О Турине Турамарте или Турине Злосчастном

*Риан, дочь Белегунда, была женой Хуора. Когда не пришло никаких вестей от ее господина, она ушла и в глуши родила сына Туора. Его взяли на воспитание Темные Эльфы; а Риан пришла к Хауд-на-Дэнгин, легла там и умерла. А Морвен, дочь Барагунда, была женой Хурина, и она осталась жить в Хитлуме, ибо ее сыну Турину исполнилось только семь лет, и она снова носила ребенка. С нею остались только старики, слишком дряхлые для войны, женщины и дети. Горьки были те дни, ибо вастаки жестоко обошлись с людьми Хадора, ограбили их до нитки и обратили в рабство. Однако так велики были краса и величие Владычицы Морвен, что вастаки боялись ее и шептались меж собой, что она опасна, искусна в колдовстве и водится с эльфами. Но она сильно обеднела, и никто ей не помогал, кроме ее родственницы Айрин, взятой Броддой в жены, которая тайно поддерживала Морвен. Бродда был могуч среди пришельцев и богат (насколько можно было говорить о богатстве в те дни разорения); ибо он присвоил себе много земли и скота Хурина.

Морвен не видела для Турина, сына Хурина, участи иной, нежели стать грубым крестьянином или рабом вастаков. Поэтому пришло ей на ум тайно отослать Турина и просить короля Тингола приютить его. Ибо Берен, сын Барахира, был двоюродным братом ее отца и, более того, был другом Хурина до того, как грянуло лихо. Но сама она не решалась в то время уйти из Хитлума, ибо дорога была длинна и опасна, а она носила дитя. А сердце тешило ее ложной надеждой, и Морвен не желала покидать дом, в котором они жили с Хурином; и в ночные часы она прислушивалась ко звукам во дворе, ожидая услышать шаги вернувшегося мужа, ибо глубоко внутри себя она ведала, что он не умер. И хотя Морвен желала, чтобы ее сына воспитывали в другом доме по обычаю тех дней (если мальчик оставался без отца), но не смогла она смирить гордость и согласиться жить из милости даже у короля Дориата. И так была сплетена судьба Турина, о которой рассказано полностью в лэ под названием «иКуриниэн», «Дети Хурина», самой долгой из всех песен тех дней. Здесь эта история рассказана кратко, поскольку она сплетается с судьбой Сильмарилей и эльфов; и называется Легендой о Скорби, ибо она печальна и раскрывает худшие деяния Моргота Бауглира.

И случилось так, что в один из дней Турин был готов в дорогу, но он не понимал ни замысла своей матери Морвен, ни печали на ее лице. Но когда его товарищи предложили ему обернуться и взглянуть на дом отца, то горечь разлуки поразила его, как удар меча, и он воскликнул: «Морвен, Морвен, когда я увижу тебя вновь?» - и упал на траву. А Морвен, стоя на пороге, услышала эхо его крика в лесистых холмах и вцепилась в дверной столб с такой силой, что поранила себе пальцы. Такова была первая из печалей Турина.

После ухода Турина Морвен родила девочку и назвала ее Ниэнор, что значит «Скорбь». Но Турин так и не увидел сестры, ибо когда она родилась, он уже был в Дориате. Долгой и опасной была дорога туда, ибо власть Моргота распространилась уже далеко; а вели Турина Гэтрон и Гритрон, что были молоды во дни Гумлина; и хотя ныне они состарились, но были храбры и знали те земли, ибо часто путешествовали по Белерианду в прежние дни. Так, с помощью судьбы и отваги, они преодолели Горы Тени и спустились в долину Сириона к лесу Бретиль; и, наконец, измученные и усталые, достигли рубежей Дориата. Но там они заблудились и запутались в лабиринтах королевы, и скитались по лесу без тропы и дороги, пока у них не вышли все припасы. Тогда приблизилась к ним смерть, но не так легка была судьба Турина. Когда лежали они в отчаянии, то услышали звук рога. То Белег Лучник охотился в тех местах, ибо он постоянно жил на границах Дориата. Он услышал их крики и пришел, и после того, как дал им еды и питья, узнал их имена и откуда они прибыли, и тогда исполнился удивления и жалости. И с приязнью взглянул он на Турина, ибо унаследовал тот красу матери, Морвен Эльфийский Блеск, и глаза отца, и был он вынослив, силен телом и стоек духом.

«Что за просьба у тебя к королю Тинголу?» - спросил Белег мальчика. «Я хочу быть командиром его витязей, повести их против Моргота и отомстить за отца», - ответил Турин. «Может случиться и так, когда ты подрастешь», - сказал Белег. «Ибо хотя ты еще мал, у тебя есть задатки доблестного мужа, достойного наследника Хурина Стойкого, равного ему, если это возможно». Ибо имя Хурина почиталось во всех землях эльфов. Поэтому Белег с радостью стал проводником путников и провел их через границы Скрытого Королевства, которые ранее не пересекал ни один смертный, кроме Берена.

И так Турин предстал, наконец, перед Тинголом и Мэлиан; и Гэтрон передал им на словах послание Морвен. Тингол приветил их и посадил Турина к себе на колено в честь Хурина, самого могучего из людей, и Берена, родича мальчика. И все, увидевшие это, изумились, ибо то был знак, что Тингол взял Турина в приемные сыновья, а в те дни короли так не поступали. «Здесь, о сын Хурина, будет твой дом», - сказал он, - «и ты будешь считаться мне сыном, хотя ты из рода людей. Мы научим тебя мудрости, что находится за пределами знаний смертных, и вложим оружие эльфов в твои руки. Может быть, придет время, когда ты вновь будешь править землями своего отца в Хитлуме; но живи пока здесь в любви».

Так началась жизнь Турина в Дориате. На некоторое время с ним остались его стражи, Гэтрон и Гритрон, хотя они стремились вернуться к Морвен, своей госпоже. Но Гритрона поразили старость и болезни, и он остался с Турином до самой своей смерти; а Гэтрон ушел, и Тингол послал с ним сопровождающих, дабы вести и охранять его, и они несли послание Тингола Морвен. Наконец, они прибыли к дому Морвен, и когда она узнала, что Турин с почестями принят в чертогах Тингола, печаль ее уменьшилась. И эльфы также принесли ей богатые дары от Мэлиан и предложение вернуться с ними в Дориат. Ибо Мэлиан была мудра и прозорлива, и так надеялась она отвести зло, что замыслил Моргот. Но Морвен не желала покидать свой дом, ибо сердце ее не переменилось, а гордость все еще была велика; более того, Ниэнор была еще младенцем. Поэтому, поблагодарив эльфов, она отпустила их, одарив последними оставшимися у нее золотыми вещицами и скрыв свою нищету; и она велела им отнести Тинголу шлем Гумлина. И се! Турин постоянно высматривал возвращение посланцев Тингола; и когда они вернулись одни, бежал в лес и рыдал там, ибо он знал о предложении Мэлиан и надеялся, что Морвен придет. Такова была вторая из печалей Турина.

Когда посланцы принесли ответ Морвен, Мэлиан была тронута жалостью, прозрев ее думы; и поняла королева, что нелегко отвести судьбу, провиденную ею. Шлем Гумлина передали Тинголу. Он был выкован из серой стали и выложен золотом, и на нем были выгравированы победоносные руны. И была в том шлеме сила, что хранила владельца от ран и смерти, ибо меч, ударивший шлем, ломался, а стрела – отскакивала. На верхушке шлема в насмешку было помещено изображение головы Гломунда Дракона, и часто побеждал Гумлин, надевая его, ибо всякого, кто видел этот шлем над головами сражающихся людей, охватывал страх. А люди Хитлума говорили: «У нас есть дракон более достойный, чем в Ангбанде». Этот шлем был сработан Тэльхаром, гномом-кузнецом из Белегоста, что прославился своими творениями. Но Хурин не носил его из почтения к отцу, дабы не потерять и не испортить - так высоко ценил он наследие Гумлина.

В те времена глубокие оружейные Тингола в Менегроте были наполнены доспехами и оружием; кольчугами, похожими на рыбью чешую и сверкающими, как вода под луной; мечами и топорами, щитами и шлемами, сработанными Тэльхаром или его учителем, старым Зираком, или самими эльфами, чье искусство еще оставалось непревзойденным. Ибо многие вещи, что получил король в дар, прибыли из Валинора и были сотворены самим Фэанором, чье мастерство не превзойдет ни один искусник до самого конца мира. И все же Тингол принял шлем Гумлина, как будто кладовые его были скудны, и произнес учтивые слова, сказав: «Горда должна быть та голова, что будет носить этот шлем, который носил Гумлин, отец Хурина».

