Он тем брал людей, что был сам трепещущим человеком. 5 страница

Однако взвешенный в оценках В. Н. Коковцов вспоминает:

«Роспуск Думы и обнародование составленного в исключительном порядке но­вого избирательного закона произошли в полном спокойствии. Оно решительно нигде нарушено не было. Получилось даже впечатление, что население было просто довольно тем, что прекратилось то нервное состояние. В котором жила страна с февраля прошло­го года. И каждый может спокойно заняться своим делом» [21, с. 238].

Значение Манифеста неоспоримо: даже оппозиция впоследствии признавала, что «<...> без акта 3 июня Государственная дума никогда бы не приняла аграрной рефор­мы Столыпина, ясно и то, что без осуществления этой реформы по 87-ой статье, т. е. по­мимо Думы, даже Дума 3 июня никогда бы не решилась на такой переворот» [44, с. 104].

ДЛЯ ОБЪЕКТИВНОЙ ОЦЕНКИэтой меры следует принять во внимание, что у крайне правых были предложения другого характера, например, объявить военное положение, передать власть военным. Если слева Столыпина называли «реакционером», то с противоположного лагеря навешивали другие ярлыки. Вот, например, что писал страстный обличитель столыпинского кабинета иеромонах Илиодор:

«Дальше с настоящим кадетским, крамольным, трусливым, малодушным Прави­тельством жить, а тем более мириться нет никакой возможности. Довольно. Сам Обер-Прокурор тем, что поднял гонение на меня, стоящего за исконные Русские начала, дока­зал, что он изменил Русскому народу... изменил ему и первый Министр Столыпин, считая

истинных сынов Родины погромщиками, убийцами, разбойниками и заигрывая с вра­гами Родины, Церкви и Русского народа!..

О чем другом, как не об этом также свидетельствует его противное заявление в Государственной Думе, что Правительство будет применять военно-полевые суды в слу­чаях самых дерзновенных убийств. Интересно знать, какие случаи Столыпин считает ис­ключительными, какие убийства считает он дерзновенными? Если прямо говорить, то нужно признать, что Столыпин открывает свои карты и открыто становится в ряды вра­гов Русского народа. Напрасно он сказал громкие слова: „Не запугаете!" Стоит только удивляться тому, что и Православные Русские люди по поводу этих слов присылали пер­вому министру сочувственные телеграммы! Одно недомыслие и только! Не понимаю просто, как это многие Православные люди не поняли, что слово „не запугаете" есть не чистый, внушительный голос твердой и верной души, а надтреснутое дребезжание ото­рвавшейся струны, мелкой души, далеко отстающей от Русского народного самосозна­ния. Если бы Столыпин, действительно, не боялся крамольников, то он и не стал бы слу­шать их безумных, преступных, оскорбительных речей и немедленно сказал бы кому сле­дует, что нужно сказать зазнавшимся и зарвавшимся злодеям: „Вон отсюда!" и... вздер­нуть их на виселицу. Вот тогда бы виднее было бесстрашие первого министра! Более под­ходящим будет признать, что слова „Не запугаете" были сказаны не по адресу крамольни­ков, а по адресу черносотенцев, которым Столыпин, действительно, сделал много зла; это зло он начал делать с первых шагов своего премьерства, когда сказал: „а что это за Со­юз Русского Народа, где он находится: я на него внимания не обращаю". И все это время он шел по этому преступному, предательскому пути. Но да будет ведомо господину Сто­лыпину, что Русский Православный народ только посмеется над его словами „не запуга­ете", когда настанет время, а это время наступит скоро, и не дозволит ему дурманить Рус­ских граждан какими-то заморскими конституциями и кадетскими бреднями!

Нет, все говорит за то, что настала пора покончить все политические счеты с нынешним Столыпинским министерством и спасти Родину, Церковь и Трон Самодерж­ца великого самому народу!

