Медитация — цветок, сострадание — аромат

Медитация — это цветок, а сострадание — его аро­мат.

Все происходит именно так. Цветок расцветает, и его аромат разносится ветром во все стороны, до края света. Но основное — это цветение цветка.

В человеке также заложен потенциал цветения. И до тех пор, пока внутренняя сущность человека не расцве­тет, аромат сострадания невозможен. В сострадании нельзя упражняться. Сострадание — это не дисциплина. Им нельзя управлять. Оно — выше вас. Если вы медити­руете, тогда однажды вы осознаете новое, совершенно незнакомое явление: из вашего существа исходит состра­дание ко всему существованию. Неориентированное, неадресованное, оно распространяется на все сущее.

Без медитации энергия остается страстью, с медита­цией та же энергия становится состраданием. Страсть и сострадание — это не две разные энергии, это одна и та же энергия. Проходя через медитацию, она трансфор­мируется, преобразуется и становится качественно дру­гой. Страсть направлена вниз, сострадание — вверх; страсть выражается желанием, сострадание — отсутст­вием желания; страсть — это занятие, отвлекающее от невзгод, сострадание — это празднование, танец дости­жения, реализации... вы настолько самореализованы, что можете делиться с другими. Больше ничего не оста­лось: вы выполнили свое предназначение, которое носи­ли в себе тысячелетиями как нереализованный потенциал, как нераспустившийся бутон. Теперь он расцвел и танцует. Вы достигли конечной цели, вы реализовали свой потенциал, больше не к чему стремиться, некуда идти, нечего делать.

Что теперь будет происходить с вашей энер­гией? Вы начнете ею де­литься. Та же энергия, которая двигалась в тем­ных пластах страсти, те­перь светлыми лучами будет возноситься вверх, не загрязненная ни жела­нием, ни обусловленностью. Она не испорчена какой бы то ни было мотивацией, поэтому я называю ее ароматом. Цветок ограничен, он раб корней, но аромат — свободен. Он летает на крыльях ветра, он совершенно не привязан к земле.

Медитация — это цветок. У нее есть корни. Она су­ществует внутри вас. Как только возникает сострадание, она теряет корни и приходит в постоянное движение. Будда исчез, но его сострадание осталось. Рано или позд­но цветок умрет — он часть земли, и прах вернется к праху, — но аромат, который он испускал, останется на­всегда. Будда ушел, Иисус ушел, но их аромат остался. Их сострадание все еще здесь, и все, кто откроется ему, мгновенно почувствуют его воздействие, оно их взвол­нует и побудит к новому путешествию, к новому палом­ничеству.

Сострадание не ограничивается цветком: оно исхо­дит от цветка, но не принадлежит ему. В сущности, оно исходит свыше и проходит через цветок, цветок — это всего лишь канал. Сострадание не может возникнуть без цветка: цветок — это необходимая стадия его проявле­ния, но оно не принадлежит цветку. Как только цветок распускается, сострадание выпускается на волю.

Это необходимо как следует понять, иначе вы можете начать практиковаться в сострадании, но тогда оно не бу­дет истинным ароматом. Практикуемое сострадание — это та же страсть под другим именем. Это всё та же за­грязненная желанием, испорченная мотивацией энер­гия, и она может представлять собой большую опасность для других людей, потому что от имени сострадания вы можете разрушать их и насаждать рабскую зависимость. Это не сострадание, и, если вы в нем практикуетесь, вы ведете себя неестественно, формально — по сути, лице­мерно.

Первое, что нужно запомнить — это то, что в сострада­нии невозможно практиковаться. Это то, что не поняли последователи всех великих духовных учителей. Будда до­стиг сострадания посредством медитации — теперь буд­дисты упражняются в сострадании. Иисус достиг состра­дания посредством медитации — теперь христиане, христианские миссионеры упражняются в любви, состра­дании, служении человечеству. Однако, как показывает жизнь, их сострадание приносит в мир одни разрушения. Оно провоцирует войны и уничтожает миллионы людей. В конечном итоге такое сострадание лишает христиан свободы.

Истинное сострадание освобождает, дает свободу, но такое сострадание должно прийти через медитацию, у не­го нет иного пути. Будда сказал, что сострадание — побоч­ный продукт, следствие. Нельзя вначале получить следст­вие, нужно действовать и породить причину, тогда появится и следствие. Та­ким образом, если вы действительно хотите по­нять, что такое сострада­ние, вы должны понять, что такое медитация. За­будьте о сострадании, оно придет само по себе.

Постарайтесь понять, что такое медитация. Сострадание может стать крите­рием правильности медитации. Если медитация была правильной, обязательно появится сострадание — это естественно, оно возникнет словно тень. Если медита­ция была неправильной, тогда сострадание не появится

Таким образом, сострадание может служить критерием правильности медитации. А медитация действительно может быть неправильной. У людей сложилось ошибоч­ное представление, что все медитационные техники правильные. Это не так. Медитационные техники могут быть неверными. Например, любая медитационная тех­ника, вводящая вас в глубокую концентрацию, непра­вильная — она не приведет к состраданию. Вместо того чтобы стать открытыми, вы постепенно станете более закрытыми. Если вы будете сужать свое сознание, кон­центрироваться на чем-то одном, исключая все осталь­ное существование и фокусируясь на одной его точке, в вас будет появляться все больше и больше напряжения. По-английски «внимание» — «attention», что значит «at-tension», то есть «в напряжении».

Концентрация может быть полезной, но она не явля­ется медитацией. Концентрация необходима в научной работе, в научном исследовании, в научной лаборато­рии. Там вы сосредотачиваетесь на одной проблеме, ис­ключив все остальное, — причем настолько сильно, что практически забываете обо всем остальном мире. Те­перь ваш мир — это исследуемая проблема. Вот почему ученые становятся рассеянными. Люди, которые слиш­ком много концентрируются, всегда становятся рассе­янными, потому что не знают, как оставаться открыты­ми всему миру.

Я как-то прочел один анекдот:

«Я купил лягушку, — сообщил профессор зоологии классу, радостно улыбаясь. — Она прямо из пруда. Мы сможем изучить ее внешний вид и затем препариро­вать». Он осторожно развернул сверток, который при­нес, и обнаружил внутри старательно приготовленный бутерброд с ветчиной. Милейший профессор с изумле­нием посмотрел на него. «Как странно! — воскликнул он. — Я отчетливо помню, что съел свой ланч».