Тогда пришла ему на ум мысль, и он призвал Турина, и сказал ему, что Морвен посылает сыну могущественную вещь, наследие его предков. «Прими же ныне Драконью Голову Севера», - молвил он, - «и когда придет время, носи ее с честью!» Но Турин был еще слишком мал, чтобы поднять шлем, и оставил его без внимания из-за печали в сердце.

Девять лет Турин прожил в чертогах Тингола; и в то время тоска его уменьшилась, ибо Тингол собирал вести из Хитлума как только мог, и от Морвен к ее сыну и обратно ходили иногда посланцы. Так Турин узнал, что положение Морвен улучшилось и что сестра его Ниэнор растет красавицей, цветком среди дев туманного севера. И он отчаянно желал увидеть ее.

Тем временем Турин рос, и еще юношей стал он высок ростом по меркам людей и превзошел эльфов Дориата; и прославился он своей силой и доблестью в королевстве Тингола. Многое узнал он и стал мудр и искусен в ремесле; но не было ему удачи, и часто сделанное им выходило плохо, и он не достигал желаемого. Нелегко Турину было и завоевать дружбу, ибо он был печален, а юность его омрачилась горем. В ту пору исполнилось ему семнадцать лет, и на пороге возмужания был он силен и искусен во владении любым оружием, а также умело сплетал слова в песни или рассказы на языке нолдор или Дориата; но в его словах и творениях не было радости, и мрачно размышлял он над поражением народа Хитлума.

И еще глубже стала его печаль, когда девять лет спустя перестали приходить вести из дома; ибо Моргот распространил свою власть на землю Хитлума, и несомненно, он знал многое о всех деяниях родичей Хурина и не препятствовал им, дабы замысел его свершился. Но сейчас для исполнения этого замысла он повелел зорко следить за всеми перевалами в горах, так что никто не мог выйти из Хитлума или войти в него; и орки заполонили истоки Нарога и Тайглина, и верхнее течение Сириона. Так и случилось, что однажды вестники Тингола не вернулись, и он более не желал никого посылать. Он всегда неохотно позволял своим подданным уходить за пределы охраняемых рубежей, и не мог он выказать большей милости Турину, чем посылая сквозь множество опасностей вестников к Морвен.

И тогда на сердце у Турина стало тяжело, ибо он не знал, что за зло затевается или что за беда приключилась с Морвен и Ниэнор. Поэтому он надел шлем Гумлина и кольчугу и, взяв меч и щит, пришел к Тинголу, и просил короля дать эльфов-воинов ему в товарищи; и он отправился на границы королевства и воевал там с орками. И хотя был Турин еще юношей, доказал он свою храбрость, совершив многие отважные деяния. Много раз его ранили копьем, стрелой или кривыми мечами Ангбанда; но судьба хранила его от смерти. И разнеслась по лесам весть, что Драконий Шлем вновь видели в битве; и люди говорили: «Кто пробудил от смертного сна дух Гумлина, или это Хурин из Хитлума воистину вернулся из темниц преисподней?»

И лишь один в той войне превосходил юношу Турина силой - то был Белег Лучник; и они стали друзьями и товарищами по оружию, и вместе заходили далеко в лесную глушь. Турин редко приходил в чертоги Тингола и не заботился он теперь о своем лице и одежде, ходил нечесаным, а кольчугу покрывал серым плащом, заляпанным грязью. И однажды случилось так, что Тингол позвал его на пир, дабы воздать почести его доблести; и Турин пришел и сел за стол короля. А за тем же столом сидел один из Темных Эльфов по имени Оргоф, он был горд и не любил людей, и думал, что Турин пренебрегает им; ибо Турин часто не отвечал на обращенные к нему слова, если на него находила печаль или раздумье. И ныне, когда они сидели и пили, Оргоф заговорил через стол с Турином, а тот не обратил на него внимания, ибо думал о Белеге, оставшемся в лесу. Тогда Оргоф вынул золотой гребень и бросил его Турину, воскликнув: «Несомненно, о человек из Хитлума, ты спешил на этот пир, что может извинить твой рваный плащ; но не было никакой нужды оставлять голову нечесаной, будто кусты ежевики. Возможно, если бы ты убрал волосы с ушей, ты слышал бы лучше».

Турин ничего не ответил, но обратил взор на Оргофа, и тот, разгневанный, не заметил опасного огня в глазах Турина. И Оргоф молвил соседу: «Если мужчины Хитлума столь дики и свирепы, то каковы женщины в той земле? Бегают ли они подобно оленям, прикрытые лишь собственными волосами?»

И тогда Турин, не рассчитав своей возросшей силы, швырнул Оргофу в лицо сосуд для питья, и тот упал навзничь и умер, ибо сосуд был тяжел и разбил ему лицо. А Турин, внезапно успокоившись, в ужасе смотрел на кровь на столе и, поняв, что совершил тяжкий проступок, тотчас поднялся и, не говоря ни слова, покинул зал; и никто не помешал ему, ибо король молчал и не подал знака. А Турин бежал во тьму и, впав в отчаяние, решил, что отныне он изгой, коего будет преследовать король, и поэтому ушел он далеко от Менегрота. Турин пересек границы королевства и собрал отряд из бездомного и отчаянного народа, что в те злые дни скрывался в лесной глуши; и они обращались против всякого, кто попадался им на пути - будь то эльфы, люди или орки*.

* Источник: «The History of Middle-earth», Volume V, «Quenta Silmarillion», pp.316-321

**Однажды в отсутствие Турина, его товарищи захватили Белега Лучника, привязали к дереву и хотели убить; но тут вернулся Турин и его охватило сожаление о содеянном. Он освободил Белега и перестал убивать и грабить кого-либо, кроме орков. От Белега Турин узнал, что Тингол простил его проступок в тот же день, когда все случилось. Все же не вернулся он в Тысячу Пещер; но о подвигах, свершенных Белегом и Турином на рубежах Дориата, много говорили в чертогах Тингола, проведали о них и в Ангбанде.

В шайке Турина был один ном из Дома Фэанора, Блодрин, сын Бана. Он долго жил с гномами и потому зло проникло в его сердце, и он присоединился к Турину только из любви к грабежу. Ему не понравился новый порядок, где он получал ран больше, чем добычи. В конце концов он выдал убежища Турина за пределами Дориата оркам, и они застали лагерь шайки врасплох. Блодрин был убит в темноте случайной стрелой своих же злобных союзников, но Турина, по велению Моргота взяли живым, как раньше Хурина. Ибо Моргот испугался, что в Дориате, в лабиринте Мэлиан, где деяния Турина были скрыты от него (даже о подвигах Турина на границах доносились до Моргота лишь неясные слухи), Турин избегнет судьбы, ему уготованной. Белег был оставлен умирать под грудой трупов. Там его и нашли вестники Тингола, что пришли звать Турина и Белега на пир в Тысяче Пещер. Они взяли Белега с собой в Дориат, и там он исцелился заботой Мэлиан и отправился один искать Турина. Белег был искуснейшим следопытом из всех лесных жителей, он едва уступал Хуану в деле преследования и погони, хотя полагался лишь на глаза и ум, а не на нюх. Но все же он заблудился в путанице деревьев Чащобы Смертной Ночи и бродил там в отчаянии, когда увидел лампу Гвиндора, сына Гуилина. Гвиндор бежал из рудников Моргота, согбенная и боязливая тень себя прежнего. От Гвиндора Белег узнал вести об орочьей шайке, пленившей Турина; орки долго бродили по восточным землям, грабя людей, но сейчас они торопились, повинуясь гневному приказу Моргота, и шли по орочьей дороге через сам Таур-на-Фуин.

