Глава третья. Глядя на мертвую женщину, радоваться было невозможно

Глядя на мертвую женщину, радоваться было невозможно. А вот испытывать вину – вполне. Вину за то, что я хоть на миг сочла мысль о чьей-то смерти всего лишь поводом сбежать от неловкой ситуации. Видит Бог, я бы как-нибудь справилась с Джессикой Арнет и ее вопросами без того, чтобы прятаться за убийством. И тот факт, что мне было душевно уютнее над трупом, чем за свадебным столом, кое-что говорит обо мне и моей жизни. Что именно говорит или что значит, я не очень понимаю. Наверное, что-то такое, во что мне не хочется вдумываться. Стоп! У нас тут труп, который надо осмотреть, преступление, которое надо раскрыть, а личные проблемы могут подождать. Должны подождать. И никак иначе.

Тело блестело бледной кожей между двумя мусорными контейнерами на автостоянке. Что-то было почти призрачное в этом сиянии тела, как будто если моргнуть, оно исчезнет в темноте октябрьской ночи. Может, тут дело во времени года или в свадьбе, с которой я только что уехала, но что-то меня насторожило в том, как ее здесь бросили. Тело засунули за мусорные ящики, чтобы спрятать, а потом черное шерстяное пальто, которое было на женщине, распахнули на ее почти голом теле, чтобы бледная кожа отчетливо блестела в свете галогеновых фонарей парковки. Зачем было прятать тело, а потом делать такую вещь, которая так привлечет внимание? Смысла не было. Конечно, для тех, кто ее убил, смысл был совершенно ясен. Возможно.

Я стояла, запахнув кожаную куртку, хотя не настолько было холодно. Достаточно холодно, чтобы надеть куртку, но не настолько, чтобы поддевать подстежку. Я сунула руки в карманы, застегнула молнию до горла, ссутулила плечи. Но кожа не могла победить холод, с которым я боролась. Я смотрела на блестящее бледное тело и ничего не чувствовала. Ничего. Ни жалости, ни тошноты. Ничего вообще. И в каком-то смысле это меня беспокоило больше, чем мертвая женщина.

Я заставила себя двинуться вперед. Заставила себя увидеть то, что надо было увидеть, а тревоги о собственной моральной деградации отложить до следующего раза. Дело прежде всего.

Мне пришлось подойти к дальнему концу правого мусорного ящика, чтобы увидеть рассыпанные соломенные волосы, как яркий восклицательный знак на черной мостовой. Глядя на нее сверху, я видела, какая она была миниатюрная. Моего размера, или даже меньше. Она лежала на спине, на распахнутом пальто, надетом в рукава. Но ткань была широко расправлена, засунута под борт ближайших припаркованных автомобилей, чтобы ее увидел любой посетитель, выходящий к машине. Волосы тоже были вытянуты назад, высвобождены. Будь женщина повыше, то видна была бы и со стоянки – проблеск соломенно-желтого из-за угла мусорного ящика. Поглядев на контур ее тела, я нашла причину, по которой кто-то счел ее выше, чем она была – пластиковые шпильки не ниже пяти дюймов. Лежа, она проигрывала в росте. Рука ее была отведена направо, и на ней виднелись следы укусов. Вампирских.

На выпуклости небольшой груди виднелась другая пара укусов, из них стекли две тоненьких полоски крови. Возле раны на шее крови не было. Мне надо было отодвинуть ящики, чтобы подойти. И тело тоже придется повернуть, чтобы поискать другие следы укусов и насилия. В прежние времена полиция меня вызывала, когда уже отработали другие эксперты, но это было давно. Сейчас мне надо было убедить народ, что я ничего на месте преступления не испорчу. А из этого следовало, что надо найти здесь главного.

Заметить лейтенанта Рудольфа Сторра несложно. Шесть футов восемь дюймов, сложение профессионального борца – так они были сложены, пока не стали все как Арнольд Шварценеггер. Дольф держался в форме, но железом не занимался – не было у него на это времени. Слишком много приходилось раскрывать преступлений. Черные волосы пострижены так коротко, что уши торчали по бокам головы, как севшие на мель корабли. Это значило, что он недавно постригся. Он всегда стригся короче, чем ему нравилось, чтобы подольше не ходить к парикмахеру. Китель отглажен безупречно, ботинки сияют, как фонари парковки. Дольфу было все равно, как он выглядит – лишь бы опрятно и аккуратно. Дольф вообще насчет опрятности и аккуратности с пунктиком. Наверное, поэтому его так бесят убийства – они всегда грязны и безобразны.