Такое постоянно происходит с учеными. Они сосре­дотачиваются па чем-то одном, и их ум сужается. Ко­нечно, от суженного ума тоже есть польза: он становит­ся более проницательным, словно острая игла, и попадает прямо в точку. Но упускает все великолепие жизни вокруг.

Будда — не человек концентрации, а человек осознан­ности. Он не пытался сузить свое сознание, наоборот, он старался разрушить все барьеры, чтобы оно полностью стало доступно существованию. Смотрите: существова­ние синхронно. Я говорю, и одновременно слышится шум уличного движения. Поезд, птицы, ветер, шумящий в деревьях, — настоящий момент вбирает в себя все су­ществование мира. Вы слушаете меня, я говорю с вами, параллельно происходит миллион других вещей — суще­ствование необычайно богато.

Концентрация достается дорогой ценой: девяносто девять процентов жизни остается без внимания. Если вы решаете математическую задачу, то вы не можете слу­шать пения птиц — они отвлекают. Играющие вокруг дети, лающие на улице собаки — все будет вас отвле­кать. Стремясь к концентрации, люди пытались убежать от жизни: поехать в Гималаи, уйти в пещеру, уединиться, чтобы сконцентрироваться на Боге. Но Бог — это не объект. Бог — это целостность существования, это на­стоящий момент, Бог — это тотальность. Поэтому наука никогда не сможет постичь божественность. Методом науки является концентрация, и посредством этого ме­тода наука никогда не познает божественное.

Она может узнавать все больше и больше мельчай­ших подробностей. Вначале считалось, что самой ма­ленькой частицей является молекула, затем она была разделена. После чего стала известна частица еще мень­ше — атом. Затем методы концентрации и его раздели­ли. Теперь есть электроны, протоны, нейтроны — рано или поздно и они будут разделены. Наука продвигается от малого к меньшему, а о большем, о бесконечности со­вершенно забывает. Ради части она пренебрегает це­лым. При помощи концентрации наука никогда не по­стигнет божественное. Поэтому, когда ко мне приходят люди и говорят: «Ошо, научи нас концентрации, мы хо­тим познать божественное», я недоумеваю. Они не по­няли суть поиска.

Наука сосредоточивается на части, поиск направлен на целое. Религиозность — это одновременность; ее объектом является целое, тотальное. Чтобы познать це­лое, необходимо иметь сознание, открытое всем его гра­ням, — не ограниченное, не стоящее в окне, иначе окон­ная рама станет рамками существования. Стоять под солнцем на открытом воздухе — вот что такое медита­ция. У медитации нет рамок, нет рамы, она не окно, она — дверь. Медитация — это не концентрация, не внимание; медитация — это осознание.

Так что же делать? Повторение мантры и трансцен­дентная медитация не помогут. Трансцендентная меди­тация (ТМ) стала очень популярна в Америке благодаря объективному подходу, благодаря ученому уму. Это единственная медитационная техника, поддающаяся на­учному исследованию. Это концентрация, а не медитация, поэтому она доступна научному уму. ТМ активно изучалась в университетах, в лабора­ториях, ее исследовали психологи, потому что она не является медита­цией. ТМ — это концентрация, метод концентра­ции; она попадает под ту же категорию, что и научная концентрация, они связаны друг с другом. Однако она не имеет ничего общего с медитацией. Медитация на­столько безгранична, настолько бесконечна, что ее не­возможно подвергнуть научному исследованию. Только сострадание может продемонстрировать, достиг ли че­ловек успеха в медитации или нет. Альфа-волны не по­могут, потому что они принадлежат уму, медитация же неподвластна уму, медитация — это нечто, находящееся за пределами ума.

Итак, позвольте сказать вам кое-что важное. Во-пер­вых, медитация — это не концентрация, а расслабление: нужно просто расслабиться. Чем больше вы расслабляетесь, тем больше вы чувствуете себя открытыми, уязви­мыми. Вы становитесь более восприимчивыми, более гибкими, и внезапно в вас начинает проникать сущест­вование. Вы больше не камень, в вас появились отвер­стия. Расслабление означает, что вы позволяете себе впасть в состояние полного безделья, потому что, если вы хоть что-нибудь делаете, напряжение остается. Это состояние неделания. Вы просто расслабляетесь и на­слаждаетесь ощущением расслабления. Расслабьтесь, закройте глаза и слушайте все, что происходит вокруг. Ничто не должно восприниматься как отвлекающий внимание раздражитель. Как только вы почувствуете, что нечто является таким раздражителем, вы отвергнете божественное. В данный момент оно пришло к вам в ви­де птички. Не отворачивайтесь от него! Божественное постучало в вашу дверь в виде птицы. В другой раз оно придет в виде лая собаки, плача ребенка или смеха сума­сшедшего. Не отрицайте его, не отвергайте.

Принимайте — если вы отрицаете, вы напрягаетесь. Любое отрицание создает напряжение. Принимайте. Ес­ли вы хотите расслабиться, принимайте. Принимайте все, что происходит во­круг, пусть оно станет для вас органичным целым. Оно таким и является — известно вам это или нет, но все взаимосвяза­но. Эти птицы, деревья, это небо, солнце — зем­ля, вы, я — все взаимосвязано. Все является органичным целым. Если исчезнет солнце, исчезнут деревья; если исчезнут де­ревья — исчезнут птицы; если птицы и деревья исчез­нут, исчезнете вы. Это экология. Все тесно связано друг с другом. Поэтому ничего не отрицайте — как только вы отрицаете что-либо, вы отрицаете нечто в себе самих. Если вы отрицаете этих поющих птиц, вы отрицается не­что внутри вас.

Но если вы твердите какую-нибудь глупую мантру, вы будете думать, что это птицы глупые. Если вы про себя по­вторяете какую-нибудь чепуху или думаете о каких-то ме­лочах — можете называть это философией или рели­гией, — тогда птицы будут вам мешать. На самом деле их звуки — божественны. Птицы ничего не говорят, они просто переполнены наслаждением. Их песня ничего не значит, кроме того, что энергия в них бьет через край. Они хотят поделиться ею с существованием, с деревьями, цветами, с вами. Им нечего сказать, они просто есть.

