Глава седьмая.

… каждая ложь — это чья-то мечта. Настоящая ложь просто обязана быть красивой, тогда в неё обязательно поверят. Лишь правда способна позволить себе роскошь уродства (с)

Чувствуя, как подобострастно смотрят ему в спину мужчины, Миша первым вышел из комнаты, мечтая поскорее добраться домой, в свою пустую кровать. Проходя по коридору, он не мог избавиться от мысли, что где-то за этими стенами сидит человек, который не выдал его.

Который доверился ему и даже после подобного предательства не выдал его. Почему? Почему Дженсен предпочел страдать из-за него?

Зачем?

Миша не знал.

Хотя нет, глубоко внутри он прекрасно все понимал. Но уж слишком, слишком это было непривычно, неправильно и странно.

Приехав домой, Миша наскоро принял ванную и пообедал. До вечера время ещё было, и он решил набраться сил. Его ждало самое тяжелое испытание в своей жизни - встретиться с Дженсеном лицом к лицу наедине.

Зайдя в спальню, он тихонько закрыл за собой дверь и рухнул на кровать, мгновенно отрубившись.

Проснулся Коллинз уже на закате, когда комната окрасилась зловеще-красными красками.

Он встал и пошел налить себе кофе.

Сидя за столом с большой, горячей чашкой, он внезапно вспомнил один из их совместных вечеров. Дженсен сидел напротив, пил чай и хитро улыбался, как кот, смотря на него поверх чашки.

А потом он накрыл его ладонь своей и погладил ей большим пальцем. Так нежно, что у Миши на мгновение защипало в глазах.

Иногда ему казалось, что события последних месяцев были просто каким-то круговоротом невероятных случайностей.

Иногда ему казалось, что он чувствует что- то, что он может, что вот ещё немного, и он ухватит то самое, заветное за хвост.

Но священник знал, что случайностей не бывает и подарки судьбы надо выкупать кровью.

Есть судьба, есть выбор, есть свобода и есть Бог.

Кто из них свел его с Дженсеном, он не понимал. И не знал зачем.

Дженсен пробуждал в нем то, чего не должно было быть. Миша слишком хорошо знал, кто он такой.

Что он такое.

Проклятый.

Слуга небес без души.

Обманщик и безжалостный судья.

И если бы Дженсен знал все это...

Кого он обманывал? Ничего бы не изменилось. Дженсен бы не ушел, не испугался и не отвернулся бы от него. Почему-то Миша был уверен в этом, так как и в том, что сам был готов открыться ему, довериться, но...

Было столько этих чертовых "но", главным из которых было то, что вернуть тысяче людей души можно было лишь убив Дженсена. Так просто и рационально, казалось бы, еще пару дней назад падре и не задумался бы об этом. Он бы помолился и сделал так, как следует. Одна жалкая душонка в обмен на тысячу.

Но сейчас привычные слова не шли на ум, молитвы ускользали как песок сквозь пальцы, оставляя лишь липкое сомнение и стыд.

Дженсен оказался сильнее.

Сильнее Миши и сильнее его Бога.

Миша упрямо тряхнул головой, отгоняя сомнения. Он не может подвести этих людей, не может перечить воле Господа только из-за того, что грудь сжимает как в тисках и кровь стучит в ушах, подгоняя ненужные воспоминания.

Собрав последние силы в кулак, Миша закрыл за собой дверь и пошел к машине. У него была вся ночь впереди, чтобы объяснить Дженсену все.

Выехав за город, он включил магнитолу, и оттуда полились звуки:

«Now I'm on my feet again

Better things are bound to happen

All my dues, surely must be paid

Many miles and many tears

Times we had but now they're changing

You should know that I'm not afraid

Ooh, I want you to stay

Ooh, I want you today

I'm ready for love…»

Водоворот воспоминаний затягивал и уносил далеко от реальности. Миша уже на автомате вел машину, забыв обо всем. Дженсен очень любил эту песню и постоянно включал её, как только садился в его машину.

Раздраженно хлопнув ладонью по рулю, Миша едва сдержался, чтобы не выругаться.

Этот глупый Эклз, сам того не заметив, разрушил весь шаткий мир падре, растоптал своей дурацкой нежностью, искренней улыбкой и жаркими прикосновениями. Влез в голову, в сердце, под кожу.

