О встрече Берена и Лутиэн Тинувиэль

Среди повестей о печали и разрушении, что пришли к нам из тьмы тех дней, есть такие, где среди плача звенит радость и из-под тени смерти пробивается негаснущий свет. И для слуха эльфов самая прекрасная из тех историй – повесть о Берене и Лутиэн, ибо она печальна и радостна, и прикасается к тайнам, и нет у нее конца. Об их жизни рассказывает Лэ о Лэйтиан, Освобождение от Оков, самая длинная из всех древних песен, кроме одной; но здесь она рассказана в немногих словах и в прозе.

Уже говорилось о том, что Барахир не желал покидать Дортонион, и Моргот жестоко его преследовал, так что в конце концов осталось с ним всего двенадцать товарищей.

Среди товарищей Барахира был Горлим, сын Ангрима. Его жену звали Эйлинэль и они горячо любили друг друга, пока не пришло лихо. А Горлим, вернувшись с войны на границах, нашел дом свой разоренным и покинутым, и жена его исчезла; погибла она или была угнана в рабство, он не знал. Тогда он бежал к Барахиру и был самым яростным и отчаянным среди товарищей, но сомнение глодало его сердце, и думал он, что Эйлинель, может быть, жива. Иногда он тайно уходил один и посещал свой дом, бродя по полям и рощам, которыми некогда владел; и это стало известно слугам Моргота.

Однажды осенью пришел он к дому в вечерних сумерках и, приблизившись, увидел, как ему показалось, огонек в окне; осторожно подойдя, он заглянул внутрь. Там увидел он Эйлинэль, и лицо ее было измождено от голода и горя, и показалось ему, что слышит он ее голос, сетовавший на то, что он ее покинул. Но когда закричал громко Горлим, то ветер задул огонек; завыли волки и на плечи его легли тяжелые руки охотников Саурона. Так Горлим был схвачен; и сауроновы слуги привели его в свой лагерь и пытали, добиваясь вестей о Барахире и его тропах. Но ничего не сказал Горлим. Тогда пообещали Горлиму, что если он уступит, то его освободят и вернут Эйлинэль; измученный болью и тоской по жене, Горлим дрогнул. Тогда привели его прямо к Саурону ужасному, и Саурон сказал: «Я слышал, ты хочешь заключить со мной сделку. Какова же твоя цена?»

И Горлим ответил, что хочет обрести Эйлинэль и уйти на свободу вместе с ней, ибо он думал, что Эйлинэль тоже в плену.

И Саурон засмеялся, сказав: «То малая цена за столь великое предательство. И она будет уплачена. Говори!»

Горлим хотел было пойти на попятную, но, устрашенный взглядом Саурона, рассказал в конце концов все, что знал. Тогда Саурон расхохотался; он насмехался над Горлимом, открыв ему, что тот видел лишь призрак, сотворенный, чтобы поймать его в ловушку, ибо Эйлинэль мертва. «Но я все же исполню твою просьбу», - сказал Саурон, - «ты уйдешь к Эйлинэли и будешь свободен от моей службы». И Горлима предали жестокой смерти.

Так было обнаружено убежище Барахира, и Моргот раскинул возле него свои сети; и орки, придя в тихий предрассветный час, внезапно напали на людей Дортониона и убили их всех, кроме одного. Ибо Берена, сына Барахира, отец послал на опасное дело – разведать пути врага, и Берен был далеко, когда убежище захватили. Но когда он спал, застигнутый ночью в лесу, то увидел во сне, что стервятники густо облепили голые деревья рядом с озером, и с их клювов капает кровь. И тогда Берен увидел во сне фигуру, что шла к нему через воду, то был призрак Горлима, и Горлим рассказал Берену о своем предательстве и смерти и просил его не медлить, дабы предупредить отца.

И Берен пробудился, и поспешил к озеру сквозь ночь, и пришел к убежищу изгоев на второе утро. Но когда подошел он ближе, то с земли поднялись стервятники и расселись на ольховых деревьях вокруг озера Аэлуин, и насмешливо каркали.

