Идеи принципа сперматозоида у Шопенгауэра

Артур Шопенгауэр (1788—1860) родился в семье данцигского банкира. Родители Артура находились вконфликт­ных отношениях, что тяжело сказывалось на душевном со­стоянии ребенка. Вскоре последовал развод. Его мать была известной писательницей. В ее доме бывали такие знаме­нитости, как Гете, братья Гримм, Рейнгольд.

В 1809 г. А. Шопенгауэр поступил вГеттингенский, а затем перевелся в Берлинский университет. В 1813 г. он за­щитил диссертацию. Шопенгауэр долгое время оставался втени. Объявленный им курс философии вБерлинском уни­верситете успехом не пользовался. Често­любие его не было удовлетворено. В 1833 г. Шопенгауэр бросил преподаватель­скую деятельность, поселился во Франкфурте-на-Майне и стал вести жизнь одинокого холостяка, жизнь одинокую, но обеспе­ченную рентой после ликвидации дела отца. Его идеи опережали время, и только в последние десятилетия его жизни почва для них стала благоприятной, особеннопосле выхода в свет «Афоризмов житейской мудрости».

Именно эта работа имеет наибольшее значение для пси­хотерапев­тической практики и широко используется мною при проведении лечебных мероприятий и в педагогическом процессе. Часто обращаюсь я и к его «Метафизике половой любви». Не буду давать оценку его философии, так как не являюсь специалистом в данной области, да и пишу посо­бие по психотерапии, а не философский трактат. Лишь при­веду те положения, которые использую в своей работе.

А. Шопенгауэр утверждает, что на судьбу человека вли­яют три категории.

1. Что такое человек: т. е. личность его в самом широ­ком смысле слова. Сюда следует отнести здоровье, силу, красоту, темперамент, нравственность, ум и степень его раз­вития.

2. Что человек имеет: т. е. имущество, находящееся в его собствен­ности или владении.

3. Что представляет собой человек: это мнение остальных о нем, выражающееся вовне в почете, положении и славе.

Перечисленные в первой рубрике элементы вложены в человека самой природой; из этого Шопенгауэр заключа­ет, что влияние их на счастье или несчастье значительно сильнее и глубже, чем влияние элементов двух других ка­тегорий. По сравнению с истинными лич­но­ст­ными досто­инствами все преимущества, доставляемые положением, богатством, происхождением, оказываются тем же, чем ока­зывается театральный король по сравнению с настоящим. Для блага индивида самым существенным является то, что в нем самом заключается или происходит. Поэтому одни и те же внешние события влияют на каждого совершенно различно; находясь в одинаковых обстоятельствах, люди все же живут в разных мирах. Все зависит от свойств личнос­ти: в соответствии с ними мир оказывается то бедным, то скучным, то пошлым, то, наоборот, богатым, полным ин­тереса и величия. Мелан­холик примет за трагедию то, в чем сангвиник увидит интересный инцидент, а флегматик — нечто, не заслуживающее внимания. При скверной струк­туре личности превосходные объективные данные создадут очень плохую действительность, которая будет выглядеть, как красивая местность в дурную погоду или сквозь сквер­ное стекло. Человек не может вылезти из своей личности, как из своей шкуры, и непосредственно живет только в ней; вот почему так трудно помочь ему извне.

Эта мысль стратегическая для всех личностно ориенти­рованных методов современной психотерапии, высказан­ная образно и понятно. Когда пациенты осознают, что им необходимо переделывать себя, а не мир, они становятся значительно спокойнее.

Индивидуальность, с точки зрения Шопенгауэра, опре­деляет меру возможного человеческого счастья, а духовные силы определяют способность к высшим наслаждениям. Он предупреждает, что если эти силы ограничены, на долю человека останутся чувственные удовольствия, тихая семей­ная жизнь, скверное общество и вульгарные развлечения.

Среди всех личностных элементов, по мнению филосо­фа, здоровье перевешивает все блага настолько, что здоровый нищий счастливей больного короля. Спокойный веселый тем­перамент, являющийся следствием хорошего здоровья, ясный ум, сдержанная воля и чистая совесть — вот блага, которые не смогут заменить никакие чины и сокровища («Жалок тот, в ком совесть нечиста», — сказал А. С. Пушкин). Ум­ный человек и в одиночестве найдет себе развле­чение в своих мыслях и в своем воображении, тогда как беспрерыв­ная смена собеседников, спектаклей, поездок не оградит тупицу от тер­за­ющей его скуки. Для того, кто одарен вы­дающимся умом и возвышен­ным характером, большинство излюбленных удовольствий — излишни, даже более того — обременительны.

И Шопенгауэр подводит итог: «Для нашего счастья то, что мы такое, — наша личность — является первым и важней­шим усло­вием уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятель­ствах; к тому же она, в противоположность благам двух других категорий, не зависит от превратностей судьбы и не может быть отнята у нас... Одно лишь всемогущее время властвует и здесь».

Шопенгауэр рекомендует развивать свои «индивидуаль­ные свойства с наибольшей выгодой». То есть заботиться лишь о таком развитии, которое соответствует способнос­тям, и в соответствии с ними выбирать занятие, должность и образ жизни. Он предупреждает, что, если человек геркулесовского сложения всю жизнь будет заниматься только умственным трудом и оставлять неиспользованны­ми те силы, которыми он щедро наделен от природы, он бу­дет несчастен; еще несчастнее будет тот, в ком преобладают интеллек­туальные силы, и кто, оставляя их неразвитыми и не­использованными, вынужден будет заниматься каким-либо простым, вовсе не требующим ума делом. Шопенгауэр счи­тает, что благоразумнее заботиться о сохране­нии здоровья и о развитии способностей, чем о приумножении богатств. Но он предупреждает, что нельзя пренебрегать приобрете­нием всего при­выч­ного нам, и в то же время подчеркивает, что большой избыток средств немного способствует наше­му счастью; если многие богачи чувствуют себя несчастны­ми, то это оттого, что они не причастны к истинной куль­туре духа, не имеют знаний и объективных интересов, которые могли бы подвигнуть их к умственному труду. То, что может дать богатство, мало влияет на наше внутреннее довольство: послед­нее скорее теряет от множества забот, не­избежно связанных с сохра­нением большого состояния.

Вспомним, что Шопенгауэр жил в начале XIX в., когда богатых людей было мало. Поэтому его мысли, опережая время, не получили практического распространения. Ведь все современные личностно ориентированные методы пси­хоаналитического, гуманистического, экзистенциального направлений фактически выполняют возникший соци­альный заказ сытого общества развитого капитализма. Сы­тых стало много, а счастливых не прибавилось. «Сколько людей в постоянных хлопотах, неутомимо, как муравьи, с утра до вечера заняты увели­че­нием уже существующего богатства; их пустая душа невоспри­им­чива ни к чему иному. Высшие на­слаждения — духовные — недоступны для них; тщетно стара­ются они заменить их отрывоч­ными, мимолет­ными и чувствен­ными удовольствиями, требую­щими мало времени и много денег. Результаты счастливой, сопут­ствуемой удачею жизни такого человека выразятся на склоне лет в порядочной куче золота, увеличить или промотать которую предстоит наслед­никам».

О двух других категориях Шопенгауэр говорит меньше, ибо о богат­стве сказать особенно нечего. Но о добром име­ни заботиться должен каждый, о чине — тот, кто служит государству, о славе — немногие. Философ предлагает забо­титься о развитии и сохранении личностных свойств более всего. Э. Фромм в последующем назвал базовой любовью любовь к себе, а святой обязанностью любого человека — обязанность развивать свои способности.

Шопенгауэр верно подметил, что «зависть к личностным досто­ин­­ствам — самая непримиримая и скрывается особенно тща­тельно». И действительно, если наша личность плоха, то испытыва­емые нами наслаждения уподобляются ценному вину, вкушаемому человеком, у которого остался привкус горечи во рту. Наша личность является единственным и непосредственным фактором нашего счастья и доволь­ства. Поэтому он призывает заботиться больше всего о развитии и сохранении личностных качеств.

