Поход за Сильмарилем

И сказано в Лэ о Лэйтиан, что Берен прошел через Дориат невозбранно и пришел в конце концов к Сумеречным Озерам и Топям Сириона; и, покинув владения Тингола, он взобрался на холмы над Водопадами Сириона, где вода с великим шумом ныряла под землю. Оттуда взглянул он на запад и через туманы и дожди, что укрывали холмы, увидел он Талат-Дирнен, Хранимую Равнину, что протянулась от Сириона до Нарога, а за ней различил он вдали нагорье Таур-эн-Фарот, что возвышалось над Нарготрондом. И, лишенный всего, блуждающий без надежды и совета, направил он шаги свои туда.

На всей равнине эльфы Нарготронда несли неусыпную стражу; укрытые от посторонних глаз сторожевые башни венчали каждый холм на границах королевства, а в лесах и полях искусно укрывались отряды лучников. Их смертоносные стрелы били точно в цель и никто не мог пересечь границу без их желания. Потому едва Берен вошел в пределы Нарготронда, они узнали о том, и смерть его была близка. Но, ведая об опасности, он высоко поднял кольцо Фелагунда; и хотя не видел Берен ни единого живого существа, ибо охотники эти были прекрасными следопытами, он чувствовал, что за ним наблюдают, и часто громко выкрикивал: «Я – Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!»

Потому охотники не убили его, но, собравшись вместе, окружили и приказали остановиться. Однако, увидев кольцо, они поклонились Берену, хотя он походил на оборванного дикаря; и повели его на северо-запад, передвигаясь по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. Ибо в те времена не было брода или моста через бурный Нарог подле ворот Нарготронда, но дальше к северу, где в Нарог впадал Гинглит, поток был маловодней, и, перейдя его и повернув на юг, эльфы под светом луны доставили Берена к темным вратам своих скрытых чертогов.

Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом; и Фелагунд узнал его, не нуждаясь в кольце, дабы вспомнить о роде Беора и Барахира. Они сели за закрытыми дверями, и Берен поведал о смерти Барахира и о том, что случилось в Дориате; и плакал он, вспоминая Лутиэн и дни радости с ней. А Фелагунд слушал его повесть в изумлении и тревоге. И сказал он Берену, чувствуя тяжесть на сердце: «Ясно, что Тингол желает твоей смерти; но кажется мне, что не суждено ему достичь своей цели, и Клятва Фэанора вновь взялась за работу. Ибо Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и тот, кто хотя бы помянет о желании завладеть ими, пробудит от спячки великие силы; а сыновья Фэанора скорее разрушат все эльфийские королевства до основания, чем потерпят, дабы другие добыли или завладели Сильмарилем, ибо Клятва ведет их. И ныне Келегорм и Куруфин живут в моих чертогах; и хотя я, сын Финарфина, король, много у них власти в этом королевстве, и много воинов следуют за ними. Они выказывали мне лишь дружбу во всякой нужде, но, боюсь я, что не найдешь ты у них ни любви, ни жалости, если узнают они о твоем стремлении. Но я тоже дал клятву, и так все мы попали в сети рока».

И говорил король Фелагунд перед своим народом, напомнив о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил он, что должен помочь сыну Барахира в его нужде, и просил помощи у своих вождей. Тогда из толпы поднялся Келегорм, чьи длинные волосы сияли золотом, и, обнажив меч, воскликнул: «Будь он друг или враг, будь он демон Моргота, или эльф, или дитя людей, или иная живая тварь Арды, ни закон, ни любовь, ни силы ада, ни мощь Валар, никакое чародейство не защитят его от ненависти сыновей Фэанора, если он возьмет или найдет Сильмариль и оставит его у себя. Ибо на Сильмарили лишь мы имеем право, пока стоит этот мир».

И произнес он много иных слов, исполненных такой же силы, как были исполнены слова его отца в Тирионе, когда тот призывал нолдор взбунтоваться. А после Келегорма заговорил Куруфин, более мягко и тихо, но не менее убедительно, представляя взору эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. Такой великий страх поселил он в их сердцах, что никогда до времен Турина ни один эльф из этого королевства не вышел на открытую битву; но лишь украдкой, с помощью засад и чародейства, и отравленных стрел преследовали они всех пришельцев, забыв об узах родства. Так пали они, утратив доблесть и свободу эльфов древних дней, и над землей их сгустилась тень.