Если вы расслабляетесь, вы принимаете; принятие су­ществования — это единственный способ расслабиться. Если вы беспокоитесь по пустякам, причиной беспокой­ства на самом деле являются не сами пустяки, а ваше отношение к ним. Молча сядьте, слушайте все, что про­исходит вокруг, и расслабьтесь. Принимайте, расслабь­тесь — и вдруг вы почувствуете, что внутри вас подни­мается мощная энергия. Почувствовав эту энергию, вы начнете глубже дышать. Обычно ваше дыхание поверх­ностно, и иногда, если вы пытаетесь сделать глубокий вдох, если вы начинаете заниматься йогой и дышать, вы напрягаетесь, делаете усилие. Это усилие не нужно. Просто принимайте жизнь, расслабляйтесь, и внезапно вы увидите, что ваше дыхание стало глубже. Расслабь­тесь еще больше, и дыхание станет еще глубже. Оно ста­нет медленным, ритмичным; оно начнет доставлять вам наслаждение. Тогда вы поймете, что дыхание является мостом между вами и целым.

Просто наблюдайте. Ничего не делайте. Когда я гово­рю «наблюдайте», не старайтесь наблюдать, иначе вы снова станете напряженными и начнете фокусировать свое внимание на дыхании. Просто расслабьтесь, оста­вайтесь расслабленными, раскрепощенными и смотри­те... так как больше вам ничего не остается делать. Вы здесь, ничего не нужно делать, вы все принимаете, ниче­го не отрицаете, нет ни борьбы, ни конфликта, вы глубо­ко дышите. Что делать? Просто наблюдать. Запомните, надо просто наблюдать — наблюдать без усилий. Это то, что Будда назвал випассана — наблюдение за дыханием, осознание дыхания. Или сатипаттхана — вспомина­ние и осознание жизненной энергии, которая движется в дыхании. Не старайтесь делать глубокие вдохи, не ста­райтесь вдыхать и выдыхать, ничего не делайте. Просто расслабьтесь, пусть ваше дыхание будет естественным, пусть вдохи и выдохи совершаются сами по себе, и тогда вам многое станет доступно.

Во-первых, вы поймете, что дышать можно двумя спо­собами, потому что дыхание — это мост, на одной сторо­не которого находитесь вы, а на другой — сущее. Таким образом, и рассматривать дыхание можно с двух сторон. С одной стороны, дыхание — это произвольный про­цесс. Если вы хотите сделать глубокий вдох, вы делаете глубокий вдох; если вы хотите сделать глубокий выдох, вы делаете глубокий выдох. Вы можете управлять своим дыханием. Одна его часть соединена с вами. Но, если вы ничего не делаете, дыхание происходит само по себе. Вам не нужно ничего делать, оно все равно происходит. Оно также является и непроизвольным процессом.

Другая часть дыхания соединена с самим сущим. Вы можете думать, что вы дышите сущим, а можете думать совершенно иначе: сущее дышит вами. Постарайтесь понять этот подход, и он приведет вас к глубокому рас­слаблению. Это не вы дышите, это сущее дышит вами. Это смена гештальта, и она происходит сама по себе. Ес­ли вы продолжаете все принимать и все больше и боль­ше расслабляться, тогда внезапно вы осознаете, что вы не делаете вдохи и выдохи — они происходят сами по се­бе. И так грациозно, с таким достоинством, с таким гар­моничным ритмом! Кто это делает? Это сущее дышит ва­ми. Оно входит в вас и выходит. Каждое мгновение оно освежает и оживляет вас — снова и снова.

Внезапно вы начинаете воспринимать дыхание как нечто, происходящее само по себе... именно так и долж­на происходить медитация. Вы можете медитировать где угодно, даже на рынке, потому что шум — это тоже бо­жественное явление. И если вы будете тихо слушать, то даже в шуме рынка вы услышите определенную гармо­нию. Шум перестанет вам мешать. Если вы безмолвны, вы сможете многое почувствовать: вокруг вас движутся неимоверные волны энергии. Как только вы начнете принимать, вы сможете почувствовать это где угодно.

Птица сама по себе не важна, но, глядя на нее, вы чув­ствуете нечто потрясающе величественное, священное, светозарное, таинственное. Вокруг вас постоянно про­исходят чудеса, но вы их не замечаете.

Как только в вас возникнет медитация и вы войдете в ритм сущего, как следствие появится и сострадание. Вы вдруг почувствуете, что любите все вокруг как одно це­лое. Другой больше не является другим — в другом вы живете тоже. И дерево — это больше не просто «то де­рево», каким-то образом вы связаны с ним. Все стано­вится взаимосвязанным. Коснувшись травинки, вы при­коснулись к звездам, потому что все связано друг с другом. Иначе и быть не может. Сущее органично. Оно является одним целым. Сущее — это единство.

Поскольку мы этого не осознаем, мы не видим, что мы постоянно с собой делаем. Происходит одна вещь, а за ней — другая, которая, как мы полагали, никак не может быть связана со звездами.

Буквально на днях я прочел кое-что о запахе. Челове­чество практически утратило обоняние, способность к восприятию запахов. У животных эта способность очень сильно развита. Лошадь может чуять запах за километ­ры. Нюх собаки гораздо тоньше, чем обоняние человека. Только по запаху собака может определить приближе­ние своего хозяина; собака узнаёт запах своего хозяина и спустя многие годы. Человек же совсем забыл о запа­хах.

Что случилось с человеческим обонянием? Что за ка­тастрофа с ним произошла? Вроде нет никаких причин сдерживать обоняние. Ни в одной культуре оно созна­тельно не подавлялось, но все же значительно ослабло. Это произошло из-за секса. В настоящее время все чело­вечество живет с глубоко подавленной сексуальностью, а запах связан с сексом. Прежде чем совершить половой акт, собака обязательно обнюхает своего партнера и, ес­ли не почует внутреннюю гармонию между двумя тела­ми, совокупляться не станет. Если запах подходит, соба­ка знает, что тела гармонируют друг с другом, они подхо­дят друг другу и могут слиться в одной песне — хотя бы на мгновение возможно единство.