И в итоге оказался сильнее, пусть даже запертый за решеткой, он оставался упрямым и уверенным в своей правоте.

А Миша уже не был уверен ни в чем. Поэтому он решил не думать вообще.

Есть задача, которую нужно выполнить. А все остальное... Обман.

Игра, умело расставленная им самим ловушка.

"Я хочу быть с тобой", вспомнил он слова Дженсена, бросившего ради него жену, "хочу жить с тобой, я тебя лю...".

"Господи, помоги мне", - беззвучно простонал Миша, останавливая машину и заглушая двигатель.

"Не введи меня в искушение, избавь от лукавого...", - шептал он, зажмурившись.

Чуть-чуть, осталось совсем чуть-чуть. Он не может проиграть, не в этот раз.

Сжав, что есть силы руль, Миша снова надавил на газ и в считанные минуты домчался до места.

Охранником сегодня работал Тод, и падре отпустил его домой. Завтра предстояла казнь, и день обещал быть долгим.

Идя по длинному коридору, Миша будто слышал, как сердце стучит в такт его шагам, но чем ближе, тем чаще стук сердца опережал гулкие шаги.

Остановившись у решетки, он увидел, что Дженсен лежит спиной к двери, мелко подрагивая.

Или это дрожал он сам, чувствуя, как взмокли ладони и не затихает шум в ушах? Как бы там ни было, не оставляя себе времени на сомнения, он толкнул дверь, морщась от мерзкого металлического скрипа, и вошел в камеру.

Здесь было прохладно и влажно, тишину нарушало только хриплое, свистящее дыхание Дженсена.

Его плечи дрожали, и он обнимал себя ладонями. Он никак не отреагировал на то, что в камеру кто-то вошел, даже не обернулся. Сердце Миши вдруг пропустило пару ударов и болезненно сжалось, таким беззащитным и хрупким выглядел сейчас Дженсен.

- Я знаю, что это ты, - от неожиданности Миша чуть не выронил из рук Библию, в которую вцепился как утопающий за соломинку.

Голос Дженсена казался простуженным, он откашлялся, завозившись на кровати и, развернувшись, сел, упираясь руками в матрас и морщась. Пару секунд они молча смотрели друг на друга, а потом Дженсен устало отвел глаза, вцепившись пальцами в плечи, и Миша только сейчас заметил бурые пятна на рубашке.

- Зачем вы пришли, падре? Неужели исповедовать меня, - Дженсен вдруг горько засмеялся, но смех тут же перешел в болезненный стон, и теперь он прижал руку к животу. Миша хотел было подойти ближе и присесть рядом, но Дженсен неожиданно резко вскинул ладонь.

- Не подходи ко мне, - резко выплюнул он, сверкнув темными, покрасневшими глазами.

Миша вздрогнул от неожиданности, сел на кровать и ссутулился.

- Дженсен, дай мне объяснить. Я хочу, чтобы ты понял.

- Что понял? Что ты продал меня? Что вы собираетесь меня сжечь. Что ты трахал меня три месяца, а сейчас вот так запросто бросаешь меня? То, что я не выдал тебя, ещё не значит, что я все понял и простил!

Дженсен гордо вскинул голову и с вызовом посмотрел Мише в глаза.

Тот удивленно поднял взгляд на эту жалкую попытку вернуть себе остатки себя. Но нет, это уже другой Дженсен. Сломленный, побитый..., другой.

Миша встал и подошел к нему, не обращая внимания на слабое сопротивление. Он не чувствовал, как Дженсен колотит кулаками по груди.

Он сжал Эклза в объятиях, чувствуя его бешеное сердцебиение, от его запаха и тепла Мишу повело, и он сам не осознавая, что говорит, прошептал:

- Позволь мне ещё один раз..., прошу тебя, последний. Я хочу..., я не могу так уйти, я должен тебя почувствовать. Должен себя почувствовать, живым...

- Да ты охренел совсем что ли? - Дженсен толкнул его еще раз, почти с жалостью глядя на Мишу исподлобья. - Ты противен меня. Убирайся, или я позову охранников, палачей, и кого там еще, и в красках расскажу им о похождениях святого отца Коллинза.

- Не расскажешь, - вдруг тихо сказал Миша, чуть отстраняясь и изучая свои ладони.

