Подруга Дьявола 20 страница

Принесли кофе в пластмассовых чашках. На столе появились молоко, сахар и пакет с черствым печеньем, обнаруженный кем‑то в ящике шкафа. Жервез уселась во главе стола, рядом с ней расположился Бэнкс. Первым должен был отчитаться констебль Керриган, патрулировавший в вечернюю смену район совершения преступления.

– Так что же произошло? – обратился к нему Бэнкс. – Давай, сынок, рассказывай о своем дежурстве шаг за шагом и не торопись.

Молоденький констебль был бледен, ему было явно нехорошо. Потом выяснилось, что он не смог сдержать рвоты, когда взглянул на обезображенный труп в луже крови, но успел отбежать в сторону, чтобы не помешать работе криминалистов. Сделав глубокий вдох, он заговорил:

– Я стоял возле своей машины, раздумывая над тем… – Он осекся и со смущением посмотрел на Жервез.

– Все нормально, констебль, продолжайте, – подбодрила его она. – Для меня не важно, чем вы занимались в тот момент, курили или дрочили. Оставим это пока в стороне.

Керриган покраснел, а все сидящие за столом, включая и Бэнкса, на мгновение потеряли дар речи. До этого ему не приходилось слышать ничего подобного от суперинтенданта Жервез. Если она и позволяла себе проявлять эмоции, то в выражениях не более сильных, чем Уинсом. Однако сегодня от Катрин Жервез приходится, вероятно, ожидать любых сюрпризов.

– Дд‑аа, мэм, – пролепетал Керриган. – Понимаете, возле паба «Трубач» возникла небольшая потасовка, и мы размышляли, стоит ли вмешиваться. Вмешаешься – ситуация только обострится, а не станешь – драка закончится сама по себе. Короче говоря, мы решили не вмешиваться, и как раз в этот момент – я как раз взглянул на часы: было без трех минут двенадцать – из Лабиринта с диким криком выбежала молодая женщина, вся залитая кровью.

– И что вы сделали? – спросила Жервез.

– Ну… я… Понимаете, мэм, я сразу подумал, что на нее напали, особенно после того случая на прошлой неделе, ну и побежал к ней. Мне показалось, что сама‑то она не пострадала, но была вся в крови, тряслась как осиновый листок, лицо белое как мел…

– Постарайтесь обойтись без красочных клише, констебль, и говорите, пожалуйста, по делу, – строго предупредила Жервез.

– Извините, мэм. Я спросил ее, в чем дело, но она лишь махнула рукой в сторону Лабиринта, попросил отвести меня на место происшествия – застыла в ужасе и прошептала, что никогда больше ноги ее там не будет. Я все пытался выяснить, что же она видела, но она была не в состоянии говорить, даже не сумела ответить, где это произошло. В конце концов мне удалось убедить ее, что, когда я рядом, она в безопасности. Она прижалась ко мне, как… как… – Он взглянул на Жервез. – Она прижалась ко мне и повела… ну… вы знаете куда.

– Расскажи об этом подробнее, – попросил его Бэнкс. – И успокойся, Керриган. Не надо так переживать.

– Хорошо, сэр, – согласился Керриган и глубоко, прерывисто вздохнул. – Мы дошли до места, где лежало тело. Я, разумеется, не понял, что за человек лежит на земле. Да и как поймешь, если он лежал, уткнувшись лицом в каменные плиты, а кругом все кровью залито!

– Ты или эта девушка подходили к телу? – поинтересовался Бэнкс.

– Нет, сэр. Я только подошел чуть ближе, чтобы посмотреть, жив он или нет.

– Кто‑нибудь из вас дотрагивался до него?

– Нет, сэр. Я же знаю, что надо держаться подальше, а ее даже силой нельзя было заставить приблизиться к телу. Она вжалась в стену и застыла.

– Ты молодец, – похвалил Керригана Бэнкс. – Продолжай.