Поскольку во всем мире секс подавлялся, обоняние тоже стало подавляться. Само слово приобрело негатив­ную окраску. Если я спрошу у вас: «Вы слышите?» или «Вы видите?» — вы не обидитесь. Если я спрошу: «Вы пахнете?» — вы тоже по идее не должны обижаться, по­тому что это — вопрос такого же порядка. Обладание за­пахом и обоняние — это способность, точно такая же, как зрение и слух. Когда я спрашиваю: «Вы пахнете? » — вы обижаетесь, потому что совершенно забыли, что это — вопрос о вашей способности, а не осуждение.

Есть одна знаменитая история про английского мыс­лителя, доктора Джонса. Он сидел в дилижансе, и туда вошла одна дама. «Сэр, вы пахнете!» — сказала она док­тору Джонсу. На что тот, будучи лингвистом, граммати­стом, ответил: «Нет, мадам. Это вы пахнете. Я воняю!»

Обладание запахом — это способность. «Вы пахнете. Я воняю». С точки зрения языка он прав. Так и должно быть, если следовать грамматике. Но само слово «пах­нуть» обрело осуждающий оттенок. Что случилось с за­пахом? Как только вы начинаете подавлять секс, подав­ляется и обоняние. Это чувство совершенно ущербно, а если ущербно одно из пяти чувств, тогда одна пятая часть мозга также неполноценна. Вы обладаете пятью чувствами — в мозге есть пять соответствующих обла­стей. Одна пятая мозга хромает, и вы даже не знаете об этом. Это означает, что хромает одна пятая часть вашей жизни. Это потрясающий вывод. Прикосновение к че­му-нибудь малому отражается на всем вокруг.

Из-за подавления секса подавлялось обоняние и ды­хание становилось поверхностным, потому что глубокое дыхание посылает определенные сигналы сексуальному центру. Люди приходят ко мне и говорят: «Если мы ды­шим по-настоящему, мы чувствуем себя более сексуаль­ными». Когда вы занимаетесь любовью со своим партне­ром, ваше дыхание становится очень глубоким. Если вы будете его сдерживать, вы не сможете достичь оргазма. Дыхание проникает глубоко внутрь сексуального цент­ра, оно шлет ему сигнал извне. Из-за того, что подавлял­ся секс и дыхание, люди потеряли способность к медита­ции. Теперь взгляните на всё вместе — что мы наделали! Подавляя секс, вы подавили дыхание, а дыхание — это единственный мост между вами и целым.

Гурджиев прав: он говорит, что почти все религии ве­дут себя так, будто они против Бога. Они говорят о Боге, но, похоже, в действительности они против божествен­ного. Их поведение направлено против Бога. Теперь, когда дыхание подавлено, — мост разрушен. Вы можете дышать только поверхностно — вы никогда не углубляе­тесь, а если вы не можете углубиться в себя, вы не спо­собны углубиться в сущее.

Согласно Будде, дыхание — это основа. Глубокое, расслабленное, осознанное дыхание дает вам такую по­трясающую тишину и расслабление: постепенно вы про­сто таете, растворяетесь и исчезаете. Вы перестаете быть отдельным островом и начинаете вибрировать со всем существованием. Вы уже не отдельная нота, а часть всей симфонии. В этот момент рождается сострадание.

Сострадание возни­кает, когда вы осознае­те свою связь со всеми людьми, когда вы видите, что вы — часть всех и все являются частью вас. Никто не обособлен. Когда рас­сеивается иллюзия обособленности, возникает состра­дание. Сострадание — это не дисциплина.

В истории человечества отношения между матерью и ребенком ближе всего к состраданию. Люди называют такие отношения любовью, но этого не следовало бы де­лать. Они больше похожи на сострадание, чем на лю­бовь, потому что в них нет страсти. Любовь матери к сво­ему ребенку ближе всего к состраданию. Почему? Потому что мать познала ребенка в себе, он был частью ее существа. Она познала ребенка как часть себя, и, даже если ребенок рождается и вырастает, мать продолжает чувствовать с ним тонкую связь. Если ребенок заболева­ет, мать сразу же почувствует это, даже если их разделя­ют тысячи километров. Она может и не знать, что про­изошло, но впадет в уныние; она может и не знать, что ее ребенок страдает, но будет страдать сама. Она попытает­ся найти рациональное объяснение своему страданию: проблемы с желудком, головная боль и т. п., но сейчас глубинная психология говорит: между матерью и ребен­ком существует тонкая энергетическая связь, потому что они продолжают вибрировать на одной энергетической волне.

Телепатия осуществляется легче между матерью и ее ребенком, чем между другими людьми. То же самое с близнецами — они легко воспринимают мысли друг дру­га на расстоянии. В Советской России было проведено много экспериментов в области телепатии, естественно, не ради духовных поисков — русские хотели выяснить, можно ли использовать телепатию в военных целях. Они установили, что близнецы телепатичны. Если один из близнецов простужается, простужается и другой, даже если их разделяют тысячи километров. Они вибрируют на одной волне и подвергаются одному и тому же воздей­ствию. Это происходит потому, что они жили в одной утробе, будучи частью друг друга; они сосуществовали в материнском лоне.

Чувство, которое мать испытывает к своему ребенку, больше похоже на сострадание, потому что она воспри­нимает ребенка как часть себя.

Я как-то прочел один анекдот:

Во время предварительной инспекции лагеря бойска­утов директор обнаружил огромный зонт, спрятанный в постельных принадлежностях одного малыша. Зонт яв­но не входил в перечень вещей, необходимых бойскау­там. Директор попросил мальчика объясниться. Ново­бранец ловко выкрутился из ситуации, спросив: «Сэр, у вас когда-нибудь была мать?»

Мать — это сострадание; мать — это чувство к друго­му, подобное чувству, испытываемому к себе. Когда чело­век глубоко погружается в медитацию и достигает про­светления, он становится матерью. Будда — скорее мать, нежели отец. Ассоциация, которая возникла со словом «отец» у христиан, не очень понятна и красива. Называть божественное Отцом — это проявление мужского шови­низма. Если есть Бог, то он может быть только матерью, а не отцом. Отцовство — это институт социума. В природе его как такового не существует. Если вы спросите лингви­стов, они вам скажут, что слово «дядя» возникло раньше, чем «отец». Вначале появились дяди, потому что никто не знал, кто был отцом ребенка. Как только была установле­на частная собственность и брак стал одной из ее форм, в жизни человечества возник институт отцовства. Он очень хрупкий и может исчезнуть в любой момент. Если изме­нится общество, институт отцовства может исчезнуть, как исчезли многие другие. Но материнство останется. Мать — это естественное явление.

