Поход за Сильмарилем 2

Ныне Берен и Лутиэн Тинувиэль вновь стали свободны и вместе гуляли по лесам, и вновь настало для них счастливое время, и, хотя пришла зима, она вовсе им не вредила, ибо там, где ступала Лутиэн, вновь расцветали цветы, и птицы пели среди заснеженных холмов. А Хуан, будучи верен, вернулся к хозяину своему Келегорму, но былая любовь меж ними не возобновилась.

А в Нарготронде царило смятение. Ибо вернулись туда многие эльфы, что были пленниками на острове Саурона, и поднялся ропот, который не могли заглушить речи Келегорма. Эльфы горько оплакивали гибель короля своего Фелагунда, говоря, что дева сделала то, на что не отважились сыны Фэанора; но многие прозревали, что не трусость, а предательство Келегорма и Куруфина были причиной всему. Потому сердца жителей Нарготронда освободились от их власти и вновь обратились к дому Финарфина; и народ признал власть Ородрета. Но он не потерпел бы казни братьев, которой желали некоторые, ибо пролитие крови родичей еще больше усилило бы проклятие Мандоса. Однако не было для Келегорма или Куруфина во всем королевстве ни хлеба, ни крова, и поклялся Ородрет, что с этих пор не будет более любви меж Нарготрондом и сыновьями Фэанора.

«Пусть будет так!» - сказал Келегорм, и злоба мелькнула в его глазах, но Куруфин лишь улыбнулся. Тогда они оседлали лошадей и умчались прочь, как ветер, дабы разыскать своих родичей на востоке. Но никто не последовал за ними, даже их воины, ибо все поняли, что проклятие тяжко легло на братьев и зло следует за ними по пятам. Лишь Хуан все еще следовал за конем Келегорма, своего хозяина.

Они поскакали на север, ибо намеревались спешно ехать через Димбар и вдоль северных границ Дориата, желая как можно быстрее добраться до Химринга, где жил их брат Маэдрос; они надеялись ехать по этой дороге быстро, ибо она лежала близко к границам Дориата, избегая Нан-Дунгортеба и далекой угрозы Гор Ужаса.

Говорят, что Берен и Лутиэн в своих странствиях оказались в лесу Бретиль, поблизости от границ Дориата. Тогда Берен вспомнил о своей клятве и решил, хотя и против велений сердца, что когда Лутиэн окажется в безопасности на своей родине, он вновь пойдет выполнять данное слово. Но Лутиэн не желала расставаться с ним снова, сказав: «Ты должен выбрать, Берен: позабыть о поиске и клятве и вести жизнь бродяги, странствуя по земле, или сдержать слово и бросить вызов тьме на ее троне. Но что бы ты ни выбрал, я пойду с тобой, и нас будет одна судьба».

И когда они говорили об этом, не обращая внимания ни на что вокруг, Келегорм и Куруфин, быстро скакавшие через лес, увидели и узнали их издали. Тогда Келегорм повернул своего коня и направил его прямо на Берена, желая стоптать его лошадью, а Куруфин нагнулся и подхватил Лутиэн на седло, ибо он был сильным и искусным наездником. Но Берен увернулся от Келегорма и прыгнул на скачущего коня Куруфина, когда он был поблизости, и Прыжок Берена прославлен меж людьми и эльфами. Он схватил Куруфина сзади за горло и опрокинул его назад, и они вместе упали на землю. Конь встал на дыбы и рухнул наземь, а Лутиэн, которую выбросило из седла, лежала на траве.

Тем временем Берен душил Куруфин, но смерть его была близка, ибо Келегорм скакал прямо на Берена, целясь в него копьем. И в тот час Хуан оставил службу Келегорму и прыгнул перед ним, так что конь прянул вбок и не осмеливался приблизиться к Берену из-за страха перед огромным волкодавом. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан остался тверд. Тогда Лутиэн поднялась и крикнула, чтобы Берен не убивал Куруфина, но Берен забрал у него снаряжение и оружие, и снял с пояса кинжал, висевший там без ножен; клинок этот резал железо, будто дерево. И поднял Берен Куруфина, и отшвырнул его, приказав убираться к своим родичам, у которых больше благородства и которые могли бы научить Куруфина обращать свою отвагу на достойные дела. «Твоего коня», - сказал Берен, - «я забираю для Лутиэн, и, думаю, он будет счастлив избавиться от такого хозяина».