И тогда начал роптать народ, что сын Финарфина – не Вала, дабы повелевать ими, и отвернулись от него эльфы Нарготронда. А на братьев сошло Проклятие Мандоса, и темные замыслы зародились в их сердцах, задумали они послать Фелагунда одного на смерть и занять, если получится, трон Нарготронда, ибо происходили они из старшей ветви принцев нолдор.

И Фелагунд, увидев, что покинут всеми, снял серебряный венец Нарготронда и швырнул его на пол, сказав: «Вы можете нарушать клятвы верности мне, но я своей не нарушу. И если остался здесь хоть кто-то, на кого не пало проклятие, то он последует за мной, и я не уйду отсюда как нищий, которого вышвырнули за ворота». Тогда встали рядом с ним десять эльфов, и командир их, коего звали Энедрион, поднял венец и просил, дабы он был передан наместнику до возвращения Фелагунда. «Ибо ты остаешься королем для меня и для них», - сказал он, - «что бы ни случилось».

Тогда Фелагунд отдал венец Нарготронда Ородрету, своему брату, дабы он правил вместо короля; а Келегорм и Куруфин ничего не сказали, но улыбнулись и вышли из зала.

Осенним вечером Фелагунд и Берен ушли из Нарготронда вместе с десятью спутниками; и они отправились вдоль Нарога к его истоку у Водопадов Иврина. Возле Гор Тени наткнулись они на банду орков и перебили их всех ночью прямо в лагере, и забрали себе их одежду и оружие. Фелагунд чарами придал телам и лицам товарищей сходство с орками, и так скрыв свой истинный облик, отправились они по северной дороге, отважившись идти по западному проходу между Эред Вэтрином и нагорьем Таур-ну-Фуин. Но Саурон в своей башне заметил их отряд и взяло его сомнение, ибо они двигались быстро и не остановились, дабы рассказать о своих делах, как то было приказано всем слугам Моргота, что шли этой дорогой. Потому он послал своих прислужников, дабы те подстерегли путников и доставили к нему.

Так и случилось, что Саурон и Фелагунд сошлись в поединке, что прославлен в песнях. Ибо Фелагунд бился с Сауроном на песнях силы, и сила короля была велика, но Саурон одержал победу и сорвал с них личины. Но хотя Саурон узнал, из каких они народов, их имена и цели остались для него неведомы.

Потому бросил он их в глубокую яму, глухую и темную, и пригрозил жестокой смертью, если хотя бы один не откроет ему правды. Время от времени видели они два глаза, горящие во тьме, и волколак пожирал одного из товарищей; но ни один не предал своего владыку.

***

В то время, когда Саурон бросил Берена в яму, тяжкий страх поселился в сердце Лутиэн, и, придя к Мэлиан за советом, узнала она, что Берен лежит в подземельях Тол-ин-Гаурхота без всякой надежды на помощь. Тогда Лутиэн, предчувствуя, что ни от кого больше не видать ему спасения, решила бежать из Дориата и сама прийти к Берену. Тингол, узнав ее замысел, исполнился страха и изумления. Не желая лишать Лутиэн дневного света – ибо тогда она бы заболела и увяла, и все же желая удержать ее в Дориате, он велел построить дом, из которого она не смогла бы бежать. Недалеко от врат Менегрота стояло величайшее из всех древ Леса Нэлдорет; то был буковый лес на севере королевства. Этот могучий, необычайно высокий бук звался Хирилорном, и у него было три ствола с гладкой корой, равные в обхвате; самые нижние ветви росли высоко над землею. И высоко наверху, среди ветвей Хирилорна, был выстроен деревянный дом, и там поселили Лутиэн; лестницы оттуда убрали и охраняли, приставляя только тогда, когда слуги Тингола приносили Лутиэн все необходимое.

В Лэ о Лэйтиан говорится о том, как убежала Лутиэн из дома на Хирилорне: она пустила в ход чары и заставила волосы свои вырасти до необычайной длины, а затем соткала из них темный плащ, окутавший ее красу, как облако, и на него было наложено заклятие сна. Из оставшихся прядей она сплела веревку и спустила ее за окно; и когда конец ее закачался над стражами, что сидели возле ствола, они крепко уснули. Тогда Лутиэн спустилась вниз из своей тюрьмы и закуталась в плащ, что скрыл ее подобно тени, и так, никем не замеченная, бежала из Дориата.

