу показаться невежливой, но… – Она посмотрела на ноутбук. – Мне необходимо закончить работу до встречи с клиентом.

– Конечно‑конечно, – успокоила ее Энни. – Я уже получила ответы на все мои вопросы.

– Мне очень жаль, что вы проделали долгий путь, а я не смогла вам помочь.

– Да нет, определенный результат все‑таки есть, – возразила Энни. – Еще один вопрос: в последние годы вы видели Кирстен или хотя бы слышали о ней?

– Нет, – ответила Сара. – Я упоминала, что встречалась с ней в девяносто первом или в начале девяносто второго, а после этого – ничего, словно она вообще исчезла с лица земли.

– Вам ничего не говорит имя Люси Пэйн?

– Это она со своим мужем убивала несчастных девушек, та, которую недавно убили? Так вы из‑за этого здесь? Не понимаю…

– А Мэгги Форрест?

– Нет, никогда не слышала.

– Ясно. – Энни встала и протянула Саре свою визитку. – Если что‑нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните.

– Так все‑таки, с какой целью вы приезжали? – спросила Сара, стоя в дверях. – Вы ведь так и не ответили. Почему вы расспрашивали меня обо всех этих людях и о событиях, что произошли много лет назад? Хотя бы намекните. К чему все это?

– Если то, о чем мы говорили, связано с настоящим, – заверила ее Энни, – вы достаточно скоро все узнаете.

– Типичный полицейский приемчик, – сложив руки на груди, объявила Сара. – Кое‑что никогда не меняется, так ведь?

Когда Энни подошла к машине, засигналил ее мобильник. Звонила Рыжая.

– Это я, босс. Я вышла на Мэгги Форрест. Издатель позвонил.

– Здорово, – похвалила ее Энни и, прижав мобильник плечом к уху, полезла в карман за ключами.

– Нам повезло. Она вернулась и живет в Лидсе, в Нижнем городе у канала.

– Прекрасно, – обрадовалась Энни. – Пожалуй, поеду к ней прямо сейчас.

– Боюсь, сейчас не получится. Мэгги в Лондоне, встречается с этим самым издателем. Вернется в субботу вечером.

– Ну и хорошо, – ответила Энни. – У меня на воскресенье ничего не запланировано. Спасибо, Рыжая. Ты хорошо поработала.

– Рада стараться.

Энни выключила мобильник и поехала в сторону трассы А1.

Энни помнила, где живет Эрик, и, когда стемнело, она подошла к его дому, предварительно приняв для храбрости двойную порцию бренди в попавшемся на пути пабе. Хотя она и убеждала себя, что их встреча пройдет нормально, все‑таки чувствовала себя словно стояла на краю бездны. Одно дело беседа с подозреваемым – привычно, предсказуемо; предстоящий разговор страшил ее неизвестными последствиями. Энни успокаивала себя тем, что в свое время уже рассталась с двумя мужчинами без скандала и выяснения отношений. Правда, с Бэнксом все обстояло не так просто, она не могла порвать с ним окончательно: мешали общая работа и все еще не изжитое чувство к нему. Отчасти по этой причине она согласилась временно поработать в Восточном округе, надеясь на то, что расстояние охладит ее эмоции. Но, признаться, пока надежды не оправдались.

Эрик, открыв ей дверь, отрывисто произнес:

– А, это ты… – и, повернувшись спиной, пошел в квартиру, оставив дверь открытой. – А я как раз собрался уходить, – объявил он, когда Энни вслед за ним вошла в гостиную.

Непохоже, подумала Энни: в пепельнице дымилась сигарета, на журнальном столике стояла открытая банка пива рядом с наполовину опорожненным стаканом, по телевизору шел сериал «Истэндерз». Эрик развалился на диване. На нем были джинсы и черная, разорванная кое‑где по шву футболка. Волосы сальные, их давно не мешало бы помыть, на правый глаз, как обычно, свешивалась черная прядь.