– Так я уже все рассказал. Полицейские из моего экипажа шли за мной, когда я услышал позади их голоса, то велел им остановиться, идти назад и позвонить всем, кому они посчитают нужным. Может, я слегка запаниковал, но я…

– Вы поступили совершенно правильно, – похвалила его Жервез. – Вы оставались возле тела, когда они ушли?

– Да, мэм.

– А девушка?

– Она была рядом со мной. Сидела у стены, обхватив голову руками. Мне удалось узнать ее имя и адрес, зовут ее Челси Пилтон. Забавное имя, верно? Челси – как станция метро. По‑моему, неразумно называть ребенка в честь сдобной булочки или выставки цветов,^[27]– добавил он, – хотя в наши дни в этом нет ничего необычного, вы согласны?

– Приятно слышать эти преисполненные глубочайшей мудрости слова, – невнятно произнесла Жервез – она склонила голову на руку, глаза ее были полузакрыты.

– А может, ее назвали в честь футбольной команды, – предположил Бэнкс.

Жервез исподлобья посмотрела на него испепеляющим взглядом.

– Она живет в Истсайдском районе, – добавил Керриган.

– Где она сейчас? – спросила Жервез.

– Я отправил ее в больницу в сопровождении констебля Керрадерз, мэм. Пилтон очень плохо себя чувствовала. По‑моему, не было смысла держать ее там, тем более…

– Все хорошо, – ободряюще произнес Бэнкс. – В больнице знают, что делать. Керрадерз получила указание оставаться с Челси до тех пор, пока туда не прибудут наши сотрудники?

– Да, сэр. Разумеется.

– Отлично. Родителей известили?

– Керрадерз сообщила им, сэр. Думаю, они уже в больнице.

– А сколько лет этой Пилтон?

– Девятнадцать, сэр.

– Отличная работа, констебль.

Бэнкс вышел в коридор и окликнул проходящего мимо полицейского.

– Быстро в больницу, – приказал он, – и позаботься о том, чтобы Челси Пилтон доставили в Специализированный центр помощи жертвам сексуального насилия. Обратись к Ширли Вонг, если она сегодня дежурит. К доктору Ширли Вонг. Новый Специализированный центр. Запомнил? Он единственный в Западном округе. И проследи, чтобы родителей не пускали дальше вестибюля. Девушке девятнадцать лет, поэтому родителям совсем не обязательно присутствовать при ее опросе и осмотре. Я бы даже сказал – нежелательно. В их присутствии, скорее всего, она будет молчать. Я лично поговорю с ними, потом.

– Да, сэр, – вытянулся полицейский и поспешил выполнять приказ.

– Но она ведь не подозреваемая, да, сэр? – поинтересовался Керриган.

– В данный момент, – ответил Бэнкс, – даже ты подозреваемый. – Сделав паузу, он улыбнулся и продолжил: – Мы должны четко следовать определенным процедурам.

Керриган нервно проглотил слюну:

– Да, сэр.

– Ты сказал, она вся была залита кровью, – напомнил Бэнкс.

– Да. Она выглядела так, словно лицо и грудь ей обрызгали кровью из аэрозольного баллончика. Это может показаться смешным, но при тусклом свете пятнышки крови на лице я поначалу принял за веснушки.

Керриган испуганно взглянул на Жервез, а она, закатив глаза, пробормотала:

– Избави нас, Господи, от полицейских с поэтическими натурами!

– Она не сказала, откуда на ней кровь? – продолжал задавать вопросы Бэнкс.

– Нет, сэр. Я предположил… что она была совсем рядом, когда это произошло.

– А ты ее спрашивал?

– Да, сэр, но она не отвечала.

– Ты видел кого‑нибудь или, может, слышал что‑то необычное, когда вы находились в Лабиринте? – спросил Бэнкс.

– Нет, сэр, никого и ничего.

– Музыку или какие‑то звуки?

– Нет, сэр. Только ругань и крики с рыночной площади. Пение пьяных, рев моторов, звон разбитого стекла – ну, все как всегда.

