:
Глава тринадцатая. СПЛОШНАЯ УТИНА 1
В соответствии с планом мероприятий, намеченных на совещании у Турецкого, с обыском к Лилии Михайловне Шацкой отправились оперативник Саватеев и следователь Карамышев. В силу дружеских отношений своих шефов им уже не раз приходилось работать вместе, совмещая грязновскую решительность первого и склонность к анализу, заимствованную вторым, разумеется, у Александра Борисовича.
Ввиду того что после трагической гибели Ивана Игнатьевича фирма «Контакт» практически перестала функционировать, а если быть до конца справедливым, то и существовать, двери офиса были опечатаны. Обыск, проведенный перед этим, ничего не дал.
А в общем, ситуация на фирме очень напоминала тот классический случай из давней уже муровской жизни, когда при очередной кадровой чистке был уволен на пенсию очень толковый, но неугодный новому начальству оперативник в чине подполковника милиции. Из знаменитого тогда второго отдела. Год ему оставался до официальной пенсии, крепкий был мужик, буквально накануне повторил свой же чемпионский заплыв на московских соревнованиях. Но статью нашли: по состоянию, видишь ли, здоровья. Что прикажешь делать? Ну и сдал он начальству ключи от комнаты и от сейфа, развернулся и покинул помещение. Те кинулись в сейф, а там пусто. Где документы, где все?! Подполковник постучал себя пальцем по лбу и ответил: «Тут». А ведь он один с цыганами работал и такое раскрывал!…
Вот и здесь оказалось примерно то же: ушел человек и все с собой унес – и планы, и обязательства, и гонорары, и долги…
Ну в самом деле, не Витьке же Куприянову, так называемому по зарплатной ведомости коммерческому директору, а на самом деле водителю и порученцу, да уж и не Лильке, бабе хоть и блекнущей, но все еще местами притягательной и даже красивой, продолжать миллиардные дела Шацкого? Пусть та же Лилия Михайловна была отчасти и в курсе некоторых проблем бывшего своего мужа…
Словом, фирма не работает, все ушли… искать иное применение своим еще не полностью растраченным силам.
Но так же просто не бывает, чтоб уж вообще никаких следов деятельности не оставалось? Даже после того, неправедно уволенного Терентия, как звали подполковника коллеги, остались расследованные и сданные в архив дела, а тут, выходит, просто ничего?
Постановление на проведение обыска Меркулов подписал без возражений – на тот случай, если дамочка, вторично потерявшая мужа, хоть и бывшего, откажется сотрудничать с прокуратурой. Но лучше, конечно, чтобы она все самостоятельно выдала и рассказала по доброй воле. Не предупреждали ее и звонками, чтобы она уверилась в том, что о ней забыли, не имеют к ней ни вопросов, ни претензий, и потому не уничтожила бы сдуру каких-либо важных документов, способных пролить дополнительный свет на происшедшие события.
Одним словом, нагрянули как снег на голову.
Она долго не открывала дверь, читая сквозь дверной глазок удостоверения одного и другого. Выслушала через закрытую дверь их объяснения о том, что они – во всяком случае, один из них – из того самого МУа, где начальником Вячеслав Иванович Грязнов, который несколько дней назад звонил лично ей, чтобы отыскать ее же бывшего супруга, в доме которого был настоящий погром… Когда и это женщину не очень убедило и она продолжала раздумывать, держа «гостей» на лестничной площадке, ей предъявили санкционированное прокурором постановление на обыск. Это ж сколько надо иметь нервов! Ну и баба!…
И сразу стала Лилька, Лилия Михайловна, сама любезность. Вот только что-нибудь на плечи накинет и откроет!
Это «что– нибудь» оказалось просто замечательной красоты багряно-золотым халатом, больше напоминавшим императорские выходные одеяния и приличествующие скорее Екатерине Великой, а не безработной секретарше с фирмы не шибко понятного назначения.
Впечатление она произвела, это несомненно. Сочетание цветов, форм, манера говорить, выступая, и прочие явные и, вероятно, тайные достоинства, которые, впрочем, легко прочитывались на ее холеном, хоть и увядающем лице, давали ей многие преимущества перед второй вдовой покойного.
