Марта 1908 годаП. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отде­ла Министерства внутренних дел. 7 страница

«Дальнейший ход дела определился пунктом д. 15 Высочайше утвержденных правил, устанавливающим, что, в случаях несогласия или промедления со стороны вла­дельца устранить обнаруженные санитарные упущения, санитарно-исполнительная ко­миссия делает распоряжение о производстве признанных необходимыми работ — свои­ми силами за счет виновных».

В резюмирующей части было сказано о решении предоставить «денежные сред­ства для быстрейшего окончания работ по отводу сточных вод в место, расположенное ниже водозаборного ковша по течению Невы» [42, с. 272].

ЛЕТОМ 1909 ГОДАв общественной и литературной жизни России происхо­дит событие: в С.-Петербурге появляется составленное по сообщениям прессы издание «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА МИНИСТРОВ ПЕТР АРКАДЬЕВИЧ СТОЛЫПИН».Порт­рет премьера предварял примечательный и справедливый доныне эпиграф:

«Великие слова „любовь к Отечеству" и „народная гордость" — забыты многи­ми... (Из грустных мыслей русского патриота)».

Составитель — «Е. В.» (Екатерина Васильевна Варпаховская), отмечая этим дай­джестом (новояз.— Г. С.) трехлетний период успешной деятельности П. А. Столыпина на посту Председателя Совета Министров, в частности, пишет:

«<...> Составитель сборника не может не отметить того установившегося мне­ния, что, при твердом мужестве и самоотверженной преданности гражданскому долгу, способных доходить до героизма, П. А. Столыпин, как выдающийся государственный де­ятель и просвещенный политик, экономист и юрист, обладает крупным административ­ным талантом и замечательно ясною меткостью в оценке событий и действительных нужд страны. Многократные выступления его, как Председателя Совета Министров, в Государственной Думе и Государственном Совете, в качестве защитника правительст­венных законопроектов, безусловно блестящи и обнаруживают в нем дарование истин­ного оратора. Речи его вдохновенны, всегда дельны, ясно представляют суть дела и кра­сиво произносятся. Притом, в них всегда чувствуется высокий подъем принципов нрав­ственности и правды. Ему, отличающемуся прямодушием, искренностью и гуманностью, неожиданно выпала тяжелая задача умиротворения смуты, вызванной так называемым освободительным движением,— и, как горячий приверженец законности, он сумел воз­вратить государственной власти поколебленный престиж. Достигнув этого, он стал с не­изменною твердостью работать над укладом наново государственного строя России — со­гласно началам свободы и порядка, возвещенным с высоты Престола. При П. А. Столы­пине явно укрепилась наконец общая вера во вступление страны на путь труда и прогрес­са. Он приложил все старания, чтобы внести в деятельность Совета Министров необхо­димое единодушие и таким образом направить государственную жизнь к широкому удов­летворению ее насущных нужд, в видах прочного преобразования Государства — для дальнейшего его развития и процветания» [42, с. 272].

Длительное время это и другие издания Варпаховской были, по сути, единст­венными трудами, включающими помимо речей Столыпина в Госдуме и Госсовете дру­гие документы и сведения, касавшиеся его многосторонней государственной деятельно­сти, а также личной жизни. К сожалению, в кратких биографических сведениях, приве­денных в завершающих главах первого издания книги, допущена одна незначительная неточность. Речь идет о выпавшем из этого списка краткосрочном периоде службы в Министерстве внутренних дел (20.10.1884—5.02.1886), куда сразу после окончания уни­верситетского курса был определен, согласно собственному прошению, молодой Петр Столыпин. Этот эпизод, видимо, выпавший из сообщений дореволюционной прессы, а следом из кратких биографических сведений Варпаховской, стал впоследствии причи­ной разночтений, допущенных авторами многочисленных отечественных и зарубеж­ных изданий.

Особого интереса в этом издании заслуживает предпоследняя глава «Как жи­вет и работает П. А. Столыпин.— Объезды столицы и ночные осмотры ночлежных домов»,которую приводим здесь полностью.

«Небезынтересны также сведения об образе жизни П. А. Столыпина. В печати были помещены газетным сотрудником г. А. Потемкиным заметки о том, как живет и ра­ботает Председатель Совета Министров.

П. А. Столыпин — очень крепкого сложения и прекрасного здоровья. Работо­способность его удивительна. С самого раннего утра и до поздней ночи он работает, не признавая утомления.