Принесли еще кофе, на этот раз большой кофейник, который двое полицейских поставили на дальнем конце стола, – напоминание, что всем присутствующим уготована долгая бессонная ночь. Кто‑то сумел пробраться в буфет управления, потому что рядом с кофейником появился большой поднос с пластиковыми чашками, свежее молоко, пакет сахара и коробка ванильного печенья «Фиг ньютонс». Все потянулись за чашками. Слабый казенный кофе горчил, но полицейским было не до тонкостей вкуса, главное – взбодриться.

Бэнкс, поднося чашку ко рту, заметил, что рука слегка дрожит. Отсроченный шок. Он все еще не мог осознать, что Кевин Темплтон мертв, хотя и видел его тело собственными глазами. Это попросту не укладывалось в голове. Он взял с подноса печенье в надежде, что сладкое поможет успокоиться.

– А Челси хоть что‑нибудь рассказала о том, что видела? – вновь обратился он к Керригану.

– Нет, сэр, – ответил тот, – она была не в себе. Онемела от ужаса – иначе не скажешь. Заснуть она сможет не скоро.

«Да и я тоже», – подумал Бэнкс, но сказал совсем другое:

– Понятно. Благодарю за службу, Керриган. Можешь пока погулять, но далеко не уходи. Ты нам еще понадобишься.

– Конечно, сэр. Благодарю вас, сэр.

Керриган вышел, и в комнате воцарилось молчание. Первой заговорила Жервез:

– Кто‑нибудь знает родителей Темплтона? Насколько мне известно, они живут в Солфорде, это в графстве Большой Манчестер.

– Да‑да. Я виделся с ними однажды, несколько лет назад, когда они приезжали в Иствейл навестить Кевина. Отличная пара. У меня сложилось впечатление, что у него с родителями прекрасные отношения. Он, правда, почти ничего о них не рассказывал… Им надо сообщить, – опустил глаза Бэнкс.

– Я позабочусь об этом, – твердым голосом объявила Жервез. – Я знаю, что сержанта Темплтона недолюбливали в участке, – продолжала она, – но это еще никому не мешало выполнять свои обязанности как положено. – Она посмотрела в упор на Уинсом, но та не проронила ни слова.

Бэнкс готов был дать голову на отсечение, что Уинсом побледнела под взглядом суперинтенданта, если, конечно, женщина с таким цветом кожи вообще может побледнеть.

– Ну ладно, – пожала Жервез плечами. – Нужно двигаться дальше. У кого есть версии?

– Для начала, – заговорил Бэнкс, – следует задаться вопросом, что Кев мог делать в полночь в Лабиринте.

– Вы предполагаете, он пошел туда, чтобы изнасиловать и убить Челси Пилтон? – бесстрастным голосом произнесла Жервез.

– Вовсе нет, – возразил Бэнкс. – Хотя нас могут обвинить в халатном отношении к своим обязанностям, если мы не проработаем и подобное предположение.

– Давайте пока на время отложим эту неприятную версию, – предложила Жервез. – У кого есть другие варианты?

– Если Кев не убийца из Лабиринта, – ответил ей Бэнкс, – значит, разумно допустить, что он оказался там в надежде взять настоящего злодея. Помните последний разговор? Он был убежден, что это серия и убийца скоро снова объявится, причем в том же самом месте.

– А я тогда высмеяла его, – с грустью сказала Жервез. – Да, не очень приятное воспоминание.

– Мэм, я сейчас не об этом, – успокоил ее Бэнкс. – Вы были правы. У нас до сих пор нет доказательств, что действует серийный убийца.

– А ведь доктор Уоллес тогда согласилась с ним, – напомнила Жервез.

– Неважно, кто был прав, а кто нет, – успокоил ее Бэнкс. – Главное – выяснить, почему Темплтон оказался там, где его убили.

– Продолжайте, – утвердительно кивнув, приказала Жервез.

– Мне кажется, он ходил туда и в пятницу, – продолжал Бэнкс. – Вчера он выглядел усталым и невыспавшимся, еле ноги волочил. Я подумал, что он засиделся в клубе, еще наорал на него. Он не стал со мной спорить.