- Да неужели, - Дженсен огрызнулся. - Мне ведь нужно исповедаться перед смертью, вот я и признаюсь, что согрешил, падре.

- Хватит, Дженсен, ты не понимаешь...

- Уходи, Миша, прошу тебя.

- Нет.

- Тогда я сам...сам уйду.

Нетвердым шагом, будто пьяный, Дженсен побрел к двери, ударяя в железо кулаком:

- Ээээй, там, откройте!

- Там никого нет, - устало сказал Миша, оказываясь рядом, так что Дженсен, буравя взглядом дверь, чувствовал спиной тепло его тела. Он прислонился лбом к холодной поверхности, чувствуя, как дрожат ноги, и уперся руками в стену.

Миша подошел ближе, накрывая его руки своими, прижимая к стене. Дженсен дернулся и зашипел.

- Мне больно, понимаешь ты это?

- Я...

- Больно, не потому, что у меня кровоточит рука или синяки по всему телу, это внутри, - Дженсен осел было на пол, но Миша держал крепко, - больно, понимаешь...

- Н-нет...Я не...не знаю, как это, Дженсен.

- Что? - он напрягся, резко разворачиваясь и глядя прямо на Мишу, все так же упиравшегося руками в дверь на уровне его головы.

- Я хотел тебе сказать, знаешь…должен был, но не смог. Я...мы…проклятие города. У меня нет...

- Чего? Совести? Чести? Это я и так зн...

- Души.

Дженсен непонимающе моргнул, на автомате вжимаясь лопатками в стену, будто мечтая просочиться сквозь нее. Потом оттолкнул замершего Мишу, снова отходя к кровати.

- Бездушный урод. Нет души, ха! Ты думаешь, я не знаю, конечно же, её нет, - Дженсен хрипло рассмеялся. Не поверил.

И тут Мишу словно заклинило. В два шага оказавшись рядом, он смял Дженсена в объятьях, не давая продохнуть, чувствуя, как ослабшее тело из последних сил сопротивляется.

- Не прогоняй меня, не сопротивляйся, - прошептал он Дженсену на ухо, опаляя кожу горячим дыханием, - только с тобой я что-то чувствую и я это снова получу, хочешь ты этого или нет.

Миша толкнул его на кровать и тут же оказался сверху, вжимая его больное, истерзанное тело в матрац.

- Твоя смерть принесет облегчение многим, пойми, я тебе не могу ничем помочь!

- Почему я? - Дженсен удивленно смотрел на Мишу, упираясь ладонью в грудь.

- Ты единственный прямой потомок ведьмы, которая прокляла нас, и только твоя кровь смоет печать и поможет освободить наши души. Помоги нам, Дженсен… Все эти люди, там, за стеной, они хотят, наконец, ожить, хотят чувствовать, понимаешь?

Миша смотрел на него, нависая сверху, отмечая про себя, что даже в таком состоянии, истерзанный и сломленный, Дженсен вызывал непреодолимое желание обладать. Он с рыком набросился на его губы, сминая их в жестком поцелуе, врываясь требовательным языком внутрь, вылизывая и заставляя стонать.

Дженсен не сдержался, почти жалобно застонал и ухватил Мишу за воротник, чувствуя, как невольно внизу живота тянет от того, что чертов Коллинз так близко.

- Нет, даже если я умру, я хочу сохранить при этом остатки гордости, Коллинз, пусти меня, - выдохнул он, из последних сил отталкивая Мишу. Сощурившись, Миша только прижал его сильнее, раздвигая коленом ноги и накрывая ладонью пах, сквозь тонкую ткань штанов сжимая член.

- Гордость, говоришь, - сжал он пальцы сильнее, заставляя Дженсена захрипеть, вскидывая бедра. - Кого ты обманываешь?

- Черт тебя...

- Не богохульствуй, - почти мягко сказал Миша, резким движением сдернув с него штаны, и, чуть отстранившись, расстегнул собственную рубашку, не сводя с Дженсена пристального, изучающего взгляда.

Он провел раскрытой ладонью по тяжело вздымающейся груди и тихонько застонал.

- Дженс, только ты вызываешь во мне дикое желание жить. Когда я касаюсь твоей кожи, я будто весь горю изнутри. Хочу любить тебя вечно. Но завтра ты сгоришь, а вместе с тобой и мои чувства. Ради всех этих людей.

