Пусть при утрате друга глаза не будут сухими и не струят потоков: можно прослезиться — плакать нельзя».

Мы ищем в слезах доказательства нашей тоски и не под­чиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. Никто не печалит­ся сам для себя! И в скорби есть доля тщеславия! «Так что же, — спросишь ты, — неужели я забуду друга?» — Недолгую память обещаешь ты ему, если она минет вместе со скорбью! Скоро любой повод разгладит морщины у тебя на лбу и вызо­вет смех. Едва ты перестанешь следить за собой, как личина скорби спадет: ты сам сторожишь свое горе, но оно ускольза­ет из-под стражи и иссякает тем раньше, чем оно было ост­рее. Постарайся, чтобы намять об утраченных нам была от­радна... <…> Для меня думать об умерших друзьях отрадно и сладко. Когда я был с ними, я знал, что я их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной. Так будем наслаж­даться обществом друзей — ведь неизвестно, долго ли оно нам будет доступно... Горше всех рыдает тот, кто не любит их [друзей], пока не утратит! Они потому и скорбят так безудержно, что боятся, как бы кто не усомнился в их любви, и ищут по­здних доказательств своих чувств».

Удивительно тонкое наблюдение. Но Сенека ошибает­ся, считая, что мы плачем для других. Скорбь об усопшем искренняя на уровне сознания, но часто на самом деле смерть близкого человека — просто удобный для неосозна­ваемых механизмов психологической защиты повод изба­виться от эмоционального напряжения и одновременно оставаться пассивным.

Клинический пример.

Молодая женщина в течение нескольких лет ежедневно ходила на могилу мужа и горько рыдала. С мужем она прожила всего 10 дней. Выглядело это, конечно, очень красиво. Но анализ показал, что в дни замужества у нее возникло выраженное отвра­щение к интимным отношениям. Слезы и скорбь избавляли ее от необходи­мости устраивать личную жизнь, ибо неудачный опыт пугал ее.

Но вернемся к Сенеке.

Если у нас есть еще друзья, то плохо мы к ним относимся и не ценим их, коль они не могут утешить нас, заменив одно­го погребен­ного; если же он был единственным нашим другом, то не фортуна перед нами виновата, а мы сами: она у нас от­няла одного, а другого мы не добыли. И потом, кто не мог любить больше, чем одного, тот и одного не слишком любил. Ты схоронил того, кого любил, ищи кого полюбить! Лучше добыть нового друга, чем плакать!

Если скорби не прекратит разум, то ей положит конец вре­мя; однако для разумного человека утомление скорбью — по­зорнейшее лекарство от скорби. Так что уж лучше сам оставь скорбь раньше, чем она тебя оставит, и поскорей перестань делать то, чего не сможешь делать долго. <...>

Ничто не становится ненавистно так быстро, как горе; не­давнее находит утешителя... застарелое вызывает насмешку. И не зря: ведь оно или притворно, или глупо... Что может слу­читься всякий день, может случиться и сегодня. Так будем же помнить о том, что скоро отправимся туда, куда отправились оплакиваемые нами. И, может быть, те, кого мы мним исчез­нувшими, просто ушли вперед... <...> Теряем мы не друзей, не детей, а их тела. Мудрого не удручает утрата детей или дру­зей: он с тем же спокой­ствием переносит их смерть, с каким ждет своей, и как своей смерти он не боится, так и о смерти близких не горюет... ибо жизнь, если нет мужества умереть, -- это рабство. Ты боишься умереть? А разве сейчас живешь? Жизнь — как пьеса: не важно, длинна она или коротка, а то, хорошо ли она сыграна».

Прекрасные отрывки, актуальные для нашего времени и не нуждающиеся в комментариях! Но Сенека подчерки­вает, что и мудрец подвержен волнениям, он реагирует на события жизни, «но остается при своем убеждении, что все это — еще не зло, и здоровому духу ради этого поникать не пристало. Все, что нужно, он сделает смело и быстро. Свой­ство глупцов — делать всякое дело вяло и неохотно, посылать тело в один конец, душу — в другой и рваться во все стороны сразу. Глупость кичится тем, за что ее презирают; и даже то, чем она хвалится, делает неохотно. А если она боится како­го-нибудь несчастья, то в ожидании его страдает так, словно оно уже пришло, а болезнь приносит ей все муки, которых она страшится. Слабый дух содрогается до того, как обрушатся несчастья: он предвосхищает их и надает раньше времени».

Сенеку занимали проблемы здоровья. Все его идеи про­никнуты жизнелюбием, оптимизмом и призывом к дей­ствию.