Бэнкс не забыл резких слов в адрес Темплтона: что‑то о необходимости повзрослеть и вести себя достойно, как подобает профессионалу, – только сейчас он понял, насколько они были несправедливы, хотя… профессионал вряд ли отправился бы туда, где могло произойти убийство, в одиночку и без оружия. Бэнкс знал, что Темплтон держал себя высокомерно, а подчас и бестактно со многими людьми: с женщинами‑сослуживицами – с Уинсом и в особенности с Энни, с родителями трудных подростков. Это тоже не свидетельствовало о его профессионализме. Иногда он вел себя как расист и откровенный сексист, кроме того, мог как паровым катком проехаться по самым тонким человеческим чувствам, если это служило достижению поставленной им цели. Конечно, Бэнкс и сам не без греха – именно так он поступил в беседе с Малкомом Остином, – но Темплтон прибегал к этому методу отнюдь не из необходимости, он, казалось, находил удовольствие в страданиях людей. И Уинсом, и Энни говорили об этом, даже Бэнксу случалось видеть, как Кев доводил свидетелей до истерики.

Но, надо отдать Темплтону должное, он был сообразительным, трудолюбивым и амбициозным полицейским, а вот мог ли он стать мудрее, тактичнее, этого теперь никто уже не узнает. Он ушел, его больше нет на этом свете, и это чертовски несправедливо. Бэнкс обвел глазами присутствующих: Уинсом сидела сгорбившись, в глазах стояли слезы. Она, должно быть, горько корит себя за плохое отношение к Темплтону. Бэнкс припомнил ее рассказ о том, как недавно, ужиная с Энни, они обсуждали поведение Темплтона с родителями Хейли Дэниэлс. Уинсом не поведала Бэнксу всех подробностей, но он понял, что Темплтон наверняка перешел границу дозволенного.

– Неизвестно, пошел ли он туда без определенной цели, наугад, или располагал какими‑то фактами, – продолжил после паузы Бэнкс. – Очевидно, у него имелась своя теория или он вел собственное расследование, результатами которого не хотел делиться с коллегами.

– И это вы говорите про Темплтона! – язвительно заметила Жервез. – То есть получается, он обладал особым чутьем, знал, чьих это рук дело, и предвидел, что прошлой ночью опять произойдет убийство… Прославиться ему хотелось, вот что!

– Не исключено, – согласился Бэнкс. – Но нам стоит повнимательнее приглядеться к его записям по делу Хейли Дэниэлс.

– Нас и так мало, а дел невпроворот, – поморщилась Жервез. – Сначала Хейли Дэниэлс, теперь эта Челси. Попробую добиться выделения дополнительных сотрудников.

– А вы не думаете, что нужно объединить эти два дела? – спросил Бэнкс.

– На данный момент, – ответила Жервез, – мы не можем сказать ничего определенного ни по одному. Давайте дождемся хотя бы заключений судмедэкспертов и поговорим с девушкой. А потом соберемся снова.

– Я сейчас же и поговорю с ней, – объявил Бэнкс. – И еще кое‑что… У Кева перерезано горло – таким же способом убита Люси Пэйн.

– Вот уж не надо, ради бога! – вскрикнула Жервез. – Нам бы со своими делами разобраться. Лучше найдите поскорее ответы на вопросы, которые вы сами только что сформулировали. – Она обвела решительным взглядом всех сидящих за столом. – Я прошу всех выйти на улицы и, если потребуется, работать всю ночь. Стучитесь в дома, проверяйте записи систем видеонаблюдения. Будите, если потребуется, хоть весь этот чертов город до последнего жителя. Мне наплевать. Мы должны найти, с чего начать. Кевин Темплтон, возможно, и был недалеким человеком, но не будем забывать, что это был наш недалекий человек, и потому он заслуживает максимальных усилий в расследовании его гибели. – Хлопнув в ладоши, она скомандовала: – Все за работу!