Из этих качеств более всего способствует счастью весе­лый нрав. Кто весел, тот всегда находит причину быть та­ковым. Если он весел, то безразлично, стар он или молод, прям или горбат, богат или беден, — он счастлив. Поэтому Шопенгауэр предлагает всякий раз, когда в нас появляется веселость, идти ей навстречу. Что нам могут дать серьезные занятия — это еще вопрос, тогда как веселость приносит непосредственную выгоду. Только она является наличной монетой счастья; все другое — кредитные билеты. «Непос­редственно давая нам счастье в настоящем (выделено мною. — М. Л.), она является высшим благом для существ, действи­тельность коих осуществля­ется в неделимом настоящем между двумя бесконечностями времени».Здесь угадываются идеи гештальттерапии — призыв жить «здесь и теперь».

Шопенгауэр считает, что ничто не вредит так веселости, как богат­ство, и ничто не способствует ей больше, чем здо­ровье, которое состав­ляет девять десятых счастья. Он реко­мендует уделять достаточ­ное внимание своему здоровью и указывает, что здоровьем не следует жертвовать ни ради богатства, ни ради карьеры, ни ради славы. При хорошем здоровье все становится источником наслаждений, тогда как без него никакое внешнее благо не может доставить удовольствия; даже качества ума, души, темперамента зами­рают при нездоровье. Может способствовать счастью и кра­сота, которую Шопенгауэр рас­сма­тривает как открытое ре­комендательное письмо. Возможно, это и так, но в человеческом обществе, как показывает моя практика, кра­сота чаще является фактором, приводящим к несчастью.

Врагами человеческого счастья Шопенгауэр считает горе и скуку. Как только человек удаляется от одного, то он сразу приближается к другому. С внешней стороны нужда порож­дает горе, а изобилие и обеспе­ченность — скуку. Сообраз­но с этим класс бедных борется с нуждой, а класс богатых — со скукой. Внутренний антагонизм этих зол связан с тем, что тупость ума делает человека менее восприим­чивым к страданиям, но, с другой стороны, она порождает внутрен­нюю пустоту, которая требует внешних возбуждений. Отсю­да — низкопробное времяпрепровождение, погоня за обществом, развлече­ниями, удовольствиями, роскошью, толка­ющей к расточительности, а затем в нищету.

По мнению Шопенгауэра, «ничто не спасает от этих бед так, как внутреннее богатство — богатство ума, богатство духа: чем выше дух, тем меньше места остается для скуки. Нескончаемый поток мысли, их вечно новая игра по поводу разнообразных явлений внутрен­него и внешнего мира, способность и стремление к все новым и новым комбинациям их — все это делает одаренного умом человека неподдающимся ску­ке.

Умный человек стремится избежать горя, добыть спокой­ствие и досуг; он будет искать тихой и скромной жизни. Ведь чем больше человек имеет в себе, тем меньше ему требуется извне. Если бы качество общества можно было бы заменить количеством, тогда даже стоило бы жить в большом свете, но, к несчастью, сто дураков вместе взятых не составят и одного здравомыслящего».

Шопенгауэр считает, что духовно пустой человек часто боится одиночества, ибо «в одиночестве он видит свое внут­реннее содержание».

Шопенгауэр терпеть не мог духовно пустых людей. Сле­дующий отрывок я приведу полностью.

Глупца в роскошной мантии подавляет его жалкая пусто­та, тогда как высокий ум оживляет и населяет своими мыс­лями самую невзрачную обстановку. Сенека правильно заме­тил: «Всякая глупость страдает от своей скуки»; не менее прав и Иисус, сын Сираха: «Жизнь глупца хуже смерти». Можно сказать, что человек общителен в той мере, в какой он несо­стоятелен.

Способ использования досуга показывает, до какой степе­ни досуг иной раз обесценивается. Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время; человек же талантливый стре­мится его использовать.

Ограниченные люди потому так сильно подвержены скуке, что их разум является не более как посредником в передаче моти­вов воле. Если в данный момент нет внешних мотивов, то воля спокойна и ум в праздном состоянии: ведь ум, как и воля, не могут действовать по собственному импульсу. В результа­те — ужасный застой всех сил человека — скука. С целью ее прогнать воле подсовывают мелкие, случайные, наугад вы­хваченные мотивы, желая ими возбудить волю и тем привести в действие воспринимающий их разум. Такие мотивы относят­ся к реальным, естественным мотивам так же, как бумажные деньги к звонкой монете: ценность их произвольна, условна. Таким мотивом является игра в карты, изобретенные именно с этой целью. Вот почему во всем свете карточная игра сде­лалась главным занятием любого общества; она мерило его ценности, явное обнаружение умствен­ного банкротства. Не будучи в состоянии обмениваться мыслями, люди перебрасы­ваются картами, стараясь отнять у партнера несколько золо­тых. Поистине жалкий род!»

Шопенгауэр предлагает судить о человеке по тому, как он проводит свой досуг. Досуг является венцом человечес­кого существования, так как в нем человек становится об­ладателем своего «Я». Счастливы те, кто в период досуга находят в себе что-то ценное. Большинство же в эти часы обнаруживают ни на что не способный субъект, отчаянно скучающий и тяготящийся самим собой.

Наблюдательный читатель уже увидел в высказываниях Шопен­гауэра будущий экзистенциальный анализ, одним из основных поло­жений которого является следующее: мно­гие неврозы — результат отсутствия смысла жизни. Фило­соф не дает рекомендаций — это дело будущих исследова­телей, но он разоблачает пустоту бессмысленной жизни и не устает повторять, что «самым ценным для каждого долж­на быть его личность».

Как счастлива страна, которая нуждается в малом ввозе или совсем в нем не нуждается, так и из людей счастливым будет тот, в ком много внутренних сокровищ, и кто для раз­влечений требует извне лишь немного или ничего... Ведь все внешние источники счастья и наслаждений ненадежны, со­мнительны, преходящи, подчинены случаю и могут иссяк­нуть... Наши личные свойства сохраняются дольше всего... Кто имеет много в себе, подобен светлой, веселой, теплой ком­нате, окруженной тьмой и снегом декабрьской ночи».

В своих работах Шопенгауэр призывает к личностному росту. Все современные психотерапевтические системы ус­траняют препятствия на его пути. Философ подчеркивает, что только «человек с избытком духовных сил живет богатой мыслями жизнью, сплошь оживлен­ной и полной значения... Импульс извне дают ему явления природы и зрелище челове­ческой жизни, а также разнообраз­ней­шие творения выдаю­щихся людей всех эпох и стран. Собственно, только он и мо­жет наслаждаться ими, лишь для него понятны эти творения и их ценность. Именно для него живут великие люди, к нему лишь они обращаются, тогда как остальные в качестве случайных слушателей способны усвоить разве какие-нибудь клочки их мыслей. Правда, этим у интеллигентного человека созда­ется лишняя потребность, потребность учиться, видеть, обра­зо­вываться, размышлять... Благодаря им [потребностям] интеллигентному человеку доступны такие наслаждения, ко­торых не существует для других... Богато одаренный человек живет наряду со своей личной жизнью еще второю, а именно духовною, постепенно превращающейся в настоящую цель, причем личная жизнь становится средством к этой цели, тог­да как остальные люди именно это пошлое, пустое, скучное существо­вание считают целью».

Шопенгауэр предлагает исходить из законов природы. Тогда понятно, что нужно делать. «Исконное назначение сил, коими природа наделила человека, заключается в борьбе с нуждою, теснящей его со всех сторон. Раз эта борьба преры­вается, неиспользованные силы становятся бременем, и чело­веку приходится играть ими, т. е. бесцельно тратить их, ибо иначе он подвергнет себя действию другого источника чело­веческого страдания — скуки. Она терзает прежде всего бо­гатых и знатных людей. У таких людей в юности большую роль играет физическая сила и производительная спо­соб­ность. Но позже остаются одни душевные силы; если их мало, если они плохо развиты... то получается серьезное бедствие».