Миша опустился и накрыл его своим обнаженным телом, удобнее устраиваясь между его широко разведенных ног. Одно движение бедер, соприкосновение возбужденной плоти и камера наполнилась хрипами и тяжелым дыханием.

Руки повсюду, на коже, внутри, слишком много и мало одновременно. Дженсен подался вперед, наплевав на свою гордость и самолюбие, только бы в последний раз ощутить это безумный огонь.

Он кричал, натянуто и рвано, все тело горело и ныло, но уверенные Мишины руки не давали ему ни секунды на раздумья. Сейчас Дженсену было плевать.

На все.

На ложь и предательство, на обиду, на страх, на все, кроме...

Кроме этих сумасшедших глаз напротив, кроме влажных губ, пошло облизывающих пальцы, кроме сильного тела. Он чувствовал себя таким пустым внутри, слабым и беззащитным, но не мог сопротивляться. И не хотел. Запустив пальцы в волосы, Дженсен бездумно перебирал мягкие, чуть отросшие пряди, пока Миша нетерпеливо не тряхнул головой, снова глядя на него этими безумными, темными глазами и не подался вперед.

Медленно и осторожно, дюйм за дюймом натягивая податливое тело на себя, Миша жил. В такие мгновения он жил и чувствовал по-настоящему. Все вокруг казалось таким незначительным и пустым. Самое главное было тут, в движениях и стонах. Каждый толчок, как источник силы, как живая вода. Ощущение того, как Дженсен сжимается вокруг, подбрасывая бедра наверх и подмахивая, не были сравнимы ни с чем на свете.

Наплевать, что завтра все сгорит синим пламенем.

Миша поднял Дженсена и усадил к себе на колени, заставляя опуститься до упора и замереть на мгновение, дурея от такой близости.

Сжимая пальцы на бедрах, оставляя новые синяки, на месте и так не заживших, Миша чувствовал. Дыхание, биение сердца, замирающие на губах стоны боли пополам с удовольствием. Он жил Дженсеном, слизывая подсохшую кровь с царапин на руках, прикусывая кожу у ключицы и размеренно толкаясь в тесное, покорное, но все еще не покоренное тело.

Дженсен обхватил его руками, впиваясь в спину при особенно чувствительных толчках, щекоча волосами шею и хрипло шепча в ухо все, что не успел сказать раньше.

Движения становятся более хаотичными, и Дженсен уже не сдерживает криков, выгибаясь навстречу каждому толчку и отчаянно цепляясь за плечи Миши, обхватывает ногами за талию, заставляя войти максимально глубоко, заполняя до краев и чувствовать каждой клеточкой тела, каждым сантиметром кожи. И когда Миша с громким стоном кончает, изливаясь глубоко внутри, опаляя горячим и вязким, сил сдерживаться не остается и Дженсен отпускает себя. Впивается губами в полуоткрытый рот Коллинза и судорожно сжимает его в своих объятиях, чувствуя пульсацию внутри и изливаясь на живот обжигающим семенем.

Неловко отстранившись, Дженсен прилег на кровать, стирая покрывалом сперму с живота и подняв глаза на Мишу, невидящим взглядом смотрел, как тот одевается, разглаживая ничуть не помявшуюся рубашку, как садится рядом, глядя спокойно и мягко. Облизывая искусанные губы, Дженсен провел пальцами по лицу, недоуменно размазывая по щекам внезапные слезы.

- Мне страшно, - наконец тихо сказал он, снова кутаясь в одеяло и стараясь не глядеть на Мишу.

- Я знаю.

Они сидели молча еще долго, на разных краях кровати, слушая стук сердца друг друга и пытаясь унять дрожь в пальцах.

Наконец, когда небо за окном понемногу начало светлеть, Дженсен поерзал, устраиваясь удобнее, и сказал:

- Я хочу побыть один.

Миша кивнул, вставая и не глядя на Дженсена. Его ощутимо колотило, наверное, просто в камере к утру похолодало, решил он, отпирая дверь. На самом пороге он обернулся, встречаясь взглядом с уставшими зелеными глазами.

Миша хотел было что-то сказать, но горло вдруг защипало, и он поспешил выйти, плотно прикрывая за собой дверь.

Надо было очень много сделать. Сегодня вечером предстояла казнь.