По пути в больницу к Челси Пилтон Бэнкс решил еще раз побывать на месте преступления. В половине третьего ночи рыночная площадь почти опустела: несколько полицейских машин, фургон криминалистов да полицейский в форме, который, зарегистрировав Бэнкса в журнале, пропустил его за ограждение. На плиты мостовой был нанесен светящийся в темноте пунктир, указывающий дорогу. Это, конечно, не моток бечевки, но и на том спасибо.

Криминалисты установили парусиновый шатер над местом, где было найдено тело Темплтона; вокруг стояло несколько ярких фонарей. Полицейские с ручными фонариками ходили по ближним проходам между домами и переулочкам, стараясь отыскать хоть что‑то, проливающее свет на случившееся. Мостовая рядом с телом уже была тщательно осмотрена, и координатор работ экспертов‑криминалистов Стефан Новак кивком головы пригласил Бэнкса войти в шатер.

– Алан, – начал он. – Я очень сожалею…

– Я тоже… – ответил Бэнкс. – Что‑нибудь нашли?

– Пока еще рано говорить о чем‑то конкретном. По картине разлившейся на мостовой крови можно с уверенностью предположить, что он подвергся нападению сзади. Он не подозревал, что его готовятся ударить, вернее, полоснуть ножом.

– Он, наверное, даже не успел понять, что умирает?

– Скорее всего не успел. Должен тебя огорчить, но при нем не нашли послания, написанного кровью.

– Людям свойственно тешить себя надеждами. А что нашли в карманах?

Новак протянул ему пластиковый пакет. Заглянув внутрь, Бэнкс увидел бумажник Темплтона, несколько полосок жевательной резинки, швейцарский складной армейский нож, удостоверение, шариковую ручку и блокнот.

– Можно? – спросил он, указывая на блокнот.

Новак протянул ему резиновые перчатки, а затем подал блокнот. Разбирать написанное было трудно, поскольку Темплтон делал записи второпях, в полутьме. Имени убийцы в блокноте точно не было. И никаких записей со вчерашнего вечера, когда он уже знал, что отправится в Лабиринт на охоту. Позже Бэнкс еще раз просмотрит блокнот и попытается найти в нем подтверждение мысли, что Темплтон следовал какой‑то собственной теории.

– Спасибо, – поблагодарил он Новака, возвращая блокнот. – Что доктор Бернс, уже закончил?

– Он где‑то здесь.

Приглядевшись, Бэнкс увидел доктора, одетого в темно‑синий плащ, на другом конце площади. В руках у него была записная книжка, в которую он время от времени заносил какие‑то сведения. Бэнкс направился к нему.

– Старший инспектор Бэнкс! – приветствовал его доктор. – Чем могу быть полезен?

– Надеюсь кое‑что от вас услышать.

– Пока, к сожалению, известно немногое, – устало произнес Бернс. – Потерпите, пока его положат на стол доктора Уоллес.

– Но основные выводы? Ему ведь перерезали горло, так?

– Да, вероятнее всего, – со вздохом подтвердил Бернс.

– Убийца действовал сзади?

– Да, это подтверждает и сержант Новак на основании картины крови, разлившейся по одежде и мостовой.

– Убийца левша или правша?

– Не берусь сказать с уверенностью. Дождитесь вскрытия, хотя, честно говоря, и оно не сможет дать однозначного ответа на этот вопрос.

Бэнкс разочарованно хмыкнул:

– А оружие?

– Очень острое лезвие. Бритва или скальпель, что‑то в этом роде. Не обычный нож. Даже при поверхностном осмотре ясно видно, что разрез глубокий. Он умер от потери крови. Лезвие перерезало сонную артерию, яремную вену, дыхательное горло. Так что, как вы сами понимаете, надежд у бедняги не было никаких.

– А как, по‑вашему, это произошло?

– Я знаю об этом столько же, сколько и вы. Но, как мне известно, у вас имеется свидетель.