Я кивнула постовому, у которого, видимо, была одна работа – сторожить тело, чтобы его не трогал никто, не имеющий на то права. Он кивнул в ответ и снова уставился на тело. Его слишком широко раскрытые глаза навели меня на мысль, что он впервые видит жертву вампира. Он что, боится, как бы труп не поднялся и не попытался его схарчить? Я могла бы успокоить его страхи, потому что знала: этот труп не встанет никогда. Ее обескровила целая группа вампиров, а это тебя одним из них не сделает. На самом деле такой поступок гарантировал, что вампиры получат свое удовольствие и не введут жертву в свои ряды. Я такое уже однажды видела, и чертовски надеялась, что здесь не будет одичавшего мастера вампиров. Последний такой специально оставлял жертвы там, где их должны были найти – в попытке спровоцировать отзыв новых законов, дающих вампирам права. Мистер Оливер считал, что вампиры – чудовища, и если дать им законные права, они слишком быстро захватят весь мир, превратив весь человеческий род в вампиров. И тогда на ком же питаться? Да, на такой охват у вампиров уйдут сотни лет, но по-настоящему старые вампиры далеко загадывают. Они могут это себе позволить, время у них есть.

Я знала, что это не мистер Оливер, потому что его я убила. Я пронзила колом его сердце, и сколько бы раз ни поднимался Дракула в старых фильмах, Оливер теперь мертв по-настоящему. Это я могу гарантировать. А это значит, что мы имеем дело с новой группой психов, и мотивы для убийства у них могут быть тоже совсем новые. Черт, да ведь мотивы могут быть даже личными! Вампиры теперь по закону – граждане, и у них могут быть разборки, как у людей.

Но почему-то личных мотивов я здесь не ощущала. Не просите меня объяснить, просто не ощущала – и все.

Дольф увидел, что я иду к нему. Он не улыбнулся, не поздоровался, потому что: Дольф есть Дольф – это раз, и он от меня не в полном восторге – это два. Он вообще последнее время не в восторге от монстров, а я слишком тесно с ними якшаюсь, и потому включена в их число.

Но все же я заработала очки, уговорив его сына не становиться вампиром. И тот факт, что Дольф только что вернулся из отпуска за свой счет с неофициальным предупреждением, что если не возьмет себя в руки, то будет отстранен, тоже его несколько смягчил. Честно говоря, я согласна на все, что могу получить. Мы с Дольфом были друзьями – во всяком случае, так я думала. Были у нас обоих определенные сомнения на этот счет.

– Мне надо отодвинуть мусорные ящики, чтобы осмотреть тело. И тело тоже надо будет перевернуть, чтобы поискать следы укусов или что там еще обнаружится. Я могу это сделать, не нарушив неприкосновенность места преступления?

Он посмотрел на меня, и что-то в его лице ясно говорило, что он совсем не рад меня здесь видеть. Дольф начал что-то говорить, потом оглянулся на других детективов, на патрульных в форме, на экспертов-криминалистов и на стоящую поодаль машину «скорой помощи», покачал головой и отвел меня в сторонку. Я ощущала на себе провожающие нас взгляды. Все детективы знали, что на одном осмотре места преступления Дольф меня тащил чуть не за шиворот по лестнице. Я, когда сказала «хватал за грудки», нисколько не преувеличила. Бог один знает, что теперь рассказывают – может, что он дал мне по морде, чего не было, но то, что было, тоже было достаточно плохо. Настолько, что я могла бы подать в суд и выиграть.

Он наклонился ко мне и тихо сказал:

– Мне не по душе, что ты здесь.

– Ты меня сам позвал.

Господи, только еще ссоры с ним мне сегодня не хватало.

Он кивнул:

– Позвал, только мне надо знать, что у тебя нет здесь конфликта интересов.

Я наморщила лоб:

– Ты о чем? Какого конфликта интересов?

– Если это жертва вампиров, то это кто-то из ребят твоего бойфренда.

– Очень мило, что ты говоришь «если», но если ты про Жан-Клода, это могут быть совсем не его вампиры.

– А, да, у тебя сейчас два вампирских бойфренда, – произнес он мерзким голосом.

– Мы будем копаться в моем белье или раскапывать преступление?