Гвиндор и Белег поджидали орков у конца дороги, там, где достигала она края леса у долгих склонов холмов, что лежали к югу от Равнины Жажды. Когда орки покинули лес и углубились в холмы, чтобы разбить лагерь в голой лощине в виду Тангородрима, Белег и его товарищ последовали за ними. Ночью Белег перестрелял волков-часовых орочьего лагеря и вместе с Гвиндором прокрался в самый лагерь. С величайшим трудом, подвергаясь ужаснейшей опасности, они подняли Турина, впавшего в беспробудный сон от крайней усталости, унесли его из лагеря и уложили выше на склоне холма, в лощине, поросшей густыми колючими кустами. Тогда Белег вынул свой знаменитый меч, сработанный из металла, что сверкающей звездой упал с небес, и меч тот резал все земное железо. Однако судьба в тот день оказалась сильнее, ибо рассекая узы Турина, Белег поранил его ногу, и тогда Турин, пробудившись в ярости и страхе, ибо орки часто мучили его, вдруг понял, что свободен. В безумии схватил он меч Белега и убил своего друга, почитая его врагом. В тот самый миг спало покрывало с лампы Гвиндора, и Турин увидел лицо Белега; яростное безумие покинуло его, и он застыл, как камень.

Орки, разбуженные криками Турина, кои он издал, прыгая на Белега, заметили пропажу пленника, но разбежались, напуганные разразившейся ужасной грозой и ливнем. Утром Гвиндор увидел, как они маршируют по курящимся пескам Дор-на-Фауглит. Но все время грозы Турин просидел недвижно, и Гвиндору едва удалось побудить его помочь в похоронах Белега и его лука в лощине, заросшей кустами. После Гвиндор повел Турина, полубезумного, с затуманенным взглядом, к безопасным землям; но разум Турина исцелился, когда он выпил из озера Иврин, откуда брала начало река Нарог. Хлынули тогда давно сдерживаемые слезы, и рыдал Турин, а после того сложил он песню о Белеге, о Дружбе Лучника, что стала после боевой песнью врагов Моргота.

В конце концов Гвиндор привел Турина в Нарготронд. Там в былые дни Гвиндор любил Финдуилас, дочь Ородрета, и называл ее Файливрин, что означает луч на водах прекрасного озера, где берет начало Нарог. Но против воли ее сердце обратилось к Турину, а сердце Турина – к ней. Из верности Гвиндору Турин боролся со своей любовью, и Финдуилас стала бледна и изнурена, а Гвиндор, прозрев стремления их сердец, ощущал горечь.

Турин обрел в Нарготронде высокое положение и власть, но ему не нравилось, что жители того города вели войну с помощью тайных засад, и потому Турин затосковал по смелым атакам и открытым битвам. Для этой цели он перековал заново меч Белега, а мастера Нарога сделали так, что черный клинок сиял по краям бледным пламенем; из-за этого меча Турина стали звать Мормаглиром, а сам меч назвал он Гуртолфином, Жезлом Смерти.

Этим мечом думал он отомстить за смерть Белега Лучника, и совершил он многие великие подвиги; так что весть о славных деяниях Мормаглира, Черного Меча Нарготронда пришла и в Дориат, и достигла ушей Тингола, но имя Турина не произносилось. И долго войско номов Нарготронда побеждало под водительством Мормаглира; их королевство простерлось до истоков Нарога, и от западного побережья до границ Дориата; и встали они стеной на пути Моргота.

В это время передышки и надежды Морвен, оставив свое добро на попечение своей родственницы Айрин, взяла с собой Ниэнор, дочь свою, и отправилась в долгое путешествие к чертогам Тингола. Но там поджидало ее новое горе, ибо узнала она о потере и исчезновении Турина, и когда она гостила при дворе Тингола, пребывая в печали и сомнениях, пришли в Дориат вести о падении Нарготронда, от чего весь народ погрузился в скорбь.

Выждав свой час, Моргот приказал внезапно напасть на жителей Нарога огромному войску, кое он долго готовил, и с армией той шел отец драконов, Гломунд, что нанес великий урон в Битве Бессчетных Слез. Мощное воинство Нарога было сокрушено на Хранимой Равнине, к северу от Нарготронда, и там пал Гвиндор, сын Гуилина, смертельно раненный. Умирая, отверг он помощь Турина, упрекая его, и повелел Турину, если тот хочет исправить вред, нанесенный другу, поспешить в Нарготронд и спасти, хотя бы ценой своей жизни, Финдуилас, кою они оба любили, или, если не получится, убить ее.

Но войско орков и могучий дракон добрались до Нарготронда прежде, чем Турин смог защитить город, они одолели Ородрета и всех, кто еще оставался в городе, и обширные чертоги под землей были разграблены, и все женщины и девы Нарога были собраны вместе и угнаны в рабство к Морготу. Одного лишь Турина враги не могли одолеть, и орки бежали перед ним в изумлении и страхе, и он остался один. Так Моргот использует деяния людей, дабы сокрушить их; ибо малыми люди посчитали бы горести Турина, если бы он, отважно защищаясь, пал перед могучими вратами Нарготронда.

Огонь полыхал в глазах Турина, и края его меча сияли пламенем, когда бросился он на Гломунда один, неустрашенный. Но не суждено было Турину избавить мир от ползучего зла в тот день; ибо подпал он под сковывающие чары безвеких глаз Гломунда и остановился, недвижим. И долго стоял он там в молчании перед драконом, подобный каменному изваянию, пока не остались они вдвоем перед вратами Нарготронда. Тогда Гломунд стал насмехаться над ним, называя предателем своего народа, убийцей друга, похитителем чужой любви. И дракон предложил Турину свободу – дабы он отправился выручать свою «украденную любовь» Финдуилас или последовал велению долга и пришел на помощь матери и сестре, что живут в Хитлуме в великой нужде (как сказал дракон, и сказанное и м было ложью) и уже близки к смерти. Но Турин должен был поклясться, что оставит без помощи или Финдуилас, или мать и сестру.

Тогда Турин, пребывая в муке и сомнениях, покинул Финдуилас – против желания своего сердца (а если бы он поступил согласно этому желанию, то судьба не настигла бы его). Поверив словам змея, чьи чары лежали на нем, покинул он королевство Нарога и отправился в Хитлум. И поют в песнях, что напрасно зажимал он уши, дабы не слышать эхо криков Финдуилас, взывающей к нему, когда ее уводили прочь, и эти крики преследовали его во время путешествия через леса. А Гломунд, когда Турин ушел, пополз обратно в Нарготронд и собрал вокруг себя большую часть золота и самоцветов, и возлег на эти сокровища в самом глубоком подземном чертоге посреди всеобщего запустения.

Говорят, что Турин пришел, в конце концов, в Хитлум и не нашел ни матери своей, ни других родичей, ибо их усадьба была пуста, а земли – разорены, и Бродда взял себе их добро. И понял Турин, что Гломунд солгал ему, и в муке своей и в гневе на зло, что причинили его матери, Турин убил Бродду за его собственным столом и сумел вырваться из дома, и, преследуемый в ночи, бежал из Хитлума.

В лесах жили еще свободные люди, остатки народа Халета, сына Хадора и брата Гумлина, предка Турина. Это были последние люди из Друзей Эльфов, что остались еще в Белерианде и не были покорены Морготом или заперты в Хитлуме за Горами Тени. Их было немного, но они были отважны, а поселения их стояли в зеленых лесах на берегу реки Тайглин, что бежит по земле Дориата до впадения в могучий Сирион, и, быть может, защищала их толика магии Мэлиан. От истоков Тайглина, что берет начало в Горах Тени, шел Турин по следу орков, что разорили Нарготронд, ибо они должны были пересечь ту реку по пути во владения Моргота.

Так и повстречался Турин с лесовиками и узнал вести о Финдуилас; и тогда подумал он, что изведал всю глубину горя, хотя это было не так. Ибо орки шли близко к рубежам лесовиков, и лесовики подстерегли их и почти уже освободили пленников. Но мало кто сумел спастись, ибо орки-стражи жестоко убили большинство из них, погибла и Финдуилас, которую копьями пригвоздили к дереву, как говорили Турину немногие спасенные, проливая слезы. Так умерла последняя из рода Финрода, прекраснейшего и благороднейшего из эльфийских владык, и исчезла она из мира людей.

Тяжело стало на сердце у Турина, вся его жизнь и все деяния показались ему низкими и отвратительными, но отвага рода Хадора была подобна несгибаемому стальному стержню. И Турин поклялся отречься от своего прошлого, от своего рода, от своего имени, от всего, кроме ненависти к Морготу, и он взял новое имя, Турамбар («Турамарт» на языке номов), что означает «Победитель Судьбы». Лесовики сплотились вокруг него, и он стал их владыкой, и некоторое время правил в мире.