– Да, – подтвердил Бэнкс. – Челси Пилтон. Она‑то видела, как это произошло. Я как раз еду поговорить с ней.

– Вот она вам и расскажет. Он, видимо, шел за ней.

– Зачем? Чтобы предостеречь, защитить?

– А может, напасть…

– Кев Темплтон – убийца, орудовавший в Лабиринте? – Бэнкс отказывался в это верить, хотя именно он первым озвучил такую версию. – Я так не думаю, – твердо сказал он.

– Я считаю нужным проверить в ходе расследования все возможные варианты, – пожал плечами Бернс.

– Понятно, – кивнул Бэнкс. – Да и мы тоже.

Снова в памяти всплыло расследование, которое Энни вела в Уитби. Горло Люси Пэйн, найденной в инвалидной коляске, было перерезано острым лезвием, бритвой или скальпелем – орудием, аналогичным тому, которым был убит Темплтон.

– Доктор Уоллес скоро приступит к вскрытию, – обнадежил Бэнкса старый врач, – и уж она‑то даст ответы на интересующие вас вопросы.

– Это верно, – кивнул головой Бэнкс. – Ну спасибо, доктор. Поеду в больницу беседовать со свидетельницей.

По пути к машине он обдумывал случай с Люси Пэйн. Бэнкс решил, что с утра позвонит Энни в Уитби – сейчас она наверняка спит – и тогда они смогут обсудить подробности обоих убийств.

Но Энни не спала. Если бы Бэнкс позвонил ей прямо сейчас, она непременно поговорила бы с ним о расследовании. Какой‑то звук прервал ее сон, и она долго лежала в кровати, не шевелясь и напряженно слушая тишину, пока не убедилась, что разбудил ее треск пересохшей древесины старого дома. «А что еще могло меня разбудить?» – размышляла она. Эрик явился в гости? Или Фил Кин, когда‑то изнасиловавший ее, вернулся? Ну нет, ее жизнью не будет управлять страх, этого она не допустит.

Чувствуя, что больше не уснет, Энни встала и направилась в кухню. Во рту у нее пересохло, и она вспомнила, что прошлым вечером одна приговорила почти целую бутылку австралийского сухого вина «Совиньон блан». А ведь это входит в привычку…

Энни посмотрела в щель между занавесками на черепичные крыши, перевела взгляд на гавань вдалеке: луна словно застыла на поверхности воды. Она часто думала, что лучше бы ездить ночевать домой, в Харксайд, но ей так нравилось море. Оно напоминало о детстве, прошедшем в приморском городке Сент‑Айвс в Корнуолле, долгие прогулки вдоль скал с отцом, который то и дело останавливался, чтобы зарисовать ржавые орудия земледелия или особо живописные скалы, а она в это время развлекала себя как умела. Именно тогда она научилась создавать свой собственный мир – место, куда она могла скрыться на время от разочарований и неприятностей. В ее памяти сохранилась лишь одна прогулка с матерью – та умерла, когда Энни было всего шесть лет. Они долго тогда брели по извилистой каменистой тропе, мать держала Энни за руку, потому что пронизывающий ветер едва не сбивал их с ног, и рассказывала маленькой дочери о городах, куда они обязательно поедут: о Сан‑Франциско, Марракеше, о красотах Ангкор‑Вата, гигантского храмового комплекса в Камбодже. Как и многому в жизни Энни, этому не суждено было сбыться.

Чайник отключился, Энни залила кипятком пакетик с жасминным чаем. Когда чай заварился, она подцепила пакетик ложкой, насыпала сахару и с чашкой в руке опустилась на стул, не отрывая взгляда от моря, подернувшегося легкой рябью; над мерцающей лунной дорожкой видны были слоистые сине‑черные облака.