На отдых и сон он уделяет едва ли более восьми часов в сутки. Все остальное время посвящено неустанному труду.

Вся семья П. А. Столыпиных встает очень рано. В начале восьмого министр уже на прогулке.

Затем он отправляется к себе в кабинет, знакомится с текущими делами, соб­ственноручно отмечая поручения подчиненным, и просматривает русские и ино­странные газеты, останавливаясь на статьях по вопросам внутренней и внешней поли­тики.

Помимо личного просмотра газет, П. А. Столыпин каждое утро пересматрива­ет вырезки из повременной прессы, составляемые для него по отделам. При этом на по­лях он делает отметки или тут же пишет о производстве расследования, если сообщает­ся что-нибудь о действиях администрации.

В половине десятого начинаются доклады высших чинов министерства внут­ренних дел, по расписанию, составляемому на каждый день недели.

В эти же часы производится прием лиц, явившихся по экстренному делу, а так­же членов Государственной Думы и Государственного Совета, желающих лично перего­ворить с Министром, который отличается редким качеством быстро схватывать мысль говорящего и, при огромной своей памяти, всегда находиться в курсе дела.

После завтрака П. А. Столыпин работает один, отрываясь от занятий только в случае какого-нибудь особенного визита.

Все дела и доклады Министр прочитывает лично, делая собственноручно от­метки и подробные наброски докладов.

Почерк у П. А. Столыпина твердый, отчетливый, все буквы выписываются, строчки ровные.

Наверху листа Министр надписывает инициалы и фамилию лица, которому да­ются инструкции. Потом следует изложение предначертаний. Внизу ставится подпись, состоящая из двух букв „П" и „С" — одна на другой, как бы в виде вензеля.

Покончив с проверкой докладов, П. А. Столыпин приступает к чтению новей­ших книг, посвященных вопросам науки государственного права.

На обязанности ближайших сотрудников Министра лежит ознакомление со всей вновь выходящей в свет литературой по этим вопросам в России и за границей. Книги с разметками представляются П. А. Столыпину, который и читает их в подлиннике, владея одинаково свободно английским, французским и немецким языками.

После четырех часов начинаются приемы лиц, являющихся по вызову или по личным делам. На больших приемах бывает до 60 человек всякого звания и разного об­щественного положения.

Со всеми Министр любезен и внимателен.

О чем бы ни шла речь, П. А. Столыпин говорит ровным голосом, хотя бы и был чем-нибудь недоволен или рассержен.

Случается Министру и гневаться. Тогда на щеках его появляются красные пят­на и глаза мечут молнии... Но голос его остается всегда ровным,— никто никогда не слы­хал не только крика, но и резкости в тоне.

После половины седьмого П. А. Столыпин принимает очень неохотно. Он гуля­ет с полчаса в саду, если живет на Елагинском острове, или же зимою — по залам Зимне­го Дворца, причем очень любит слушать пение птиц в знаменитом зимнем саду Дворца.

К обеду приглашаются родные Министра и его супруги.

Очень редко, раз в месяц, не больше, П. А. Столыпин обедает у кого-нибудь из родных или близких знакомых.

Точно так же редко Министр выезжает и с визитами, если не считать офици­альных визитов к высокопоставленным лицам и к послам иностранных государств.

В праздники программа дня изменяется очень мало: не бывает докладов чинов­ников министерства, но представляющиеся принимаются.

В восемь часов вечера начинаются заседания — или Совета Министров (не ме­нее двух раз в неделю), или чинов министерства внутренних дел, по текущим делам, или по вопросам законодательства.

Председательствует П. А. Столыпин всегда со спокойствием и предупредитель­ностью, сначала выслушивая мнения других и высказываясь только в конце прений.

Нередко по его приглашению присутствуют на заседаниях чины разных мини­стерств, вплоть до делопроизводителей. П. А. Столыпин охотно выслушивает их мне­ния, спорит, иногда уступает в споре.

Заседания редко кончаются раньше часа ночи, а часто затягиваются до утра.

Если присутствующие разойдутся рано, П. А. Столыпин продолжает занимать­ся в кабинете до двух — до трех часов ночи.

Усталости он не знает. После самого трудного дня, после серьезного заседания, он вечно свеж, бодр и весел.

П. А. Столыпин отличается большою добротою и чуткостью сердца.

К горю своих даже самых маленьких подчиненных он всегда отзывчив, помогая и советами, и деньгами, и делом.