«В одном мы не вправе жаловаться на жизнь: она никого не держит. Не так плохо обстоят дела человеческие, если вся­кий несчастный несчастен через свой порок... Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться откуда при­шел... Как распрямляется сжатое силой, так возвращается к началу то, что не движется вперед». Больному так не ска­жешь, могут быть неприятности, но привести эту цитату Сенеки можно.

Сенека беспокоится прежде всего о здоровье духа. «Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собой, до­веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молитвы смертных, ни те благодеяния, которые оказы­вают и которые забываются. Ведь все, к чему можно приба­вить, несовершенно, от чего можно отнять, невечно; кому нуж­на вечная радость, пусть радуется только своему».

Очень интересная мысль. К. Хорни также указывает, что человек может болеть неврозом, даже если у него нет сим­птомов.

Сенека дает и критерии выздоровления. «Между достиг­шим мудро­сти и идущим к ней разница та же, что между здо­ровым и оправля­ющимся от долгой и тяжелой болезни, у ко­торого еще нет здоровья, а есть облегчение от недуга. Не будет внимателен, наступит ухудшение, и все начнется сначала. Телу дается здоровье на время, а душа излечивается навсегда».Мысль, которая прослеживается во всех психоаналитичес­ких концепциях неврозов: только коррекция личности мо­жет служить критерием выздоровления.

Следующий отрывок может служить образцом рацио­нальной психотерапии. «Благое утешение становится цели­тельным снадобьем; что поднимает дух, то помогает и телу. Ничто не укрепляет боль­ного и не помогает ему так, как лю­бовь друзей, ничто так не прогоняет страх и ожидание смер­ти. Презирай смерть! Кто ушел от страха смерти, тому ничто не печалит душу.

Во всякой болезни тяжелы три вещи: страх смерти, боль в теле и отказ от наслаждений. Страх смерти не перед болез­нью, а перед природой. Многим болезнь отсрочила смерть, а то, что они оказались умирающими, служило их спасению. Умрешь ты не потому, что хвораешь, а потому, что живешь. Та же участь ждет и выздоровевшего: исцелившись, ты ушел не от смерти, а от нездоровья. Боли тоже терпимы, потому что перемежаются. Никто не может страдать сильно и долго: лю­бящая природа устроила все так, что сделала боль либо пере­носимой, либо краткой. Боль... став слишком резкой; перехо­дит в умопомрачение и беспамятство. Тем и можно утешаться при нестерпимой боли, что ты непре­менно перестанешь ее чув­ствовать, если сначала почувствуешь слишком сильно. А не­веждам телесная мука так тягостна, потому что они не при­выкли довольствоваться своей душой и чересчур были заняты телом. Поэтому разумный человек отделяет душу от тела и обращает помыслы к лучшей, божественной, части своего су­щества, а другой, плаксивой и хилой, занимается только в меру необходимости. «Но ведь тяжело лишиться привычных наслаж­дений, отказываться от пищи, терпеть голод и жаж­ду». — Воздер­жанность тяжела на первых порах. Потом же­лания гаснут, по мере того как устает и слабеет то, посред­ством чего мы желаем. Со временем мы смотреть не можем на то, до чего прежде были жадны, и сама потребность умирает. А обходиться без того, чего не хочется, ничуть не горько.

Болезнь не так трудно терпеть, коль скоро ты презрел са­мую страшную ее угрозу. Так не утяжеляй свои несчастья и не отягощай себя жалобами. Боль легка, если к ней ничего не прибавит мнение. Все зависит от мнения: на него оглядыва­ются не только честолюбие, но и жажда роскоши, и скупость: наша боль сообразуется с мнением. Каждый несчастен на­столько, насколько полагает себя несчастным. По-моему, на­добно отбро­сить все жалобы на миновавшую боль... Пусть это правда, но ведь все прошло! Какая радость опять переживать прошлую муку и быть несчастным от прежних переживаний?»

Интересный вопрос ставит Сенека. Современная психо­терапия на него отвечает: «Человек болеет потому, что не имеет смысла жизни. Сама болезнь нередко становится единственным его творческим актом. Как же можно от нее отказаться?» Сенека тонко подмечает: «О том, что было горько, рассказывать сладко... «Никому не было хуже! Какие муки и страданья я перенес! Никто уж и не думал, что я вста­ну. Сколько раз домашние оплакивали меня, сколько раз вра­чи от меня отступались... Сколько больных живут своей бо­лезнью, и как им от нее отказаться, когда они сразу становятся никем!»