В Дориат пришли точные вести о гибели Ородрета и всего народа Нарога, и беглецы, коих было не больше, чем пальцев на руках, прибыли в безопасный Дориат, но рассказы их были путаны и неясны. Так стало известно Тинголу и Морвен, что Мормаглир – это Турин, но весть эта пришла слишком поздно. Ибо одни говорили, что он бежал, а другие – что обратился в камень под ужасным взглядом Гломунда и до сих пор пленен в Нарготронде.

В конце концов Тингол уступил слезам и просьбам Морвен и отправил отряд эльфов к Нарготронду, дабы они разведали правду. С ними поехала и Морвен, ибо ее нельзя было удержать, однако Ниэнор приказали остаться. Но она была бесстрашна, как и весь ее род, и в недобрый час, из любви и заботы о матери, она переоделась в одежду воина Тингола и отправилась с этим злосчастным отрядом.

Они увидели Нарог издалека, с вершины поросшего лесом Сторожевого Холма на востоке Хранимой Равнины, и оттуда с превеликой отвагой эльфы отправились к берегам Нарога. Морвен осталась на холме с несколькими стражами и смотрела на них издали. Во дни побед, когда народ Нарога открыто ходил на войну, через реку к вратам скрытого города построили мост (из-за моста врата и были разрушены). К этому мосту и подъехали эльфы Дориата, но Гломунд уже проведал об их приходе, и внезапно выполз он из ворот и погрузился в поток, и сгустился над рекой густой шипящий пар, окутавший эльфов. Это Морвен видела с вершины холма, и ее стражи не стали более выжидать, но поскакали обратно в Дориат вместе с ней.

В этом тумане эльфами овладело смятение, а лошади их сильно испугались, они скакали туда и сюда, не в силах найти товарищей, и большинство из них никогда не вернулось в Дориат. Но когда туман рассеялся, Ниэнор увидела, что блуждания привели ее обратно на берега Нарога, и перед ней лежал Гломунд и смотрел прямо на нее. Ужасен был его взгляд, подобный взгляду Моргота, его хозяина, что некогда создал его, и когда Ниэнор посмотрела в глаза дракона, не в силах отвести взгляд, на ее разум пало заклятие тьмы и забвения. И после блуждала она, безумная, в лесах, как животное, лишенная речи и разумения.

Когда безумие оставило ее, она очутилась далеко от границ Нарготронда, неизвестно где; она не помнила ни имени своего, ни родины. На нее набрела банда орков и погналась за ней, будто за лесным зверем; но ее спасла случайность. Ибо отряд лесовиков Турамбара, в чьей земле они оказались, напал на орков и перебил их; и сам Турамбар посадил девушку на лошадь и привез в уютные жилища лесовиков. Он назвал ее Ниниэль, Дева-Слеза, ибо в первый раз увидел ее плачущей. Есть на реке Тайглин узкое ущелье с высоким пенящимся водопадом, лесовики называли его Водопадами Келеброса, Серебряной Пены; через это красивое место они проходили на пути к дому и хотели расположиться там на отдых, как было у них в привычке, но Ниниэль не пожелала остановиться, ибо в этом месте охватили ее холод и смертная дрожь.

Но лесовики обращались с Ниниэлью с добротой и учтивостью, и она обрела в их жилищах немного покоя. Там полюбил ее Брандир, сын Хандира, сына Халета; но он был хром из-за ранения орочьей стрелой в детстве, некрасив и слабее других, потому лесовики пожелали, дабы он уступил власть Турину. Он был благороден и мудр, велика была его любовь, и он всегда сохранял верность Турамбару, но все же в сердце его закралась горечь, из-за того, что он не мог завоевать любовь Ниниэли. Ибо Ниниэль не желала расставаться с Турамбаром, и горячая любовь связывала этих двоих со дня их первой встречи. И так Турин Турамбар, думая забыть все старые горести, женился на Ниэнор Ниниэль, веселым и шумным праздником была их свадьба в лесах Тайглина.

Сила и злоба Гломунда быстро росли, и почти все древнее королевство Нарготронд он разорил – к западу и к востоку от реки Нарог; он собрал вокруг себя орков и правил ими, как король-дракон. На границах земель лесовиков разгорелись сражения, и орки были побеждены и бежали. Потому, узнав о лесных поселениях, Гломунд выбрался из Нарготронда, и пополз, полный огня, к границам лесов Тайглина, оставляя позади себя выжженный след. А Турамбар думал о том, как отвести эту ужасную беду от своего народа, и выступил он вместе со своими людьми, и рядом с ним ехала Ниниэль, чье сердце предчувствовало недоброе. Они скакали вместе, пока не увидели издали пожарище, оставленное драконом, и дым, курящийся над тем местом, где он ныне лежал – к западу от крутого берега Тайглина. Между ними лежала река, чьи берега были очень круты, а немного выше по реке низвергались водопады Келеброса.

Тогда Турамбару пришел в голову отчаянный замысел, ибо он слишком хорошо знал о силе и злобе Гломунда. Он решил залечь в ущелье, через которое должен был переползти дракон, если хотел достичь земли лесовиков, и ждать. Шестеро самых смелых воинов просили Турамбара взять их с собой, и вечером они вскарабкались на дальнюю стену ущелья и притаились у его края в кустах. Ночью огромный дракон пополз к реке и шум от его приближения наполнил их страхом и нежеланием что-то делать. И в самом деле, утром все они бежали, оставив Турамбара одного.

На следующий вечер, когда Турамбара почти покинули все силы, Гломунд двинулся через ущелье, и огромная его туша поползла над головой Турамбара. Тогда Турамбар пронзил Гломунда Гуртолфином, Жезлом Смерти, своим черным мечом; Гломунд, извиваясь, отпрянул назад и лег, умирая, близко к речному берегу, так и не добравшись до земли лесовиков. Но, корчась, он вырвал меч из руки Турамбара, и тот вышел из укрытия, и ногой оперся на Гломунда, торжествуя и пытаясь вырвать меч. Жаден был тот меч и крепко застрял в ране, так что Турамбар потянул изо всей силы, и кровь дракона брызнула ему на руку, и от боли ожога упал он на землю, потеряв сознание.

И случилось так, что наблюдатели издали увидели, что Гломунд был убит, но Турамбар не возвратился. Под светом луны Ниниэль, не сказав никому ни слова, отправилась искать его, но вскоре ее уход заметил Брандир и отправился за нею. Ниниэль нашла Турамбара лежащего, будто мертвый, возле тела Гломунда. Пока она плакала над Турамбаром и пыталась позаботиться о его ране, Гломунд в последний раз открыл глаза и поведал ей истинное имя Турамбара. А после Гломунд издох, и его смерть сняла заклятие забытья с Ниниэли, и она вспомнила, чья она дочь. Исполнившись ужаса и муки, ибо она уже носила ребенка, Нининэль бежала и бросилась вниз с высоты водопада Келеброса, и тела ее не нашли. Последнюю жалобу ее до падения в воду слышал один лишь Брандир; спина его согнулась, а голова поседела в ту ночь.

Утром Турин очнулся и заметил, что кто-то позаботился о его руке. И хотя рана сильно болела, он вернулся, торжествуя, радуясь смерти Гломунда, его старинного врага; и спросил он о Ниниэли, но никто не решался рассказать ему правды, кроме Брандира. А Брандир, обезумевший от горя, упрекал его; потому Турин убил его и, вытащив красный от крови Гуртолфин, предложил ему убить собственного хозяина, и меч ответил, что кровь его такая же сладкая, как любая другая, и Турин пал на свой меч, и тот пронзил его сердце.

Турина похоронили близ края Келеброса, и имя его, «Турин Турамбар», высекли на камне. Под ним написано было имя «Ниэнор Ниниэль». После люди назвали это место Нен-Гирит, Вода Дрожи.

Так кончилась история Турина злосчастного, и это считалось худшим из деяний Моргота в древние дни. Некоторые говорили, что Морвен в горе ушла из чертогов Тингола, когда, вернувшись, не нашла там Ниэнор, и через некоторое время набрела она на этот камень, прочитала надпись и умерла там**.

Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.148-157

После гибели Турина и Ниэнор Моргот освободил Хурина, ибо Моргот замыслил еще использовать его; он обвинил Тингола в трусости и равнодушии, сказав, что только из-за этого все его замыслы осуществились. Хурину, обезумевшему и согбенному от горя, эти слова запали в сердце и отравили его, ибо таковы пути лжи Моргота.