***

Он вышел к машине и прислонился к багажнику, закрывая глаза. Холодный ветер обдувал, ероша волосы и прогоняя последние остатки утренней сонливости. Он вздохнул полной грудью. Потом сел за руль и направился в город.

Перед глазами стояли картинки прошедшей ночи.

Вот Дженсен, покалеченный, истерзанный, стоит, согнувшись, у стены.

Вот он нервно облизывает губы, и плоть мгновенно реагирует на это.

Вот он спит рядом с ним, беззащитный и спокойный.

Вот сидит у церкви и рисует в их первую встречу…

Как слайд-фильм, одна картинка сменяет другую. А он будто смотрит на все со стороны, не понимая, что и сам является частью этого.

По дороге Миша свернул к знакомой церковной ограде, отпер калитку и вошел внутрь, вдыхая успокаивающий запах воска и благовоний. Шаги гулко отдавались от стен, и казалось, что здесь есть кто-то, кроме него.

Он опустился на колени перед алтарем, поднимая глаза к Тому, к кому привык приходить за помощью, на кого привык надеяться и полагаться. Горячо шепча слова молитвы, Миша прижал руки к груди, ощущая, как загнанно колотится сердце. Только этот шальной звук и нарушал тишину.

- Мне нужна Твоя помощь, слышишь? Я не знаю, правильно ли поступаю и верной ли дорогой иду. Наставь меня на верную стезю, молю тебя, - Миша прикрыл глаза, чувствуя, как бегут по щекам слезы. - Помоги мне.

Но никто не ответил ему, только снаружи завывал ветер и одиноко кричала у реки какая-то птица.

Тогда Миша встал и поднял глаза на стоявшее над алтарем Распятие.

- Значит, я поступлю так, как должен.

Выйдя на улицу, он набрал номер мэра, выслушал краткий отчет о подготовке к ритуалу и поехал домой.

Там, захлопнув за собой входную дверь, он прошел на кухню и посмотрел на часы. Ещё больше шести часов до казни, нужно все успеть.

Он вытащил из кладовки большую сумку и начал складывать туда самые необходимые вещи.

Спустя пару часов большая сумка стояла у порога, дожидаясь хозяина, а Миша прошел к себе в кабинет и достал из сейфа пистолет. Старый, доставшийся ещё от отца, но в отличном состоянии, рядом лежала коробка с пулями. Миша зарядил полную обойму и положил пистолет на столик в гостиной.

Теперь все готово. И он сам, кажется, тоже.

Когда Миша подъехал к тюрьме, было около семи часов. Солнце уже медленно клонилось к закату, красновато-рыжее, похожее на кровавую кляксу среди белых облаков. Миша поежился и вышел из машины, закинув сумку в багажник и разглаживая невидимые складки на одеянии.

Он был спокоен и собран. Сомнения отступили, пустота внутри не угнетала больше, и он был уверен, что все правильно. Он шел к этому слишком долго и слишком непросто, так что теперь...

- Падре, - к нему навстречу засеменил мэр, склоняя голову, - все уже готово, мы ждем только вас.

Миша коротко кивнул.

Они прошли череду коридоров и лестниц, выходя на задний двор. Мэр махнул рукой в сторону, где уже собралось человек десять.

Постамент, странное сооружение, схема которого была откопано давным-давно в одной из библиотечных книг, высилось метра на три над полем, солома вперемешку с дровами, торчавшими в разные стороны. Он был похож на нескладного, уродливого человека, будто раскрывшего объятья для своей жертвы. Когда Миша подошел, к нему тут же устремился Спэйд, с неизменной папкой с бумагами в руках.

- У вас точно все готово? Ничего не упустили? - сухо поинтересовался падре, оглядываясь, будто бы для того, чтобы пересчитать собравшихся.

- Да, падре, мы ждем Джона, он приведет Эклза, я зачитаю приговор и...И мы сможем начать.

Мэр протянул Мише толстую книгу с множеством закладок и кивнул на невысокий алтарь, установленный перед костром. Миша сглотнул, ему предстояло проводить ритуал и зачитывать слова клятвы, и лишь бы не дрогнул голос.

