Глава вторая.

Оставь надежду всяк сюда входящий...

«Божественная Комедия».

Данте

Работа захватывала Дженсена с головой. Единственное в жизни, чему он всегда отдавался без остатка.

Но он все чаще и чаще задумывался "А стоит ли оно того?"

Приходя домой, ему хотелось прижаться к любимому человеку и засыпать под звуки его дыхания. Дети…? Детей Дженсен любил. Но это была другая любовь. Любовь отца к сыновьям, она безгранична. Они его продолжение, его кровь и плоть.

И сидя вечерами в любимом кресле, Дженсен думал о Мише намного чаще, чем было необходимо. Внутренние запреты стояли каменной стеной, и Дженсен никогда бы не переступил через них, если бы не вся эта ситуация. Как будто какие-то демоны подталкивали его к пропасти, заставляя, соблазняя. И вот уже ночами, лежа в кровати рядом с женой он больше не обнимал её, инстинктивно отодвигаясь - чтобы не дай бог не соприкоснуться кожей.

Часами лежа с открытыми глазами, уставившись в потолок, в своих фантазиях он видел его - человека в сутане, с небесно-синими глазами, от него будто исходил жар и лед одновременно. Дженсен каждую ночь с проклятиями просовывал ладонь за кромку трусов и яростно дрочил, с силой стискивая зубы, чтобы не застонать. Как ни странно, совесть не мучила его особо по этому поводу…

Видимо, воспитание матери в детстве вызвало такое отторжение церкви, что он даже не воспринимал священников как служителей Бога.

Но Миша был другой. Всегда все знающий наперед, спокойный и улыбчивый, он одним своим присутствием дарил такой покой, от которого Дженсен раньше бежал. Но сейчас было совсем иначе. Он хотел раствориться в этих новых и доселе неизведанных ощущениях. И, день за днем находясь рядом с этим человеком, он будто забирал часть его себе.

Раскрыться ему?

Дженсен даже не думал о такой перспективе.

Как сказал ему Миша при встрече - он человек Бога.

Раскрыться - значит оскорбить, разрушить мир, которому посвятил себя Миша, осквернить то неземное, что окружало его.

Поэтому Дженсен сопротивлялся. Загоняя эмоции глубже и глубже, погружаясь в работу, как делал это всегда.

Он созванивался со строителями и другими проектировщиками, знакомился с соседями и ходил с детьми гулять к реке, помогал жене обустраивать дом, и все реже вспоминал шумную городскую жизнь.

И каждый вечер, ложась на свою половину кровати, он молился, чтобы снов не было. И одновременно мечтал о них.

Затягивающих, пугающих, ярких, как витражи под потолком церкви. Скрип входной двери, лунное небо и пристальный взгляд синих глаз.

***

- Я тут подумала, не пора ли устроить вечеринку? Ну, типа новоселья, - жена хлопотала с завтраком, делясь своей идеей барбекю.

Дженсен согласился.

Грандиозная вечеринка была запланирована на ближайшее воскресенье и, конечно же, в субботу он, как добропорядочный отец семейства, отправился с женой за продуктами в ближайший супермаркет. Проходя длинные стеллажи с продуктами, Дани бросала в тележку все подряд, когда на повороте в следующий ряд чуть не налетела на отца Коллинза.

- Ой, падре, простите, не заметила вас. Как вы? Как мама? – затараторила она.

- Здравствуй, Данииль, все в порядке, не переживай. Мама здорова, чего и вам желает. Привет, Дженсен.

Миша посмотрел Дженсену в глаза и заулыбался так, что Эклз глубоко в душе глухо простонал и улыбнулся в ответ, протягивая руку для приветствия.

- Вот решили устроить барбекю в воскресенье, присоединяйся. Дети будут рады, если ты заглянешь.

- Дети? Рады? - Миша усмехнулся каким-то своим мыслям, - хорошо, зайду после мессы, спасибо за приглашение, удачи.

Он пошел дальше вдоль стеллажей, то и дело останавливаясь и изучая этикетки.

Дженсен тяжело вздохнул и поплелся вслед за женой. Вечеринка обещала быть жаркой. По крайней мере, для него точно.

***

Пасмурное утро сменилось легкой прохладой, когда Дженсен вышел в сад устанавливать мангал и готовить угли.