И тогда Куруфин проклял Берена под небесами и облаками. «Спеши же», - сказал он, - «к быстрой и ужасной смерти». Он сел на лошадь позади Келегорма, и братья сделали вид, что уезжают; Берен отвернулся, не обращая внимания на их речи. Но Куруфин, которого душили стыд и злоба, выхватил лук Келегорма и выстрелил в сторону уходящих Берена и Лутиэн; и целился он в Лутиэн. Хуан прыгнул и поймал пастью стрелу, но Куруфин выстрелил еще раз, и Берен заслонил собой Лутиэн, и стрела попала ему в грудь.

Говорят, что Хуан погнался за сыновьями Фэанора и они бежали в страхе; а вернувшись, пес принес Лутиэн траву из леса. С помощью этой травы удалось остановить кровотечение, а Лутиэн своим искусством и любовью исцелила Берена, и так, в конце концов, вернулись они в Дориат. Там Берен, раздираемый своей клятвой и своей любовью, зная, что Лутиэн ныне в безопасности, однажды утром поднялся еще до рассвета и поручил Лутиэн заботе Хуана, и ушел в великой муке, пока она еще спала на траве.

И помчался Берен на север, к Ущелью Сириона, и, доскакав до опушки Таур-ну-Фуина, взглянул он через пески Анфауглит и увидел вдали пики Тангородрима. Тогда отпустил он коня Куруфина, сказав, что тот может отринуть ныне и страх, и службу, и вольно пастись на зеленых лугах Сириона. И так, оставшись один, на пороге последней из опасностей, Берен сочинил Песнь Прощания во славу Лутиэн и небесных светил; ибо думал он, что должен сказать прощай и любви, и свету. Вот часть той песни:

Прощайте, светлая земля и светлый небосклон,

Благословенные навек с прекрасных тех времен,

Когда твой облик озарял тьму северных земель,

Когда ступала ты по ним, моя Тинувиэль!

Немеет смертный менестрель пред вечною красой.

Пусть рухнет в бездну целый мир – бессмертен образ твой.

Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,

Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.

Есть в этом мире тьма и свет, равнины и моря,

Громады гор и очи звезд, что в небесах горят.

Но камень, свет, звезда, трава лишь для того и есть,

Чтоб Лутиэн хотя б на миг существовала здесь!

И громко пел он, не опасаясь чужих ушей, ибо настигло его отчаяние и не ведал он более надежды.

Но Лутиэн услыхала его песню и запела в ответ, когда внезапно появилась она, нежданная, выходя из леса. Ибо Хуан, согласившийся еще раз быть ее скакуном, быстро помчал ее по следу Берена. Долго размышлял он в сердце своем, что посоветовать тем, кого полюбил, дабы дать им хотя бы проблеск надежды. Потому по дороге на север свернул пес к острову Саурона и взял там отвратительную волчью шкуру Драуглуина и оболочку летучей мыши Тхурингветили. Она была вестником Саурона и часто летала в обличье летучей мыши-вампира в Ангбанд, и на концах ее огромных перепончатых крыльев были железные когти. Накинув на себя эти ужасные обличья, мчались Хуан и Лутиэн через Таур-ну-Фуин, и все живое бежало пред ними.

Берен, увидев их, устрашился и исполнился изумления, ибо слышал голос Тинувиэли, и подумал он, что то призрак, дабы заманить его в ловушку. Но они остановились и сбросили личины, и Лутиэн побежала к Берену. Так Берен и Лутиэн встретились вновь меж пустыней и лесом. Сначала Берен молчал, ибо радовалось его сердце, но потом он вновь попытался отговорить Лутиэн от этого похода.

«Трижды проклинаю я ныне свою клятву Тинголу», - сказал он, - «и лучше уж он бы предал меня смерти в Менегроте, чем я поведу тебя под тень Моргота».

Тогда заговорил Хуан во второй раз; и дал он Берену такой совет: «От смерти ты уже не спасешь Лутиэн, ибо она ступила под ее тень из-за любви к тебе. Ты можешь отринуть свою судьбу и отправиться в изгнание, тщетно взыскуя покоя до конца дней своих. Но если ты примешь судьбу свою, то либо Лутиэн, воистину, умрет в одиночестве, коли ты оставишь ее, либо бросит вызов року вместе с тобой – мало в том надежды на успех, но все же она есть. Больше я ничего не могу сказать тебе и не могу последовать за тобой. Но сердце мое предчувствует – то, что встретите вы у Врат, я увижу собственными глазами. Остальное же от меня сокрыто, но, быть может, пути приведут нас троих обратно в Дориат, и мы встретимся там до того, как наступит конец».