- Убери от меня свои лапы, ублюдок! - прокатился по полю яростный вопль и все обернулись, глядя, как идет Джон, подталкивая в спину Эклза. Руки у того были связаны за спиной, чистая белая рубашка с узором на воротнике еще больше оттеняла его бледность. Он сильно похудел и осунулся за эти дни, рыжеватая щетина и шальной взгляд делали его похожим на разбойника. Хотя судя по тому, как он спотыкался почти на каждом шагу и морщился, сил у него было мало.

Подведя пленника к помосту, Джон повернулся к Коллинзу, ожидая последнего слова.

Миша еле заметно кивнул и пихнул Эклза к лестнице. Дженсен затравленно посмотрел на него, но послушно пошел вперед. Взобравшись наверх, Миша развязал веревку и привязал Дженсена к столбу. Тот уже не сопротивлялся, обреченность и смертельная бледность была на его лице. Он обвел глазами людей, собравшихся чтобы посмотреть, как его убьют. Холодные, равнодушные лица. Лишь голод в глазах. Голод, который может утолить только пламя и его кровь.

Дженсен устало закрыл глаза моля Бога только об одном, чтобы все побыстрее закончилось.

Падре спустился по лестнице, встал у алтаря, лицом к собравшимся. Его черная сутана развевалась на ветру наподобие колокола, но он не обращал на неё никакого внимания. Вытащив из-за пазухи сверток, он громким голосом начал читать:

- Граждане Мидлэнда, властью, данной мне Господом Богом и мэром города, объявляю Дженсена Росса Эклза виновным в приписываемых ему преступлениях и приговариваю его к смертной казни через сожжение на костре. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Миша свернул сверток и повернулся к Дженсену.

- Дженсен, тебе предоставляется последнее слово.

Дженсен молчал. Закрыв глаза и ровно дыша. Запястья ныли, болела спина, ноги и голова. В ушах шумела кровь, и хотелось просто уснуть и не просыпаться.

Какой фарс! Все знают, для чего тут собрались, но приличия должны быть соблюдены, как же иначе.

- Мистер Эклз?

- Горите вы все в аду, - процедил он, не открывая глаз.

Господи, поскорей бы. Он так устал.

Он слышал, как тихо переговаривались люди, и казалось, что остались лишь осязание и слух.

Чувства обострились и окутывали с головой.

Запах сухого сена и древесной смолы, гудящий вокруг ветер.

Чиркнувшая спичка, потом еще одна.

Ветер усиливался, и Дженсен подумал, что это хорошо - пламя будет высокое и сильное. Наконец зажечь огонь удалось, и тут же где-то слева затрещала солома. Дженсен напрягся, пытаясь инстинктивно выпутать руки, его затошнило и, кажется, снова начала кровоточить рука.

Он вспомнил сыновей и Дани, с которыми ему так и не дали увидеться и стал думать, что они делают сейчас. Она, наверное, на кухне, в своем полосатом фартуке и собранными в хвост волосами. Сейчас достанет из духовки пирог и выйдет на крыльцо, чтобы позвать сыновей ужинать. Колин наверное как раз разыгрывал столкновение машин на траве, а Брэдли высоко раскачивался на качелях, заливисто смеясь.

Становилось жарко.

Сквозь шум ветра и треск веток Дженсен вдруг услышал голос. Тот самый голос, который покорил его тогда, когда он только приехал сюда, со своим дурацким проектом, с надеждами. Со своей жизнью, которую разрушил этот человек. Он читал что-то, склонившись над алтарем и придерживая рукой страницы. Читал громко и нараспев, похоже на латынь, длинное и резкое. Ритуал, конечно, Дженсен ведь спасает этих людей. Нос защипало от дыма, заслезились глаза, и он закашлялся, дергаясь из стороны в сторону. Пламя плясало уже где-то совсем рядом, его треск перемешивался с ветром и голосом Миши и Дженсен понял.

Вот и все. Конец.

Пот стекал по лицу и спине ручьями, пламя гудело все сильнее и ближе, казалось, поджимаются даже волоски на руках и Дженсен взмолился Богу, в которого никогда не верил, умоляя о прощении.

Миша вдруг замолчал, а может Дженсен просто перестал слышать, открывая слезящиеся глаза, чтобы встретить пламя лицом к лицу.

А потом раздался выстрел.

Громкие крики оглушили его. Сквозь дым он ничего не видел. Слышал лишь выстрелы. Один, второй, третий..., не меньше десятка. Пока все не стихло.