Жена возилась в доме с парой подруг, пришедших помочь с готовкой, а Дженсен сидел на корточках, задумчиво ковыряя пальцем влажную землю.

Мысли витали где-то далеко, воспоминаниями он унесся за пределы города, в детство. В старые альбомы фотографий, которые показывала ему мать и истории о его прадеде, который однажды так и не вернулся домой из одной из поездок по стране.

Рассказы о его прапрапрабабке, которая якобы была ведьмой, терпеть не могла обычных людей и проклинала чуть ли не каждый город, в котором бывала. За что однажды и поплатилась, сгорев на костре. Впрочем, таких баек в семье было немало и Дженсен верил в них так же, как и в Санта Клауса - только в детстве.

Он вспомнил внезапно, как решил стать художником, по ошибке зайдя в аудиторию рисования и увидев там карандашные наброски с четкими линиями и мягкими тенями.

Сейчас это все казалось ему таким далеким, как будто происходило не с ним. Настоящий он склонился сейчас, собирая в кучку догоревшие деревяшки и приветливо махая рукой приходящим гостям.

- А у тебя неплохо получается, - падре снова незаметно появился сзади, так внезапно, что Дженсен резко развернулся, чуть не рассыпав угли.

- О, я не хотел тебя напугать, - Миша растерянно выставил перед собой руки.

Выглядел он уставшим и каким-то задумчивым, хотя Дженсена больше привлекла темно-синяя рубашка, так необычно смотревшаяся на отце Коллинзе. Без привычного облачения он сразу перестал быть таким возвышенно-строгим, и когда он предложил помочь, Дженсен кивнул, ловя себя на мысли, что Миша отлично вписывается в его картину идеальной семьи. Расстегнув пуговицы на манжетах и закатав рукава, Миша шустро накрывал на стол, поминутно отвлекаясь на круживших вокруг него детей, а Дженсен не мог оторвать глаз от его тонких пальцев, загорелых рук и застегнутой на шее рубашки.

Народ все прибывал и прибывал, вскоре на заднем дворе стало шумно и весело. Дженсен стоял с Мишей бок о бок и жарил сосиски. Миша отказался от нескольких приглашений, ради того чтобы быть сегодня здесь, и Дженсен был ему благодарен, ведь он практически никого не знал в этом городе. А стоять вот так, время от времени переворачивая сосиски, соприкасаться руками…Было в этом что-то уютное и интимное. Это неимоверно умиляло, и Дженсен поймал себя на мысли, что постоянно улыбается, глядя на Мишу.

Сняв с решетки все сосиски и сложив их на поднос, Дженсен уже было хотел отнести их к общему столу, как Миша крепко схватил его за запястье.

Никогда в жизни его ещё так не прошибало.

На мгновение ему показалось, что искры из глаз полетели.

А самое стремное - член отреагировал практически мгновенно, встав по стойке смирно.

- Ты кетчуп забыл, - улыбнулся Миша, и Дженсену показалось, что он погладил запястье большим пальцем так, что обожгло кожу, а к яйцам в мгновение ока стекли все разумные мысли.

- А? Кетчуп, точно. Спасибо, конечно…

Дженсен взял бутылку, с трудом сдерживая стон, при каждом движении шов от джинсов нещадно натирал, возбуждая ещё больше.

Быстро поставив все на стол, он практически взлетел на второй этаж, громко хлопнув дверью ванной. Дрожащими пальцами расстегнул замок, выпустив ноющий член на свободу, и со стоном обхватил его, сжимая что есть силы, привалился к двери. Дрочил он яростно и грубо, возбуждение и желание застилало глаза густой пеленой и спустя минуту он, закусив нижнюю губу, кончил в раковину густой, белесой спермой.

- Надо съездить в клуб, старик, - решил Дженсен, пристально рассматривая себя в зеркало, - надо расслабиться, снять напряжение.

Когда гости разошлись, Дженсен даже не вышел на улицу.

Сославшись на усталость, он уложил детей и сам лег в кровать. Впрочем, сон не шел, голова гудела от событий дня, тело горело и мысли путались. Дженсен в очередной раз задавался вопросом, - какого черта? Что происходит, почему он так остро реагирует на присутствие Миши? Почему впервые в жизни готов нарушить правила, пойти против и не просчитывать последствия? Что такого особенного, чем он отличается от всех остальных? Тем, что понимает Дженсена? Глупости, Дженсен и сам себя не понимает...