И случилось так, что Келегорм и Куруфин охотились на Хранимой Равнине, а вышло так потому, что Саурон послал в эльфийские земли множество волков, дабы они были соглядатаями. Потому братья взяли своих волкодавов и поскакали на охоту; думали они также услышать вести о короле Фелагунде. Главу волкодавов, что следовали за Келегормом, звали Хуан. Он не был рожден в Средиземье, но прибыл из Благословенного Королевства, ибо Оромэ подарил его Келегорму давным-давно в Валиноре и он следовал за рогом своего хозяина до того, как грянуло лихо. Хуан последовал за Келегормом в изгнание и был верен ему, и потому на него тоже сошло гибельное проклятие, наложенное на нолдор, и было предречено, что он погибнет, но не раньше, чем вступит в схватку с сильнейшим из волков, что когда-либо ступал по земле.

Никто иной как Хуан и нашел Лутиэн, скользящую, как тень, застигнутая светом дня, под сенью дерев, когда Келегорм и Куруфин устроили привал у западных рубежей Дориата, ибо никто не мог укрыться от взора и чутья Хуана, ни одно чародейство не могло его остановить, и он никогда не спал – ни ночью, ни днем. Он привел Лутиэн к Келегорму, и она обрадовалась, узнав в том принца нолдор и врага Моргота, и потому назвала себя, сбросив плащ. Так велика была ее красота, освещенная ярким солнцем, что Келегорм полюбил ее; и заговорил он с ней учтиво, и обещал помощь в ее нужде, если она вернется с ним в Нарготронд. И ничего не сказал он о том, что уже ведает о Берене и его походе, о котором она рассказала, и о том, что все это близко его касается.

Тогда прервали они охоту и вернулись в Нарготронд; и Лутиэн была предана, ибо ее крепко заперли и забрали плащ, и ей не было разрешено уходить за ворота или говорить с кем-либо, кроме братьев, Келегорма и Куруфина. Ибо ныне, думая, что Берен и Фелагунд стали пленниками без надежды спастись, они замыслили дать королю погибнуть, а Лутиэн удержать у себя и принудить Тингола отдать ее в жены Келегорму. Так они обрели бы силу и стали могущественнейшими из принцев нолдор. И они не желали добывать Сильмарили хитростью или силой, или терпеть, чтобы их добыл другой, пока под их властью не окажется вся мощь эльфийских королевств. Ородрет не мог противостоять им, ибо они склонили сердца жителей Нарготронда на свою сторону, и Келегорм послал вестников к Тинголу, требуя его согласия.

Но волкодав Хуан был честен сердцем и полюбил он Лутиэн с первой же встречи, и опечалился ее плену. Потому часто он приходил к ней в комнату, а ночами лежал возле ее двери, ибо чуял, что зло пришло в Нарготронд. Лутиэн часто говорила с Хуаном в одиночестве своем, рассказывая о Берене, что был другом всех зверей и птиц, которые не служили Морготу, и Хуан понимал все сказанное. Ибо он мог понимать речь любой живой твари, что разговаривала с помощью голоса, но лишь трижды до своей гибели суждено ему было заговорить самому.

И Хуан измыслил план для спасения Лутиэн; придя под покровом ночи, он принес ей плащ, и заговорил впервые, подавая ей совет. Затем вывел он ее тайным путем из Нарготронда и вместе помчались они на север; пес смирил свою гордость и позволил Лутиэн ехать на нем верхом, как делали иногда орки, садясь на больших волков. Так двигались они с превеликой скоростью, ибо Хуан был быстр и неутомим.

Берен и Фелагунд лежали в подземелье Саурона, и все их товарищи были уже мертвы; но Саурон приберегал Фелагунда напоследок, ибо понял, что тот был нолдо великой силы и мудрости, и думал он узнать у Фелагунда цель их похода. Но когда волк пришел за Береном, Фелагунд собрал все оставшиеся силы и порвал свои оковы; и он боролся с волколаком и убил его руками и зубами, но и сам был смертельно ранен. Тогда он заговорил с Береном, сказав: «Я ухожу ныне на долгий отдых в безвременных чертогах за морями и горами Богов. Долгое время пройдет, прежде чем меня увидят среди нолдор вновь; и, быть может, не встретимся мы второй раз в жизни или в смерти, ибо судьбы наших народов различны. Но все же есть надежда, что даже эта печаль будет исцелена в конце. Прощай!» И он умер во тьме. Так король Финрод Фелагунд исполнил свою клятву, и Берен рыдал над ним в отчаянии.

В тот час пришла Лутиэн и, встав на мосту, ведущему к острову Саурона, она запела песню, для которой каменные стены не были преградой. Берен услышал ее, и показалось ему, что он спит, ибо сияли над ним звезды, а в ветвях дерев пели соловьи. И запел он в ответ песню вызова, что сложил некогда во славу Семизвездья, Серпа Валар, что Варда поместила на севере как знак падения Моргота. Тогда оставили его последние силы, и он впал в черное забытье.