Хурин собрал вокруг себя немногих изгоев из лесов, и они отправились в Нарготронд, из коего никто – ни орк, ни эльф, ни человек – не дерзал забрать сокровища, оттого, что все боялись духа Гломунда и самой его памяти. Но они нашли там некоего гнома Мима. Здесь впервые в истории древнего мира появляются гномы; говорят, что гномы пришли на запад, в Белерианд, из Эред-Луин, Синих Гор, после Битвы Бессчетных Слез. Мим нашел чертоги и сокровища Нарготронда без всякой охраны и завладел ими. Сидел он, пересыпая золото и самоцветы, позволяя им течь из рук; и связал он сокровища с собою многими заклятиями. Но народ Мима был малочислен, и изгои, обуянные жаждой сокровищ, убили их всех, хотя Хурин и пытался их остановить, и перед смертью своей Мим проклял золото.

И вот как исполнилось проклятие, что оказалось на владельцах сокровищ. Все, кто сопровождал Хурина, умер или был убит в раздорах по дороге; но сам Хурин дошел до Тингола и просил его помощи, и подданные Тингола принесли сокровище в Тысячу Пещер. И Хурин бросил это сокровище к ногам Тингола, и упрекал он эльфийского короля словами безумными и горькими. «Получи же», - сказал он, - «плату за то, как хорошо позаботился ты о моей жене и семье».

Но Тингол не принял сокровищ и терпеливо слушал Хурина; а Хурин говорил с ним презрительно, а потом отправился на поиски жены своей Морвен, но не говорится о том, что нашел он ее на земле. Кое-кто рассказывает, что он бросился в западное море, и так окончил свои дни самый могучий воин из смертных людей.

Но чары проклятого драконьего золота все же пали на короля Дориата, долго сидел он и смотрел на него, и семя любви к золоту, что дремало в его сердце, пробудилось и стало расти. Потому призвал он величайших мастеров западного мира (со времен падения Нарготронда и сокрытия Гондолина), гномов Ногрода и Белегоста, дабы они сделали из золота и серебра, и драгоценных камней (большая часть которых не была обработана) бесчисленные сосуды и изящные вещи; и должны они были сделать великолепнейшее и прекраснейшее ожерелье, в которое был бы вделан Сильмариль.

Но при первом взгляде на золото гномов поразила алчность и вожделение к сокровищу, и они замыслили предательство. Они говорили друг другу: «Разве гномы не имеют на это богатство столько же прав, сколько эльфийский король, и разве не было оно отнято силой у Мима?» Кроме того, они желали завладеть Сильмарилем.

А Тингол все больше подпадал под чары сокровища, и отдал он не всю плату за работу гномов; тогда вспыхнула меж ними ссора и случилась схватка в чертогах Тингола. В ней погибли многие эльфы и гномы, и курган, в коем их похоронили, назвали Кум-нан-Арасайт, Курган Алчности. А остальных гномов выгнали, не заплатив им ничего за работу.

Потому, собрав новые силы в Ногроде и Белегосте, гномы в конце концов вернулись, и с помощью нескольких эльфов-предателей, кои подпали под чары проклятых сокровищ, они тайно пробрались в Дориат. Там они подстерегли Тингола с небольшой свитой на охоте; и Тингол был убит, а крепость Тысячи Пещер захвачена с налету и разграблена. Так слава Дориата почти угасла, и лишь одна крепость эльфов ныне противостояла Морготу, и близок был закат эльфов.

Королеву Мелиан гномы не смогли схватить или причинить ей вред, и она отправилась на поиски Берена и Лутиэн. Гномья Дорога шла в Ногрод и Белегост в Синих Горах через восточный Белерианд, через леса у реки Гэлион, где в давние времена были охотничьи угодья Дамрода и Дириэля, сыновей Фэанора. К югу от этих земель, меж рекой Гэлион и горами простирался край Оссирианд, кой орошали семь рек: Гэлион, Аскар, Талос, Лэголин, Брильтор, Дуильвен, Адурант. Там жили и бродили по лесам в покое и блаженстве Берен и Лутиэн, в то время отсрочки, что завоевала Лутиэн, до того, как оба они должны были умереть. Их народом были Зеленые Эльфы юга, кои не принадлежали ни к эльфам Кора, ни к эльфам Дориата, хотя многие сражались в Битве Бессчетных Слез. Но Берен не ходил больше на войну, и весь тот край полнился красой и множеством цветов; пока Берен и Лутиэн жили там, эльфы часто называли его Гвэн-и-куина, Землей Живущих Мертвых.

К северу от той земли есть брод через реку Гэлион, недалеко от впадения в нее реки Аскар, что бежит быстрым потоком с гор; тот брод называют Сарн-Атрад, Каменным Бродом. Гномы должны были пойти по Каменному Броду по дороге к горным перевалам, ведущим к их жилищам, и там Берен сражался в последней своей битве, предупрежденный Мэлиан о приближении гномов. В этой схватке Зеленые Эльфы застали гномов врасплох, когда те переходили брод, нагруженные награбленной добром; предводители гномов были убиты, и почти все войско полегло там. А Берен взял себе Наугламир, Ожерелье Гномов, в которое был вделан Сильмариль. Говорят и поют, что Лутиэн, носящая ожерелье и негаснущий самоцвет на своей белой груди, была преисполнена такой красы и величия, кои никогда не видели за пределами Валинора, и на время Земля Живущих Мертвых стала подобием земли Богов, и не было больше никогда края столь прекрасного, столь плодородного и наполненного светом.

Но Мэлиан предупредила их о проклятии, что лежит на сокровищах и Сильмариле. Сокровища они утопили в реке Аскар, кою с тех пор называли Ратлориэль, Златое Ложе, но Сильмариль оставили себе. И вскоре закончилось краткое время красы земли Ратлориэль. Ибо Лутиэн угасла, как и предсказывал Мандос, так же, как угасали эльфы более поздних времен, когда люди стали сильны и захватили все добро Земли; и исчезла она из мира, и Берен умер, и никто не знает, где встретятся они вновь. Но поют, что Лутиэн, единственная из всех эльфов, считается принадлежащей к нашему народу, и ушла она туда, куда уходим и мы, ведомая судьбой за пределы мира.

Диор, наследник Тингола, дитя Берена и Лутиэн, который после того стал королем леса, был прекраснейшим из всех детей земли, ибо в роду его сочетались три расы: благороднейшие и лучшие люди, и эльфы, и божественные духи Валинора; но это не защитило его от клятвы сыновей Фэанора. Ибо Диор отправился обратно в Дориат, и на время древнее величие той земли возродилось, хотя Мэлиан больше не жила там, она ушла в землю Богов за западным морем, предаваться горю в тех садах, откуда явилась в Средиземье.

А Диор носил Сильмариль на груди, и слава об этом самоцвете распространилась повсюду; и бессмертная клятва снова пробудилась ото сна. Ибо пока Лутиэн носила этот несравненный самоцвет, ни один эльф не отваживался причинить ей вред, и даже сам Майдрос не допускал такой мысли. Однако ныне, услышав о возрождении Дориата и гордости Диора, семеро собрались со своих скитальческих троп и послали к Диору вестников, требуя свое достояние. Но Диор не отдал им самоцвета, и сыновья Фэанора напали на него всем своим войском; так случилось вторая междоусобица среди эльфов, самая жестокая из всех. Там пали Келегорм, и Куруфин, и темный Карантир; но и Диор был убит, и вместе с ним его юные сыновья Эльдун и Эльрун, а Дориат пал и не возродился вновь.

Но все же сыновья Фэанора не завладели Сильмарилем: ибо верные слуги бежали при их приближении вместе с Эльвинг, дочерью Диора; и так они ушла из Дориата и унесли с собой Наугламир, и отправились в устье реки Сирион, на морское побережье.

Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.158-161

*Теперь должно рассказать о Гондолине. Великая река Сирион, славнейшая из рек, о коих поют в песнях эльфов, текла сквозь весь Белерианд, заворачивая к юго-западу. В устье она образовала широкую дельту, а в нижнем течении струилась через зеленые и плодородные земли, в коих мало кто жил, кроме птиц и зверей. Но орки редко заходили сюда, ибо места те были далеко от северных лесов и болот, и чем ближе к морю, тем сильнее была власть Ульмо над теми водами, ибо река та впадала в западное море, чьи дальние берега – это берега Валинора.