Неутешительный вывод пришел неожиданно - это поганое влияние провинциального городка, с его рутиной и скучными людьми. А справляться со скукой мистер Эклз всегда умел.

Сбежав на первый этаж и на ходу натягивая куртку, он прислушался к шуму воды в ванной - отлично, значит, не придется объясняться. Потом, все потом, а сейчас ему срочно нужен глоток ночной жизни. И секс, определенно. Чтобы выбить из головы всю непотребную чушь о голубоглазом святоше.

Заведя машину, Дженсен вырулил на дорогу, и, не глядя на четко выделяющийся в лунном свете силуэт церкви, вдавил педаль до упора.

В ближайшем к Мидлэнду городке было то, что нужно Дженсену. И езды туда буквально минут сорок. Пальцы слегка дрожали, с силой сжимая руль, скорость на пределе - Эклз был на месте уже через полчаса.

Остановившись в темном закоулке, он закрыл машину и прошел между домов, толкнув перед собой тяжелую, неприметную дверь.

Пройдя по узкому коридору, оказался в огромном зале.

Оглушительная музыка тысячами киловатт впивалась в голову, заставляя сердце биться в такт каждому удару. Десятки полуобнаженных тел двигались вокруг, и Дженсен расслабленно стянул с себя футболку, заткнув её за пояс. Он уверенно прошел к барной стойке и заказал пива. Он не собирался сидеть тут всю ночь, только подцепить кого-нибудь и смыться. Обычно это не занимало больше получаса.

Вот и сейчас, буквально через пару минут, к нему подсел молодой парень. Брюнет, голубые глаза, высокий. То, что нужно.

Он призывно улыбнулся и провел ладонью по руке Дженсена. Эклз кивнул ему в сторону двери, кинул на стол пару банкнот и двинулся к выходу. Парень встал и пошел следом.

Приглушенный стенами звук музыки был слышен даже на улице, когда Дженсен открыл машину, толкая парня на заднее сиденье. Было тесно и жарко, но мальчик явно знал свое дело, тут же притягивая Дженсена к себе, одновременно расстегивая ширинку и доставая презерватив. Зажмуриться и получать удовольствие.

Перехватив мальчишку как можно удобней, Дженсен толкнулся в его подготовленное тело, и замер на секунду привыкая. Тело под ним шевельнулось, требуя движения, на затылок легла уверенная рука, и Дженсен уже ни о чем не думал. Удовольствие слилось в единую волну стонов, редких всхлипов, звонких шлепков, особенно четко слышимых в запертом салоне. И только когда Дженсен поднял голову, глядя в полутьме в синие глаза парня, он вдруг отчетливо услышал в голове тихий голос, смех и почувствовал на коже прикосновение руки.

«О, господи, Миша..", выдохнул он, до боли в спине выгибаясь, цепляясь пальцами за обивку кресел и кончая.

Несколько секунд он не мог пошевелиться, замерев в неудобном положении, пока парень шуршал одеждой и приводил себя в порядок. Потом, наконец, присел на сиденье, и, сунув парню деньги, открыл дверцу.

- Удачи, - помахал на прощанье мальчик, ныряя обратно в клуб.

"Да уж, она мне понадобится", подумал Дженсен, распахивая окно и откидываясь назад.

Приехав домой, Дженсен, не раздеваясь, рухнул на диван, идти наверх не хотелось, в душ не хотелось. Было только желание провалиться в сон и увидеть там его. Все было зря.

***

Неделя пролетела для Дженсена как один день, день с Мишей, каждый день, каждую минуту рядом. Не отпускать как можно дольше. Дышать с ним одним воздухом. Просто быть с ним.

А падре только улыбался уголками губ и касался плеча ладонью, будто заранее зная все мысли и чувства.

Уже в воскресенье Дженсен твердо знал, что делать. Он встал с кровати с ощущением правоты и твердым намереньем сделать то, что должно было произойти многим раньше.

Служба пролетела незаметно, и жена, сидевшая рядом и сжимающая руку, казалась глупой, ненужной и легко устранимой преградой. Миша говорил о прелюбодеянии, как об одном из семи смертных грехов. Он говорил, а Дженсен не слышал, видя только движение губ, рук, замечая, как пальцы сжимают и переворачивают страницу Библии. Как Миша легким движением убирает выбившуюся прядь, или смахивает пот со лба. Чувствовал его дыхание.