Сидя в тишине и наблюдая за ночной жизнью, Энни почувствовала непонятную, странную связь с молодой женщиной, приехавшей в Уитби восемнадцать лет назад. Была ли это Кирстен Фарроу? Энни конечно же не могла простить убийства, но в душе соболезновала ей. Если это действительно была Кирстен Фарроу, то у нее был мотив: только так она могла нанести ответный удар человеку, приговорившему ее к жизни, похожей на смерть. Есть такие телесные и духовные травмы, которые ввергают человека в мир, где не существует ни правил поведения, ни норм этики и морали, – в этом мире, как говорили древние, живут чудовища. Эта молодая женщина оказалась там. Энни тоже когда‑то очутилась на краю страшного мира и заглянула в его влекущую, но жуткую пропасть – этого оказалось достаточно, она не сделала шага в бездну.

У Энни было такое чувство, будто она находится на важном жизненном перепутье и не знает, в каком направлении идти: надписи на указателях либо заляпаны грязью, либо стерты. Она не доверяла себе, когда ее тянуло к мужчине, она запуталась, стала пить, а потом очутилась в кровати у двадцатилетнего мальчишки. Какие бы демоны ни влекли ее по неправедным путям, надо держаться, надо строить планы на будущее. Может быть, ей даже понадобится чья‑то помощь, хотя от одного предположения об этом она мысленно съеживалась и панически содрогалась. Однако с чужой помощью она, вероятно, сумеет разобраться в дорожных указателях. Что бы она ни делала, ей необходимо разорвать порочный круг неосмотрительности и самообмана, в который она позволила себя загнать.

И еще Бэнкс… Кажется, что он – повсюду, этот Бэнкс. Почему она так долго держала его на почтительном расстоянии? А на прошлой неделе чуть не разрушила окончательно их дружбу, открыто предлагая и даже навязывая ему себя, пьяную? Зачем потом, когда он пытался помочь, солгала ему, что поругалась с бойфрендом? Потому что поняла, что не может без него?.. И не надо все сваливать на усталость. Нельзя забывать, что они расстались. Неужели она не может обуздать свои чувства? А если бы дело касалось работы? Послужила бы усталость оправданием? Энни отдавала себе отчет, что ее пугает все усиливающееся чувство к Бэнксу, желание прежней близости – оно и заставило ее отступить. Энни попила чаю и стала смотреть на светлеющую полоску неба над горизонтом. Она представила себе Люси Пэйн в инвалидном кресле у края скалы. Ее последний взгляд тоже был прикован к линии горизонта.

Господи, если бы только Энни наконец поняла, чего именно она хочет и как сделать так, чтобы никто при этом не страдал… Она не могла отпустить Бэнкса – это было ей совершенно ясно, – но и удержать не могла, ни одной рукой, ни двумя. Сколько произошло перемен с тех пор, как они расстались! Он закончил разбираться со своими семейными проблемами, примирился с замужеством Сандры и с тем, что она недавно вновь стала матерью. А Энни окончательно осознала силу своего чувства к нему и хотела бы возобновить с ним близкие отношения. Он оставался для нее желанным. И не только как друг, но и как любовник, спутник жизни… как… Господи, ну что за сумбур в голове!

Ладно, чувства чувствами, но у них общая работа, надо еще раз поговорить с Бэнксом о Кирстен Фарроу и обязательно рассказать ему, что она узнала из разговора с Сарой Бингем. Если Кирстен действительно пропала – будто исчезла с лица земли, то вполне вероятно, что именно она в то время, о котором рассказывала Сара, появилась в Уитби и убила Исткота, человека, отнявшего у нее радость жизни, лишившего будущего.

Энни допила чай и, взглянув в окно, увидела, что начинается дождь. Возможно, шелест капель о стекло поможет ей уснуть, как это бывало в детстве, после смерти матери… хотя сейчас это вряд ли подействует.

Недавно построенный Специализированный центр помощи жертвам сексуального насилия служил предметом гордости иствейлского здравоохранения. Неназойливое освещение – никаких флуоресцентных трубок или лампочек без плафонов, стены выкрашены в спокойные бледно‑синие либо бледно‑зеленые оттенки, кое‑где перебиваемые теплым оранжевым тоном. Большая ваза с тюльпанами на низком стеклянном столе, сельские и морские пейзажи на стенах. В приемной и в коридорах стояли удобные кресла, и даже кушетки в смотровых – какие‑то особенные; словом, здесь было сделано все, чтобы второе испытание жертвы ночного происшествия оказалось как можно менее травматичным.