– Что тебе нужно? – спросил он.

– Дай мне твой мобильник. – Вместо ответа Энни протянула руку.

– Зачем?

– Ты знаешь зачем.

Эрик оскалился в хитрой улыбке:

– Тебе нужны фотки? Хочешь затереть их, так? Ты мне не доверяешь?

– Не доверяю. Давай мобильник, а потом займемся компьютером.

– Чего ты боишься? Что я вывешу их в Интернете? – Он в задумчивости потер подбородок. – А что, собственно, мне мешает?

– Я тебе не советую, – с угрозой в голосе произнесла Энни.

– Да брось! Давай лучше присядем, выпьем. Я не очень спешу, вот мы и потолкуем спокойно обо всем.

– Я не собираюсь пить и рассиживаться тут с тобой, – ответила Энни, вновь протягивая руку за телефоном. – Говорить нам не о чем.

– Если бы я не знал тебя так хорошо, то подумал бы, что ты делаешь мне нескромное предложение.

– Предложение делаешь как раз ты, а не я. Давай мобильник.

Эрик сложил руки на груди, посмотрел на нее решительным взором и твердо произнес:

– Нет.

Энни вздохнула. Как она и предполагала, ему хотелось поиграть с ней. Ладно, будь что будет. Она села.

– Ну так что, выпьешь? – игриво спросил Эрик.

– Я присела потому, что это займет больше времени, чем я рассчитывала, – объяснила Энни, – но пить не буду. Ты знаешь, чего я хочу.

– Я знаю, чего ты хотела той ночью, – язвительно произнес Эрик, – а сейчас даже и не знаю, чего ты хочешь. В подтверждение моих слов имеются фотки – некоторые ты уже видела. Кстати, самые лучшие.

– Мне плевать, – резко оборвала его Энни. – Удали их, и забудем, что мы с тобой вообще встречались.

– А я не хочу забывать о том, что было. Неужели ты не можешь оставить мне что‑нибудь, напоминающее о тебе?

– У тебя останется значительно больше воспоминаний, если ты не выполнишь мою просьбу.

– Это угроза?

– Понимай как знаешь. Эрик, у меня был трудный день, и мое терпение на исходе. Так ты дашь мне свой мобильник?

– А иначе что?

– Ладно, – решительно произнесла Энни. – Пеняй на себя. Ты был недалек от истины, когда предположил, чем я зарабатываю на жизнь. Я инспектор уголовной полиции.

– Мне что, терять сознание от страха?

– Думаю, так оно и будет, когда ты услышишь, что я скажу.

– Ну и что ты сделаешь, если я не уничтожу фотки? Попросишь кого‑нибудь из своих дружков‑неандертальцев вышибить мне мозги?

Энни улыбнулась и медленно покачала головой:

– Обойдусь. Я буду действовать иначе.

– Секретный план уже готов?

– Послушай, – нетерпеливо перебила его Энни, – давай закончим эту игру. Что было, то было. Может, это и было хорошо. Я не помню, что не делает мне чести. В любом случае это было ошибкой…

– Откуда ты знаешь, что это было ошибкой? Ведь ты так и не дала мне шанс…

– Это была ошибка с моей стороны, – с раздражением сказала Энни. – Пойми, наконец. И то, как ты вел себя при нашей недавней встрече, только подтверждает это.

– Но почему?..

– Я не хочу обсуждать с тобой все это по второму кругу. Я пришла сюда, чтобы попросить тебя – вежливо и по‑доброму – затереть эти фотографии. Они не для всеобщего обозрения, и, честно говоря, я не хочу поддерживать отношения с человеком, который может запечатлеть подобное на камеру.

– Но ведь ты не возражала и сама кое‑что фотографировала. Так что расслабься и кончай на меня наезжать. Мы же просто веселились.