На Востоке многие люди и многие традиции называли Бога матерью. Их подход кажется более значимым. По­смотрите на Будду: его лицо больше похоже на женское, чем на мужское. На самом деле именно поэтому он не изо­бражается с бородой и усами. Махавира, Будда, Кришна, Рама — вы никогда не увидите на их лицах бороду и усы. Дело не в том, что им не хватало мужских гормонов, — в жизни у них, должно быть, росла борода, — просто они не изображаются с бородой, потому что это придало бы их лицам больше мужеподобности.

На Востоке нас не очень волнуют факты, мы больше заинтересованы в смысле и сути. Конечно, все статуи Будды, которые вы видели, не отражают реальную дей­ствительность, но на Востоке нас это мало беспокоит Суть в том, что Будда стал женственнее. Это — переход от левого полушария головного мозга к правому, от муж­ского к женскому, переход от агрессивности к пассивно­сти, от позитивного к негативному, от усилия к легкости. Будда больше похож на женщину, на мать. Если вы ста­нете настоящим медитатором, то постепенно вы начнете замечать в себе все больше и больше изменений: вы на­чнете чувствовать себя больше женщиной, нежели муж­чиной,— вы станете более грациозными, восприимчи­выми, добрыми и любящими. И внутри вас возникнет сострадание, которое вы будете источать словно аромат.

Обычно то, что вы называете состраданием, продол­жает скрывать в себе страсть. Даже если иногда вы ис­пытываете сочувствие к людям, пронаблюдайте это чув­ство, проанализируйте его истоки, и вы обнаружите определенную мотивацию. Ваши поступки могут демон­стрировать сострадание, но глубоко внутри обязательно будут лежать какие-то иные мотивы.

Я слышал:

Луи вернулся домой и был шокирован, обнаружив свою жену в объятиях другого мужчины. Он выбежал из комнаты с криками: «Где мое ружье?» Жена — как и была голая — кинулась за ним, уцепилась за него и за­кричала: «Глупый, зачем так волноваться? Это мой лю­бовник, который заплатил за мебель, которую мы недав­но приобрели, и за мою новую одежду. Дополнительные деньги, которые, как ты думал, я заработала шитьем, все роскошные безделушки, которые появлялись у нас в до­ме, — все от него!» Но Луи вырвался и побежал наверх. «Только не ружье!» — завопила жена. «Какое ружье? — воскликнул Луи. — Я за одеялом. Бедняга простудится, если будет лежать голым».

Даже если вы чувствуете — или думаете, что чувству­ете, или притворяетесь, что чувствуете, — сострадание, загляните в себя поглубже и проанализируйте это чувст­во, и вы обязательно обнаружите в его основе другие мо­тивы. Это не чистое сострадание. А если оно не чистое, это уже не сострадание. Чистота — это основная харак­теристика сострадания, если ее нет, то это уже что-то другое — некая формальность. Мы научились быть фор­мальными: знаем, как надо вести себя с женой, с мужем, с детьми, с друзьями, с родителями. Мы всему научи­лись. Но состраданию нельзя научиться. Оно возникнет, когда вы забудете все формальности, этикет и манеры. Сострадание — это неуправляемое явление, ему неведо­мы этикет и формальности; они мертвы по сравнению с ним. Сострадание — это жизнь, это пламя любви.

На двенадцатой лунке поле для игры в гольф выходи­ло на шоссе, и, подходя к ней, Смит и Джонс увидели движущуюся по дороге похоронную процессию. Смит остановился, снял шляпу, прижал к сердцу, склонил го­лову и стоял в этом положении до тех пор, пока процес­сия не исчезла за поворотом. Джонс был поражен уви­денным и после того, как Смит надел шляпу на голову и вернулся к игре, сказал:

— Это очень вежливо и учтиво с твоей стороны, Смит.

— Да пустяки, — ответил Смит. — Я не мог поступить иначе. В конце концов, я был женат на этой женщине двадцать лет.

Жизнь стала пластиковой, искусственной, формаль­ной, потому что вы обязаны делать то, что вы делаете. Вы, конечно же, нехотя выполняете свои обязанности, но при этом вполне естественно, что вы живете только наполовину, поскольку полноценная жизнь возможна, если энергия в вас бьет ключом, если горит внутренний огонь. Если ваш огонь подавлен формальностями, обя­занностями и правилами, которые вы должны против своего желания выполнять, вы не живете, вы лишь вла­чите свое существование. Вы можете влачить свое суще­ствование с комфортом, ваша жизнь может быть удоб­ной, но она не будет по-настоящему полной.

Настоящая жизнь в некотором отношении хаотична. Я говорю «в некотором отношении», потому что в этом хаосе есть своя дисциплина. В нем нет правил, потому что они ему не нужны. Самое важное правило хаоса является частью его сути — ему не нужны внешние правила.

Теперь одна дзенская история.

Однажды зимой в храм Эйсая пришел самурай и обра­тился с просьбой: «Я бедный больной человек, — сказал он, — и моя семья умирает от голода. Пожалуйста, мас­тер, помогите нам».

Живя на лепту вдов, Эйсай вел очень аскетичный об­раз жизни, и ему нечего было дать. Он уже собирался вы­проводить самурая, как вдруг вспомнил про статую Якуши-Будды в зале. Подойдя к ней, он сорвал нимб и отдал его самураю. «Продай его, — сказал Эйсай. — Это помо­жет тебе как-то перебиться». Смутившийся, но отча­янно нуждавшийся хоть в какой-нибудь помощи самурай взял нимб и ушел.

— Мастер! — вскричал один из учеников Эйсая. — Это кощунство! Как вы могли сделать такое?

— Кощунство? Ба! Я просто нашел хорошее, так ска­зать, применение сознанию Будды, полному любви и ми­лосердия. В действительности, если бы он сам услышал этого бедного самурая, он вырвал бы для него свою собственную руку.

Это очень простая, но очень важная история. Во-пер­вых, даже если вам, на первый взгляд, нечего дать, по­смотрите по сторонам. Вы всегда найдете, что дать. Даже если вам нечего дать, вы всегда сможете найти, что дать. Это — вопрос отношения. Если вы ничего не можете дать, вы, по крайней мере, сможете улыбнуть­ся; если вы ничего не можете дать, вы, по крайней мере, можете сесть с человеком и взять его за руку. Важно — дать не какую-то вещь, важно — дать.