Бэнкса и Уинсом встретила в вестибюле доктор Ширли Вонг, с которой Бэнкс уже встречался по работе; однажды они даже выпили вместе, но исключительно как коллеги. Это была мягкая, добрая женщина, при этом отличный врач: она идеально подходила для своей работы. Доктор Вонг взяла за правило сохранять дружеские контакты со всеми пациентками, которые когда‑либо пересекали порог Специализированного центра, и помнила все подробности их жизни, чему Бэнкс откровенно завидовал. Невысокая, с короткой стрижкой, в очках, она выглядела на свои почти пятьдесят. Бэнкс представил ее Уинсом, женщины обменялись рукопожатиями.

– Примите мои соболезнования, я слышала, что произошло с вашим другом, – сказала доктор Вонг. – Его звали сержант Темплтон, я не ошиблась? Я не была с ним знакома.

– Он не был моим другом, – ответил Бэнкс, – скорее коллегой, но я благодарен за сочувствие. Как она? – спросил он, указывая на комнату.

Доктор Вонг подняла на Бэнкса глаза:

– Физически? В полном порядке. При осмотре я не обнаружила ни телесных повреждений, ни признаков сексуального насилия, ни даже свидетельств сексуальных контактов – вам, очевидно, это уже известно. И в связи с этим у меня возник вопрос…

– Почему она здесь?

– Да.

Бэнкс, рассказав о случившемся в Лабиринте, привел доктору Вонг свои доводы:

– Мы предпочли доставить Челси сюда, чем тащить в неуютное, освещенное флуоресцентными лампами полицейское управление, где ее обрядили бы в одноразовый бумажный халат на время, пока эксперты будут паковать для отправки в лабораторию ее вещи. При этом ее родители, без сомнения, вертелись бы рядом, не давая поговорить с девушкой.

– Вы поступили совершенно правильно, – выслушав его, заключила доктор Вонг. – Кстати, ее родители в комнате для гостей, и вы, если хотите, можете с ними поговорить.

– Значит, вы не станете жаловаться на нас администрации за нецелевой расход средств, выделяемых больнице?

– Думаю, что нет. По крайней мере, на этот раз. А если даже и пожалуюсь, то администрация простит вам все, если вы сделаете пожертвование в наш фонд и поднесете бутылочку виски той марки, что я посоветую. Ладно, шутки в сторону. Так вот, Челси в полном порядке, но она испытала сильнейший шок, от которого мгновенно протрезвела. Я дала ей легкое успокоительное – оно не притупляет сознания и не взаимодействует с алкоголем, так что она пребывает сейчас в здравом уме, и вы, если хотите, можете с ней поговорить.

– Да‑да, конечно. Большое спасибо.

Доктор Вонг открыла дверь и представила Челси Бэнкса и Уинсом. Старший инспектор устроился напротив девушки в глубоком кресле – она сидела в таком же, – а Уинсом – в стороне, на стуле, положив на колени блокнот. Откуда‑то чуть слышно доносилась музыка, специальный звуковой фон, максимально расслабляющий пациента и создающий ощущение покоя. Тут подошла бы медитативная музыка Брайана Ино, мелькнуло у Бэнкса, «Музыка для аэропортов» или «Вечером в четверг». Любая из этих мелодий пришлась бы очень кстати.

Челси одели в голубое больничное платье, длинные волосы были стянуты в конский хвост. Сейчас она больше походила на потерянную родителями девочку, чем на молодую женщину. Глаза покраснели и припухли, но взгляд действительно оставался ясным и осмысленным. Бэнкс отметил, что у нее правильные черты лица, высокие скулы, ровная белая кожа в симпатичных веснушках. Она сидела, подобрав под себя ноги и положив руки на подлокотники.