Тогда Берен похоронил тело отца, укрыв его под грудой камней, и поклялся отомстить. Прежде всего погнался он за орками, что убили его отца и сородичей, и ночью нашел их лагерь близ Истока Ривиля у Топи Серех. Благодаря своему искусству следопыта Берен подкрался к огню незамеченным. Командир орков похвалялся своими деяниями и поднял руку Барахира, которую отрезал, дабы Саурон не сомневался, что они выполнили задание; и на той руке блестело кольцо Фелагунда. Тогда Берен выпрыгнул из-за скалы и убил командира, и, схватив руку, бежал, и судьба хранила его, ибо орки были напуганы и их стрелы летели куда попало.

После того Берен еще четыре года скитался по Дортониону одиноким изгоем; но стал он другом зверей и птиц, они помогали ему и не выдавали, и с той поры он перестал есть мясо и убивать кого-либо, кроме слуг Моргота. Он страшился не смерти, а плена, но, будучи отважным и отчаянным, избегал и гибели, и оков; и слухи о подвигах храброго одиночки разнеслись по Белерианду, и пришли даже в самый Дориат. В конце концов Моргот назначил за его голову цену не меньшую, чем за голову Фингона, Верховного Короля нолдор, но орки охотнее бежали при звуке имени Берена, чем искали его. Потому против Берена послали целую армию во главе с Сауроном; а Саурон привел с собой волколаков, свирепых зверей, в телах которых заключил он ужасных духов.

И вся та земля с тех пор наполнилась страхом, и вся добрые твари ушли из нее; а Берена преследовали так жестоко, что в конце концов принужден он был бежать из Дортониона. Зимой, когда выпал снег, покинул он родину и могилу отца и, вскарабкавшись на одну из горных вершин, увидел вдали земли Дориата. И пришла ему на ум мысль пойти в Сокрытое Королевство, куда не ступала еще нога смертного.

Страшен был путь его на юг. Отвесны склоны Эред Горгорота, а у подножия этих гор лежат тени, что остались еще со времен до восхода луны. А дальше лежит дикая земля Дунгортеб, где борются меж собой чары Саурона и власть Мэлиан, и там бродят рука об руку ужас и безумие. Там жили пауки из злобного рода Унголиант, и плели они невидимые сети, в коих запутывалось все живое, и бродили там еще чудовища, что появились на свет до восхода солнца, и множеством глаз в тишине выслеживали они добычу. В этой проклятой стране эльф или человек не нашел бы никакой пищи, а лишь смерть. Этот путь считался не меньшим из великих подвигов Берена, но никому он не рассказывал о нем, дабы не пробудить память о пережитом ужасе; и никто не знал, как нашел он дорогу, по которой не отваживался пройти ни один эльф или человек, и дошел до границ Дориата. Он не нашел бы дороги, если бы это не было суждено ему судьбою. Не смог бы он и пройти лабиринты, что соткала Мэлиан вокруг Дориата, пока она не желала этого; но она предвидела многое, сокрытое от эльфов.

Говорится в Лэ о Лэйтиан, что Берен прибрел в Дориат спотыкаясь, седой и сгорбленный как будто от многих лет лишений, так велики были его мучения в пути. Но бродя летом в лесах Нэлдорета, встретился он с Лутиэн, дочерью Тингола и Мэлиан, вечером, перед самым восходом луны, когда танцевала она на неувядающей траве лужайки рядом с Эсгалдуином. Тогда вся память о боли покинула его и был он очарован, ибо Лутиэн была прекраснейшей из Детей Илуватара. Одеяния ее были синими, как безоблачное небо, а глаза – серыми, как вечер, залитый звездным сияньем; платье ее было вышито золотыми цветами, а волосы были черными, как тени сумерек. Как свет на листьях дерев, как журчание чистых вод, как звезды над туманами мира – такими были ее слава и ее краса; и в лице ее сиял немеркнущий свет.

Но она исчезла из виду, и стал Берен немым, как будто скованный заклятием, и долго скитался в лесах, ища ее, дикий и сторожкий как зверь. В сердце своем назвал он ее Тинувиэль, что значит Соловушка, дочь сумерек на языке Серых Эльфов, ибо не знал ей другого имени. И видел он ее издали как лист на ветру - осенью, и звезду на холме – зимой, но руки и ноги его были как будто скованы цепью.