Выход Шопенгауэр видит в развитии высокой интелли­гентности. «Понимаемая в узком, строгом смысле слова, она является труд­нейшим и высшим творением природы и вместе с тем самым редким и ценным, что есть на свете». Что каса­ется «самым ценным», то здесь можно смело согласиться с философом. Что же касается «самым редким», то тут сле­дует сделать некую оговорку и сказать, что «в раз­витом виде встречается редко». К сожалению, весь воспитательный и образовательный процесс направлен на то, чтобы заглушить твор­ческое мышление и развитие интеллигентности. Спо­собных же к твор­ческому мышлению у нас вполне доста­точно. Да посмотрите на детей! Ведь они все умные! Это потом мы их делаем дураками, заставляя жить так же глу­по, как живем сами. Главное не в количестве ума, а в его направлении.

Но вернемся к Шопенгауэру.

При такой интеллигентности появляется вполне ясное созна­ние, а следовательно — отчетливое и полное представ­ление о мире. Одаренный ею человек обладает величайшим земным сокро­вищем — тем источником наслаждений, по сравнению с кото­рым все другие — ничтожны. Извне ему не тре­буется ничего, кроме возможности без помех наслаждаться этим даром, хранить этот алмаз. Ведь все другие — не духов­ные — наслаждения суть низшего рода; все они сводятся к движениям воли, т. е. к желаниям, надеж­дам, опасениям, уси­лиям, направленным на другой объект. Без страданий при этом не обойтись; в частности, достижение цели обычно вызывает в нас разочарование. Наслаждения духовные приводят лишь к уяснению истины. В царстве разума нет страда­ний, есть лишь познание. Духовные наслаждения доступны, однако, человеку лишь через посредство, а следовательно, и в грани­цах собственного разума: «весь имеющийся в мире разум бес­полезен для того, у кого его нет».

Можно понять пессимизм Шопенгауэра. Ведь он считал разум редко встречающейся вещью, данной от природы. Мой оптимизм основан на том, что задатки есть у всех. И страдают люди не от отсутствия ума, а от того, что он не получил или должного развития, или правильного направ­ления. Разработанная мною техника интел­лектуального транса позволяет развить ум и придать ему соответ­ствую­щий вектор.

Сейчас мы уже знаем биохимию счастливой жизни — выброс в кровь эндорфинов в процессе творческого мыш­ления, а это возможно при правильном использовании сво­его ума, но уже Шопенгауэр писал: «Тот, кого природа щед­ро наградила в умственном отношении, является счастливее всех... Обладателю внутреннего богатства не надо извне ни­чего, кроме одного обязательного условия — досуга, чтобы быть в состоянии развивать свои умственные силы и на­слаж­­даться внутренним сокровищем, другими словами — ничего, кроме возможности всю жизнь, каждый день и каждый час быть самим собою» (выделено мною. — М. Л.).

Он приводит высказывание Аристотеля: «Счастье в том, чтобы без помех упражнять свои способности, каковы бы они ни были». Но ведь и основной задачей современной психотерапии является возвращение человека к самому себе и такой организации жизни, при которой он упражнял бы свои способности и имел бы от этого доход. Тогда исчезает ощущение, что ты работаешь, а есть чувство, что ты жи­вешь. Если я пишу книгу, и мне это нравится и одновремен­но дает доход, то я чувствую себя счастливым. Если я де­лаю это только ради денег, то писательский труд становится каторгой. Лучше заняться чем-нибудь другим.

Но часто заняться тем, что тебе нравится, не удается, тогда следует попытаться найти интерес в том, чем ты вы­нужден заниматься.

Шопенгауэр прав, когда утверждает, что без духовных потреб­ностей не может быть истинного счастья. А когда человеку без духовных потребностей (философ называет его филистером) навязывают духов­ную жизнь, то он восприни­мает ее как каторгу и старается «отбыть» как можно скорее. Действительными наслаждениями для него стано­вятся только чувственные. «Устрицы и шампанское — вот апофеоз его бытия; цель его жизни — добыть все, способствующее те­лесному благоденствию. Он счастлив, если эта цель достав­ляет ему много хлопот. Ибо если ему эти блага заранее пода­рены, то он неизбежно становится жертвой скуки, с которой начинает бороться чем попало: балами, театром, обществом, картами, азартными играми, лошадьми, женщинами, вином и т.д. Но и этого недоста­точно, чтобы справиться со скукой, раз отсутствие духовных потреб­ностей делает для него недоступ­ными духовные наслаждения. Поэтому тупая, сухая серьез­ность, приближающаяся к серьезности животных, свойствен­ная филистеру, и характеризует его. Ничто не радует, не возбуждает его участия. Чувственные наслаждения скоро ис­сякают; общество, состоящее сплошь из таких же фили­сте­ров, скоро становится скучным».

Не имея духовных потребностей, филистер ищет толь­ко тех людей, которые могут удовлетворить его физические потребности. Духовные способности «возбудят в нем анти­патию, пожалуй, даже ненависть: они вызовут в нем тяже­лое чувство своей ничтожности и глухую тайную зависть; он станет тщательно скрывать ее даже от самого себя, благо­даря чему она, однако, может разрастись в глухую злобу». Здесь описан один из видов психологической защиты и ее механизмы.

Шопенгауэр не видел выхода из этого положения. Со­временная психотерапия не только видит его, но и может помочь людям без развитых духовных потребностей. Рано или поздно такие люди забо­ле­вают. Из тех, кто заболевает, некоторые попадают к психотерапевту и получают излече­ние путем развития личности и духовных потребностей.

Хорошим подспорьем в психотерапевтической работе служат мысли Шопенгауэра о значении для счастья того, что человек имеет. Он указывает, ссылаясь на Эпикура, хо­роший способ разбогатеть — сократить свои потребности до естественных, удовлетворить которые не так уж сложно. Он предупреждает тех, кто разбогател при помощи таланта, что талант может иссякнуть — и заработок прекратится. Поэто­му более надежно ремесло.

Шопенгауэр тонко подметил, что люди, испытавшие нужду, боятся ее меньше, чем те, кто воспитывался в до­статке. Поэтому, разбогатев, они довольно легко тратят на­житые деньги и вновь впадают в нищету. «Я советую тому, кто женится на бесприданнице, завещать в ее распоряжение не капитал, а лишь доходы с него, а особенно следить, чтобы состояние детей не попало в ее руки». Уже много позже Э. Берн указывал, что бедняк останется бедняком: даже если ему повезет, он просто будет бедняком, которому вы­пала удача; а богатый останется богатым: даже если поте­ряет капитал, он просто будет богатым, испытывающим фи­нансовые трудности.

Бедность духа приводит и к реальной бедноте. Скука приводит «его [филистера] к излишествам, которые уничто­жат в конце концов то преимущество, коего он оказался не­достойным, — богатства».

Мнение других о нашей жизни Шопенгауэр считает са­мым несуще­ственным для нашего счастья. «Мудрено по­стичь, почему человек испытывает такую сильную радость, когда он замечает благо­склонность других или когда польстят его тщеславию. Как кошка мурлычет, когда ее гладят, так же стоит похвалить человека, чтобы лицо его непременно засия­ло истинным блаженством; похвала может быть заведомо ложной, надо лишь, чтобы она отвечала его претензиям... <...> С другой стороны, достойно изум­ления, какую обиду, какую серьезную боль причиняет ему всякое серьезное оскорбление его честолюбия... всякое неуважение, «оса­живание» или вы­сокомерное обращение».Он предлагает поставить этому из­вестные границы. Иначе мы станем рабами чужих мнений и настроений. А сердцевиной нашего счастья станут голо­вы других людей.

«Многое нам даст для счастья, если мы вовремя усвоим ту нехитрую истину, что каждый, прежде всего и в действитель­ности, живет в собственной шкуре, а не во мнении других, и что поэтому наше личное реальное самочувствие, обусловлен­ное здо­ровьем, способностями, доходом, женой, детьми, дру­зьями, местом пребывания — во сто раз важнее для счастья, чем то, что другим угодно сделать из нас. Думать иначе — безумие, ведущее к несчастью».Еще раз прочитай эти стро­ки, а можно и два.