Дальше полагаться на Правительство преступно!» [46, с. 114]

Что мог возразить Илиодору Столыпин? Их спор касался вечных вопросов Россий­ской державы, вобравшей десятки и сотни больших и малых народов, которые наделяли ее вселенским духом, но при том незаметно иссякал основной дух государства — собственно, русский: центробежные стремления неумолимо ослабляли костяк государства. Двадцать миллионов инородцев на сто сорок миллионов коренного русского населения трех ветвей оказались значительной силой, вошедшей в союз с российской интеллигенцией, отвернув­шейся от Православия и монархии: «...инородцы играли огромную роль и, даже, ставили рус­скому народу задачи, которые тот должен был исполнять. И не только хозяйственно оскуде­вал центр, но и политически ослабевал. А окраины процветали и стремились подчинить се­бе и центр. Извращался путь русского развития; слабела воля и оскудевала мысль. Нужно бы­ло русскому началу снова вернуть его руководящую роль и вовсе не в виде расизма, а в виде тех исторических прав, которые были приобретены огромными жертвами» [32, с. 55].

Об этом думали, спорили, говорили, писали много лучших умов — от мыслите­лей-славянофилов до русских марксистов. Однако минувшая революция показала, что русское общество нуждается в существенных переменах, что общественные силы долж­ны найти выход своему применению и народное представительство открывает для этого большие возможности. Не использовать их, попытаться обратить историю вспять — зна­чит окончательно рассорить власть с обществом и привести страну к катастрофе. Быв­ший саратовский губернатор, побывавший в самом центре русской Вандеи, лучше чем кто-либо понимал значение гражданского мира и всеми силами старался его сохранить.

СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ УПОРСТВО,с которым решал П. А. Столыпин глав­ный — земельный вопрос. Даже в самые напряженные периоды своей жизни он постоянно держал его под контролем; далекий от умозрительных схем, научной догматики, он совер­шенствовал намеченную программу в зависимости от конкретной общественно-политиче­ской и хозяйственной ситуации в стране. В этой реформе он видит не только выход из эко­номических неурядиц, из общинной нужды: в создании класса мелких собственников он видит опору, на которой будет «покоится устойчивый порядок в государстве». Замыслы главного министра России, его надежды, связанные с рес]юрмой, в достаточной степени обнаруживает следующий документ, подготовленный накануне открытия III Госдумы.

«Из секретного представления П. А. Столыпина Совету Министров о наме­ченных Особым Совещанием мерах по упорядочению и ускорению продажи кресть­янам земель, приобретенных Крестьянским банком, о необходимости в борьбе с ре­волюцией быстрейшего создания многочисленного слоя зажиточных крестьян-соб­ственников»:

«<...> Развитие личной земельной собственности среди крестьян, устранение важнейших недостатков их земледелия, а именно чересполосность, дальноземелья и длинноземелья, наконец всемерное содействие крестьянам в расселении хуторами или мелкими поселками,— таковы ближайшие землеустроительные задачи правительства... При хищническом хозяйстве, при бедности и невежестве крестьян, при отсутствии сре­ди них понятия о собственности,— никакие преобразования, никакие культурные начи­нания невозможны и заранее обречены были бы на неуспех; невозможно и прочное под­держание дома внешнего порядка, так как дикая, полуголодная деревня, не привыкшая уважать ни свою, ни чужую собственность, не боящаяся, действуя миром, никакой ответ­ственности, всегда будет представлять собой горючий материал, готовый вспыхнуть по каждому поводу, будь то революционная пропаганда, эпидемия или другое стихийное бедствие. Лишь создание многочисленного класса мелких земельных собственников, лишь развитие среди крестьян инстинкта собственности,— несомненно и ныне существу­ющего, но ослабленного подавленного, лишь освобождение наиболее энергичных и предприимчивых крестьян от гнета мира,— словом, лишь предоставление крестьянам возможности стать полноправными самостоятельными собственниками наравне с про­чими гражданами Российской империи,— могут поднять, наконец, нашу деревню, упро­чить ее благосостояние... И сторонники революционных и социалистических учений прекрасно понимают опасность, грозящую им от правительственных землеустроитель­ных начинаний. Со всех сторон, в манифестах и воззваниях, слышатся в их лагере при­зывы к противодействию этим начинаниям. Оно и понятно: крепкое, проникнутое идеей собственности, богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия, и если бы правительству удалось проведением в жизнь своих землеустрои­тельных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалисти­ческом перевороте в России раз и навсегда был бы положен конец <...>.