И однажды, накануне весны, перед самым рассветом танцевала Лутиэн на зеленом холме и внезапно начала она петь. Песня ее вонзалась в самое сердце, подобно той песне, какую поет жаворонок, поднимаясь от дверей ночи, изливая свой голос среди гаснущих звезд, увидев солнце за стенами мира; и песня Лутиэн разрушила оковы зимы, и замерзшая вода зажурчала, и цветы показались из-под холодной земли там, где ступила ее нога.

Тогда заклятие молчания спало с Берена, и он позвал ее: «Тинувиэль!», и эхо в лесу повторяло это имя. Тогда остановилась она в изумлении и не бежала более, и Берен подошел к ней. Но когда взглянула Лутиэн на него, то пал на нее рок и она полюбила Берена; но все же ускользнула она у него из рук и исчезла из виду, как только рассвело. Тогда Берен упал на землю в забытьи, пораженный счастьем и горем; и провалился он в сон, как в черную пропасть, и, пробудившись, стал холоден, как камень, и сердце его было иссушено горем разлуки. И, бродя в раздумьях, он шарил руками, будто пораженный внезапной слепотой, и пытался схватить ускользнувший свет. Так начал он платить муками за ту судьбу, что лежала на нем; и в сети его рока была поймана Лутиэн: будучи бессмертной, разделила она с ним смерть, будучи свободной, надела его оковы; и страдания ее были горше, чем знал хоть один из эльдалиэ.

Но когда утерял он всякую надежду, она вернулась к нему, сидящему во тьме, и, давным-давно в Сокрытом Королевстве, вложила свою руку в его. После часто Лутиэн приходила к Берену, и втайне гуляли они вдвоем по лесам всю весну и лето; и никто из Детей Илуватара не знал большего счастья, хотя и кратким оно было.

Но случилось так, что о приходе Берена стало известно Тинголу, и он разгневался, ибо любил он Лутиэн более всего на свете, ставя ее выше любого из принцев эльфов, а смертных людей он даже не брал на службу. В горе и удивлении заговорил он с Лутиэн; но она не сказала ему ничего прежде, чем он поклялся не казнить Берена и не заключать его в темницу. Но король послал слуг, дабы они схватили Берена и привели его в Менегрот как преступника; однако Лутиэн опередила их и сама привела Берена к трону Тингола, как будто был он почетным гостем.

Тогда Тингол взглянул на Берена с насмешкой и гневом, но Мэлиан хранила молчание. «Кто ты», - сказал король, - «что пришел сюда как вор и непрошеным отважился приблизиться к моему трону?»

Но Берен, устрашенный великолепием Менегрота и величием Тингола, ничего не ответил. Тогда заговорила Лутиэн и сказала она: «Это Берен, сын Барахира, владыки людей, могучий враг Моргота, о чьих деяниях поют даже эльфы».

«Пусть скажет сам Берен!» - сказал Тингол. - «Чего искал ты здесь, несчастный смертный, и с какой целью покинул ты свою родину и вошел в ту землю, что запретна для таких, как ты? Можешь ли ты сказать, почему тебя нельзя строго наказать за наглость и глупость?»

Тогда Берен поднял глаза на Лутиэн и вгляделся в лицо Мэлиан, и показалось ему, что слова сходят с его языка сами собой. Страх покинул его, и вернулась гордость старейшего дома людей, и он сказал: «Моя судьба, о король, привела меня сюда через опасности, бросить вызов которым дерзал мало кто даже из эльфов. И здесь нашел я то, чего не искал, но, найдя, хочу владеть этим вечно. Ибо это драгоценнее золота, серебра и самоцветов. Ни камень, ни сталь, ни пламя Моргота, ни мощь всех эльфийских королевств не укроют от меня сокровища, коего я жажду. Ибо Лутиэн, твоя дочь – прекраснейшая из всех Детей Илуватара».

Тишина тогда объяла чертог, ибо все преисполнились изумления и страха, и думали они, что Берен будет убит. Но Тингол медленно заговорил, сказав: «Смерть заслужил ты своими словами; и быстро нашел бы ее, кабы я не поклялся поспешно, о чем я сожалею, низкорожденный смертный, научившийся в королевстве Моргота прокрадываться всюду втайне, как его соглядатаи и рабы».