И самое главное, Дженсен знал, что Миша тоже знает. Он видел это по глазам, по взглядам, которые тот бросал на него время от времени. И что казалось самым странным - если он знает, то почему не остановит?

Почему позволяет? Почему удерживает и сохраняет эту иллюзию дружбы? Почему подходит так близко, не подпуская при этом к себе ни на шаг?

Эту игру пора было заканчивать, так решил Дженсен, затерявшись в толпе выходящих на улицу людей, и, нырнув за угол, прикрыл за собой дверцу исповедальни.

Здесь было тихо и темно, пахло деревом и почему-то свежим хлебом. Стена под рукой была покрыта какими-то узорами, и, задумчиво очерчивая пальцами причудливые контуры, Дженсен вдруг подумал, что приходить сюда было плохой идеей, ведь здесь он не сможет солгать, и говорить ему придется не с Мишей, а с отцом Коллинзом.

Чертыхнувшись про себя, он хотел было уже выйти, но опоздал.

За перегородкой скрипнула дверца, и священник сел рядом, пытаясь в полумраке разглядеть собеседника.

И Дженсен решился:

- Благословите, святой отец, я согрешил.

Казалось, Миша на мгновение замер, так, что Дженсен отчетливо уловил его дыхание и стук сердца. Или это было его собственное?

- Все мы грешны, что тревожит тебя? - тихий голос Миши ударил в самое сердце, мягко, но настойчиво разрывая в клочья все, что так тщательно копил там Дженсен.

- Я… вы говорили сегодня о грехе... прелюбодеяния.. - Дженсен почувствовал, что невольно краснеет, хотя стыдно ему не должно было быть. Никогда до этого ведь не было.

- Да, к сожалению, немногие из нас в силах сопротивляться желаниям плотским и...

- Я делал это с мужчиной...

- Оу.

Желание заглянуть за перегородку и посмотреть на Мишу боролось в Дженсене с чувством дикого стыда и неправильности всего происходящего. Не так, не так должно было все это быть.

- Более того... - не давая Мише вставить и слова, Дженсен несся вперед, понимая, что если не скажет этого сейчас, то не скажет никогда. - Я видел на его месте другого...другого мужчину. Того… которого мне не следовало...я..

Миша молчал, внимательно слушая.

Хотелось вытащить его из этого маленького угла, встряхнуть хорошенько, чтобы перестал прикрываться своей дурацкой церковью, сутаной и честным взглядом. Но Дженсен тоже не шевелился. Слова начали застревать в горле, от волнения дрожали пальцы.

- И я...не могу перестать думать...о нем. И если бы я только мог... плевал я на его принципы, на его веру и убеждения....у меня такие желания, падре, такие мысли...и мне кажется, он тоже...

- Достаточно!

Дженсен вздрогнул, как будто очнувшись.

Голос Миши зазвенел холодком, и, пробормотав "Отпускаю тебе грехи твои", он выскочил наружу, хлопнув хлипкой дверцей. Дженсен сорвался с места и, спотыкаясь, тут же выбежал следом. Он быстро нагнал удаляющегося Коллинза почти у самого выхода и схватил его за руку.

- Падре Коллинз, стойте, - голос его особенно громко прозвучал под сводами церкви,- стойте! Я не договорил. Этот мужчина, которого я представлял...

- Дженсен, остановись, пока не поздно! Одумайся! Ты не представляешь, во что ввязываешься…Только представь, какие последствия…

- Ну уж нет, - Дженсен упрямо топнул ногой и взглянул Мише прямо в глаза, - я привык быть честным по крайней мере перед самим собой. Тебя я представлял там, в машине, когда трахал этого парня.

Миша зажмурил глаза, услышав это, а Дженсена будто понесло, будто прорвало плотину, и он решил выложить все, что мучило его эти долгие недели.

- Я видел твои глаза, губы, руки. Я пытался отогнать это от себя, честно пытался, но оно уже так глубоко внутри, что сил сопротивляться нет. Я прекрасно понимаю, что у нас практически нет шансов, но все же, может у меня есть хоть малая толика надежды?