Эйсай был бедным монахом, как и все буддийские мо­нахи. Он жил очень аскетично, и ему было нечего дать. Обычно снять нимб со статуи Будды и отдать его — это абсолютное кощунство. Ни один так называемый рели­гиозный человек не додумался бы до этого. Только тот кто действительно религиозен, сделал бы это — поэто­му я и говорю, что сострадание не знает правил, состра­дание выше правил. Оно неподвластно контролю. Оно не следует никаким формальностям.

И тут вдруг Эйсай вспомнил о статуе Будды, стоящей в холле. В Японии и Китае голова статуи Будды увенчи­вается золотым нимбом, что символизирует ауру. Вне­запно Эйсай вспомнил про это — каждый день он, долж­но быть, преклонялся перед этой статуей.

Подойдя к ней, он сорвал нимб и отдал его самураю. «Продай его, — сказал Эйсай. — Это поможет тебе как-то перебиться». Смутившийся, но отчаянно нуждавшийся хоть в какой-нибудь помощи самурай взял нимб и ушел.

Даже самурай был смущен. Он такого не ожидал. Да­же он, наверное, подумал, что это кощунство. Что это за монах? Последователь Будды, а взял и испортил его ста­тую! Даже прикосновение к статуе — кощунство, а он снял нимб.

В этом и состоит разница между настоящим религи­озным человеком и так называемым «религиозным чело­веком». Так называемый «религиозный человек» всегда блюдет закон; он всегда думает о том, что соответствует и что не соответствует закону. Но настоящий религиоз­ный человек живет этим законом. Для него нет ничего подобающего и неподобающего. Сострадание так беско­нечно правильно, что все, что из него делается, становит­ся автоматически правильным.

«Мастер! — вскричал один из учеников Эйсая. — Это кощунство! Как вы могли сделать такое?»

Далее ученик понял, что это неправильно. Было совер­шено нечто неподобающее.

«Кощунство? Ба! Я просто нашел хорошее, так ска­зать, применение сознанию Будды, полному любви и ми­лосердия. В действительности, если бы он сам услышал этого бедного самурая, он вырвал бы для него свою соб­ственную руку».

Понимать — не значит просто следовать. Когда вы без понимания следуете чему-то, вы слепы и вам прихо­дится опираться на правила. Если вы понимаете, тогда вы тоже можете следовать, но вы — уже не слепы. Вы действуете осознанно и сообразно каждому мгновению, и что бы вы ни делали — все правильно.

Одна из самых прекрасных историй повествует о мастере дзен, который однажды зимней ночью попро­сил разрешения переночевать в храме. Он весь дрожал, потому что ночь была холодная и шел снег. Служитель храма, естественно, посочувствовал ему и сказал: «Ты можешь остаться здесь, но только на одну ночь, потому что храм — это не гостиница. Утром тебе придется уйти».

Среди ночи служитель услышал вдруг какой-то шум. Он прибежал на шум и не смог поверить своим глазам, монах сидел у разложенного посреди храма костра. И не хватало одной статуи Будды. В Японии статуи Будды де­лаются из дерева.

— Где статуя? — спросил служитель.

Мастер указал ему на костер и сказал:

— Было очень холодно, и я весь дрожал.

— Ты, похоже, сошел с ума! — закричал священ­ник. — Неужели ты не понимаешь, что наделал? Это бы­ла статуя Будды. Ты сжег Будду!

Мастер посмотрел на затухающий костер и ткнул в него палкой.

— Что ты делаешь? — спросил священник.

— Пытаюсь найти кости Будды, — ответил мастер.

— Ты точно сошел с ума! — воскликнул священ­ник. — Это же деревянный Будда. В нем не может быть костей.

Тогда мастер сказал:

— До утра еще далеко, и становится еще холоднее. Почему бы не взять остальных двух Будд?

Его, конечно же, немедленно вышвырнули из храма Этот человек был опасен! Когда его прогоняли, он сказал.

— Что вы делаете — вы же прогоняете живого будду? Ради деревянного Будды? Живой будда так страдал, что я был вынужден проявить сострадание. Если бы Будда был жив, он бы сделал то же самоё. Он бы сам отдал мне все эти статуи. Я знаю! Я верю всем сердцем, что он бы сделал то же самое.

Но кто его слушал? Его вышвырнули, он лежал в сне­гу, и двери были заперты. Когда утром священник вы­шел из храма, он снова увидел мастера, тот сидел возле камня, на котором лежало несколько цветков, и молился ему. Священник подошел к нему и спросил:

— Что ты делаешь? Молишься камню?

— Когда приходит время молитвы, — ответил мас­тер, — я создаю своего Будду где угодно, потому что он есть всегда и повсюду. Этот камень ничем не хуже твоих деревянных Будд в храме.

Это — вопрос отношения. Если смотреть с благогове­нием, тогда что угодно может стать божественным.

И помните: историю об Эйсае легко понять, потому что в ней сострадание проявляется по отношению к дру­гому человеку. Эту историю труднее понять, потому что здесь сострадание про­является по отношению к себе. Человек, наде­ленный истинным пони­манием, не жесток ни к другим, ни к себе, пото­му что это одна энергия Он не мазохист. Он по­нимает, что разделения не существует: все, включая его самого, божественно. И он живет исходя из этого пони­мания.

В этом и заключается сострадание. Не пытайтесь практиковаться в нем — просто полностью расслабьтесь в медитации. Отпустите себя, и внезапно вы почувствуе­те аромат, исходящий из самых глубин вашего существа, Цветок распускается и источает сострадание. Медита­ция — это цветок, а сострадание — его аромат.

Желание есть желание: ответы на вопросы

Не могли бы вы рассказать о желании помогать лю­дям, о том, что его отличает и делает схожим с други­ми формами желания?

Желание есть желание — без разницы. Хотите ли вы помочь людям или навредить, природа желания остается неизменной.

Просветленный не желает помогать людям. Он помо­гает не желая этого, это происходит непроизвольно. Его помощь подобна аромату распустившегося цветка. Цве­ток не желает, чтобы ветер доносил до людей его аромат. Дойдет он до людей или нет — цветку все равно. Если он дойдет, то случайно; если не дойдет, то тоже случайно Цветок источает свой аромат непроизвольно. Солнце восходит — у него нет желания будить людей, нет жела­ния открывать цветы, нет желания заставлять птиц петь. Все это происходит само собой.