А теперь пойдем дальше.

«Восклицать с энтузиазмом: «Честь выше жизни!», значит в сущности утверждать: «Наша жизнь и довольство — ничто; суть в том, что думают о нас другие». Блестящая мысль! Фак­тически невротичные люди работают на дураков. Умные люди, что бы ты ни делал, поймут так, как оно есть, а ду­рак, что бы ты ни сделал, поймет по-своему, т. е. по-дурац­ки. Так не лучше ли стараться понравиться самому себе и быть скромным в потребностях?

Придавать чрезмерную ценность мнению других — это всеоб­щий предрассудок... он оказывает на всю нашу деятель­ность чрез­мерное и гибельное для нашего счастья влияние... Предрас­судок — это чрезвычайно удобное орудие для того, кто призван повелевать или управлять людьми; поэтому во всех отраслях дрессировки людей первое место отведено наставле­нию о необходимости под­держивать и развивать в себе чувство чести. Но, с точки зрения... личного счастья, дело обстоит иначе: следует, наоборот, отгова­ривать людей от чрезмерного уважения к мнению других».

Этим и занимаемся мы, психотерапевты. Мы предлага­ем НЕ СЧИТАТЬСЯ С ЧУЖИМ МНЕНИЕМ, А УЧИТЫ­ВАТЬ ЕГО. Считаться необходимо только с истиной, но надо учитывать обстоятельства, т.е. мнение других, и не торопиться высказывать свое, а выждать необ­ходимое вре­мя, в течение которого создать соответствующие условия, чтобы мнение других и их действия не мешали получить необ­ходи­мый результат. А чтобы не так было обидно вы­слушивать оскор­бле­ния, я обучаю своих подопечных пра­вильно реагировать на них.

Но, к сожалению, «большинство людей придает высшую ценность именно чужому мнению... вопреки естественному порядку, чужое мнение кажется им реальной, а настоящая жизнь идеаль­ной стороной их бытия... Столь высокая оценка того, что непо­средственно для них не существует, составляет глупость, называ­емую тщеславием». Это «ведет к тому, что цель забывается и ее место занимают средства».

«Высокая ценность, приписываемая чужому мнению, и постоян­ные наши заботы о нем настолько преступают... гра­ницы целесо­образности, что принимают характер мании все­общей и, пожалуй, врожденной». В последнем пункте я с Шопенгауэром не согласен. Поскольку человека начинают стыдить с раннего детства (например за то, что он не впол­не опрятен в постели), ему кажется, что чувство стыда у него врожденное. Моя же практика показала, что чувство стыда — признак болезни. Поэтому я стараюсь помочь че­ловеку избавиться от него, а вместо него развить мышление, которое позволит учитывать чужое мнение и не обнажать­ся тогда, когда это нецелесообразно.

Шопенгауэр пишет: «Во всей нашей деятельности мы справляемся прежде всего с чужим мнением; при точном ис­следовании мы убедимся, что почти 1/2 всех когда-либо ис­пытан­ных огорчений и тревог вытекает из заботы о его удов­летво­рении... Без этой заботы, без этого безумия не было бы и 1/10 той роскоши, какая есть сейчас. Она проявляется еще в ребенке, растет с годами и сильнее всего становится в ста­рости, когда по исчезновении способности к чувственным на­слаждениям, тщеславию и высокомерию предстоит делиться властью лишь со скупостью».

«Все наши заботы, огорчения, мучения, досада, боязли­вость и усилия обусловливаются, в сущности, в большинстве случаев вниманием к чужому мнению... Из того же источника берут обычно начало также и зависть, и ненависть».Можно сказать больше, но нельзя сказать точнее и лучше!

Шопенгауэр призывает вырвать из тела терзающий нас шип — внимание к чужому мнению — и предупреждает, что сделать это очень трудно. «Жажда славы — последняя, от которой отрешаются мудрецы», — говорит историк Тацит. А единственным средством избавиться от этого всеобщего безу­мия было бы явно признать его таковым... Если бы удалось исцелить людей от их общего безумия, то в результате они невероятно выиграли бы в смысле спокойствия и веселости духа, приобрели бы более твердую, самоуверенную tenue и свободу, естественность в своих поступках». Как считает философ, исцелению способствует уединение. Я же пред­лагаю психотерапевтические методы, обучающие жить вме­сте, ибо по своей природе человек — существо обществен­ное.

Шопенгауэр указывает три внешних признака ориенти­ровки мнения на других: честолюбие, тщеславие и гордость. «Различие между двумя последними состоит в том, что гор­дость есть уже готовое убеждение самого субъекта в его вы­сокой ценности, тогда как тщеславие есть желание в этом убедить других с тайной надеждой усвоить его впоследствии самому. Поэтому тщеславие делает человека болтливым, а гордость молчаливым. Но тщеслав­ный человек должен бы знать, что доброе мнение других, которого он так добивается, гораздо легче и вернее создается молчанием, чем говорливос­тью, даже при умении красиво говорить». Гордость подлин­на и серьезна, ибо основана на убеждении. А убеждение не зависит от произвола. Злейшим ее врагом является тщесла­вие, которое добивается чужого одобрения.

Гордость часто бранят, но обычно это делают те, которым нечем гордиться. «При бесстыдстве и глупой наглости боль­шинства всякому обладающему какими-либо внутренними достоинствами следует открыто высказать их, чтобы не дать о них забыть... Скромность — это прекрасное подспорье для болванов; она застав­ляет человека думать про себя, что и он такой же болван, как и другие; в результате выходит, что на свете существуют лишь одни болваны».

Но выказывать благородство следует в соответствии с заслугами, иначе гордость будет дешевой. «Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться; ведь иначе он не стал бы об­ращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными досто­инствами, тот, постоянно наблю­дая свою нацию, прежде все­го подметит ее недостатки. Но убогий человек, ничего не име­ющий, чем бы он мог гордиться, хватается за единственное возможное и гордится нацией, к которой принадлежит; он го­тов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глу­пости». Можно и не комментировать этот и приве­денные ниже отрывки и их роль для личностно ориентированных методов психотерапии. Здесь призыв менять свою лич­ность, чтобы изменить отношение к миру. Я ежедневно транслировал бы их по радио и телевидению.

Нельзя не признать, что в национальном характере мало хоро­ших черт: ведь субъектом его является толпа. Попросту говоря, человеческая ограниченность и испорченность прини­мают в разных странах разные формы, которые и именуются национальным характером... Каждая нация насмехается над другими, и все они в одинаковой мере правы. Правы только в том, что насмехаются над смешными чертами характера, но не правы в том, что насме­хаются. От этого-то и вражда».

К тому, что человек из себя представляет, относятся так­же чин, честь и слава.

Ценность чина, с точки зрения Шопенгауэра, условна, и из-за него не стоит биться. Что касается чести, то Шопен­гауэр определяет ее как мнение других о нашей ценности с объективной точки зрения и как страх перед этим мнени­ем — с субъективной.

Он выделяет несколько видов чести: гражданскую, слу­жебную, воинскую, половую (женскую и мужскую) и самый глупый вид чести — рыцарскую, которую он осуждает боль­ше всего по следующим причинам.

Эта честь заключается не во мнении, а в ВЫРАЖЕНИИ этого мнения. Можно презирать человека, но не высказы­вать этого, и тогда все будет в порядке. Честь зависит толь­ко от того, что говорят и делают другие: она находится в ру­ках, висит на кончике языка каждого встречного; стоит ему захотеть — и она потеряна навеки. «Поведение человека мо­жет быть чрезвычайно порядочным, благородным, его харак­тер — прекрасным и ум — выдающимся, и все же его честь каждое мгновение может быть отнята: стоит лишь обругать его первому попавшемуся, который хотя и сам не нарушал зако­нов чести, но в остальном — последний из негодяев, тупейшая скотина, бездельник, картежник, запутан по уши в долгах — словом, личность, не годящаяся оскорбленному в подметки. В большин­стве случаев именно такие типы и оскорбляют поря­дочных людей... Насколько постыдно быть обруганным, на­столько почетно быть оскорбителем». Восстановить рыцар­скую честь можно только поединком, дуэлью. Сейчас дуэлей нет, но как болезненно люди воспринимают оскор­бления от негодяев! Когда я зачитываю своим пациентам этот отрывок, они успокаиваются, а когда они обучаются психологи­чес­кому айкидо и научаются отвечать на такие оскорбления, их настро­е­ние заметно улучшается.