Следует помнить, что успех... может явиться и без сомнения явится началом на­вой землеустроительной эры, началом переустройства крестьянского землевладения на общепризнанных во всех странах мира основаниях личной собственности и культурного хозяйства <...>» [20, с. 51—52].

Как говорилось, IIIДума существенно отличалась от прежних. Третьеиюньская монархия лишила оппозицию былого единства: интеллигенция, земства, промышленни­ки, представители национальных окраин оказались в новых соотношениях, изменивших прежний порядок. Вместе с тем кадеты вынуждены были отклонить предложение бойко­тировать новые выборы в Думу. Октябристы, признавая факт «государственного перево­рота», однако считали, что виноваты в нем «левые».

Новый состав III Думы сделал ее более работо- и жизнеспособной: в ней про­шли все законные циклы секций, и она просуществовала целых пять лет. Примечатель­но, что после представителей левых сил Муромцева и Головина Председателем этой Ду­мы был выбран Хомяков — сын известного славянофила.

Будничное открытие III Думы было несколько взбудоражено предложением ок­тябристов послать правительственный адрес Николаю II. Страсти разгорелись по пово­ду включения в текст ключевых слов: правые настаивали на «самодержавии», кадеты — на упоминании «конституции». Согласительная комиссия результатов никаких не дала, по­лемика, по сути, шла вокруг вопроса о строе в стране — самодержавном или конституци­онном, и потому никто не хотел уступать. В результате Царю были направлены два адре­са: левых, которых поддержало большинство центра, и правых. Таким образом, октябри­сты, на которых больше всего рассчитывал Столыпин, оказались поначалу в единении с левыми силами. Премьер встретился с лидером октябристов Гучковым, в результате че­го союз с ними был временно восстановлен.

16 НОЯБРЯ 1907 ГОДА П. А. Столыпин выступил в III Государственной Ду­ме с декларацией,в которой изложил цели правительства, способы их достижения, оста­новился на существе законодательных предложений. Это заседание народного представи­тельства прошло в переполненном зале: были заняты все депутатские и министерские ме­ста, ложи дипломатического корпуса, членов Государственного Совета, сенаторов. Места для публики не вмещали всех желающих, все сознавали значение события. В лаконичном и понятном всем сообщении правительства его глава дал прямые ответы на самые волну­ющие вопросы о современном государственном строе. Его выступление не раз прерыва­лось «громкими аплодисментами центра и правых, настолько иногда продолжительны­ми, что председатель Государственной думы должен был браться за звонок» [42, с. 104]. Речь эта, в которой были расставлены важные акценты, не обойдены самые острые углы, стала воистину исторической. Глава правительства, в частности, говорил:

«Для всех теперь стало очевидным, что разрушительное движение, созданное крайними левыми партиями, превратилось в открытое разбойничество и выдвинуло вперед все противообщественные преступные элементы, разоряя честных тружеников и развращая молодое поколение.

Противопоставить этому явлению можно только силу. Какие-либо послабления в этой области правительство сочло бы за преступление, так как дерзости врагов обще­ства возможно положить конец лишь последовательным применением всех законных средств защиты.

По пути искоренения преступных выступлений шло правительство до настоя­щего времени — этим путем пойдет оно и впредь.

Для этого правительству необходимо иметь в своем распоряжении в качестве орудия власти должностных лиц, связанных чувством долга и государственной ответст­венности. Поэтому проведение ими личных политических взглядов и впредь будет считаться несовместимым с государственной службой(Г. С.) <...>.

Коренною мыслью теперешнего правительства, руководящею его идеей был всегда вопрос землеустройства.