Но Лутиэн услышала ответ и запела песнь еще более великой силы. Волки завыли, и весь остров содрогнулся. Саурон стоял на вершине башни, окутанный черной думой, и улыбнулся он, заслышав голос Лутиэн, ибо знал, что то поет дочь Мэлиан. Слава о красе Лутиэн и ее чудесных песнях давно уже вышла за пределы Дориата, и задумал Саурон схватить деву и предать ее в руки Моргота, ибо награда была бы воистину велика.

Потому послал он на мост волка, но Хуан тихо убил его. Посылал Саурон волков одного за другим, и одному за другим перегрызал им горло Хуан. Тогда Саурон послал Драуглуина, жуткую тварь, давно закосневшего во зле прародителя волколаков Ангбанда. Силен был Драуглуин, и потому схватка его с Хуаном была долгой и яростной. Но в конце концов Драуглуин бежал и, примчавшись в крепость, сдох у ног Саурона, а перед смертью сказал своему хозяину: «Хуан здесь!» Саурон хорошо знал, как и все жители той земли, о судьбе, предназначенной волкодаву Валинора, и пришло ему на ум, что именно он исполнит веление рока. Потому принял он облик волколака, сильнейшего из всех, кто ступал по земле, и вышел, дабы вступить в схватку на мосту.

И таким великим ужасом веяло от него, что Хуан прыгнул в сторону. Тогда Саурон бросился на Лутиэн и ее охватила слабость от свирепого огня его глаз и вони из пасти. Но пока он прыгал, она, падая, махнула полой темного своего плаща перед его глазами, и он споткнулся, ибо его объяла мгновенная дремота. Тогда прыгнул Хуан. И началась схватка Хуана и Саурона-волка, завывания и лай эхом отдавались в горах, и стражи на стенах Эред-Вэтрина по другую сторону долины услышали издали шум и устрашились.

Но ни колдовство, ни чары, ни клык, ни яд, никакое дьявольское волшебство, ни звериная сила не могли одолеть Хуана из Валинора. Схватил он врага за глотку и прижал к земле. Тогда Саурон сменил облик, из волка стал змеей, а после принял свой обычный вид, но не смог избавиться от хватки Хуана, разве что покинуть тело. Но до того, как злой дух покинул свое темное обиталище, Лутиэн подошла к нему и сказала, что будет он лишен плоти и дрожащий дух его отправится к Морготу: «И вечно будет твой нагой дух корчиться под пыткой его презрения, пронзенный его взглядом, если не отдашь ты мне власти над крепостью и не откроешь мне заклятие, что скрепляет камни воедино».

Тогда Саурон сдался, и Лутиэн обрела власть над островом и всем, что было на нем; и Хуан освободил Саурона. Тот немедленно принял облик летучей мыши, огромной темной тучей заслонив луну, и улетел, роняя кровь из горла на деревья, и прилетел в Таур-ну-Фуин, и поселился там, наполнив лес ужасом.

Тогда Лутиэн встала на мосту и объявила свою власть: и разрушено было заклятие, что скрепляло один камень с другим, и обрушились ворота, и в стене появился пролом, и обнажились ямы и подземелья; множество рабов и пленников вышли наружу в изумлении и страхе, прикрывая глаза от бледного лунного света, ибо долгое время пребывали они во тьме Саурона. Но Берен не вышел. Поэтому Хуан и Лутиэн отправились на остров искать его; и Лутиэн нашла его горюющим у тела Фелагунда. Так велика была его скорбь, что он лежал неподвижно и не слышал ее шагов. Тогда, думая, что он умер, Лутиэн обняла его и впала в черное забытье. Но Берен очнулся и вернулся к свету из тьмы отчаяния, и поднял он Лутиэн и они посмотрели в глаза друг другу; и осветило их солнце, поднявшееся над темными горами.

Они похоронили тело Фелагунда на вершине холма его острова и остров снова очистился, и навсегда остался неоскверненным; ибо Саурон уже не вернулся туда. Там все еще лежит зеленая могила Финрода, сына Финарфина, благороднейшего из всех эльфийских владык, и будет лежать, пока эта земля не будет изменена и разрушена, и не покроется волнами бушующего моря. А Финрод гуляет с Финарфином, отцом своим, среди родичей в свете Благословенного Королевства, и нигде не записано, что он когда-либо возвращался в Средиземье.