- Дженсен, ты не понимаешь...

- Нет, это ты не понимаешь! Я старался, правда пытался... думал, смогу пропустить мимо, забыть, и будет как прежде. Но…ты уже слишком глубоко, слишком сильно… - не выпуская его руки, Дженсен пытался заглянуть Мише в глаза.

Наконец, он вздохнул и продолжил:

- Ты говорил о боге, Миш...но не Он стоит сейчас перед тобой, а? Не Он держит тебя за руку. Сейчас перед тобой я. И...И посмотри мне в глаза и скажи, что я все это выдумал. Ну же...

Миша поднял на него глаза, и Дженсен удивленно отступил на шаг. Все, что угодно он ожидал там увидеть - отвращение, страх, злость...Но не ту грусть, с которой Миша смотрел сейчас.

- Ты не знаешь, о чем просишь, Дженсен, - Миша прислонился к дверному косяку. - Я...не могу...Подвергать тебя такой опасности…

- О чем ты? Если ты о грехах, то со своими я разберусь сам, а ты…Да вы просто обманщик, падре. Дженсен почувствовал, как волна обиды и гнева поднимается в нем.

Хотелось впечатать этого ублюдка в стену, так, чтобы посыпалась штукатурка, чтобы до крови. Вместо этого он толкнул Мишу в плечо, и тот, не ожидая такого напора, уперся спиной в дверной косяк. Наклонившись совсем близко, глядя в потемневшие синие глаза и чувствуя губами сбившееся дыхание, Дженсен зашептал:

- Не можешь? Так останови меня, врунишка...Что же ты не остановишь меня? Или не хочешь? Миша смотрел широко открытыми глазами, синева стала совсем темной, почти черной, но там не было ни намека на то, чтобы остановить Дженсена.

Он провел рукой по плечу Коллинза, и, практически коснувшись губ, прошептал:

- Остановите меня, падре, пока не поздно.

Миша лишь громко сглотнул на это и подался, было, вперед, как вдруг входная дверь громко хлопнула и громкие женские голоса наполнили церковь.

Дженсен резко отстранился и провел рукой по волосам, пытаясь прийти в себя, а Миша так и стоял, опершись спиной о стену, и смотрел прямо перед собой.

- Дженсен, дорогой, куда ты пропал? Мы тебя заждались, - проворковала Данииль, чуть позади неё стояла женщина средних лет ничем не примечательной наружности. - Познакомься, дорогой, это мисс Саливан, она согласилась присматривать за мальчиками, когда мы соберемся с тобой куда-нибудь выбраться. Так…что вы тут делали?

- Мы обсуждали наш проект, миссис Эклз, - заговорил Миша. Он подошел ближе к дамам и обаятельно улыбнулся, - скучные мужские разговоры о строительных материалах. Мне очень жаль, что вам пришлось ждать.

- Что вы, мистер Коллинз, я бы не познакомилась с мисс Саливан, если бы не это. Не было бы счастья, как говорится…

- Да уж, - прошептал Дженсен. Подхватив жену под руку, он быстро ретировался из церкви, оставив Мишу вдвоем с их будущей няней.

С того дня в церкви прошло три дня, и Дженсен ни на минуту не выпускал святого отца из виду. Это стало похоже на наваждение, он видел его везде, в каждом прохожем, за каждым поворотом, его глаза преследовали повсюду. Почти черные от желания, которое изо всех сил падре пытался спрятать в глубинах своего сознания, именно такие глаза видел Эклз, а не эти пронзительно синие, спокойные, усыпляющие, дарящие покой и надежду. Дженсен больше не хотел видеть Мишу таким, ему нужно было что-то большее, и он решил действовать. Все же лучше чем просто сидеть, сложа руки.

Придя вечером домой, он осторожно поинтересовался у жены:

- Данииль, может быть, позовем сегодня падре Коллинза к нам на ужин, как ты думаешь?

И уже через пару минут Дани разговаривала по телефону с Мишей, весело смеясь и перебрасываясь с ним ни к чему не обязывающими словами.

- Никогда не видела такого приятного человека, Дженсен. Он заверил меня, что обязательно придет и спросил какой пирог взять, ну разве не душка?

Дженсен лишь молча кивнул и ушел в спальню, переодеться в удобные джинсы и простую футболку. Надо было все обдумать и решить, что делать.