Требуя от подчиненных усидчивости и полного внимания к делу, Министр охотно прощает невольные промахи. Когда случается кому-либо что-нибудь перепутать или не так исполнить, Министр только говорит:

— Опять напутали!

И этих двух слов довольно, чтобы чиновник готов был со стыда провалиться.

Единственное чего не терпит совершенно П. А. Столыпин, это — лжи.

Кто раз заведомо обманул П. А. Столыпина, тот — пропащий для него человек. Лжи он не прощает.

Среди своих государственных забот П. А. Столыпин уделяет время городским делам Петербурга.

Случается ли большой пожар, убийство, трамвайная катастрофа и т. п., П. А. Столыпин требует самого подробного доклада.

Серьезное внимание, как известно, он обращает на борьбу с холерой. По его приказанию, столица разделена на участки, и в каждом он разместил по одному из состо­ящих при нем штаб-офицеров — для наблюдения за санитарной частью, за больницами, за прокормлением недостаточного населения и за бесплатным предоставлением бедня­кам чаю и кипятку.

Ежедневно П. А. Столыпину представляются подробные доклады о ходе эпидемии.

Он наблюдает за всеми, объезжает Петербург в разных местах, даже окраин­ных, и не гнушается производить осмотры, в ночное время, ночлежных домов, о чем не­однократно сообщали газеты» [42, с. 273—277].

Петр Аркадьевич был тронут поступком Е. В. Варпаховской, проделавшей по собственному почину большую работу. В ответ на поднесенную составителем и издателем

книгу он направляет письмо, которое мы воспроизводим по очередному изданию Варпаховской, увидевшему свет уже после смерти П. А. Столыпина в 1911 году.

«Глубокоуважаемая Екатерина Васильевна,

Позвольте сердечно поблагодарить Вас за Ваши любезные строки: — поверьте, что они глубоко запали мне в душу и что я по достоинству ценю теплое Ваше сочувствие к моей деятельности.

Благодарю Вас за роскошную книгу, в которой Ваше доброе ко мне чувство пы­тается создать незаслуженный мною ореол.

Я не переоцениваю себя и хороню сознаю, что трачу лишь капитал, собран­ный предками и нам завещанный: безграничную любовь и преданность Царю и без­граничную веру в Россию... Это сокровище — неисчерпаемое, которое нерасточимо, но о котором легко забывают(Г. С).

Каждого, который к нему прикасается и в нем черпает, ждет удача.

Вот почему мне всегда как-то совестно слушать похвалы. Но по этой же причи­не я хорошо сознаю, что источник сочувствия ко мне некоторых русских людей не во мне самом, а в общности наших русских чувств.

Это сознание мне особенно дорого и особенно ценно.

Искренно Вам преданный и признательный

П. Столыпин. 20 сентября 1909 г.» [8, ч. I, XIV].

Издания Е. В. Варпаховской доныне представляют значительный интерес, по­зволяя вводить в литературный, информационный и научный оборот редкие материалы, связанные с жизнью и деятельностью П. А. Столыпина. Как свидетельство этому — заим­ствованная из вышеупомянутого издания беседа Председателя Совета Министров П. А. Столыпина, состоявшаяся тем же летом, с французским журналистом. Выразив предста­вителю прессы сожаление по поводу малой осведомленности заграничного обществен­ного мнения в вопросах русской жизни, глава правительства дал примечательную харак­теристику русской современности и русской политики:

«Все заботы Правительства направлены к проведению в жизнь прогрессивных реформ. Неустанное развитие городов идет рука об руку с экономическим подъемом сельской и деревенской жизни.

Правительство содействует проникновению в сознание широких народных масс той великой истины, что единственно в труде народ может обрести спасение.

В центре забот Правительства стоит преуспеяние института мелкой земельной собственности. Настоящий прогресс земледелия может совершиться только в условиях личной земельной собственности, развивающей в собственнике сознание как прав, так и обязанностей.

Наши усилия в этом направлении не пропадают даром. В России все трудятся, а если в Петербурге и есть люди, немного занимающиеся политикой и критикующие зе­мельную политику Правительства, то в общем преобладает настроение бодрого оптимиз­ма и веры в будущее.

Земледелец, обладающий земельною собственностью,— защитник порядка и опора общественного строя.