Не беспорядочная раздача земель, не успокоение бунта подачками — бунт пога­шается силою, а признание неприкосновенности частной собственности и, как послед­ствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной земельной собственности, реаль­ное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования — вот задачи, осуществление которых правительство считало и считает вопросами бытия русской державы <...>» [57, с. 98—100].

Перечислив вопросы, требующие скорейшего разрешения, он закончил так:

«С своей стороны правительство употребит все усилия, чтобы облегчить рабо­ту законодательных учреждений и осуществить на деле мероприятия, которые, пройдя через Государственную думу и Государственный совет и получив утверждение Государя Императора, несомненно, восстановят порядок и укрепят прочный, правовой уклад, со­ответствующий русскому народному самосознанию.

В этом отношении Монаршая воля неоднократно являла доказательство того, насколько Верховная власть, несмотря на встреченные ею на пути чрезвычайные трудно­сти, дорожит самыми основаниями законодательного порядка, вновь установленного в стране и определившего пределы Высочайше дарованного ей представительного строя.

Проявление Царской власти во все времена показывало также воочию народу, что историческая Самодержавная власть (бурные рукоплескания и возгласы справа, «браво») ...историческая Самодержавная власть и свободная воля Монарха являются драгоцен­нейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта Власть и эта Воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана, в минуты потрясений и опасности для государства, к спасению России и обращению ее на путь порядка и исто­рической правды» [57, с. 102].

Уполномоченные представители всех думских фракций выступили с ответами на эту важную речь. Эти выступления подтверждали, что слова П. А. Столыпина никого не оставили равнодушным, они затронули самые болевые точки российского государства.

В тот же день в ответ на критическое выступление одного из лидеров конститу­ционных демократов В. А. Маклакова премьер-министр произносит речь, подтверждаю­щую верность прежним позициям и стремлениям придать работе народного представи­тельства большее значение для укрепления и возвеличивания государства, а также для ус­пешного разрешения главного вопроса Российской державы — земельного. Вот некото­рые самые существенные, на наш взгляд, положения той примечательной речи, которые не потеряли своей актуальности и поныне и определяли условия успешного выполнения российских реформ:

«<...> Только то правительство имеет право на существование, которое обла­дает зрелой государственной мыслью и твердой государственной волей(Г. С.) <...>.

Не с угрозой, господа, не с угрозой мы шли сюда, а с открытым забралом заяви­ли, что в тех случаях, когда на местах стоят люди не достаточно твердые, когда дело идет о спасении родины, тогда приходится прибегать к таким мерам, которые не входят в оби­ход жизни нормальной. Я упомянул тогда об одной из передовых стран — страна эта Фран­ция,— где несменяемость судей была временно приостановлена,— этому нас учит история, ведь это факт. Тут говорили о политической деятельности служащих, говорили о том, что нужна беспартийность, что нельзя вносить партийность в эту деятельность. Я скажу, что правительство, сильное правительство, должно на местах иметь исполнителей испытан­ных, которые являются его руками, его ушами, его глазами. И никогда ни одно правитель­ство не совершит ни одной работы, не только репрессивной, но и созидательной, если не будет иметь в своих руках совершенный аппарат исполнительной власти <...>.

Правительство, наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять на­селение до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личною земельною собствен­ностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и ника­кой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы (Г. С.) <...>.

Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей мел­кой земской единицы; он, трудолюбивый, обладающий чувством собственного до­стоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток.

Вот тогда, тогда только писаная свобода превратится и претворится в сво­боду настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма(Г. С). При этих условиях будет иметь успех идея ме­стного суда, будет иметь успех и идея суда административного, который необходим как основа всякого успеха в местном управлении <...>.