Видно было, как он старается взять себя в руки. Кулаки сжаты у боков, глаза закрыты, дыхание глубокое. Наверное, его заставили пройти тренинг по подавлению гнева. Я смотрела, как он пользуется обретенным умением. Наконец он открыл глаза – ледяные глаза копа, – и сказал:

– Ты уже защищаешь вампиров.

– Я не сказала, что это не нападение вампиров. Я только сказала, что это могут быть не вампиры Жан-Клода. Только и всего.

– Но ты уже защищаешь своего бойфренда и его ребят. Ты даже еще не видела жертвы, но уже говоришь, что твой любовничек здесь ни при чем.

Я почувствовала, что у меня самой глаза леденеют.

– Я не говорю, что это не могут быть вампиры Жан-Клода. Я только сказала, что это маловероятно. Трудами Церкви Вечной Жизни в Сент-Луисе полно кровососов, которые не обязаны подчиняться Мастеру Города.

– Эти члены церкви еще больше пуритане, чем христиане правого крыла, – возразил он.

Я пожала плечами:

– С виду они все святоши, в этом ты прав. Как и почти все истинные верующие, но я не потому говорю, что это они, или какие-то чужаки, а не те вампиры, которых я лучше других знаю.

– А почему? – спросил он.

Единственное мое оправдание, что я сказала чистейшую правду, в том, что меня уже достало и утомило, что Дольф на меня катит бочку.

– Потому что, если это сделали вампиры Жан-Клода, они уже покойники. Либо он их сам передаст в руки закона, либо мне поручит это сделать, либо их просто убьют.

– Ты признаешь, что твой бойфренд – убийца?

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

– Знаешь, Дольф, это мне уже надоело. Да, я трахаюсь с вампирами, и прими это как факт.

– Не умею, – сказал он и отвернулся.

– Так научись, – ответила я. – Но перестань поливать собственным личным дерьмом все место преступления. Мы тут теряем время на споры, а я могла бы уже осматривать тело. Я хочу, чтобы этих типов поймали.

– Типов? Множественное число?

– Я видела только два укуса, но они чуть различаются. Тот, что на груди, поменьше, расстояние между клыками уже. Так что здесь двое как минимум, но я готова поставить месячное жалование, что больше.

– Почему?

– Потому что ее полностью обескровили. И вокруг следов крови почти нет. Два вампира не выпьют досуха тело взрослого человека, не заляпав все вокруг. Чтобы столько крови удержать в себе, пастей нужно больше.

– Может, ее убили где-то в другом месте.

Я сдвинула брови:

– Сейчас октябрь, она на улице на пятидюймовых пластиковых шпильках, в недорогом шерстяном пальто и больше почти ни в чем. – Я показала на здание у нас за спиной. – Мы на парковке стрип-клуба. Ну-ка подумаем: пятидюймовые шпильки, голая женщина... не признак ли это, что она здесь работает и вышла покурить?

Дольф сунул руку в карман и достал свой неразлучный блокнот.

– Опознана как Шарлин Морриси, двадцати двух лет, работает... работала стриптизершей. Да, она курила, но другой девушке сказала, что выйдет подышать.

– Значит, она вряд ли была знакома с этими вампирами.

– Почему так?

– Она вышла подышать, не с кем-то повидаться.

Он кивнул и сделал заметку в блокноте.

– Следов борьбы не обнаружено. Похоже, что она вышла подышать и просто пошла сюда с ними. С незнакомыми она бы не пошла.

– Если она была под ментальным контролем, пошла бы.

– Значит, один из вампиров – старый.

Дольф продолжал черкать в блокноте.

– Не обязательно старый, но мощный, а это обычно значит старый. – Я задумалась. – Кто-то с хорошими способностями контроля, в этом я уверена, и возраста... – я пожала плечами. – Пока еще не знаю.

Он все еще писал в блокноте.

– Так, а теперь могу я отодвинуть ящики и осмотреть тело, или сперва техники должны заняться своей работой?

– Я велел им тебя подождать, – ответил он, не отрываясь от своих записей.

Я посмотрела на него, пытаясь что-то прочесть по его лицу, но видела лишь деловую сосредоточенность. Это крупный шаг вперед, что он заставил техников ждать моего появления. И что он вообще меня позвал. До своего вынужденного отпуска он пытался не пускать меня на свои случаи. Шаг вперед, так почему же я все еще думаю, что Дольф позволяет личным эмоциям влиять на работу? Да потому, что если человек, которому ты доверяла, теряет твое доверие безоговорочно, то доверять ему снова ты уже не будешь. Во всяком случае, безоговорочно доверять.