Гондолин стоял в тайном месте: в большой долине посреди гор, что окружали ее несокрушимой стеной, но чем ближе к середине, тем больше они понижались. Посреди того чудесного кольца располагалась широкая зеленая равнина без всяких возвышенностей кроме одного каменного холма. Темный холм возвышался посреди равнины, не совсем точно в центре, но ближе к тем горам, что стояли неподалеку от Сириона. Окружные Горы были самыми высокими на севере, откуда грозил бедой Ангбанд, а на внешние склоны гор на востоке и севере падала тень ужасного Таур-на-Фуина, но на одной из вершин лежала могила Финголфина, и пока никакое зло не проникло сквозь горы в долину.

В той долине нашли убежище номы, и на все горы вокруг нее были наброшены заклятия сокрытия и отвода глаз, дабы никогда не нашли того места враги и соглядатаи. В том Тургону помогали вести от Ульмо, что приходили вверх по течению Сириона; ибо во многих водах еще слышался голос Ульмо, а некоторые из номов еще умели различать его. В те дни Ульмо исполнился жалости к изгнанным эльфам в их нужде на грани гибели. Он предсказал, что крепость Гондолина будет противостоять мощи Моргота дольше всех других крепостей эльфов и,*

Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.163-164

**как и Дориат, ее может погубить лишь предательство изнутри. Благодаря его защите чары сокрытия были самыми крепкими там, где горы подходили к Сириону, хотя вершины их здесь были самыми низкими. Там номы прорыли под корнями гор длинный извивающийся туннель, который выходил на поверхность из отвесной горной стены ущелья, темной и поросшей деревьями, по дну того ущелья текла благословенная река. Сирион в той земле был еще юным, но уже могучим потоком, он тек по узкому ущелью, что лежало между склонами Окружных Гор и Гор Тени, Эредвэтиона, стен Хитлума.

Этот проход сделали они поначалу как путь для возвращения беглецов и для тех, кто спасся из неволи Моргота; а больше, как выход для разведчиков и вестников. Ибо Тургон после той ужасной битвы понял, что Моргот Бауглир стал слишком могуч для эльфов и людей и лучше искать прощения и помощи Валар, если можно обрести их до того, как все будет потеряно. Потому до того, как тень Моргота достигла самых потаенных уголков Белерианда, некоторые его подданные иногда отправлялись вниз по реке Сирион, и выстроили они небольшую тайную гавань в устье Сириона; оттуда то и дело отплывали корабли на Запад, неся послания от короля номов. Некоторые корабли противными ветрами прибило обратно к берегу, но большинство не вернулось, и ни один не достиг Валинора.

Выход Пути Бегства охранялся и был скрыт самыми могучими заклятиями, что смогли они сплести, а также силой, скрытой в Сирионе, кой любил Ульмо, и ни одно злое существо не могло найти этот проход; и все же внутренние врата того города, что смотрели на долину Гондолина, неусыпно охранялись номами.

В те дни Торондор, Король Орлов, покинул гнездовья свои на Тангородриме из-за мощи Моргота, а также из-за дыма и пара, и злых темных туч, что лежали ныне на вершинах гор над его каменными чертогами. И тогда поселился Торондор на северных вершинах Окружных Гор, он видел оттуда многое, сидя на кургане короля Финголфина. А в долине внизу жил Тургон, сын Финголфина. На Амон-Гварете, Холме Оплота, каменном холме посреди равнины, был построен Гондолин Великий, чьи величие и слава в песнях не превзойдены ни одним другим городом эльфов во Внешних Землях. Из стали были врата его, из мрамора были стены его. Склоны холма номы отполировали до гладкости темного стекла, а вершину выровняли, дабы построить свой город, только посередине оставили они возвышение, на котором стояли башня и королевский дворец. В том граде было множество источников, и белопенные воды, мерцая, текли по блестящим склонам Амон-Гварета. А долину вокруг холма ровняли до тех пор, пока не стала она лужайкой с подстриженной травой от самой лестницы перед вратами до подножия горной стены, и никто не мог пройти или прокрасться через равнину незамеченным.

Жители того города немало умножились в числе, и оружейные их полнились оружием и щитами; ибо поначалу они мыслили отправиться на битву, когда придет их час. Но шли годы, и номы полюбили это место, плод своих трудов, великой любовью, как это свойственно тому народу, и не желали ничего лучше. Редко стали выходить они из Гондолина по делам войны или мира. Перестали они и посылать вестников на Запад, и гавани Сириона опустели. Они затворились за непроходимыми, зачарованными горами, и не позволяли войти никому, даже беглецам от ненависти Моргота; вести о землях вне гор были для них далекими слухами и мало их занимали; а их собственное жилище стало легендой, тайной, которую никто из живущих не смог открыть. Они не оказали помощи Нарготронду и Дориату, и бродячие эльфы напрасно искали их; один лишь Ульмо знал, где скрывается королевство Тургона. Тургон услыхал от Торондора о гибели Диора, наследника Тингола, и с тех пор закрыл он свой слух от горестных вестей внешнего мира. Поклялся он никогда не вступать в союз ни с одним из сыновей Фэанора; и народу своему запретил он выходить за кольцо гор**.

**Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.166-168

*У Хурина из Хитлума был брат Хуор, и, как уже было сказано, жена его Риан бежала в глушь и там родила сына Туора, коего взяли на воспитание Темные Эльфы. Сама же Риан легла на Холм Убитых и умерла. А Туор рос в лесах Хитлума, был он прекрасен лицом и статен, доблестен и мудр. В одиночестве бродил он по лесам и охотился там, стал он изгоем, не общаясь ни с кем, кроме редких бродячих эльфов, скрывающихся в глуши.

В свое время Ульмо, как говорится в легенде о падении Гондолина, устроил так, что Туор пришел к реке, вытекающей из озера Митрим в центре Хитлума под землей и катящей быстрые свои воды через большое ущелье, Кирит-Хэлвин, Ущелье Радуги, а затем впадающей в конце концов в западное море. Ущелье назвали так, ибо там всегда плясали радуги, которые возникали в белой пене порогов и водопадов, когда на нее светили солнечные лучи.

Потому уход Туора не заметил ни один человек или эльф; не было о нем известно и оркам, и иным шпионам Моргота, коими полнился Хитлум.

Долго странствовал Туор по западному побережью, идя на юг; в конце концов прибыл он к устьям Сириона, к песчаной дельте, населенной множеством морских птиц. Там набрел он на одного нома, Бронвэ, который бежал из Ангбанда и, происходя из народа Тургона, искал путь к скрытому жилищу своего владыки, молва о котором шла среди пленников и беглецов. Бронвэ пришел в те места длинными, петляющими восточными тропами, и хотя не пылал он желанием приблизиться к тем землям, где был рабом, все же решил отправиться вверх по Сириону на поиски жилища Тургона в Белерианде. Он был полон страха и очень осторожен и помог Туору в его тайном пути, когда шли они ночами и в сумерках, и орки не заметили их.

Сначала пришли они в прекрасную Землю Ив, Нан-Татрин, которую орошают Нарог и Сирион; вся земля та была еще зеленой, сочные луга полнились цветами, и пело множество птиц; так что Туор медлил там, будто под воздействием чар, и казалось ему желанным поселиться в той земле после угрюмых земель севера и утомительного странствия.

Туда прибыл Ульмо и явился пред Туором, когда тот стоял вечером в густой траве; о величии и мощи этого видения поется в песне Туора, что он сложил для сына своего Эарендэля. После этого голос моря и тоска по нему всегда жили в сердце и слухе Туора; и временами овладевал им непокой, что и увлек его в конце концов в глубины царства Ульмо.*

*Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.169-170

**Но ныне Ульмо повелел ему спешить в Гондолин и указал, как можно найти тайный вход; и передал послание от Ульмо, друга эльфов, Тургону, приказав Тургону готовиться к войне и битве с Морготом до того, как все будет потеряно, и вновь послать вестников на Запад. Также должен был Тургон послать призыв на восток и собрать, если возможно, людей (кои ныне умножились и населили многие земли) под свои знамена; и для этого замысла Туор подходил как нельзя лучше. «Забудь», - советовал Ульмо, - «о предательстве Ульдора Проклятого и вспомни Хурина; без смертных людей эльфы не смогут одолеть балрогов и орков». Следует прекратить вражду и с сыновьями Фэанора; ибо в то время, время последнего сбора и последней надежды номов, каждый меч будет на счету.