И тогда Берен понял, что нельзя уберечь Лутиэн от судьбы, что лежит на них обоих, и не пытался он более отговорить ее. По совету Хуана, с помощью чародейства Лутиэн он облачился в шкуру Драуглуина, а она – в крылатую личину Тхурингветили. Берен с виду во всем стал похож на волколака, лишь в глазах его горел огонь яростный, но ясный, и ужас появился в его взоре, когда увидел он сбоку тварь в облике летучей мыши, летящую на перепончатых крыльях. Тогда, глядя на луну, завыл он и помчался вниз по склону холма, а летучая мышь описала круг и взлетела над ним.

Так миновали они все опасности и ступили, покрытые пылью долгого и трудного пути, в ужасную долину, что лежала перед Вратами Ангбанда. Вдоль той дороги зияли черные пропасти, откуда появлялись извивающиеся призрачные змеи. По обе стороны вздымались скалы, похожие на крепостные стены, и на них сидели, злобно каркая, отвратительные стервятники. И теперь перед Береном и Лутиэн лежали неприступные Врата, широкая темная арка в подножии горы, а над ней высился отвесный горный склон высотой в тысячу футов.

И там их объял ужас, ибо врата охранял страж, о котором в Белерианде никто не ведал. Ушей Моргота достигли слухи о том, что принцы нолдор что-то затевают, на лесных прогалинах слышали лай Хуана, великого волкодава войны, коего Валар спустили с привязи еще в древние дни. Тогда Моргот вспомнил о предреченной судьбе Хуана, и взял он одного волчонка из потомства Драуглуина, и кормил его из собственных рук живой плотью, и вложил в него свою силу. Быстро рос волк, и вскоре уж не помещался ни в одно логово, и потому лежал, огромный и голодный, у самых ног Моргота. Там его напитали огонь и мука ада, и стал его дух алчущим, вечно страдающим, ужасным и могучим. Кархаротом, Алой Утробой, называли его в повестях тех дней, и Анфауглиром, Алчущими Челюстями. И Моргот приставил его неусыпно стеречь врата Ангбанда, пока не придет Хуан.

Кархарот учуял их издали и преисполнился сомнений, ибо давно уже пришли в Ангбанд вести о смерти Драуглуина. Потому, когда путники приблизились, Кархарот заградил им вход и заставил остановиться, и подошел он ближе с угрозой в глазах, почуяв странный и незнакомый запах. Но внезапно Лутиэн преисполнилась силы, которая перешла к ней по наследству от матери из божественной расы, и, отбросив личину, выступила она вперед, маленькая фигурка перед мощью Кархарота, но сияющая и грозная. Подняв правую руку, она приказала ему уснуть: «Пусть овладеет тобой черный сон, о, злосчастный дух, и забудешь ты на время ужасный жребий жизни». И Кархарот рухнул, как будто пораженный молнией.

Тогда Берен и Лутиэн прошли через врата и спустились вниз по витым лестницам; и вместе свершили величайший подвиг из всех подвигов эльфов и людей. Ибо они подошли к трону Моргота в глубочайшем из его подземелий, окутанном ужасом, залитом светом костров и наполненном орудиями муки и смерти. Лутиэн лишилась своей личины по воле Моргота, и он обратил на нее свой взгляд. Из всех жителей Средиземья лишь ее не мог испугать взгляд Моргота, и Лутиэн назвала свое имя, и вызвалась петь перед ним, будто менестрель. И в думах Моргота, увидевшего ее красу, зародилось отвратительное вожделение, и взлелеял он в сердце темный замысел, худший из всех, что приходили ему на ум со времен бегства из Валинора. И так он был обманут собственной злобой, ибо он смотрел на нее, оставив на время свободной, испытывая в душе своей тайное довольство. И внезапно Лутиэн ускользнула от его взгляда, и из глубокой тени полилось ее пение несравненной красы и такой ослепляющей силы, что волей-неволей Моргот слушал, и сошла на него слепота, пока он ворочал глазами то туда, то сюда в поисках Лутиэн.

Весь двор его погрузился в дремоту, огни умалились и потухли, только Сильмарили в венце Моргота внезапно вспыхнули белым пламенем, и под грузом того венца и самоцветов голова Моргота стала клониться вниз, как будто бы тяжесть всего мира навалилась на нее – забота, страх и вожделение, и даже воля Моргота не смогла этого выдержать. Тогда Лутиэн подхватила свою крылатую личину и вознеслась вверх, и голос ее падал оттуда подобно дождю, чьи капли попадают в омуты, глубокие и темные. Взмахнула она своим плащом перед глазами Моргота и погрузила его в сон, такой же черный, как внешняя Пустота, где некогда бродил он один. Внезапно он рухнул, подобно лавине, скатившейся с вершины горы, и, ударившись о пол ада с шумом, подобным грому, распростерся недвижим возле своего трона. С грохотом покатился, упав с головы, венец Моргота. И все утихло.