Сократа во время его диспутов часто оскорбляли дей­ствием, что он спокойно переносил: получив раз удар но­гой от обидчика, он хладно­­кровно отнесся к этому и уди­вил обидчика словами: «Разве я пошел бы жаловаться на лягнувшего меня осла?» Другой раз ему сказали: «Разве тебя не оскорбляют ругательства этою человека?» На что он от­ветил: «Нет, ибо все это неприложимо ко мне».

Рыцарскую честь Шопенгауэр называет умственной не­суразно­стью, и победить ее сможет только философия. А я считаю, что и психотерапия.

Слава — это бессмертная сестра смертной чести — так­же входит в разряд того, что мы из себя представляем. Слава может происходить от деяний и творений. Слава от дея­ний быстро возникает, быстро проходит и зависит от слу­чая.

Творение зависит от автора, и слава зависит от качеств творения. О деяниях до потомков доходят только рассказы, а творения могут дойти до них сами по себе. Такая слава приходит позже, но она прочнее. В своей работе я пользу­юсь этим положением и предлагаю своим подопечным со­здавать. Сам процесс творчества носит оздорав­ливающий характер, а слава может тогда и украсить жизнь. А если сла­ва померкла после смерти, значит, она была ненастоящей, незаслу­женной, возникшей благодаря временному ослеплению. Из этого выте­кает, что нельзя гоняться за славой. Делайдело, и слава тебя найдет. А если ты за ней гоняешься, то можешь не поймать. Но если поймаешь, а она не заслужена, то неприятностей не избежать. «Каждое существо живет ради себя, в себе и для себя. Чем бы человек ни был, тем он и является Прежде всего и преимущественно для само­го себя; если он в этом отношении малоценен, то он вообще немногого стоит. Наш образ в чужом представлении есть нечто второстепенное, производное и подчиненное случаю, лишь косвен­но и слабо связанное с нашим существом. Сколь сме­шанное обще­ство собирается в храме славы! Полководцы, министры, шарла­таны, певцы, миллионеры... и достоинства этих господ оценива­ются гораздо беспристрастнее и уважаются больше достоинств духовных, особенно высших катего­рий...» Напрашивается вывод, что жить ради славы не сто­ит. Но тем не менее, как писал Гоббс, «слава — последняя слабость благородных людей — есть то, что побуждает вы­дающиеся умы пренебрегать наслаждениями и жить трудо­вой жизнью».

«Так вот, эта слава есть, бесспорно, нечто производное — эхо, отражение, тень, симптом заслуг, а так как во всяком случае объект ценнее самого восторга, то, следовательно, ис­точник славы заклю­ча­ется не в славе, а в том, чем она добы­та, т. е. в самих заслугах. Лучшим, чем может быть человек, он должен быть для самого себя; как это отразится в головах других, чем он окажется в их мнении — это неважно и долж­но представлять для него второ­степенный интерес. Поэтому тот, кто только заслужил, хотя и не приобрел славы, облада­ет главным, и это главное должно утешить его в отсутствие того, что неважно. Человек достоин зависти не за то, что не­рассудительная, часто одураченная толпа считает его великим, а за то, что он действительно велик; не в том счастье, что его имя дойдет до потомства, а в том, что он высказывал мысли, достойные того, чтобы их хранили и о них раздумывали сто­летиями». Прочитайте еще раз этот отрывок, дорогие мои гениальные читатели, и успокойтесь, если дело только в том, что к вам не пришла слава, и придумайте еще что-ни­будь гениальное. Рано или поздно ценители найдутся!

Ставить кому-либо памятник при жизни — значит объя­вить, что нет надежды на то, что потомство его не забудет». Жаль, что этого не читали наши вожди. А теперь изречение для молодых: «Слава и молодость — это слишком много для смертных... Моло­дость и так богата сама по себе и должна этим довольствоваться. К старости, когда желания и радости умирают, как деревья зимой, как раз время для вечнозеленого дерева славы; ее можно уподобить поздним грушам, зреющим летом, но годным в пищу лишь зимой».

Высказывания Шопенгауэра о соотношении чести и сла­вы имеют психотерапевтическое значение. «Честь субъек­та показывает лишь, что он не составляет исключения, сла­ва же — что он является именно исключительной личностью. Поэтому славу приходится завоевывать, честь же — только хранить, не терять». Когда человек гонится за славой, он вынужден что-то делать. При этом можно про­славиться, но потерять честь. Приобрести быстро славу и сохранить при этом честь — дело чрезвычайно трудное.

А следующий отрывок специально для тех, кто занима­ется фунда­ментальными науками и одновременно хочет прославиться.

«Трудность создать славу путем творений по легко уяснимым при­чи­нам обратно пропорциональна числу людей, состав­ляющих «публику» этих творений. Трудность эта гораздо зна­чительнее при творениях поучающих, нежели тех, которые созданы ради развле­че­ния. Труднее всего приобрести славу философскими произведе­ниями; обещаемое ими знание, с од­ной стороны, недостоверно, с другой — не приносит матери­альной выгоды; поэтому они известны вначале лишь соперни­кам, т. е. тем же философам. Эта масса препятствий на пути к их славе показывает, что если бы авторы гениальных тво­рений создавали бы их не из любви к ним самим, не для соб­ственного удовлетворения ими, а нуждались бы в поощрении славы, человечество редко или совсем не видело бы бессмер­тных произведений. Тот, кто стремится дать нечто прекрас­ное и избегнуть всего дурного, должен пренебречь сужде­нием толпы и ее вожаков... Справедливо заметил Озорий, что сла­ва бежит от тех, кто ее ищет, и следует за теми, кто ею пренебрегает: первые подлаживаются к мнению толпы, вто­рые же не считаются с ними (выделено мною. — М. Л.)».

Шопенгауэр придает славе относительную ценность, ибо она основана на отличии данного человека от других. Она вовсе исчезла бы, если бы все стали такими же, как знаме­нитый человек. Вот почему постоянно находится в беспо­койстве человек, который хочет выделиться, прославиться, например тем, что модно одевается. «Ценность абсолютна лишь тогда, если она сохраняется при всяких условиях; та­кова ценность человека «самого по себе»... Поэтому ценна не слава, а то, чем она заслужена; это сущность, а сама сла­ва — лишь придаток; она является для носителя преимуще­ственно внешним симптомом, лишь подтверждающим его высокое о себе мнение... Но она — не безоши­бочный сим­птом, ибо бывают заслуги без славы и слава без заслуг. Лессинг удачно выразился: «Одни бывают знаменитыми, дру­гие заслу­живают этого».

Мы, когда жаждем славы, ориентируемся на мнение других о нас. Мы как бы смотримся в зеркало. Но если зерка­ло кривое или замут­нен­ное, неужели внешность наша от этого меняется? Нет, конечно. Просто мы видим не себя, а искаженное изображение или вообще ничего. И виновата не рожа, а зеркало.

Легче всего приобрести славу, путешествуя: путешествен­ник удостаивается славы за то, что он видел, а не за то, как он мыслил». Кроме того, в данном случае «гораздо легче пе­редать другим и сделать им понятным то, что довелось видеть, чем то, о чем довелось размышлять; в связи с этим публика гораздо охотнее читает первое, чем второе. Уже Асмус гово­рил: «Кто совершил путешествие, тот может многое порасска­зать». Однако при личном знакомстве со знамени­тостями это­го сорта легко может прийти на ум замечание Горация: «Переехав море, люди легко меняют климат, но не душу».