Ужасную, смертельную битву предсказал он, но если Тургон решится на нее, то победит и сломит мощь Моргота, исцелит все раздоры и возобновит дружбу людей и эльфов, от которой придет в мир величайшее благо и слуги Моргота не будут больше тревожить его. Но если Тургон не пожелает идти на войну, тогда он должен покинуть Гондолин, увести свое народ в устье Сириона, построить там флот и отправиться искать Валинор и милосердие Богов. Но в этом совете кроется больше опасности, чем в первом – хотя может показаться, что это не так; и горестна тогда будет участь Ближних Земель.

Ульмо взял на себя сию заботу из любви к эльфам и потому, что ведал он – немного лет пройдет, прежде чем решится участь Гондолина, если жители его останутся за своими стенами, и тогда никакой радости и красы не сохранится в мире из-за злобы Моргота.

Послушные воле Ульмо Туор и Бронвэ отправились на север и пришли в конце концов к тайному входу; войдя в туннель, достигли они внутренних врат и там часовые взяли их под стражу. Так увидели они прекрасную долину Тумладен, подобную зеленому самоцвету среди гор; а посреди Тумладена увидели они Гондолин Великий, град семи имен, белый, сияющий издалека, чуть тронутый розовой краской рассвета. Их повели туда, и они прошли сквозь стальные врата, и пришли к белым ступеням королевского дворца. Там Туор говорил о поручении Ульмо и голос его нес в себе отблеск силы и величия Владыки Вод, так что весь народ дивился на него и выказывал сомнение, что он лишь смертный человек, коим назвал себя. Но Тургон стал горделив, и Гондолин был прекрасен, как память о Туне, и верил король в тайну и неприступность стен, так что и он, и большая часть народа не хотели подвергать град опасности или покидать его, не желали они и вмешиваться в беды эльфов и людей во внешнем мире, не желали и возвращаться сквозь ужасы и опасности на Запад.

Мэглин всегда говорил против Туора на советах короля, и слова его были тем более вескими, что отвечали чаяниям сердца Тургона. Потому Тургон отказался следовать велению Ульмо; хотя среди мудрейших его советников были те, кого охватило беспокойство. Мудрое сердце было у дочери короля, мудрее, чем у других дочерей эльфинэссе, и она всегда поддерживала Туора, хотя и бесплодны были ее слова, и на сердце ее легла тяжесть. Прекрасна она была и высока ростом, почти достигая статью воина-мужчину, а волосы падали на плечи золотым фонтаном. Звали ее Идрилью, а прозывали Келебриндал, Среброногая, из-за белизны ее ног; всегда босая ходила и танцевала она на белых улицах и зеленых лужайках Гондолина.

После Туор поселился в Гондолине и не отправился созывать людей востока, ибо удержали его блаженство того града, краса и мудрость его жителей. Высоко поднялся он в милости Тургона, ибо стал он мужем могучим статью и разумом, глубоко постигнув знания номов. Сердце Идрили обратилось к нему, а его – к ней, и Мэглин скрежетал зубами, ибо он вожделел к Идрили и, несмотря на их близкое родство, желал овладеть ею; к тому же она была единственной наследницей короля Гондолина. В сердце своем лелеял он замыслы, как бы ему изгнать Тургона и занять его трон, а Тургон любил его и доверял. Но Туор все же взял Идриль в жены, и народ Гондолина устроил в честь их свадьбы веселый пир, ибо Туор завоевал все сердца, кроме Мэглина и его тайных приверженцев. Туор и Берен единственные из смертных людей взяли себе жен из эльфов, а потом Эльвинг, дочь Диора, сына Берена вышла замуж за Эарендэля, сына Туора и Идриль Гондолинской, и единственно в их роду кровь эльфов влилась в жилы людской расы. Но пока Эарендэль был лишь малым ребенком: прекрасен был его облик, в лице сиял свет небес, и обладал он красой и мудростью эльфинэссэ, а также силой и стойкостью людей древности; голос моря звучал в его ушах и сердце, как и у Туора, его отца**.

**Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.176-178

***Как-то раз, когда Эарендэль был еще мал, а дни Гондолина были спокойны и радостны (но сердце Идрили предчувствовало дурное, и предвидение окутало ее как темная туча), Мэглин вдруг пропал. Мэглин более всего другого любил работать в шахтах и искать залежи руд; он был владыкой и предводителем тех номов, что трудились в горах вдали от города, добывая металл для орудий мира и войны. Но часто Мэглин с несколькими товарищами выходил за пределы гор, а король и не ведал, что закон его нарушается; и случилось так по воле судьбы, что Мэглин был взят в плен орками и предстал перед Морготом. Мэглин не был слаб и труслив, но пытки, коими ему грозили, сломили его дух, и выкупил он свои жизнь и свободу, открыв Морготу место, где находится Гондолин, и пути, по которым его можно достичь и атаковать. Велика была радость Моргота, и он пообещал Мэглину владычество над Гондолином, как своему вассалу, и овладение Идрилью, когда город будет взят. Вожделение к Идрили и ненависть к Туору тем легче привели Мэглина к отвратительному предательству. Но Моргот послал его обратно в Гондолин, дабы его жители не заподозрили предательства и Мэглин смог бы помочь атакующим изнутри, когда придет час. И Мэглин так и жил в чертогах короля с улыбкой на лице и злом в сердце, пока тень все плотнее окутывала сердце Идрили.

В конце концов, когда Эарендэлю исполнилось семь лет, Моргот был готов, и напустил он на Гондолин своих орков, и балргов, и змеев, из коих сделал он драконов многих ужасных форм и обличий для взятия города. Воинство Моргота прошло через северные горы, самые высокие, где стража была наименее бдительна, и произошло это во время праздника, когда весь народ Гондолина стоял на стенах, ожидая восхода солнца и распевая песни; ибо то было утро праздника, который называли они Вратами Лета. Но красный свет окрасил горы на севере, а не на востоке, и враг не останавливался, пока не дошел до самых стен Гондолина, и Гондолин оказался в безнадежной осаде.

О деяниях отчаянной храбрости, кои свершили предводители благородных домов и их воинов (не последним был среди них Туор), много сказано в «Падении Гондолина»: о смерти Рога за пределами стен, о поединке Эктелиона Фонтанного с Готмогом, предводителем балрогов, на королевской площади, в коем они убили друг друга, о защите башни Тургона эльфами из его дружины, пока башня не была разрушена. С великим грохотом разрушилась она, и Тургон погиб под обломками.

Туор хотел спасти Идриль от опасности разоряемого города, но Мэглин схватил ее и Эарендэля; тогда Туор бился с ним на стене и сбросил его вниз, навстречу гибели. Туор и Идриль повели остатки жителей Гондолина, стольких, сколько смогли собрать в суматохе горящего города, вниз, в тайный подземный ход, что приготовила Идриль в те дни, когда сердце ее чуяло недоброе. Он еще не был закончен, но выходил далеко за пределы стен на севере равнины, там, где горы были наиболее далеки от Амон-Гварета. Те, кто не пошел с ними, но последовали древним Путем Бегства, ведущем в ущелье Сириона, были убиты драконом, коего Моргот, предостереженный Мэглином, поставил стеречь врата. Но о новом подземном ходе Мэглин ничего не знал, и никто не думал, что беженцы изберут путь на север, туда, где горы были самыми высокими и ближе всего подступали к Ангбанду.

Дым от пожарищ, пар от прекрасных источников Гондолина, иссушенных пламенем драконов севера, окутал долину мрачными туманами; и это помогло бегству Туора и его отряда, ибо от выхода из туннеля до подножия гор лежал еще длинный путь, открытый всем взорам. Они сумели все же добраться до гор, полные скорби и несчастные, ибо высокогорье было холодным и страшным, а среди них было много женщин с детьми и раненых мужчин.

Там был ужасный перевал звался Кирит-Торонат, Орлиное Ущелье, где под сенью высочайших пиков вилась узкая тропа, по правую сторону которой возвышались отвесные скалы, а по левую – зияла страшная пропасть, обрывающаяся в пустоту. Беглецы растянулись вдоль этого узкого пути, когда наткнулись на засаду из морготовых воинов, и их предводителем был балрог. Это едва не привело к смерти всех беглецов, не спасла бы их и отчаянная отвага златовласого Глорфиндэля, предводителя Дома Золотого Цветка Гондолина, если бы в последнее мгновение не пришел им на помощь Торондор.