Децентрализация может идти только от избытка сил. Могущественная Англия, конечно, дает всем составным частям своего государства весьма широкие права, но это от избытка сил; если же этой децентрализации требуют от нас в минуту слабости, когда ее хотят вырвать и вырвать вместе с такими корнями, которые должны связывать всю империю, вместе с теми нитями, которые должны скрепить центр с окраинами, тогда, конечно, правительство ответит: нет! Станьте сначала на нашу точку зрения, признай­те, что высшее благо — это быть русским гражданином, носите это звание так же вы­соко, как носили его когда-то римские граждане, тогда вы сами назовете себя граж­данами первого разряда и получите все права (Г. С.) <...>.

Поэтому наши реформы, чтобы быть жизненными, должны черпать свою силу в этих русских национальных началах(Г. С). Каковы они? В развитии земщины, в развитии, конечно, самоуправления, передаче ему части государственных обязанно­стей, государственного тягла и в создании на низах крепких людей земли, которые были бы связаны с государственной властью. Вот наш идеал местного самоуправления так же, как наш идеал наверху — это развитие дарованного Государем стране законодательного, нового представительного строя, который должен придать новую силу и новый блеск Царской Верховной власти.

Ведь Верховная власть является хранительницей идеи русского государства, она олицетворяет собой ее силу и цельность, и если быть России, то лишь при усилии всех сынов ее охранять, оберегать эту Власть, сковавшую Россию и оберегающую ее от распада. Самодержавие московских Царей не походит на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины Второй и Царя-Освободителя. Ведь русское государство росло, развивалось из своих собственных рус­ских корней, и вместе с ним, конечно, видоизменялась и развивалась и Верховная Цар­ская Власть. Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреп­лять какой-то чужой, чужестранный цветок(Г. С).

Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и развернется под влиянием взаимодействия Верховной Власти и дарованного Ею нового представи­тельного строя. Вот, господа, зрело обдуманная правительственная мысль, которой воо­душевлено правительство. Но чтобы осуществить мысль, несомненно нужна воля. Эту во­лю, господа, вы, конечно, найдете всецело в правительстве. Но этого недостаточно, не­достаточно для того, чтобы упрочить новое государственное устройство. Для этого нуж­на другая воля, нужно усилие и с другой стороны. Их ждет Государь, их ждет страна. Дай­те же ваш порыв, дайте вашу волю в сторону государственного строительства, не брезгуй­те черной работой вместе с правительством.

Я буду просить позволения не отвечать на другие слышанные тут попреки. Мне представляется, что, когда путник направляет свой путь по звездам, он не должен отвле­каться встречными попутными огнями. Поэтому я старался изложить только сущность, существо действий правительства и его намерений. Я думаю, что, превращая Думу в древ­ний цирк, в зрелище для толпы, которая жаждет видеть борцов, ищущих, в свою очередь, соперников для того, чтобы доказать их ничтожество и бессилие, я думаю, что я совер­шил бы ошибку. Правительство должно избегать лишних слов, но есть слова, выражаю­щие чувства, от которых в течение столетий усиленно бились сердца русских людей. Эти чувства, эти слова должны быть запечатлены в мыслях и отражаться в делах правителей.

Слова эти: неуклонная приверженность к русским историческим началам в противовес беспочвенному социализму. Это желание, это страстное желание обновить, просветить и возвеличить родину, в противность тем людям, которые хотят ее распада, это, нако­нец, преданность не на жизнь, а на смерть Царю, олицетворяющему Россию. Вот, госпо­да, все, что и хотел сказать. Сказал, что думал и как умел (Бурные рукоплескания в центре и справа.)» [57, с. 103-107].

Свидетели этой речи отмечали искренность, воодушевление и темперамент, с ко­торой произнес свою речь П. А. Столыпин — речь, покрытую после завершения овациями.