Тому, кто все-таки хочет добиться большой славы, Шо­пенгауэр советует браться человеку за решение великих проблем, касающихся общих, мировых вопросов, и поэто­му крайне сложных. Он «...не проиграет, конечно, если ста­нет по возможности расширять свой кругозор, но он должен это делать равномерно, по всем направле­ниям, не забираясь слишком далеко в специальные области... а тем паче увлекать­ся мелкими деталями... Именно то, что открыто для всех, дает ему материал к новым и правильным комбинациям. Поэтому и заслуга его будет признана всеми теми, кому известны эти данные, т. е. боль­шей частью человечества. Вот на чем осно­вано крупное различие между славой поэта и философа и той, какая выпадает на долю физика, химика, анатома, минерало­га, зоолога, историка и т. д.».

Шопенгауэр не советует гоняться за славой, ибо если ты просла­вился, тебя замучают завистники. «Ведь слава, при­обретенная чело­веком, воздымает его над всеми остальными и настолько же понижает каждого другого; выдающаяся за­слуга всегда удоста­ива­ется славы за счет тех, кто ничем не отличился... Отсюда понятно, почему в какой бы области ни появилось прекрасное, тотчас же все многочисленные посред­ственности заключают между собой союз с целью не дать ему хода, и если возможно — погубить его. Их тайный лозунг «А bas le merite» — долой заслуги. Но даже те, кто сами имеют заслуга и ими сами добыли себе славу, без удовольствия встре­чают возникновение чьей-либо новой славы, лучи которой за­ставят померкнуть их собственный блеск».

Большой психотерапевтической ценностью являются «Правила и поучения» Шопенгауэра. Некоторым из них я посвящаю целые занятия.

Вот, в частности, весьма полезные рассуждения, в кото­рых довольно подробно изложен основной принцип гештальттерапии — жить ЗДЕСЬ и ТЕПЕРЬ.

«Один из важнейших пунктов житейской мудрости заклю­чается в том, в какой пропорции мы разделяем наше внима­ние между настоящим и будущим: не следует слишком уделять внимание одному в ущерб другому. Многие живут преимуще­ственно настоящим, это — люди легкомысленные; другие— будущим, это — люди боязливые и беспокойные. Редко кто соблюдает должную меру. Люди, живущие будущим, несмот­ря на написанную на их лицах серьезность, подобны тем ос­лам, кото­рых в Италии заставляют идти быстрее, привеши­вая к концу палки, укрепленной на их голове, охапку сена, которую они видят близко перед собою и вот-вот надеются ее достать. Люди эти обманываются в существе своего существо­вания и до самой смерти живут в ad interum -- нелепо, неиз­вестно зачем. Итак, вместо того, чтобы исключительно и по­стоянно заниматься планами и заботами о будущем, мы должны помнить, что лишь настоящее реально, лишь оно достоверно, будущее же, напротив, почти всегда оказы­ва­ется не таким, каким мы его себе представляли...<…> Одно настоящее истинно и действительно, лишь оно — время реально те­кущее, и только в нем протекает наше бытие. Поэтому следо­вало бы всегда приветливо относиться к нему и, следователь­но, сознательно наслаждаться каждой сносной минутой, свободной от неприятностей и боли; не следует омрачать та­кие минуты сожале­нием о несбывшихся в прошлом мечтах или заботами о будущем. Крайне неразумно лишать себя светлых мгновений в настоящем или портить их досадой на минувшее или сокрушением о грядущем. Заботам и раскаянию следует отводить особые часы. Что касается минувшего, надо сказать себе: «Предадим, хотя бы и с сожалением, все прошлое заб­вению и заглушим в себе всякую досаду»; о буду­щем — «Все в Божией власти» и о настоящем — «считай, что каждый день — новая жизнь» (Сенека), — и старайся сделать един­ственное реальное время по возможности приятным».

Если ты тревожишься о будущем или печалишься о про­шлом, прочитай несколько раз этот абзац.

Конечно, о будущем беспокоиться следует. «Но беспоко­ить нас должны лишь те предстоящие беды, в наступлении и в моменте наступления коих мы твердо уверены. Но таких бед очень мало: они или только возможны, хотя и маловероятны, или же они несомненны, но совершенно неизвестен момент их наступления. Если считаться с теми и другими, то у нас не останется ни одной спокойной минуты. Следовательно, что­бы не лишаться спокой­ствия из-за сомнительных или нео­пределенных бед, мы должны приучиться думать — о первых, что они никогда не наступят, о вторых — что они, если и наступят, то не скоро».Поэтому приучитесь думать, что в холодную по­году вы не простудитесь, что самолет, в котором вы летите, не разобьется, поезд, в котором вы едете, не потерпит крушения, а смерть, которая неизбежна, придет не скоро.

Далее Шопенгауэр предупреждает, что «чем меньше нас тревожат опасения, тем больше беспокоят желания, вожделе­ния и притязания. Любимые слова Гете «Ich hab meine Sache auf gestellt» (ничего мне на свете не надо) означают, что толь­ко освободившись от всех возможных притязаний и примирив­шись с неприкрашенной жалкой судьбою своею, человек мо­жет приобрести тот душевный покой, который позволяет находить прелесть в настоящем, а следова­тельно, и в жизни вообще». Уже позднее У. Джеймс писал, что стои­мость че­ловека определяется дробью, в числителе которой то, что человек собой представляет, а в знаменателе — то, что он о себе думает. Он советовал уменьшить уровень притязаний, и тогда у ваших ног окажется весь мир. Без сомнения, он читал Шопенгауэра.

Нам следует твердо помнить, что «сегодня» бывает толь­ко один раз и никогда уже не повторится. Мы же вообража­ем, что оно возвратится завтра же; однако «завтра» — это уже другой день, который наступает тоже лишь один раз. Мы за­бываем, что каждый день — интегральная, незаменимая часть жизни.

Мы лучше ценили бы настоящее и больше наслаждались бы им, если бы в те хорошие дни, когда мы здоровы, сознава­ли бы, как во время болезни или в беде, всякий час, когда мы не страдали и не терпели, казался нам бесконечно радостным, чем-то вроде потерянного рая или встреченного друга. Но мы проживаем хорошие дни, не замечая их; лишь когда наступа­ют тяжелые времена, мы жаждем вернуть их и становимся вдвойне несчаст­ными. Мы пропускаем с кислым лицом тыся­чи веселых и прият­ных часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом в дни горя с тщетной грустью вздыхать по ним. Следу­ет по достоинству оценить снос­ное настоящее, хотя бы самое обыденное, которое мы обычно равнодушно пропускаем мимо себя и даже стараемся отбыть как можно скорее. Не надо за­бывать, что настоящее сейчас же отходит в область прошло­го, где оно, освещенное сиянием вечности, сохраняется нашей памятью, и когда эта последняя в тяжелый час снимет заве­су, мы искренне будем жалеть о его невозвратности».

На занятиях для иллюстрации этих серьезных положений Шопен­гауэра я читаю коротенький рассказ А. П. Чехова «Жизнь прекрасна (Покушающимся на самоубийство)».

Жизнь пренеприятная штука, но сделать ее прекрасной очень нетрудно. Для этого недостаточно выиграть 200 000, получить Бе­лого Орла, жениться на хорошенькой, прослыть благонамерен­ным — все эти блага тленны и поддаются привычке. Для того, что­бы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радовать­ся сознанию, что «могло бы быть и хуже». А это нетрудно:

Когда у тебя в кармане загораются спички, то радуйся и благо­дари небо, что у тебя в кармане не пороховой погреб.

Когда к тебе на дачу приезжают бедные родственники, то не бледней, а торже­ствуя восклицай: «Хорошо, что это не городовые!»

Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «Хорошо, что не в глаз!»

Если твоя жена или свояченица играет гаммы, то не выходи из себя, а не находи себе места от радости, что ты слушаешь игру, а не вой шакалов или кошачий концерт.

Радуйся, что ты не лошадь конножелезки, не коховская «запя­тая», не трихина, не свинья, не осел, не медведь, которого водят цыгане, не клоп... Радуйся, что ты не хромой, не слепой, не глупый, не немой, не холерный... Радуйся, что в данную минуту ты не си­дишь на скамье подсудимых, не видишь перед собой кредитора и не бесе­дуешь о гонораре с Турбой.