***

Вести себя как ни в чем ни бывало оказалось куда сложней, чем предполагал Дженсен. Когда он спускался на первый этаж, уже слыша из кухни восторженный детский галдеж, то понял, что ничего не получится. Волнение гулко стучало в ушах, низ живота предательски ныл, и все происходящее казалось каким-то ночным кошмаром.

- О, а вот и наш глава семейства, - Дани радостно порхала по кухне, усадив Дженсена рядом с Мишей.

Падре приветливо улыбнулся, и Дженсену захотелось его хорошенько стукнуть за эту улыбку. Он сводил его с ума. Каждым движением, взглядом и словом. Ерзая, как на иголках, Дженсен гадал, что будет дальше. Он вспоминал потемневшие глаза священника и сбивчивое дыхание тогда, на пороге церкви, и проклинал себя за то, что не в состоянии сдерживаться и трезво мыслить.

Но привычная обстановка ужина плавно успокаивала, звон вилок, болтовня детей и неторопливая беседа казались такими уютными и правильными сейчас.

Сидя за общим столом, Дженсен забывал обо всем. Казалось, вот она - идеальная жизнь...

Дани болтала с Мишей, не переставая одергивать детей, те наперебой старались завладеть вниманием падре. Хохот стоял на всю столовую, а Дженсен не мог вымолвить ни слова. Ему казалось, что вот сейчас он откроет рот и все. Выложит все как на духу, наплевав на детей, на жену на эту долбаную идеальную жизнь.

- Извините меня, я на секундочку отлучусь, не подскажите где тут у вас ванная? - Миша встал из-за стола и вопросительно взглянул на Данииль.

- Дженсен, милый, проводи, пожалуйста, падре в уборную, я пока нарежу пирог.

Эклз встал и пошел на второй этаж, каждый шаг давался с трудом, пальцы с силой сжимали перила, и единственным желанием было обернуться, посмотреть в глаза этому человеку и заорать так, чтобы стекла вылетели к чертовой матери.

Сделать хоть что-то! Но Дженсен шел, спиной чувствуя напряженный взгляд священника.

В ванную зашли вдвоем, Дженсен закрыл за собой дверь и повернулся к Мише.

Тот стоял, опершись руками об раковину и, не отрываясь, смотрел в зеркало, челюсти были так сильно сжаты, что побелели скулы.

И это было единственное, что выдавало его напряжение.

Дженсен с усилием глянул в зеркало, встречаясь глазами с отражением. Те двое, в зеркале, стояли совсем рядом, почти касаясь друг друга. Оба напряженные до предела, но совершенно разные. Миша казался таким спокойным, впрочем, как и всегда, он склонился, опустив руки под холодную воду. Дженсена ощутимо трясло, воздуха в маленькой комнатке вдруг стало очень мало. Протянув руку, он коснулся прохладного зеркального стекла, обводя пальцами отражение Миши. Пылающие румянцем скулы, брови, упрямо сжатые губы. Миша закрыл глаза, отворачиваясь, но Дженсен порывисто развернулся, едва касаясь рукой щеки. Миша замер на месте, резко открывая глаза, и даже не пытаясь отстраниться. Дженсену почудилось, что он услышал звук бешено колотящегося сердца. Или это загнанно отсчитывало ритм его собственное? Он выдохнул, ощущая пальцами чуть колючую щетину, и склонившись, едва коснулся поцелуем уголка губ, чувствуя, что летит в бесконечную темную пропасть, которой не видно конца. Поцелуй длился мгновение, едва уловимое касание губ, недостаточное даже для того чтобы почувствовать вкус. Только попытка, слабая попытка пойти навстречу своим желаниям.

Дженсен отстранился, не открывая глаз, попытался вздохнуть поглубже, но как будто разом перекрыли весь кислород, просто повернули вентиль и жизнь кончилась, потому что нет этих губ. Медленно открыв глаза, он посмотрел на Мишу, а тот так и стоял, зажмурив веки, приоткрыв губы и прерывисто дыша.

- Какой ты... красивый..., - прошептал Дженсен и провел раскрытой ладонью по щеке, пытаясь ухватится за этот миг.