Просветленный помогает не потому, что он желает помочь, а потому, что сострадание — это его натура. Каждый медитатор становится сострадательным, но он не становится «служителем человечества». Служители человечества приносят вред; мир слишком много стра­дал от этих служителей, потому что их служение — это желание, замаскированное под сострадание, а желание никогда не может быть сострадательным.

Желание — это всегда эксплуатация. Вы можете за­ниматься эксплуатацией, называя это состраданием; вы можете эксплуатировать, прикрываясь разными краси­выми именами. Вы можете говорить о служении челове­честву и братстве или о религии, Боге и истине. Однако все ваши красивые речи приведут лишь к новым войнам и кровопролитию — еще больше людей будет распято и сожжено живьем. Именно это до сих пор и происходило. И если вы не принесете в мир новое понимание, это бу­дет продолжаться.

Итак, первое, что нужно запомнить, — это то, что все желания одинаковы: желаете ли вы помочь или навредить. Дело не в объекте желания, а в природе самого желания. Природа желания толкает вас в будущее, нацеливает на завтрашний день. А с завтрашним днем приходит все на­пряжение, все беспокойство о том, удастся ли вам сделать то или иное дело, добьетесь ли вы успеха. Появляется страх провала и стремление к успеху — неважно, желаете ли вы денег и власти или вы желаете сострадать людям и спасти их, это все одна и та же игра. Только названия раз­ные. Это основное, что нужно понять.

Один человек обратился к Будде: «Я хотел бы помо­гать людям. Скажи мне, что делать». Будда посмотрел на него и расстроился. Человек растерялся: «Почему ты расстроился? Я сказал что-нибудь не так?» «Как ты мо­жешь помогать людям? — сказал ему Будда, — Ты даже себе не в силах помочь! Пытаясь помочь, ты лишь навре­дишь им».

Вначале зажгите свет в себе. Пусть зажжется огонь в вашем сознании... и тогда вы никогда не будете задавать вопросы. Тогда само ваше присутствие и все ваши по­ступки будут огромной помощью.

Желание есть желание. Нет ни материального жела­ния, ни духовного желания. Это происки вашего эго: по­могая другим, вы будто бы становитесь благочестивее других. Вы становитесь мудрее других: вы ведь знаете, а они — нет. Вы хотите помочь, потому что вы — достиг­ли, а они все невежды, спотыкаясь, бредут в темноте, и вы хотите стать для них светом. Вы хотите стать мастером, а всех остальных обратить в учеников. Если есть та­кое желание, то оно не поможет им — вам оно тоже не поможет. Оно навредит вдвойне. Это обоюдоострый меч; он погубит и других, и вас самих. Это желание име­ет разрушительную, а не созидательную силу.

Однако есть другой вид помощи, который не исходит из желания, не вырастает из проекций эго. Этот вид по­мощи, этот вид сострадания происходит только на пике медитации и не раньше. Когда в ваше сознание приходит весна, когда все внутри расцветает, аромат начинает дохо­дить и до других. Этого не нужно желать — на самом деле, вы просто не можете сдержаться. Даже если вы захотите воспрепятствовать распространению аромата, вы не сможете. Он неизбежно достигнет других. Он станет светом в их жизни, он будет предвестником новых начи­наний, но не потому, что вы желали этого, а потому, что с вами произошла трансформация.

Есть буддийская техника медитации, которая назы­вается Маитри Бавана. Она начинается с того, что вы говорите себе: «Да буду я здоров, да буду я счастлив, да буду я свободен от врагов, да буду я свободен от недоб­рожелателей». Проникнувшись чувством, производи­мым этими мыслями, на следующей стадии медитации вы распространяете это чувство на других — вначале представляя людей, которых вы любите, и даря им это прекрасное чувство, затем делая то же самое с людьми, которых вы любите меньше, и так до тех пор, пока вы не почувствуете сострадание к людям, которых вы не­навидите. Раньше я чувствовал, что эта техника меди­тации как бы открывала меня другим. Но я бросил ею за­ниматься, потому что увидел в ней опасность некого самогипноза. Меня все еще привлекает эта техника, но я запутался: должен ли я снова ею заняться, возможно, с другим отношением, или просто забыть о ней? Не могли бы вы рассказать об этой технике? Я был бы Вам очень благодарен.

Маитри Бавана — это одна из самых действенных техник. Не нужно бояться, что вы окажетесь во власти самогипноза — это не самогипноз. На самом деле это антигипноз. Внешне эта техника похожа на гипноз, но, в сущности, является прямо противоположным ему про­цессом. Это как если бы вы пришли ко мне из своего до­ма, проделав весь путь пешком, а сейчас, возвращаясь, вы точно так же пошли бы пешком по тому же пути. Раз­ница лишь в том, что сейчас вы шли бы спиной к моему дому. Путь был бы тот же, вы были бы такими же, но, идя ко мне, вы были лицом к моему дому, а сейчас вы идете спиной к моему дому...

Человек уже загипнотизирован. Вопрос не в том, подвергаетесь вы гипнозу или нет, — вы уже загипноти­зированы. Все процессы, протекающие в обществе,— это гипноз. Кому-то сказали, что он христианин, и по­том ему это так часто повторяли, что его ум привык к этой мысли, и он считает себя христианином. Кто-то ин­дус, кто-то мусульманин — это все гипноз. Вы уже за­гипнотизированы. Если вы думаете, что вы несчастны, это гипноз. Если вы думаете, что у вас слишком много проблем, это гипноз. Чем бы вы ни являлись — это определенный вид гипноза. Общество внушило вам эти идеи, и сейчас вы набиты всеми этими идеями и услов­ностями.

Маитри Бавана — это антигипноз: это попытка вер­нуть ваш естественный ум, это попытка вернуть вам ва­ше подлинное лицо, это попытка вернуть вас к моменту вашего рождения, когда общество еще не развратило вас. Когда ребенок рождается, он находится в Маитри Бавана. Маитри Бавана означает великое чувство друж­бы, любви, сострадания. Когда ребенок рождается, ему неведома ненависть, он знает только любовь. Любовь — это врожденное чувство, ненависть — приобретенное. Ненависти, ревности, гневу, насилию ребенка учит об­щество.