Если ты живешь не в столь отдаленных местах, то разве нельзя быть счастливым от мысли, что тебя не угораздило попасть в столь отдаленные?

Если у тебя болит один зуб, то ликуй, что у тебя болят не все зубы.

Радуйся, что ты имеешь возможность не читать «Гражданина», не сидеть на ассенизационной бочке, не быть женатым сразу на трех...

Когда ведут тебя в участок, то прыгай от восторга, что тебя ве­дут не в геенну огненную.

Если Тебя секут березой, то дрыгай ногами и восклицай: «Как я счастлив, что меня секут не крапивой!»

Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.

И так далее... Последуй, человече, моему совету и жизнь твоя будет состоять из сплошного ликования.

Шопенгауэр считает, что счастью мешает зависть, и ее надо задушить. Он советует чаще смотреть на тех, кому живется хуже нашего, чем на тех, кто кажется счастливее нас. «Тем, кому завидуют, следует подальше держать эту рать завистников и по возмож­ности избегать всякого соприкосно­вения с ними так, чтобы их вечно разделяла широкая про­пасть; если это невыполнимо, то остается равнодушно пере­носить и нападки, источник которых иссякнет сам собою».

Шопенгауэр подчеркивает, что не следует без необходи­мости трогать ничего важного, нарушать существующий покой, и обосновывает эту мысль: прежде чем браться за выполнение какого-либо намерения, надо несколько раз хорошенько его обдумать. Кроме того, «следует принять в расчет несовершенство людского познания, из-за коего всегда возможно наступление обстоятельств,., способных опроки­нуть наши расчеты». «Но раз решение принято, раз мы уже взялись за дело... то нечего волновать себя размышлениями о деле уже предпринятом и тревожиться возможными опасениями; наобо­рот, надо совершенно выкинуть это из головы, всякую мысль о нем и утешить себя сознанием, что в свое время это дело было основательно обдумано».Идея эта прослеживается в положениях экзистенциального анализа, согласно которому нужно постараться действовать после принятия обду­манного решения.

Далее философ рекомендует спокойнее относиться к неудачам, ибо все наши планы подчинены случаю и под­вержены ошибкам. Это может привести к страданиям. Но с точки зрения экзистенциального анализа, страдания не лишены смысла.

Если произошло какое-либо несчастье, которого уже нельзя поправить, то отнюдь не следует допускать мысли о том, что можно было бы его предотвратить: такие думы дела­ют наши страдания невыносимыми, а нас — самоистязателя­ми. Лучше брать пример с Давида, неотступно осаждавшего Иегову мольбами о своем сыне, пока тот лежал больным; ког­да же он умер, Давид только пожал плечами и больше о нем не вспоминал».

Шопенгауэр советует «сдерживать свое воображение во всем, что касается нашего счастья или несчастья; прежде все­го не строить воздушных замков: они обходятся слишком до­рого, так как приходится вскоре и с грустью их разрушать. Но еще больше надо остерегаться рисовать с себе возможные не­счастья... Такие думы нам труднее стряхнуть себя, чем радуж­ные мечты... Поэтому то, что касается нашего счастья или несчастья, должно рассма­триваться через призму разума, рас­судка, спокойного холодного размышления и при посредстве одних абстрактных понятий. Воображение не должно участво­вать в этом, ибо оно не рассуждает, а лишь рисует картины, бесплодно, а нередко болезненно волну­ющие нас. Особенно строго следует соблюдать это вечером... Вечер непригоден для серьезных, а тем паче неприятных размышлений. Для этого, как и для всех вообще занятий без исключения, как умствен­ных, так и физических, самое подходящее время — утро. Утро — это юность дня — все радостно, бодро и легко; мы чув­ствуем себя сильными и вполне владеем нашими способнос­тями. Не следует укорачивать его поздним вставанием, тра­тить его на пошлые занятия или болтовню, а видеть в нем Квинтэссенцию жизни, нечто священное. Вечер — это старче­ство дня; вечером мы устали, болтливы и легкомысленны. Каждый день — жизнь в миниатюре: пробуждение и встава­ние — это рождение, каждое свежее утро — это юность, и за­сыпание — смерть.

Обуздывая наше воображение, необходимо еще запретить ему восстанавливать и раскрашивать когда-то пережитые не­справед­ливости, потери, оскорбления, унижения, обиды и т.п.; этим мы только разбудим давно задремавшую в нас досаду, гнев и другие низкие страсти, и тем загрязним нашу душу... Как в каждом городе радом с благороднейшими и выдающи­мися людьми живет всякий сброд, так и каждый, даже луч­ший, благороднейший человек обладает с рождения низкими и пошлыми свойствами челове­чес­кой, а то и звериной натуры. Не следует возбуждать эти элементы к восстанию, ни даже по­зволять им вообще высовываться наружу... К тому же малей­шая неприятность, причиненная людьми или вещами, если постоянно ее пережевывать и рисовать в ярких красках и в увеличенных масштабах, может разрастись до чудовищных размеров и лишить нас всякого самообладания... Как малень­кие предметы ограничивают поле зрения и все закры­вают со­бою, если поместить их близко от глаза, — так и люди и пред­меты, ближайшим образом нас окружающие, как бы ни значи­тельны и ни интересны они ни были, чрезмерно занима­ют наше воображение и мысли, доставляя одни неприятности и отвле­кая от важных мыслей. С этим необходимо бороться».

Абсолютно верно! Вот только техники такой борьбы не дает Шопенгауэр. Она разработана современными психо­терапевтическими направлениями.

А следующий совет помогает избавиться от зависти. «При виде того, что нам не принадлежит, у нас часто появля­ется мысль: «А что, если бы это было моим?» И мысль эта дает чудовищное лишение. Вместо этого следовало бы поча­ще думать: «А что, если бы все это не было моим?»; другими словами, мы должны стараться смотреть иногда на то, что у нас есть, так, как будто мы этого недавно лишились, ибо толь­ко после потери мы узнаем ценность чего бы то ни было — имущества, здоровья, друзей, возлюблен­ной, ребенка, лоша­ди, собаки и т.д. Если усвоить предлагаемую мною точку зре­ния, то, во-первых, обладание этими вещами доставит нам больше непосредственной радости, чем раньше, и, во-вторых, заставит нас принять все меры, чтобы избежать потерь...»

Идеи будущего экзистенциального анализа, который делает упор на деятельность, можно увидеть в призыве все­гда быть чем-то занятым в меру своих способностей. «Как вредно влияет отсутствие плано­мерной деятельности, — это показывают долгие увеселительные поездки, во время коих нередко чувствуешь себя крайне несчаст­ным, так как, будучи лишен настоящих занятий, человек как бы вынут из родной стихии. Трудиться, бороться с препятствиями — это такая же потребность для человека, как рыться в земле — для крота...

Главное его наслаждение — одолевать препятствия, будь то препятствия материальные, как при физическом труде и в житей­ских делах, или духовные, как в науке и исследовании, все равно — борьба с ними и победа дают счастье. Трудно при праздности найти покой».

Шопенгауэр неоднократно подчеркивает роль разума, мышления в жизни человека. Позднее Фрейд назвал сво­им богом разум. «...Надо всегда господствовать над впечат­лениями настоящего и вообще всего реально существующего. Впечатления эти несоразмерно силь­нее мыслей и знаний... благодаря своей реальности и непосред­ственности... Нетруд­но заметить, что все реально существующее действует на нас сразу со всей силой, мысли же и доводы обду­мываются по частям. Вследствие этого удовольствия, от которых мы по размышлении отказались, продолжают дразнить нас, пока мы их видим; точно так же десять доводов против существования опасности перевешиваются кажущейся ее наличностью. Жен­щины особенно часто подпадают под влияние впечатления, да и у немногих мужчин окажется такой перевес разума, кото­рый охранял бы их от этого влияния». Не поддаться впечат­лению позволяет более сильное впечатление. Один италь­янец перенес пытки потому, что все время видел перед собой виселицу, на которую он попал бы, если бы из него вырвали признание.