Берен лежал на земле подобно мертвому зверю, но Лутиэн прикосновением руки разбудила его, и он сбросил волчью шкуру. Тогда вытащил он кинжал Ангрист и с его помощью вырезал Сильмариль из железных когтей.

Когда Берен сжал Сильмариль в руке, то сияние камня прошло сквозь живую плоть, и рука Берена стала подобна зажженному светильнику, но самоцвет стерпел его прикосновение и не обжег. Берен решил, что может сделать больше, чем требовала клятва, и унести из Ангбанда все три Самоцвета Фэанора; но не такова была судьба Сильмарилей. Кинжал Ангрист сломался, и обломок лезвия, отлетев, ранил Моргота в щеку. Он застонал и шевельнулся, и все воинство Ангбанда дрогнуло во сне.

Ужас объял Берена и Лутиэн, и они бежали, не думая больше ни о чем и позабыв о личинах, желая только увидеть свет хотя бы еще один раз. Никто им не мешал и никто не преследовал, но Врата были для них закрыты, ибо Кархарот пробудился и стоял, исполненный ярости, на пороге Ангбанда. Они еще не заметили волка, когда волк увидел бегущих и прыгнул на них.

У Лутиэн не было ни времени, ни сил, чтобы усмирить волка. Но Берен заслонил ее собой и высоко поднял правую руку с зажатым в ней Сильмарилем. Кархарот остановился, и на миг его объял страх. «Убирайся, беги со всей мочи!» - воскликнул Берен. - «Ибо вот пламя, что сожжет тебя и всех злых тварей». И он ткнул Сильмариль в глаза волку.

Но Кархарот посмотрел на благословенный самоцвет и не устрашился, а алчущий дух в нем возгорелся внезапным огнем, и, разинув пасть, он сомкнул челюсти на руке и откусил ее у запястья. Все внутренности его тут же охватила обжигающая мука, и Сильмариль стал жечь проклятую плоть. Завывая, волк отпрянул от Берена и Лутиэн, и эхо мучительного вопля отразилось от стен долины перед Вратами. Так ужасен стал волк в своем безумии, что все твари Моргота, обитавшие в долине или по краям дороги, что вела в нее, бежали прочь, ибо Кархарот убивал все живое на своем пути и, бежав с севера, принес в мир гибель и разрушение. Из всех несчастий, что пришли в Белерианд до падения Ангбанда, безумие Кархарота было самым страшным, ибо причиной тому была мощь Сильмариля.

А Берен лежал без чувств перед гибельными Вратами, и смерть подошла к нему близко, ибо на клыках волка был яд. Лутиэн отсосала яд губами и последние силы истратила на то, чтобы остановить кровь из страшной раны. Но позади нее из глубин Ангбанда послышался крик великого гнева. Воинство Моргота пробудилось.

Так поход за Сильмарилем подошел, казалось, к погибельному концу в страхе и отчаянии, но в тот самый час над каменной стеной долины появились три могучие птицы, летящие на север быстрее ветра. Их вел Торондор; и с ним было двое его самых могучих вассалов, Ландроваль Широкое Крыло, и Гваихир, Владыка Бури. Все птицы и звери слышали о странствиях Берена и о его цели, и сам Хуан приказал всем животным смотреть и слушать, и помочь, если потребуется помощь. Торондор и его вассалы парили высоко над царством Моргота и, увидев безумие Волка и падение Берена, быстро спустились вниз в тот самый час, когда воины Ангбанда освободились от пут сна.