И ответил Берен: «Ты можешь убить меня, заслужил я того или нет; но не приму я от тебя имен низкорожденного, соглядатая или раба. Клянусь кольцом Фелагунда, которое он дал Барахиру, отцу моему, после битвы на севере, что мой дом не заслужил таких прозваний ни от одного из эльфов, король он или нет».

Слова его были горды и все теперь смотрели на кольцо, ибо Берен высоко поднял его, и сияли на нем зеленые самоцветы, что нолдор сотворили в Валиноре. Ибо кольцо это было подобно двум сплетенным змеям с глазами из изумрудов, и головы их соприкасались под короной из золотых цветов, одна змея поддерживала ее, а другая – стремилась поглотить; то был знак Финарфина и его дома. Мэлиан наклонилась к Тинголу и шепотом просила его отринуть гнев. «Ибо не от твоей руки», - сказала она, - «погибнет Берен; свободно поведет его судьба и далеко заведет под конец, но она переплетена с твоей судьбой. Будь осторожен!»

Но Тингол в молчании глядел на Лутиэн и думал в сердце своем: «Несчастные люди, дети мелких вождей и королей, чей век так краток, такие, как этот, посмеют коснуться тебя и останутся в живых?» И нарушив тишину, сказал он: «Я увидел кольцо, сын Барахира, и вижу я, что ты горд и мыслишь себя могучим. Но деяний отца, даже если бы были они совершены на моей службе, недостаточно, дабы завоевать дочь Тингола и Мэлиан. Слушай же! Я тоже желаю владеть сокровищем, что было утрачено. Ибо камень и сталь, и пламя Моргота хранят драгоценность, коей я желаю владеть вопреки мощи всех эльфийских королевств. Но услышал я, что такие преграды тебя не страшат. Тогда иди же! Принеси мне в руке своей Сильмариль из венца Моргота; и тогда, если Лутиэн пожелает, отдаст она тебе свою руку. Тогда ты завладеешь моим сокровищем, и хотя судьба мира заключена в Сильмарилях, ты все же сочтешь меня щедрым».

Так свершилась судьба Дориата и был он пойман в сети проклятия Мандоса. И те, кто слышал эти слова, поняли, что Тингол не нарушил клятвы и все же послал Берена на смерть; ибо всей мощи нолдор еще до того, как Осада была прорвана, не хватила даже для того, чтобы увидеть хотя бы издали сияние Сильмарилей Фэанора. Ибо они были вправлены в Железный Венец и хранили их в Ангбанде пуще всех других сокровищ; окружали их балроги и бессчетные мечи, и крепкие запоры, и неприступные стены, и вся темная мощь Моргота.

Но Берен лишь рассмеялся. «За малую цену», - сказал он, - «эльфийские владыки продают своих дочерей: за самоцветы, за рукотворные безделушки. Но если таково твое желание, Тингол, я выполню его. И когда мы встретимся вновь, рука моя будет держать Сильмариль из Железного Венца; ибо не последний раз ты видишь Берена, сына Барахира». И взглянул он в глаза Мэлиан, которая не сказала ни слова; и попрощался с Лутиэн Тинувиэль, и, поклонившись Тинголу и Мэлиан, миновал стражей, что стояли вокруг него, и ушел из Менегрота один.

Тогда наконец заговорила Мэлиан и сказала она Тинголу: «О король, хитроумен твой замысел. Но если не утеряла я способность к предвиденью, он плохо обернется для тебя, одержит ли Берен победу или потерпит поражение. Ибо ты приговорил свою дочь или себя самого. И ныне Дориат пойман в сети рока более могучего королевства». Но Тингол ответил: «Ни эльфам, ни людям не продаю я тех, кого люблю и о ком забочусь превыше всех сокровищ. И если есть надежда или страх, что Берен вернется живым в Менегрот, никогда уж не видеть ему небесного света, хотя я и поклялся в ином».

Но Лутиэн хранила молчанье и с того часа не пела она больше в Дориате. Грозная тишина спустилась на леса, и тени удлинились в королевстве Тингола.