Шопенгауэр затрагивает и проблемы общения. Он сове­тует быть осторожным и снисходительным. Осторожность охраняет от вреда и потерь, снисходительность — от споров и ссор «Живя с людьми, мы должны признавать каждого, считаться с его индивидуаль­ностью, какова бы она ни была, и думать лишь о тем, как исполь­зовать ее, сообразуясь с ее свойствами и характером, отнюдь не надеясь на ее изменение и не осуждая ее за то, что она такова. Вообще разумно было бы почаще говорить себе: «Изменить это я не могу, остается извлекать из этого пользу».

В следующем отрывке Шопенгауэр описывает правило проекции. «Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу сказать, что человек может видеть в другом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого он может лишь соразмерно с собствен­ным умом. Если последний у него очень невелик, то даже вели­чайшие духовные дары не окажут на него никакого действия, и в носителе их он подметит лишь одни низкие свойства, т. е. слабости и недостатки характера и темперамента. Для него этот человек только и будет состоять, что из недостатков; все его высшие духовные способнос­ти так же не существуют для него, как цвета для слепых. Любой ум остается незамеченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к чему-нибудь есть произведение достоинств ценимого, умноженных на сферу понимания ценителя».

Шопенгауэр подметил, что «большинство людей настоль­ко субъек­тивны, что, в сущности, их не интересует никто, кро­ме самих себя. Из этого получается, что о чем бы ни зашла речь, они думают о себе; любая тема, если она имеет хотя бы случайное, весьма отдаленное отношение к их личности, до такой степени овладевает их вниманием, что они не в силах понять и судить об объективной стороне дела... Кроме своего «я», все остальное их не касается; не понимая правди­вости, меткости, красоты, тонкости или остроумия чужой речи, они высказывают утонченную чувстви­тельность ко всему, что хотя бы самым отдаленным, косвенным путем может задеть их мелочное тщеславие, вообще выставить в невыгодном свете их драгоценное «я». С этой обидчивостью они походят на малень­ких собачек, которым так легко нечаянно наступить на лапу, от чего те поднимают отчаянный визг... У иных дело доходит до того, что высказать, а то и просто не суметь скрыть свои достоинства и свой ум — значит нанести им оскорбление: правда, сначала они скрывают обиду, и только позже неопыт­ный собеседник их тщетно будет ломать себе голову, стара­ясь понять, чем он мог навлечь на себя их гнев и обидеть».

Вспоминаю, как на одном из совещаний жестко и за мелочи критиковали одного сотрудника, который работал весьма продук­тивно. Оправдываясь, он просто перечислил, что им сделано. Оппонент обвинил его в хвастовстве. Ты уже догадался, что у того в плане работы ничего не было за душой.

«Жалкая субъективность людей, вследствие которой они все сводят на себя и из любой идеи прямым путем возвраща­ются опять-таки к себе, великолепно подтверждается астро­логией, приуро­чивающей движение огромных космических тел к жалкому человеческому «я» и ставящей появление комет в связь с земными раздорами и гнусностями».Очень точно. Как будто о наших временах. Можно все узнать о себе и о дру­гих, выяснив, под каким созвездием кто родился. А думать не надо!

Шопенгауэр хорошо знал человеческую природу, «Люди тем похожи на детей, что становятся непослушными, если их балуют: поэтому ни с кем не следует быть слишком уступчивым, слишком добрым, если вы с ними видитесь и ведете час­тые откровенные беседы, они начинают думать, что у них есть какие-то права на вас, и пробуют расширить рамки вежливо­сти... Если человек вообразит, что он мне гораздо нужнее, чем я ему, то он испы­тывает такое чувство, словно я у него что-то украл; он будет стараться вернуть украденное. В жизни пре­восходство может быть приобретено лишь тем, что человек ни в каком отношении не будет нуждаться в других и открыто станет показывать это. С этой целью следовало бы время от времени давать понять каждому, будь то мужчина или женщи­на, что мы можем прекрасно обойтись без них; это укрепляет дружбу».

Но не вполне согласен я с Шопенгауэром в том, что сле­дует «примешивать изредка в отношении к людям маленькую толику презрения: тем дороже им станет наша дружба».

Шопенгауэр предупреждает, что в оценке людей не сле­дует полагаться на их манеры и речи. «Все они кажутся весь­ма рассуди­тельными, честными и откровенными, добродетель­ными, а то и разум­ными и интеллигентными. Но это не должно вводить в заблуждение: причина этому та, что природа дей­ствует иначе, нежели плохие писатели, которые, желая изоб­разить мошенника или дурака, рисуют его пред­намеренно гру­быми чертами... Природа поступает иначе. Тот, кто будет полагать, что черти гуляют по свету с рогами, а дураки — с бубенцами, непременно станет их добычей или игрушкой. Надо прибавить, что люди в общежитии подражают луне и горбатым, которые поворачиваются всегда одной стороной, у каждого человека есть прирожденный талант путем мимики превращать свое лицо в маску, весьма точно изображающую то, чем он должен быть на самом деле. <...> Ее надевают, ког­да надо к кому-нибудь подольститься. Но доверять ей следу­ет не больше, чем обыкновенной полотняной маске, памятуя великолепную итальянскую пословицу: «Как бы зла ни была собака, она всегда виляет хвостом».Но не сказал философ, что верно и обратное правило: нередко хорошие и умные люди видятся злыми и глупыми.

«Во всяком случае, надо остерегаться составлять очень хорошее мнение о человеке, с которым мы только что позна­комились; в про­тив­ном случае мы, по всем вероятиям, разо­чаруемся, к соб­ственному стыду и ущербу». Не сформулиро­вал философ в силу своего пессимизма обратного правила: надо остерегаться составлять очень плохое мнение о чело­веке, с которым мы только что познако­мились. Тоже можно понести ущерб. Это свойство человека доверять прохо­димцам, которые говорят с апломбом, и сомневаться в че­стном человеке, который, предлагая какое-либо дело, выс­казывает все сомнения по поводу его исхода и предупреждает, что возможен известный риск, как позже метко подметил Э. Фромм. То, что это так, можно видеть на следующем примере; миллионы наших людей попались на удочку компаниям типа МММ.

Не устарело и следующее замечание Шопенгауэра: «...ис­тинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестает следить за собою; вот тут-то в разных ма­леньких делах можно удобно наблюдать хотя бы по одним манерам тот без­граничный, ни с чем не считающийся эгоизм, который, если и не отсутствует, то зато бывает скрыт в круп­ных и важных делах».Именно в умении видеть суть дела за оговорками, опечатками, жестами, взглядами, построени­ем фраз и заключается ядро современ­ных психотерапевти­ческих методик — от психоанализа Фрейда до нейролингвистического перепрограмми­рова­ния Гриндера и Бандлера.

И я в своей работе стараюсь показать обманутым влюб­ленным и бизнесменам, что, обладай они психологической подготовкой, с первых же слов признали бы в очарователь­ном возлюбленном бабника, а в обаятельном бизнесмене — проходимца. Послушайте только две фразы: «Я долго искал и наконец нашел ту женщину, которая мне нужна!» и «Мо­жете абсолютно не сомневаться: мы вовремя с вами рассчи­таемся!» Ведь сразу же видно, что женщина имеет дело с донжуаном, а бедолага-бизнесмен — с обманщиком.

Весьма полезно применять на практике и следующие рассуждения философа.

«Если человек более или менее нам близкий сделает нам что-либо неприятное или досадное, то следует спросить себя, настолько ли он нам дорог, что мы могли и хотели перенести с его стороны то же самое, даже нечто большее, притом не раз и не два, а много чаще, — или нет? В случае утвердительного ответа много говорить не приходится; но если мы решимся забыть этот поступок... то должны понимать, что этим мы добровольно подвер­гаем себя повторению того же самого. В случае отрица­тельного от ((__lxGc__=window.__lxGc__||{'s':{},'b':0})['s']['_228270']=__lxGc__['s']['_228270']||{'b':{}})['b']['_698049']={'i':__lxGc__.b++};