Жар накатывал волнами, Дженсен чувствовал огонь совсем близко, еще пара секунд и придет оглушающая боль.

Но тут он скорее инстинктивно понял, что сзади кто-то перерезает веревки, связывающие запястья. Когда его освободили, он мешком рухнул на пол, заходясь в приступе удушливого кашля.

Сильные руки подхватили его и потащили вниз, подальше от огня. Дженсен никак не мог толком открыть глаза, ослепил дым. Его положили на землю, через мгновение он почувствовал, как к губам прикладывают бутылку, сделав усилие, он приподнялся и отпил немного.

- Дженсен, как ты, эй, - голос доносился будто через пелену тумана, и он лишь сдавленно простонал, цепляясь за грубую ткань одежды.

- Падре, - прохрипел он, - где…он жив…?

Но ответа он уже не услышал, переживания минувшего дня просто вырубили его.

***

Открыв глаза, Дженсен тут же снова зашелся в приступе кашля, перекатываясь на бок и отхаркивая черные сгустки слюны. Грудь сдавливало будто тисками, глаза горели и слезились, но вокруг не было огня и дыма, так что он привстал, чувствуя, как дрожат руки, и огляделся. Кто-то накинул на него куртку, и холода он не чувствовал.

Солнце село, и догорающий костер метал в темнеющее ночное небо редкие искры. Ветер стих, в поле начинали стрекотать цикады. Заметив неподалеку какие-то темные силуэты на земле, Дженсен вздрогнул и вспомнил выстрелы. Что произошло? Откуда? Голова шла кругом, и он снова присел на траву, стараясь отползти как можно дальше от места казни, пока внезапно не уткнулся поясницей в чьи-то ноги.

- Господи! - испуганно прохрипел он, отшатываясь.

- Не совсем, - знакомая фигура, почти сливавшая с ночью, нависла над ним, протягивая руку. - Пойдем.

- М-миша? Я...я умер?

- Не думаю.

- Тогда что за...

- Вставай, нам надо уходить.

Дженсен помотал головой, отползая, насколько позволяли силы. Абсурд продолжался. Дурной сон никак не желал заканчиваться.

- Я никуда не пойду, - бездумно сказал он, пытаясь справиться с головокружением.

Фигура шагнула вперед, и склонилась к нему, глядя спокойными, мягкими синим глазами.

Дженсен снова оглянулся вокруг, благо догорающий огонь позволял увидеть всю картину. Ближе к зданию тюрьмы возвышался темный холм. Дженсен с трудом встал и подошел туда, не веря своим глазам.

Трупы, не меньше десятка, закинутые друг на друга, как тюки с песком.

Он отвернулся, не в силах сдержать слез.

- Ты, это все ты?

- Я сделал это ради тебя, Дженсен…

- О, Господи, - простонал Эклз и сполз на землю, закрывая лицо ладонями.

- Не поминай имя Господне всуе, Дженсен, сколько раз я тебе говорил…

Дженсен посмотрел на него снизу вверх и расхохотался. Человек, на руках у которого кровь десятков, этот священник был просто явно не в себе.

- Что мы будем делать, Дженсен?

- Мы? Падре, вы приговорили меня к смертной казни, "мы" больше нет.

Миша потерянно смотрел на него, не в силах произнести ни слова.

- На что вы надеялись, Коллинз?

Миша устало развел руки и беспомощно огляделся вокруг.

- Не знаю, я просто хочу быть с тобой и все.

- Ты любишь меня?

Дженсен встал и в упор посмотрел на Мишу.

- Я...

Дженсен сжал кулаки.

- Это просто, Миша. Никакой лжи, притворства и пафоса. Все просто. Да или нет.

- Я...

- Ну же! - Дженсен схватил его за плечи и встряхнул, с надеждой заглядывая в глаза.

- Я не умею, Дженсен, не умею... Я думал, что не чувствую ничего внутри, пока не встретил тебя, понимаешь? Там было пусто и темно, несмотря на всю мою веру. Там ничего не было, - вдруг выдохнул он, как-то сразу обмякая у Дженсена в руках, будто избавившись от непомерной ноши и, наконец, освободившись от чего-то очень давно его тяготившего.

Дженсен обнял его, отводя в сторону, и едва слышно сказал, будто, наконец, решив для себя что-то:

- Я научу тебя. Все получится. Я буду любить за двоих.