Когда ребенок рождается, он — сама любовь. Он не знает ничего, кроме любви. В материнском лоне он не встречался с врагами. Девять месяцев он жил в глубокой любви, окруженный любовью и питаемый любовью. Он не знал никого, кто относился бы к нему враждебно. Он знал только мать и материнскую любовь. В момент рож­дения у него есть только опыт любви, как же можно ожидать от него ненависти? В этот мир ребенок прихо­дит с любовью, это его подлинное лицо. Лишь потом он столкнется с бедами и невзгодами и перестанет доверять людям. А рождается ребенок с доверием.

Я слышал:

Мужчина и маленький мальчик зашли в парикмахер­скую, После того как мужчине оказали весь перечень услуг: бритье, мытье головы с шампунем, стрижка, мани­кюр и т. д., — он посадил мальчика на стул.

— Я собираюсь пойти купить галстук, — сказал мужчина парикмахеру, — и вернусь через несколько минут.

Когда стрижка мальчика была завершена, а мужчина все еще не вернулся, парикмахер сказал:

— Похоже, твой папа совсем о тебе позабыл.

— Это не мой папа, — ответил мальчик. — Он просто подошел ко мне, взял за руку и сказал: «Пойдем, сынок, подстрижемся на халяву!»

Дети доверчивы, но постепенно они сталкиваются с ситуациями, в которых их обманывают, в которых они попадают в беду, в которых другие выступают против них, в которых они начинают бояться. И очень скоро они усваивают все хитрости мира. Именно это и проис­ходит практически со всеми.

Маитри Бавана воссоздает ваше изначальное состоя­ние: это антигипноз. Это попытка избавиться от ненави­сти, гнева, ревности, зависти и снова прийти в мир, как вы пришли в него в самом начале. Если вы продолжите делать эту технику, вначале вы полюбите себя, потому что вы ближе себе, чем все остальные. Затем вы распро­страните свою любовь, свою дружбу, свое сострадание, свое доброжелательство, свое благословение на людей, которых вы любите, на ваших друзей и возлюбленных. Затем вы распространите все это на людей, которых вы не очень любите; затем на людей, к которым вы равно­душны — к которым вы не испытываете ни любви, ни ненависти; затем на людей, которых вы ненавидите. По­степенно вы разгипнотизируете себя. Постепенно вы снова создадите вокруг себя лоно любви.

Когда просветленный находится в состоянии медита­ции, он пребывает в сущем так, будто все сущее снова стало лоном его матери. Нет враждебности. Он достиг своей изначальной природы. Он познал свою суть. Те­перь вы можете даже убить его, но вы не сможете разру­шить его сострадание. Даже умирая, он будет полон сострадания к вам. Вы можете убить его, но вы не сможете разрушить его доверия. Теперь он знает, что до­верие — это основа ос­нов, как только вы поте­ряете его, вы лишитесь всего. Если же вы лишитесь всего, но сохраните дове­рие, вы ничего не потеряете. Вы можете забрать у про­светленного все, но вы не лишите его доверия.

Эго создано с ненавистью, враждебностью и борь­бой. Если вы хотите избавиться от эго, вам придется взрастить и себе больше любви. Когда вы любите, эго ис­чезает. Если ваша любовь всеобъемлюща и безусловна, если вы любите всех и вся, тогда эго не может существо­вать. Эго — это самое глупое, что может случиться с мужчиной или женщиной. Как только оно появилось, его очень трудно увидеть, потому что оно затуманивает ваш взор.

Я слышал:

Мулла Насреддин и его двое приятелей говорили о том, кто на кого похож. Первый приятель сказал:

— Мое лицо похоже на лицо Уинстона Черчилля. Ме­ня часто принимали за него.

— Что касается меня, — сказал второй, — то люди ду­мают, что я Ричард Никсон, и просят у меня автограф.

— Это все ерунда! — сказал мулла. — Что касается меня, то меня путают с самим Богом.

— Как это? — хором воскликнули его приятели.

— Ну, когда меня снова осудили и в четвертый раз от­правили в тюрьму, тюремщик, увидев меня, воскликнул: «О Боже, ты снова явился!» — ответил мулла Насреддин.

Как только появляется эго, оно питается всем подряд, но продолжает при этом чувствовать себя очень важ­ным. Будучи влюбленными, вы говорите: «Ты тоже ва­жен, не только я». Когда вы любите кого-нибудь, что вы говорите? Вы можете говорить или молчать, но что у вас в глубине сердца? Вы говорите — словами или молчани­ем: «Ты тоже важен, так же важен, как и я». Если любовь станет глубже, вы скажете: «Ты важней меня. Если воз­никнет ситуация, в которой только один из нас сможет остаться в живых, я умру ради тебя, я хочу, чтобы ты продолжал(а) жить». Другой стал важнее, вы даже гото­вы пожертвовать собой ради своего возлюбленного или своей возлюбленной. И если это чувство будет продол­жать расти, как в Маитри Бавана, тогда вы сами начне­те постепенно исчезать. Будет много моментов, когда вас не будет, — абсолютное безмолвие, никакого эго, ника­кого центра, лишь чистое пространство. Будда говорит: «Когда это станет вашим постоянным состоянием и вы сольетесь с чистым пространством, тогда вы достигаете просветления».

Когда эго полностью исчезает, вы становитесь про­светленными; тогда вы настолько неэгоистичны, что да­же не можете сказать: «Я есть», не можете даже сказать: «Я — это я». Будда называет это состояние анатта: не­бытие, не-я. Вы даже не можете вымолвить слово «я», са­мо слово становится богохульным. В глубокой любви «я» исчезает. Ваша структура растворяется.

Когда ребенок рождается, у него нет «я». Он просто есть — чистый лист бумаги, на котором ничего не напи­сано. Затем общество начнет на нем писать и сужать его сознание. Оно навязывает ему какую-нибудь роль: «Это твоя роль, это ты», — и человеку ничего не остается, как прилежно ее выполнять. Эта роль никогда не позволит ему быть счастливым, потому что счастье возможно только тогда, когда вы бесконечны. Если вы ограничены, вы не можете быть счастливыми. Счастье — это не свой­ство ограниченности; счастье — это свойство бесконеч­ного пространства. Когда вы настолько просторны, что в вас может войти все сущее, только тогда вы можете быть счастливы.