– Давай свой гребаный мобильник! – Энни поразилась собственной горячности, но Эрик довел ее, что называется, до белого каления. У нее не было ни сил, ни желания объяснять ему разницу между несколькими забавными снимками, сделанными ею в ночном клубе, и интимными фотографиями в спальне, когда она спала. Если он сам не понимает разницы, то не заслуживает никакого снисхождения.

Он, казалось, тоже был потрясен ее внезапной вспышкой. Немного помолчав, он сунул руку в карман, вытащил мобильник и бросил ей.

Энни поймала телефон:

– Вот спасибо. – Она просмотрела все снимки: ничего непристойного, но слишком откровенно, да и снято исподтишка. Уничтожив все фотографии, она скомандовала: – Теперь компьютер.

Махнув рукой в сторону стоявшего на столе компьютера, он произнес с поклоном:

– Прошу вас.

Те же самые фотографии были и в компьютере. Она стерла и их, а потом очистила корзину. Она знала о существовании технических возможностей восстановить уничтоженные данные, но сомневалась, что такая задача по плечу Эрику. Возможно, он уже переписал их на диск или на флешку, но не устраивать же из‑за этого в квартире обыск.

– Это все? – спросила она.

– Все. Ты получила то, за чем пришла. Теперь проваливай.

Отвернувшись от нее, он взял стакан с пивом и сделал вид, что смотрит телевизор.

– Прежде чем я уйду, – сказала Энни, – позволь предупредить: если ты все‑таки сохранил фотографии или они появятся на YouTube, вышибать тебе мозги, как ты выразился, никто не будет. Но у меня есть друзья, и, поверь мне, мы очень легко сможем превратить твою жизнь в непрерывную цепь неприятностей.

– Да что ты говоришь? – притворно ужаснулся Эрик, отрывая взгляд от экрана. – Интересно, как вы это сделаете?

– Если хоть одна из этих фотографий всплывет где‑нибудь, я не только заявлю, что была пьяна, когда меня снимали, – а ведь это правда, понятная любому, – но скажу, что ты подсыпал мне психотропное средство с намерением изнасиловать.

Ошарашенный Эрик уставился на нее и с трудом выдавил:

– Ты действительно сделаешь это?

– Легко! А при обыске в твоей квартире найдут рогипнол, гамма‑гидроксибитурат – его еще называют «наркотик для насилия», ты в курсе? – или что‑то подобное. – Сердце Энни билось так сильно, что Эрик, наверное, слышал его удары: она не привыкла лгать и угрожать.

Эрик закурил новую сигарету. Он побледнел, и Энни заметила, как дрожат его пальцы.

– А знаешь, – сказал он, вдохнув дым, – я не верю, что ты способна на такое. Когда мы встретились, ты показалась мне совсем другой.

– Не надо вешать мне лапшу на уши. Когда мы встретились, ты подумал: «Вот эту старую сучку – она еще вроде ничего – я смогу без больших усилий затащить в постель».

У Эрика от удивления глаза на лоб полезли.

– Разве не так? – продолжала Энни.

– Я думал… – Он качал головой, не в силах подобрать слова. – Думал, ты совсем не такая…

– Поверь, я именно такая, – остановила его Энни. – Конец эпизода. Тебе все понятно?

Эрик с усилием проглотил слюну:

– Все.

– Тогда прощай, мой юный друг.

Энни едва сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью на прощание. Она задыхалась от злости, но надо было доказать Эрику, что она контролирует ситуацию, хотя на самом деле это было не так. Вечерняя улица дышала прохладой. Энни, остановившись на углу, сделала несколько глубоких вздохов. Она справилась, успокаивала она себя. Проблема решена. Устранена. Вот это в стиле Энни Кэббот, Ангела Милосердия! «Но почему, – думала она, шагая по улице и вглядываясь в темную поблескивающую поверхность моря, – разделавшись с таким отвратительным типом, я чувствую себя словно только что растоптала бабочку?»

Минуту спустя, успокоившись, Энни решила, что Эрик не бабочка, а скорее змея, и улыбнулась.