Вчера, после того как с совещания у Турецкого ушла Татьяна Кирилловна, в совсем узком кругу Вячеслав Иванович поделился своим мнением по поводу вот этой штучки, которое у него сложилось после телефонного разговора с ней. И оказалось, он почти не ошибся. А Шацкий-то – ишь ты, артист! Видно, не сильно и стремился разобраться со своими бабами…
Конечно, Лилия Михайловна была шокирована санкционированным самим заместителем генерального прокурора постановлением на обыск в ее квартире. Зачем?! азве у нее есть поводы что-то скрывать от следствия, которое выясняет причины трагической гибели несчастного Ивана Игнатьевича, Ванечки… И рассказать она готова все, что угодно. В смысле, что от нее потребуют такие симпатичные молодые люди. И все готова показать, и помочь им искать готова. Документы? Деньги? Ну какие тут могут быть особые ценности! Есть ее личные безделушки. Вот они, в шкатулке… И вообще, она полностью согласна на любое сотрудничество. В каких бы формах оно ни выражалось.
«Девушку» явно заносило. Но не от страха, а, скорее всего, по причине специфического характера. Секретарская должность – другой работы она, видимо, просто не знала – вырабатывает и соответствующую реакцию на внимание окружающих. С возрастом эти качества усугубляются, иногда даже становятся неадекватными. Стареющая кокетка – не лучший вариант «случайной связи». азве что действительно одноразовой, вроде пресловутого шприца. Лилия Михайловна не слышала зова времени, она купалась во внимании, проявленном к ней вежливыми молодыми людьми: то нога вдруг появится невзначай в распахнувшихся полах тяжелого халата – хорошая, надо отметить, нога, то полная и красивая рука вдруг самопроизвольно оголится – аж до самого плеча, до тщательно выбритой подмышки, и этаким «умирающим лебедем» покажет на какую-нибудь безделушку, приобретенную еще в замужестве. А в общем, было понятно, что Лилия Михайловна всеми силами демонстрировала свое абсолютно непостороннее отношение к погибшему человеку. Ну мало ли что случается в семьях! Люди расходятся, снова сходятся, разбегаются, выбирают себе временных подруг или приятелей, чтобы затем снова сбежаться. Вот как с тем же Ванюшкой…
Тут тонкие, изящные пальцы извлекли кружевной носовой платок, который с ходу продемонстрировал, что грамотно нанесенному макияжу совсем не грозят непрошеные слезы воспоминаний.
Во всяком случае, она, Лилия Михайловна, похоже, была убеждена в этом до глубины души – никогда не «уходила» от Ивана окончательно. И посторонними связями похвастаться не могла бы. При его жизни.
Что это? Тонкий намек на то, что обстоятельства теперь изменились и открылись некие возможности?
Но суть столь изящных пассажей, как быстро поняли Саватеев с Карамышевым, люди, естественно, молодые и «впечатлительные», заключалась в одном: Лилия Михайловна и не мыслила себе расстаться с тем, что было ею нажито в совместной и полусовместной жизни с Шацким, который никогда не мелочился, был человеком щедрым – со своими – и, самое главное, порядочным. Он бы никогда не стал делить имущество. Просто оставил бы все и ушел. Поэтому Лилия Михайловна и не в претензии к его последней жене, как и у той не должно быть претензий к ней.
Ее тут же постарались успокоить, объяснив, что речь идет лишь об официальных, ну и неофициальных, документах, касающихся сотрудничества фирмы «Контакт» с многочисленными партнерами. То же самое относится и к некоторым средствам, о коих упоминал Иван Игнатьевич в своем покаянном заявлении в Генеральной прокуратуре, нажитых, мягко говоря, неправедным путем. Что это за средства, никто не знает, и что за суммы, говорить тоже пока рано, но есть закон: украденное должно быть возвращено государству. Или юридическому лицу, если факт будет иметь соответствующие доказательства. азве не ей, проработавшей порядочный срок в юридической фирме, и знать-то об этом?… О, да, да, конечно, а она и не возражает!…
Одним словом, пришли к общему знаменателю и приступили к делу.
Надо сказать, Иван Игнатьевич был умным человеком и с самого начала совместной трудовой деятельности с Лилией Михайловной нигде и ни перед кем не афишировал своих бывших, или прочих, отношений. Сослуживцы. У каждого своя личная жизнь. Она и фамилию-то себе вернула после развода девичью – Крицкая. Впрочем, Крицкая, Шацкая – один черт! А Шацкой она себя называла чрезвычайно редко и разве что по большим праздникам души и тела.
Именно это обстоятельство и позволило Ивану оборудовать в ее квартире тайный сейф, где он и хранил наиболее важные свои документы – «черные» ведомости, договоры с партнерами, неофициальную переписку и прочее, что имеет исключительно доказательную юридическую ценность при разборе всевозможных финансовых конфликтов. До последнего времени, к счастью, до этого дело не доходило.
Лилия Михайловна принесла ключ и показала, где находится сейф.