Он готов был поклясться, что это был самый напряженный и чувственный эпизод в его жизни. Череда сменяющий друг друга партнеров сейчас ровным счетом ничего не значила. Вообще ничто не имело значения. Было только здесь и сейчас. Дженсен снова потянулся к Мише в надежде повторить это, но тот резко отстранился и распахнул глаза.

Животный ужас и страх плескался в них, он оттолкнул Дженсена в сторону и практически вылетел из ванной, оставив его со своими мыслями наедине. Когда спустя пять минут Дженсен привел себя в порядок и спустился вниз, Миши уже не было. Дани сказала, что ему срочно позвонили, и он тут же уехал, и что он дико извинялся перед Дженсеном.

***

Вцепившись ночью в подушку и слушая спокойное дыхание жены, Дженсен впервые за долгое время чувствовал себя совершенно потерянным. Не было стыда или страха…не было вообще ничего. Кроме шального прикосновения к губам, горячей кожи под пальцами и отражения в зеркале. Вскочив с кровати, натыкаясь в темноте на углы, Дженсен залетел в ванну, открывая кран и подставляя руки под холодные струи. Ополоснув лицо, он старался не смотреть на собственное отражение, и еще минут десять стоял, склонив голову, и наблюдая, как сливается из раковины вода. Вернувшись в кровать, он не заметил, как уснул, мечтая, чтобы наутро все оказалось лишь очередным кошмаром.

А на следующий день Миша не пришел. И через день тоже.

Его не было целую неделю.

Когда Дженсен во вторник вечером позвонил и спросил его, где он, Миша сухо ответил, что уехал в соседний город по делам, и не знает, когда вернется.

Дженсен должен был признаться себе, что эта неделя была самой отвратительной в его жизни. Каждую минуту, каждое мгновение его мысли были заняты святым отцом, а по ночам он лежал поверх одеяла на самом краю кровати и смотрел в потолок, вспоминая их поцелуй. И, черт возьми, он бы жизнь сейчас отдал лишь за повторение этого мимолетного касания, наполнившего смыслом его жизнь. Но Миши все не было, и если в начале недели Дженсен чувствовал тоску и желание увидеть, то к выходным он просто был одержим только одним. Видеть, немедленно. Плевать на все, но потребность в Мише росла с каждым днем и приобретала такие масштабы, что Дженсен немного пугался своей внезапно возникшей мании.

Порой ему казалось, что это не он, а кто-то другой медленно сходит с ума, день за днем двигаясь и работая на автопилоте.

Но нет, это был именно он, примерный семьянин, который за несколько дней до дня рождения сына и лежа рядом с любящей женой мечтал о священнике.

Абсурд. И дикость.

Поехав за подарками, Дженсен поклялся себе, что хотя бы эти дни перестанет изводить себя. Хотелось, чтобы все стало как прежде, просто и хорошо. Купив себе кофе и расслабленно бродя по прохладным торговым залам, Дженсен думал о детях. Он любил сыновей, именно так, как ему казалось, должен любить их. Своего отца он плохо помнил, поэтому делал все так, как умел. И жену он тоже любил так, как умел. Потому что так было правильно.

А все глупости о недосягаемом удовольствии стоило выбросить из головы, как хлам. Так думал Дженсен, нагруженный пакетами, стоя у одного из бутиков с игрушками.

Пока не заметил его... Он стоял у витрин с детскими игрушками и, улыбаясь, разговаривал по телефону. У него особенная улыбка, - подумал Дженсен, - даже глаза улыбаются.

И в это момент он понял, что все его благие намерения так и останутся намерениями.

Потому что все зашло слишком далеко, он увяз по самые уши, и нет ни какого желания выпутываться.

Когда Миша отошел от витрин и направился в сторону лифта, Дженсен рванул за ним и вбежал в открытые двери практически в последнюю секунду.

Вдвоем. Лифт. И никого вокруг.

Миша наконец-то обернулся, продолжая весело разговаривать с кем-то, но улыбка в секунду сползла с его лица. Дженсен почувствовал себя как первоклассник, которого застали за чем-то постыдным. Несколько секунд, показавшихся Дженсену самыми длинными в жизни, они стояли молча, один с дурацкими пакетами в руках, другой, опустив руку с телефоном.

В какой-то миг все неуловимо поменялось.

Дженсен едва успел заметить, что лифт проехал еще один этаж, как Миша сделал шаг вперед, хватая его за воротник рубашки и касаясь губ своими, сухими и горячими.