О поединке Глорфиндэля и балрога на остроконечной вершине скалы того перевала поют песни; оба противника рухнули в бездну и погибли. Но Торондор поднял тело Глорфиндэля, и эльфа похоронили под курганом из камней возле перевала, на кургане позже выросла трава, и маленькие цветы, похожие на желтые звезды, цвели среди каменистых пустошей. Орлы Торондора устремились вниз, атакуя орков, и те бежали, пронзительно воя; все они были убиты или сброшены в пропасть, поэтому весть о беглецах Гондолина нескоро достигла слуха Моргота.

Преодолев трудный и опасный путь, беглецы из Гондолина пришли в Нан-Татрин и отдыхали там некоторое время. Там исцелились их раны и усталость, но горе не утихло. В той земле справили они тризну в память о Гондолине и погибших: прекрасных девах, женах и мужах, и короле; а о Глорфиндэле, любимом всеми, спели они много прекрасных песен.

Там Туор спел Эарендэлю, своему сыну, песню о том, как Ульмо пришел к нему в давние времена, как видение моря появилось посреди суши, и тоска по морю пробудилась в его сердце и сердце сына. Потому они снялись с места с большей частью народа и отправились к Устью Сириона на морском берегу, и поселились там. В тех землях они смешались с небольшим народом Эльвинг, дочери Диора, что бежал туда немного раньше.

Тогда Моргот решил в сердце своем, что достиг полной победы, ибо мало он беспокоился о сыновьях Фэанора и их клятве, что никогда не вредила ему, а всегда оборачивалась величайшей пользой. И посреди черных дум своих он смеялся, не жалея об одном потерянном Сильмариле, ибо рассчитывал, что из-за него последние эльфы исчезнут с лица земли и не потревожат более мир. Если даже и знал он о поселении у вод Сириона, то никак не показывал этого, выжидая урочное время и надеясь, что клятва и ложь сделают свое дело***.

***Источник: «The History of Middle-earth», Volume IV, «The Quenta», pp.172-175

*А у Сириона, на морском побережье, рос и креп эльфийский народ, последние ростки Гондолина и Дориата. Эти эльфы полюбили морские волны и стали строить прекрасные корабли, селясь все ближе к морю, под защиту ладони Ульмо.

Ульмо в Валиноре говорил с Валар о нужде эльфов, и призывал их простить тот народ и помочь им, освободив от тяжелой власти Моргота, и отвоевать Сильмарили, в коих одних ныне сиял свет того блаженства, что давали Два Древа. Или так говорили номы, которые позже многое узнали от своих родичей-квэнди, Светлых Эльфов, любимых Манвэ и многое ведавших о замыслах Владыки Богов. Но Манвэ ничего не предпринял, и кто расскажет о сокровенных думах его сердца? Квэнди говорили, что урочный час еще не пришел, и только некто, молящий от имени эльфов и людей о прощении их проступков и жалости к их бедам, сможет заставить Стихии действовать. Но и Манвэ, быть может, не сумеет освободить сыновей Фэанора от клятвы, пока она не окончится, и сыновья Фэанора не откажутся от Сильмарилей, возвращения коих они так безжалостно добиваются. Ибо свет Сильмарилей сотворили сами Боги.

В те дни Туор почуял приближение старости, и вечный зов моря громче зазвучал в его сердце. Потому выстроил он большой корабль Эаррамэ, Морское Крыло, и вместе с Идрилью отплыл на закат, на Запад, и больше не говорится о нем ни в одном предании или песне. Но Туор один из всех смертных людей причислен к старшей расе, и присоединился он к нолдоли, коих любил. Позже, как говорят, пустился он в вечное странствие по морям эльфийских земель, приставая временами в гаванях номов на Тол-Эрессэа, и судьба его отделена от судеб людей. Эарендэль Ясный стал владыкой народа Сириона и многих его кораблей, он взял в жены Эльвинг Прекрасную, и она родила ему сыновей Эльроса и Эльронда, коих прозвали Полуэльфами. Но Эарендэль не обрел покоя, и в плаваниях вдоль берегов Ближних Земель не мог он достичь своей цели. Два стремления жили в его сердце, переплетаясь в одно в тоске по морским просторам: он желал плавать по морю, разыскивая Туора и Идриль Келебриндал, которые не вернулись; а также думал, что, быть может, найдет последний берег и, прежде чем умрет, передаст послание эльфов и людей Валар Запада, которое должно пробудить в сердцах Валинора и эльфов Туна жалость к миру и бедам Человечества.

Он выстроил Вингилот, прекраснейший из кораблей песен, Пенный Цветок; корпус его был сделан из дерева белого, как луна, весла его были золотыми, ванты – серебряными, мачты его были увенчаны самоцветами, похожими на звезды. В Лэ об Эарендэле поется о многих приключениях, что испытал он на морском просторе и в нехоженых землях, странствуя по морям и островам. Он убил Унголиантэ на юге, и так исчезла созданная ею тьма, и свет пришел в те места, которые долго были окутаны тенью. Но печальная Эльвинг оставалась дома.

Эарендэль не нашел Туора и Идрили, не отыскал и берегов Валинора, сокрытых тенями и чарами. Его гнали прочь противные ветра, и, в конце концов, снедаемый тоской по Эльвинг, он повернул домой, на восток. И сердце велело ему поспешить, ибо окутал его великий страх, порожденный зловещими снами, и ветра, с которыми он так упорно боролся раньше, не несли его обратно так быстро, как он желал.

В гаванях Сириона случилось новое лихо. То, что Эльвинг живет там, владея Наугламиром и достославным Сильмарилем, стало известно оставшимся в живых сыновьям Фэанора – Майдросу и Маглору, Дамроду и Дириэлю; они сошли со своих охотничьих троп и, собравшись вместе, отправили в гавани Сириона послания дружественные, но повелительные, требуя возвращения Сильмариля. Но Эльвинг и народ Сириона не желали уступать драгоценности, которую добыл Берен и носила Лутиэн, и за которую был убит Диор Прекрасный; и менее всего они хотели делать это, пока Эарендэль, их владыка, был еще в море, ибо им казалось, что тот самоцвет владеет даром благословлять и исцелять их дома и корабли.

И так случилось, что произошло последнее и самое жестокое убийство эльфов эльфами, это было третье из жесточайших несчастий, чьей причиной была проклятая клятва. Ибо сыновья Фэанора напали на беглецов Гондолина и остатки народа Дориата и одолели их. Хотя некоторые из их воинов стояли в стороне, а немногие другие взбунтовались против собственных предводителей и погибли, защищая Эльвинг (ибо таково было смятение и горе эльфинессэ в те дни), но все же Майдрос и Маглор одержали победу. Одни они остались из сыновей Фэанора, ибо в той битве погибли Дамрод и Дириэль; но и жители Сириона были убиты или бежали, или вынуждены были присоединиться к народу Майдроса, который объявил себя владыкой всех эльфов Внешних Земель. Но все же Майдрос не добыл Сильмариля, потому что Эльвинг, увидев, что все потеряно и сыновья ее, Эльрос и Эльронд, пленены, бежала от воинов Майдроса, с Наугламиром на груди бросилась в море и погибла, как все думали.

Но Ульмо поднял ее и придал ей обличье огромной белой птицы, а на груди ее сверкал, как звезда, сияющий Сильмариль, когда она летела над волнами в поисках Эарендэля, своего возлюбленного. И ночью Эарендэль, стоявший у руля, увидел, как она спускается к нему – белое, быстро летящее облако под луной, звезда над морем, движущаяся необычным путем, бледное пламя на крыльях урагана. Поют, что она упала прямо на палубу Вингилота, впав в забытье, ибо потеряла слишком много сил, летя с огромной быстротой, и Эарендэль положил ее к себе за пазуху. А утром, изумленный, увидел он жену в ее человеческом облике, и волосы ее лежали на его лице, и она спала.

Но велика была печаль Эарендэля и Эльвинг из-за разорения Гаваней Сириона и пленения сыновей. Они боялись, что те убиты, но это было не так. Ибо Маглор пожалел Эльронда и Эльроса и позаботился о них, и возникла меж ними любовь (хотя это могло показаться странным); но на сердце Маглора тяжелым бременем лежала ужасная клятва и язвила ег