Они подняли Берена и Лутиэн и унесли их высоко под облака. А внизу внезапно загремел гром и засверкали молнии, и сами горы содрогнулись. Пламя и дым вырвались из Тангородрима, и огненные стрелы, вылетев оттуда, упали вдалеке, причинив великие разрушения, и трепетали нолдор в Хитлуме. Но Торондор пролагал свой путь высоко над землей, в высях небесных дорог, где солнце день напролет светит в безоблачном небе, и луна разгуливает меж не затмевающихся тучами звезд. Так они быстро миновали Дор-на-Фауглит и Таур-ну-Фуин и пролетели над скрытой долиной Тумладен. Она не была закрыта ни облаком, ни туманом, и, взглянув вниз, Лутиэн заметила вдалеке белый свет, испускаемый зеленым драгоценным камнем – то было сияние Гондолина, прекрасного города Тургона. Но Лутиэн плакала, думая, что Берен непременно умрет, ведь он не произнес ни слова и не открыл глаз, и даже не знал, что они летят. А в песне поется, что ее слезы, подобные серебряным дождевым каплям, пали с высоты, когда она пролетала над равниной, и там забил источник: Родник Тинувиэли, Эйтель-Нинуи, чья вода обладала целительными свойствами, пока он не иссох в пламени. И в конце концов орлы принесли их на границу Дориата, и они очутились в той самой лощине, откуда Берен ушел тайком в отчаянии, оставив спящую Лутиэн.

Там орлы посадили их на землю, а сами вернулись в свои высокие гнезда на вершинах Криссаэгрима; а к Лутиэн пришел Хуан, и вместе они заботились о Берене, как и в прошлый раз, когда лечили его от раны, нанесенной стрелой Куруфина. Но эта рана была намного тяжелее, к тому же в ней был яд. Долго лежал в забытье Берен, и дух его странствовал на темных границах смерти, чувствуя боль и муку, которые преследовали его из одного сна в другой. Но внезапно, когда Лутиэн почти утратила надежду, он вновь пробудился и увидел зеленые листья на фоне неба, и услышал, как под сенью дерев подле него поет тихую и медленную песню Лутиэн Тинувиэль. И вновь пришла весна.

Позже Берена прозвали Эрхамионом, что значит «Однорукий», и на лице его навеки запечатлелось страдание. Но своей любовью Лутиэн вернула его к жизни, и он встал на ноги, и вместе они вновь гуляли по лесам. И не спешили они уходить с того места, ибо оно казалось им прекрасным. Лутиэн желала и дальше странствовать в глуши и не возвращаться, позабыв и дом, и свой народ, и всю славу эльфийских королевств, и Берен тоже был доволен – на время; но не смог он надолго забыть свою клятву о возвращении в Менегрот и не хотел навеки разлучать Лутиэн с Тинголом. Ибо он придерживался законов людей и думал, что не подобает ставить ни во что волю отца, разве только в крайней нужде; и также казалось Берену, что не должно царственной и прекрасной деве, такой как Лутиэн, вечно скитаться в лесу, как грубые охотники-люди, бездомной и безвестной, лишенной тех прекрасных вещей, коими тешатся королевы эльдалиэ. Потому Берен вскоре переубедил Лутиэн, и покинули они те безлюдные земли, и Берен вновь вошел в Дориат, ведя Лутиэн домой. Так пожелала их судьба.

Плохие времена настали в Дориате. Когда пропала Лутиэн, печаль и тишина объяли весь его народ. Долго и тщетно искали ее. И говорят, в те времена Даэрон, менестрель Тингола, ушел из той земли и более его не видели. Именно он играл музыку для танцев и песен Лутиэн до того, как в Дориат пришел Берен, и Даэрон любил Лутиэн, и все мысли о ней вплетал в свои мелодии. Он стал величайшим менестрелем среди эльфов к востоку от Моря, и его называли даже прежде Маглора, сына Фэанора. Но отправившись в отчаянии на поиски Лутиэн, он забрел на незнакомые тропы и, перевалив через горы, очутился на востоке Средиземья, где долгие годы оплакивал на берегу темных вод Лутиэн, дочь Тингола, прекраснейшую из всех живущих.

Тогда Тингол обратился к Мэлиан, но она не дала никакого совета, сказав, что рок, который он пробудил, должен прийти к назначенному концу, и король должен ожидать этого времени. Но Тингол узнал, что Лутиэн ушла далеко от Дориата, ибо от Келегорма пришло тайное послание, как уже говорилось, в котором было сказано, что Фелагунд мертв и Берен мертв, а Лутиэн живет в Нарготронде и Келегорм намерен взять ее в жены. И Тингол пришел в ярость и выслал разведчиков, думая пойти войной на Нарготронд, но тут он узнал, что Лутиэн вновь бежала, а Келегорм и Куруфин изгнаны из Нарготронда. Тогда взяло его сомнение, ибо он не обладал такими силами, чтобы атаковать сыновей Фэанора, но он послал вестников в Химринг, дабы призвать его владыку на помощь в поисках Лутиэн, если уж Келегорм не отослал ее домой к отцу и не смог сохранить в безопасности.