Прижимая к груди бутылку вина, Бэнкс глубоко вдохнул и нажал на кнопку звонка. Он испытывал странное чувство, оттого что снова находится на той самой улице, где много лет жил с Сандрой и детьми. Теперь она замужем за другим, у нее маленький ребенок. Их общие дети выросли: Трейси окончила университет, Брайан играет в составе успешной рок‑группы. Но все же, когда Бэнкс посмотрел на опущенные шторы своего прежнего дома – ничем не примечательного дома с эркером, – на новую дверь, на оштукатуренный фасад с вкраплениями мраморной крошки, на него внезапно нахлынули воспоминания. Он и двенадцатилетняя Трейси полуночничают, пьют горячий шоколад; он, с трудом волоча ноги, поздно ночью приходит домой, растоптанный воспоминаниями о подробностях расследования убийства девочки, ровесницы его дочери; «Четыре последние песни» Рихарда Штрауса на новой стереосистеме; первые неуверенные попытки Брайана сыграть «Солнечный свет твоей любви» группы «Крим» на акустической гитаре, подаренной ему Бэнксом на шестнадцатилетие; они с Сандрой занимаются любовью внизу на диване, изо всех сил стараясь не шуметь, поскольку дети только что легли спать, а после нечаянного падения на пол, чтобы не рассмеяться, зажимают ладонями рты. Припомнил он и последние несколько недель, проведенных здесь в одиночестве. Тогда он почти все время лежал на диване, рядом на полу стояла бутылка виски «Ласрройг», а на плеере без конца крутился диск с альбомом Боба Дилана «Кровь на дорожках» – о прошлом, которого не вернуть.

Прежде чем Бэнкс успел сделать следующий шаг по опасной тропе воспоминаний, входная дверь открылась и он увидел перед собой Харриет Уивер, едва ли постаревшую хотя бы на один день за двадцать лет, прошедших с того дня, когда она впервые приветствовала Бэнкса и его семейство, ставших ее соседями. Бэнкс, наклонившись, поцеловал ее в обе щеки.

– Привет Алан! – воскликнула она. – Как я рада, что ты пришел.

Он протянул ей бутылку вина.

– Это лишнее, проходи.

Бэнкс, войдя следом за ней в прихожую, снял пальто и повесил его на вешалку, а затем они вместе вошли в гостиную. Почти все приглашенные уже явились и теперь, сидя за круглым столом под оранжевым абажуром, беседовали, то и дело прикладываясь к стаканам. Из двенадцати гостей Бэнксу были знакомы две супружеские пары, жившие уже много лет по соседству: Джефф и Стелла Хатчинсон из дома двадцать четыре и Рей с Максом, живущие гей‑семьей в доме напротив. Остальные гости были либо сослуживцы Харриет по библиотеке, либо коллеги ее супруга Дэвида, работающие в таинственной и, по мнению Бэнкса, скучнейшей компьютерной области. С некоторыми из них он уже встречался раньше, правда мельком.

Он приехал прямо из управления, расположенного в пяти минутах езды, остановился ненадолго только возле супермаркета, чтобы купить вина. Почти весь день он просидел в кабинете, изучая протоколы допросов и заключения судмедэкспертов по делу Хейли Дэниэлс. Его то и дело отвлекали от работы мысли об убийстве, которое расследовала Энни: воображение рисовало Люси Пэйн в инвалидной коляске с перерезанным горлом. Он помнил Люси на больничной койке, хрупкую, с бледным прекрасным лицом, наполовину скрытым под бинтами. Она вызывала жалость и вместе с тем казалась ему таинственной, интригующей, способной повелевать людьми и наверняка наделенной какой‑то дьявольской силой. Бэнкс так и не смог решить, что же в ней главное, хотя он, один из немногих, просмотрел видеофильмы, которые убедили его в том, что Люси, так же как ее муж, была виновна в похищении и сексуальных истязаниях девушек. Убила ли она кого‑нибудь из них собственноручно – это уже другой вопрос, и именно на него суд так и не смог ответить. Все верили в ее виновность, но доказательная база оказалась недостаточной. Люси держалась неприступно и ни разу ничем не выдала себя.