Не выдержав, Дженсен разжал пальцы, роняя на пол пакеты, и потрясенно выдохнул. Схватив в ответ Мишу за футболку, он толкнул его к стене, наугад нащупывая кнопку стоп.

Лифт основательно тряхнуло, и он встал. Дженсен, не теряя ни секунды, прижался к Мише и набросился на него как изголодавшийся зверь. Наконец-то! Распробовать, почувствовать, протолкнуться языком сквозь призывно приоткрытые губы. Быстро и нервно, так что кровь в висках пульсирует, и сердце вот-вот выпрыгнет. Но сил оторваться нет. А ещё руки, которые шарят по спине, забираются под рубашку. Ладони у Миши теплые и мягкие. Дженсена моментально ведет, и он коленом разводит его ноги, чтобы прикоснуться вплотную, чтобы почувствовать чужое возбуждение как свое. Внезапно Миша отрывисто застонал, пытаясь оттолкнуть Дженсена и одновременно нащупать кнопку, но Дженсен только сильнее припирает его к стенке, сильно прикусывая губы, прижимаясь так, что чувствует, как бьется сердце и как сильно он возбужден. Он так близко видит его глаза, что, кажется, будто кроме них вокруг ничего нет. Только эта непроглядная синева и тяжелое дыхание. Кружится голова, как тогда, в первый раз в церкви, по спине бегут мурашки, и кровь шумит в ушах. Но очередной чувствительный укус будто отрезвляет Мишу.

Он мотает головой, глядя исподлобья и упираясь ладонью Дженсену в грудь, хлопает рукой по кнопкам, запуская лифт снова.

Лифт дернулся и поехал вниз, Миша тут же отпрыгнул в противоположный угол. Взъерошенный, с шальными глазами, весь помятый, будто после секса. В воздухе повисло такое напряжение, что казалось ещё чуть-чуть и начнет искрить.

Из лифта они вышли вместе, но Миша прибавил шагу и пулей вылетел из торгового центра. История повторялась, но почему-то Дженсен лишь улыбнулся на эту слабую и смешную попытку сбежать в очередной раз.

"Теперь-то ты от меня уже никуда не денешься, падре Коллинз" - Эклз улыбнулся и завел машину, впервые за прошедшую неделю прекрасно себя чувствуя. Дома он запрятал подарки подальше в шкаф и спустился в кухню, в полной уверенности, что теперь все будет хорошо. Ему казалось, что все, что произошло в лифте, обязательно повторится в ближайшее время, что падре как бы невзначай заглянет на ужин или позвонит ему...

Но ближе к ночи Дженсен все больше осознавал, что зря надеется. Не появился Миша и на следующий день, телефон не отвечал, а идти в церковь Дженсену почему-то совсем не хотелось. Дани видимо решила, что он так нервничает перед днем рождения сына, и утешила его, что гостей будет немного.

- А Мишу ты позвал?

"Да как-то не до того было", хотел было ответить Дженсен, но...к чему было все это? Ведь тогда, он был уверен, Миша хотел этого не меньше. Ночью он снова плохо спал, под утро, когда в комнате стало совсем светло, Дженсен встал с гудящей головой, и понял, что лучше бы все это осталось кошмарным сном.

Через полчаса проснулись дети, и на весь день он погрузился в привычную роль заботливого отца, любящего мужа, которому совершенно плевать на мужчин-священников.

Сидя вечером на крыльце с бокалом вина, приобняв жену и наблюдая за резвящимися в саду детьми, Дженсен думал, что может пора уже перестать вести себя как мальчишка и...в конце концов его желания это его желания, а Миша ему вообще ничего не должен. Но вино в бутылке постепенно убывало, жена, зевая, увела детей в дом, а Дженсен все сидел и сидел, гипнотизируя взглядом дорогу.

Как будто ждал, что вот сейчас... Но никто не появился, только резко набежали тучки, и заморосил мелкий, холодный дождь. Когда в доме погас свет, Дженсен, пошатываясь, вышел на дорогу, и, ежась от проникающих под футболку капель, побрел к машине. На улице ощутимо похолодало, и он пожалел о том, что не взял куртку из дома. Но назад хода не было. Он сел в машину и поехал по пустынным улицам.