Быстро решив проблему с понятыми – соседями Лилии Михайловны, против которых она, кстати, не стала возражать, следователи приступили к сейфу. Им бы и в голову не могло прийти, что устройство может оказаться столь остроумным. Собственно, сейфом являлась сама бронированная входная дверь. Ее надо было открыть, вынуть замок, а уже за ним открывалось довольно обширное пространство, где находились тонкие папки с документами, дискеты и пачка долларов. Где-то порядка пятидесяти тысяч.
Следователи переглянулись. Добровольная выдача укрытия, по их мнению, стоила того, чтобы «не заметить» этой суммы. Надо же одинокому человеку жить на что-то… А они бы, в противных обстоятельствах, вполне могли потратить на поиски сейфа и не час, и не день.
Мельком проглядев папочки с документами, они убедились, что враги недаром, образно говоря, «сожгли родную хату». ади этого и замочить вполне могли. Чего, например, стоила одна расшифровка, видимо, сделанной тайно магнитофонной записи о том, какая предполагается схема обналички пяти миллиардов уральского транша. Тут тебе и фирмы, и конкретные фамилии партнеров, и сроки прохождения, прокрутки, перевода в валюту… Будет чем заняться ребятам из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.
Дискеты еще требовалось открывать, смотреть информацию. У Лилии же Михайловны дома компьютера не было. Значит, придется в прокуратуре. Не было нигде и тех миллионов, о которых говорил Шацкий и которые он в полном уже отчаянии собирался вернуть государству.
По просьбе следователей Лилия Михайловна старательно вспоминала, что делал Иван Игнатьевич, когда приходил сюда. Ну главное-то было понятно сразу, можно и не спрашивать. Может, он куда лазил, в вещах копался, чемоданы какие-нибудь?… Сумки? Свертки?
Она невразумительно пожимала плечами, промокала несуществующие слезы, вызванные еще недавними событиями. И все порывалась рассказать, как узнала о гибели Ванюши из телевизионной передачи про криминал недели. Сами следователи этой передачи не видели, но верили почти безутешной даме на слово.
– Ой, да что вы со своими «что» да «где»? – раздражаясь на непонимание, воскликнула она. – Лезьте сами и смотрите! Вон, на антресоли, там пылища от сотворения мира! В шкафах не может быть. Хотя там есть и кое-что из его одежды… Он же появлялся здесь… Менял сорочки, белье…
Полезли на антресоли, где пыль казалась действительно вековой.
И снова убедились в уме и прозорливости Шацкого. Мало кому пришла бы охота копаться среди кип пожелтевших газет, сохраняемых разве что для какого-нибудь очередного ремонта квартиры, раздвигать запыленные консервные банки с металлическими крышками, сбрасывать на разостланную на полу бумагу старые тряпки, пустые кожаные чемоданы, чтобы, освободив узкое пространство в коридоре между потолком и кухонной дверью, обнаружить в конце концов такой же запыленный кейс, оказавшийся совсем даже не пустым.
Лилия наверняка его раньше никогда не видела, стоило взглянуть в ее глаза, и сразу становилось ясно, что это – и для нее открытие. Но еще больше ее поразило содержимое протертого мокрой тряпкой и оказавшегося коричневым кейса.
В нем были плотно уложены друг к дружке пачки долларов. Сотенные купюры, будто в гангстерском американском кино, лежали в банковской упаковке.
Ай, умница Иван Игнатьевич! Он ведь даже и пылинки на всех вещах, забивших антресоль, не тронул! Будто никогда и не касалась тут ничего рука человека… И чтоб обнаружить находку, требовалось буквально все скинуть на пол. Значит, давно уже тут лежит.
А вот теперь на хозяйку квартиры было по-настоящему жалко смотреть. Особенно когда следователи занялись грубым подсчетом валюты. Проверили одну пачку, другую и прикинули общее их количество. Выходило около полутора «лимонов», если быть точным, один миллион четыреста тысяч баксов. Неплохой запас на черный день. Это при том, что он имел и некоторые счета в зарубежных банках, о которых сказал вскользь, но пообещал сообщить более подробно в следующий раз. Который, как известно, не состоялся…
Нет, все– таки не зря, наверное, по-прежнему любил свою Лильку этот Шацкий. Смятение ее, как и сожаление, быстро прошли, она снова стала сама собой, охотно подписала документ о добровольной передаче найденной суммы в валюте в руки следственных органов и искренне удивилась, когда ушли понятые, а следователи поднялись, чтобы тоже покинуть ее квартиру.
– Как?! А разве вы не хотите попить со мной кофе? Или чаю!…
Казалось, что она уже не просто обижена, а оскорблена таким невниманием к ней. Следователи же смущенно улыбались, раскланивались, обещая в самое ближайшее время, при случае, как говорится, не только не побрезговать, а, наоборот, со всей душой… А сами не чаяли, как вырваться на волю, на свежий зимний воздух, к машине, которая ожидала у подъезда.