Бэнксу всегда было трудно переходить к делам мирским от дел, связанных с патологическим стремлением одних человеческих особей уничтожить других. Порой пустячный разговор о возможности выигрыша Англии в игре с. командой Андорры после патетической ничьей с Израилем или о шансах тори на предстоящих выборах служили спасительным противоядием его неизбывным думам об убийстве и смерти.

На званых приемах он чувствовал себя не в своей тарелке, а выпить, чтобы расслабиться, не мог, поскольку должен был добираться до дому на машине. Он и сегодня не собирался рисковать… как Энни прошлым вечером. Кстати, он мог бы, наверное, прийти сюда с Энни, представив ее как свою «хорошую знакомую», если бы отношения у них были получше, чем теперь. Сильное чувство ушло, но они могли бы время от времени поддерживать друг друга в критических ситуациях, ведь две головы лучше, чем одна. Ее странное поведение во время двух последних встреч сильно озадачило его. Бэнкс не понимал, как дальше будут развиваться их отношения.

Поприветствовав всех и приняв из рук Дэвида бокал вина, Бэнкс сел рядом с Джеффом и Стеллой. Джефф работал врачом скорой помощи, а потому с ним вряд ли удастся обсудить новости Королевской академии музыки или последние рок‑концерты. Что ж, придется беседовать об умерших или умирающих. Стелла заправляла антикварным магазином на Касл‑роуд, и у нее всегда имелась в запасе интересная новость, а то и две.

Разговаривая с ними, Бэнкс поглядывал на других присутствующих. Он сразу заметил неприятную пару, запомнившуюся ему еще с предыдущего визита в этот дом. Супруги были из категории людей, которые после нескольких рюмок обретают уверенность, что они‑то сумели бы справиться с делами намного лучше тех, кто обеспечивает в мире законность и правопорядок. Остальные гости вполне нормальные и вменяемые, почти все примерно одного с ним возраста – за пятьдесят. Звуковой фон по задумке Харриет создавала негромкая, спокойная классическая музыка, кажется Бах, а из кухни тянуло соблазнительным запахом жаренной с чесноком и розмарином баранины. По кругу шли два больших блюда с закусками, и Бэнкс, когда одно из них передали ему, положил на свою тарелку аппетитный пирожок с мясом.

Он чувствовал себя несколько стесненно: он единственный пришел на вечеринку без пары. Правда, Грэхем Керк, живший на соседней улице, недавно развелся с женой, а Джемма Бредли, которая уже успела набраться до такой степени, что едва держалась на ногах, два года назад выгнала третьего мужа и пока еще не нашла четвертого. Тревор Уиллис, угрюмого вида вдовец, то и дело выходил покурить с Дафной Винейблс, женой сослуживца Дэвида. Бэнкс даже начал сожалеть, что бросил курить, ведь можно было бы на некоторое время выходить из комнаты, оставляя за спиной слишком шумные либо слишком скучные разговоры.

Джефф добрался до середины истории об одной пожилой даме, взявшей моду вызывать машину «скорой помощи» лишь затем, чтобы ее отвезли в поликлинику, и о том, как ее напугал один фельдшер, который, осмотрев ее ногу, заключил, что она скоро отвалится, но тут Харриет пригласила всех к столу.