Это выступление главы правительства стало событием для России, о нем много писали и говорили. Так, например, 17 ноября 1907 года в «Новом времени» напечатана большая статья, часть которой мы воспроизводим:

«Вторую половину своей декларации в сегодняшней Думе Премьер-министр П. А. Столыпин посвятил вопросу о самодержавии, этому „драгоценнейшему историче­скому достоянию" России, и все, конечно, поняли, что первый Министр ответил здесь на известные думские дебаты 13-го ноября. Отвечая в конце заседания на речи думских ора­торов по поводу декларации, он еще раз возвратился к тому же вопросу и в горячей имп­ровизации, с необыкновенным подъемом, который захватил и огромное большинство депутатов, чрезвычайно удачно охарактеризовал наш новый государственный порядок с Царским самодержавием и народным представительством, как естественное развитие русской государственности из ее исторических корней. И г. Столыпин имел огромный, вполне заслуженный успех. Если чтение декларации в той части, где говорится о само­державии, было встречено аплодисментами преимущественно правых, то импровизация об историческом развитии самодержавия, приведшем ныне к народному представитель­ству без ущерба исторической сущности самодержавия, вызвала бурные аплодисменты на огромном большинстве депутатских скамей и снова объединила центр нынешней Ду­мы с правым ее флангом, что дает надежду на возможность восстановления, если не со­дружества, установившегося было (при выборе президиума) между центром и правым флангом, то их согласной деятельности в наиболее серьезных моментах думской работы.

Вообще сегодняшний думский день был настоящим триумфом г. Столыпина. Ему выпало столько аплодисментов и таких горячих, как еще ни одному из ораторов третьей Думы, не исключая и тех счастливцев, которым удалось сразу завоевать широкие симпатии в этой Думе. Между тем содержание министерской декларации, при всей мяг­кости ее тона, отнюдь не такого свойства, чтобы оно могло льстить толпе. Можно даже сказать наоборот: нынешняя министерская декларация, при мягком тоне, совсем не мяг­кого содержания. Ее первая тема — необходимость энергичной борьбы с продолжающе­юся смутой, выродившейся в распространение хулиганско-анархической преступности, в виде кровавых грабительских подвигов, от которых житья нет мирным гражданам, лю­дям труда и порядка. Говоря об условиях успешности этой борьбы, декларация недвус­мысленно адресовала „quos ego" тем агентам правительственной власти, которые вместо того, чтобы честным и верным выполнением своего служебного долга облегчать власти борьбу с крамолой, деятельно помогают последней. Декларация предупреждает таких агентов власти, что столь возмутительное нарушение служебного долга не будет более терпимо. Даже по адресу судейских либералов декларация, правда, в деликатной форме, намекнула, что и пресловутая „несменяемость" судей, в известных обстоятельствах, мо­жет быть приостановлена, как это сделал в свое время Гамбетта в республиканской Фран­ции. И Дума приняла эти заявления декларации не только без протеста, а, напротив, с живыми знаками сочувствия.

Мы вспоминаем дни чтения министерской декларации в первой и во второй Ду­мах. Какая прямо невероятная разница! Даже трудно представить себе, чтобы те первые

две Думы могли выслушать спокойно, не говоря уже о знаках одобрения, что-нибудь по­добное только что приведенным заявлениям нынешней министерской декларации. Эта разница, быть может, всего ярче обрисовывает ту колоссальную перемену, которая со­вершилась в настроении страны. Революционного задора не чувствовалось даже в тех жалких речах, с которыми выступили по прочтении декларации три оратора социал-де­мократической фракции. Без тени одушевления и самоуверенности прочли они с дум­ской трибуны свои заученные реплики,— бледные, слабые, даже вялые — и вернулись на свои скамьи мокрыми курицами. Даже и кадетский лидер, выступавший сегодня по декла­рации, именно г. Маклаков, о котором говорят, что он весь — один темперамент, даже пламенный г. Маклаков не увлек Думу, да и говорил он в таком духе, в каком в первой Ду­ме говорил примирительный г. М. Стахович, а во второй — г. Капустин, т. е. совсем не ка­детские оракулы. Таков сдвиг, происшедший в третьей Думе, говоря словами „товарище­ской" печати» [42, с. 121].