Огорченная, она проводила их к выходу, сухо заметила, что будет рада увидеть у себя вновь, и закрыла дверь.
Спускаясь по лестнице – Карамышев с кожаной папкой под мышкой и Саватеев с кейсом в руке, – они обернулись на стук закрывшейся двери, переглянулись.
Карамышев неожиданно, чисто по-мальчишески, хихикнул.
– Ты чего? – удивился Саватеев.
– А ты знаешь, Колька, она на тебя всю дорогу смотрела как голодная кошка на жирного мыша. Аж глаза сверкали! Во темперамент!
– Да брось ты, – как бы смутился Саватеев. И вдруг протянул товарищу кейс. – Подержи-ка… Я чего думаю? – Он достал «сотовик» и набрал номер. – Алеша, – сказал водителю машины из МУа, – поднимись-ка навстречу. Понимаешь, Сереж, мой шеф, Вячеслав Иванович, да что говорить, и твой тоже, никогда бы не простили человека, обидевшего женщину. Мой – так всегда повторяет, что это самое последнее и низкое дело. Поэтому ты давай шлепай вниз. Лешка тебя встретит и довезет в присутствие, а я, пожалуй, вернусь и все-таки выпью с огорченной женщиной чашечку кофе. Может, хоть этим скрашу ее потери.
И он решительно отправился наверх.
Карамышев увидел, выглянув из-за ступеньки, как тот нажал кнопку звонка. Потом услышал:
– Извините, Лилия Михайловна, я решил вернуться к одному сугубо личному вопросу, если у вас не будет возражений…
Дверь отворилась.
Карамышев не видел, что там говорили друг другу их глаза, но руки-то он увидел – две обнаженные белые руки, которые вынырнули из дверного проема, схватили Кольку Саватеева за шею и рывком втянули в темноту. И тут же с пушечным грохотом хлопнула дверь-сейф.
Ухмыльнувшись, Сергей Карамышев отправился вниз, навстречу поднимающемуся водителю-охраннику…
Во второй половине дня они встретились в Генеральной прокуратуре. После допроса Семена Грекова отчетливо и весьма недвусмысленно всплыла фигура Игоря Владимировича Кирюхина. Требовалось совсем немногое: найти его и устроить им очную ставку. Действительно, самая малость…
Когда ехали в Подольск в частное охранное предприятие «Вихрь», Карамышев, заметив блуждающую по губам Николая полуулыбку-полуухмылку и соотнеся ее с утренним визитом, вопросительно уставился на оперативника.
Николай как-то задумчиво поглядел на Карамышева и вдруг сказал:
– А ведь ты тогда был прав…
– Насчет голодной кошки? – сделал наивные глаза Сергей.
– Скорее по поводу жирного мыша.
– Ну и что? – не отставал Карамышев.
– Что-что… Слопала-таки!
– То-то ж ты такой бодренький! – засмеялся Карамышев.
Саватеев лишь многозначительно пожал плечами и уже больше к этой теме не возвращался. Надо понимать, что и замечаний от своего начальства по этой части он тоже не получил…
Директор ЧОПа «Вихрь» был раздосадован появлением в его кабинете «прокурорских», к которым он не питал ни малейшего уважения. Видно, были тому причины, но никто расспрашивать его об этих тонкостях и деталях личной биографии не собирался. Карамышев умел быть настойчивым, когда это требовалось, а Саватеев – достаточно жестким, если не сказать даже и грубым. Но последнее зависело от поведения того, кому задавались точные и прямые вопросы, требующие немедленных аналогичных же и ответов. А вот когда человек на глазах начинает юлить, изображая из себя черт-те что, Саватеев, бывало, и срывался. Но – до грани, за которой могли бы последовать и оргвыводы. А в принципе, если по-честному, кто нынче хоть на грамм, на миллиметр, на секунду не нарушает закон? Делая при этом невинные глаза. Оно, может, подобного и не было бы, если бы тот же закон толковался однозначно, по принципу: преступник должен быть наказан. Но вот же тратят сыскари и следователи свои жизни на то, чтобы доказать чью-то виновность, и доказывают ведь, а потом находится верхний дядя, который попросту перекрывает тебе кислород. И все усилия остаются втуне. Зачем же, следуя лучшим традициям, и в самом деле терять свою жизнь? Не проще ли врезать по зубам, да так, чтоб преступник сам побежал впереди собственного визга, как выразился один американский классик, от души вкусивший всех тюремных прелестей?…
: 2015-09-14; : 124; !; |