Гостям потребовалось несколько минут на то, чтобы рассесться по своим местам. Бэнкс очутился между Дафной и Реем напротив Макса и Стеллы. Могло быть и хуже, подумал он, принимая от Дэвида наполненный бокал, а затем тарелку с козьим сыром и луковым пирогом. Пока явно перебрали только Джемма и Тревор, однако Дафна, судя потому, с каким жаром она, разговаривая с Бэнксом, сжимала его руку, не собиралась отставать от товарищей. Пирог был великолепен, застольный разговор оживился, поэтому Бэнкс мог сидеть молча и наслаждаться вкусной едой. Он только что доел пирог и слушал Дафну, которая, все еще не отпуская его руку, рассказывала забавную историю о пропаже передвижной библиотеки, когда раздался звонок в дверь. Харриет, встав со стула, пошла в прихожую. Дафна, властно требуя внимания Бэнкса, дышала на него никотиновым перегаром и вином «Сансер». Хозяйка вернулась и поставила к столу еще один стул. Тринадцать обедающих, подумал Бэнкс, припомнив историю с участием Пуаро. Плохая примета. Разговор на мгновение стих, все посмотрели в сторону стула, приготовленного для нового гостя, мужчины с любопытством, а женщины настороженно. Бэнксу так и не удалось разомкнуть цепкие пальцы Дафны на своем левом запястье. Он чувствовал себя так, словно был загнан в угол Кольриджевым Старым мореходом.^[26]И тут он услышал, как незнакомый женский голос произнес:

– Извините за опоздание.

Дафна все же отпустила его руку, и Бэнкс увидел поверх ее головы, что Харриет хлопочет вокруг гостьи, усаживая ее на свободное место. Женщина, устроившись на стуле и оглядев гостей, улыбнулась Бэнксу. Наконец‑то пришла София.

Челси опаздывала. Второпях она нанесла тушь на ресницы слишком толстым слоем, но перекрашиваться времени уже не было. Она застегнула бюстгальтер, подчеркнувший едва заметную грудь, и, стремглав скатившись с лестницы, сунула ноги в туфли на каблуках.

– Ты что, рехнулась? – изумился ее папаша, на мгновение отрываясь от телевизора, когда Челси проковыляла мимо него, припадая на одну ногу. – Ты хоть представляешь, на кого ты похожа? Тоже мне, девушка!

– Да замолчи ты, Дуэйн, – вступилась за дочку мать. – Оставь бедную девочку в покое. Разве ты, когда был молодым, отказывал себе в удовольствии улизнуть из дому и весело провести время?

– Положим, не отказывал, но и не одевался, как гребаная…

Челси не стала дожидаться конца фразы. Она все это слышала уже не раз. Последним словом будет «клизма», «мочалка», «потаскуха», «дешевка» либо словосочетание на эту тему. Она схватила сумочку, в которой лежали сигареты, косметичка и немного денег на случай, если нужно будет купить выпивку или приехать на такси домой, чмокнула в щеку мать. Та успела крикнуть ей вслед: «Будь осторожна, детка, помни, что случилось с той несчастной девушкой!» Челси выскочила на улицу. Из‑за захлопнувшейся двери доносилась родительская перебранка. Ничего, они немного покричат друг на друга, потом мать начнет как обычно играть в бинго. Вернувшись, Челси застанет мать в постели, а отца – храпящим перед телевизором, а на поцарапанном и прожженном столике перед ним будет громоздиться батарея пустых пивных банок и пепельница с горой окурков. Да, ее родители были чертовски предсказуемыми людьми.

Как бы Челси хотелось жить в Лидсе, в Манчестере или Ньюкасле! Тогда бы она могла гулять в субботу хоть всю ночь напролет, но в Иствейле пабы и кафе закрываются в половине первого, за исключением ночного клуба «Бар Нан», где тупица диджей пичкает посетителей идиотской музыкой, и «Тадж‑Махала», вечно набитого унылой пьяной солдатней. Наливаются там пивом под завязку, пока их не отправили в Ирак. Завтра Челси поедет с Шейном в Гейтсхед на его машине; в зале «Сейдж» группа «Лонг Блондс» дает концерт. Это будет их первое с Шейном настоящее свидание! А в понедельник ей снова на работу в магазин. Такая у нее жизнь.