ОДНАКО НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ,что оппозиция была полностью смята, подавле­на: отдельные ее представители не желали мириться с новым положением дел и пытались вырвать инициативу из рук главы кабинета. Как обычно, основной напор пришлось вы­держать самому премьеру П. А. Столыпину. Плодотворная работа IIIДумы едва не была сорвана событием, которое взволновало всех депутатов. Видный кадет Ф. И. Родичев, по­терявший во время неудачного выступления самообладание, допустил в запальчивости ос­корбительное выражение «столыпинский галстук» как откровенную аналогию с веревкой для виселицы... Вот как описывается это событие в том же выпуске «Нового времени»:

«После небольшого перерыва на трибуну поднялся г. Родичев. Он начал с по­вторений доводов г. Маклакова, перешел на гражданские мотивы о патриотизме, нацио­нализме и заканчивал защитой польских интересов. Слова оратора: „мы, любящие свое отечество... мы, защищающие порядок..." — вызывали смех на скамьях крайней правой, и оттуда в ответ часто слышались напоминания о выборгском воззвании.

Выкрики с мест, не прекращавшиеся, несмотря на неоднократные замечания председателя, видимо, еще сильнее взвинчивали г. Родичева; он становился все более и более резким, терял самообладание, злоупотреблял жестикуляцией — и, не находя подхо­дящих выражений, выбрасывал неудачные афоризмы.

Когда г. Родичев, вспоминая выражение Пуришкевича о „муравьевском ворот­нике", сказал, что потомки его назовут это „столыпинским галстуком", зал в одно мгнове­ние преобразился. Казалось, что по скамьям прошел электрический ток. Депутаты бежа­ли со своих мест, кричали, стучали пюпитрами, возгласы и выражения негодования сли­вались в невероятный шум, за которым почти не слышно было ни отдельных голосов, ни звонка председателя. Полукруг перед трибуной мгновенно наполнился депутатами, а си­девшие позади оказались в первых рядах.

—Долой, вон, долой!..

—Не расстались со своим Выборгом! Выгнать его, немедленно вон!..

—Нечестно, подло!.. Вы оскорбили представителя Государя...

—Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания...

Крики неслись со всех сторон. Октябристы, умеренные, правые — все столпи­лись около трибуны, к которой тянулись десятки рук и, казалось, что зарвавшегося, забыв­шегося г. Родичева моментально силою стащат с трибуны. Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а г. Пуришкевич порывался бросить в г. Родичева стаканом.

Н. А. Хомяков начал было звонить, но, когда увидел, до какой степени разгора­лись страсти, покинул трибуну и прервал заседание. За председателем удалились и ос­тальные члены президиума.

Взволнованный, бледный П. А. Столыпин при первых же криках встал со свое­го места и, окруженный министрами, вышел из зала почти одновременно с Н. А. Хомяко­вым. За Председателем Совета Министров тотчас же поспешило несколько депутатов. Родичев все еще стоял на трибуне, краснел, бледнел, пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой кучки лиц.

Наконец сквозь ряды депутатов к кафедре протискивается высокий старик, ка­дет г. Покровский, и прикрывает руками г. Родичева, который при несмолкавших кри­ках: „вон", „долой", „вон"... спускается к своему месту и затем, окруженный кадетами, вы­ходит в Екатерининский зал.

Едва трибуна освободилась, на нее вбегает г. Крупенский, стучит кулаком и пере­ругивается с левыми. Г. Шульгин старается увести не в меру разгорячившегося депутата.

—По фракциям, по фракциям! — раздаются возгласы, и депутаты с шумом поки­дают зал.

—Два года не дают работать...

—Оставались бы себе в Выборге, коли не отучились ругаться...

—С первых шагов снова делают скандалы...

Это все больше голоса крестьян, которые более всех других были взволнова­ны и удручены скандальной выходкой и сыпали по адресу кадетов весьма нелестные за­мечания.

Сами кадеты только разводили руками и почти не находили оправданий для не­понятного выступления своего лидера... Он не обобщал, а говорил лишь о потомках г. Пу-ришкевича — только и могли сказать кадеты, видимо крайне недовольные скандальным инцидентом» [42, с. 124—125].