Легко сказать,— заметил Председатель Совета Министров: — дайте стране все свободы. И я говорю — надо дать свободы, но при этом добавляю, что предварительно нужно создать граждан и сделать народ достойным свобод, которые Государь соизволил дать. Поэтому исполнение моей программы рассчитано на много лет. Я горячо верю в блестящую будущность России. Впрочем, Россия и теперь велика, богата и сильна. Это

отнюдь не преувеличение. Природные богатства России несметны; наша армия преобра­зована до самых ее основ; дальнейшее же укрепление флота и армии составляет предмет постоянных, неусыпных забот.

Добавьте еще, что Россия благоразумна (sage). Представительный строй (1е regime representatif) совершенствуется. Даже среди молодого поколения происходит ис­подволь рост разумной сознательности по отношению к обязанностям, вытекающим из свобод» [8, ч. I, с. 1—2].

ЕЩЕ БОЛЬШИЙ ИНТЕРЕСпредставляет разговор с редактором саратов­ской газеты «Волга», которому премьер высказал следующие мысли, не потерявшие своей актуальности и сейчас. Тогда в 1909 году его интервью провинциальной газете име­ло резонанс, сравнимый с его самым удачным выступлением в Думе. В силу значения оце­нок и мнений Столыпина, приводим текст полностью:

«Именно печати провинциальной и ее развитию я придаю особенное значение; задача ее — верно и точно выражать настроение страны, ибо большинство столичных га­зет слишком много отдает места вопросам так называемой „высокой политики" и пар­тийному политиканству, руководимому весьма часто закулисными интригами. Сколько времени, например, было потрачено, да и до сих пор тратится на бесплодные споры о том, самодержавие ли у нас или конституция. Как будто дело в словах, как будто трудно понять, что Манифестом 17 октября с высоты Престола предуказано развитие чисто-рус­ского государственного устройства, отвечающего историческим преданиям и народному духу. Государю Императору угодно было призвать народных представителей Себе в со­трудники. Можно ли после того говорить, что народное представительство что либо «ур­вало» от Царской Власти?

Еще укажу на один недостаток большей части столичной печати,— высказал П. А. Столыпин.— Судя по ее газетным статьям, можно подумать, что страна наша охва­чена пессимизмом, общим угнетением; между тем я лично наблюдал, да и вы, думаю, мо­жете подтвердить, что в провинции уже замечается значительный подъем бодрого на­строения, свидетельствующего о том, что все в России начинает понемногу втягиваться в бодрую работу.

Какое положение завоевала на Западе провинциальная печать! С ней серьезно считаются общественные и правительственные круги и внимательно прислушиваются к ее голосу. Некоторые же из провинциальных газет приобрели значение положительно общегосударственное. И у нас, в России, заметно стали выделяться провинциальные га­зеты, например, «Киевлянин», приобретший областное значение для всего Юго-Запад­ного края. Этому отрадному явлению я придаю большое значение.

Бодрый оптимизм, наблюдаемый в нашей провинции, совпадает с проведением в жизнь земельной реформы.

Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена — гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва — гражданин, а потом — граждан­ственность. А у нас обыкновенно проповедуют наоборот(Г. С).

Эта великая задача наша — создание крепкого единоличного собственника, надеж­нейшего оплота государственности и культуры — неуклонно проводится Правительством.

До сих пор у нашего стомиллионного крестьянства, зависимого всегда от дру­гих, была одна лишь карьера — карьера мужика-кулака. Теперь перед ним открываются иные, более светлые горизонты. Становясь личным собственником, единоличным кузне­цом своего счастья, наш крестьянин получает широкую возможность проявлять свою лич­ную волю и свой личный почин в разумном устроении своей жизни, своего хозяйства.

До моего губернаторства в Саратове я долго жил в Западном крае. Там я имел возможность лично убедиться во всех преимуществах крестьянского хуторского хозяйст­ва. Меня поражал самый вид этих свободных хлебопашцев, бодрых и уверенных в себе.

Я далек от мысли отрицать возможность известных дефектов в земельной ре­форме в том виде, как она проводится Правительством. Например, может казаться спор­ным недавно поднятый в печати нашим саратовским представителем графом Дм. А. Ол­суфьевым вопрос о преждевременности уничтожения института семейной собственно­сти у крестьян. Могут, кроме вопросов спорных, оказаться и прямые недостатки в рефор­ме. Но все подобные недостатки можно впоследствии исправить путем проверенных применением закона на опыт законодательных новелл, по примеру западных государств, где ряд дополнительных новелл к той или иной осуществленной реформе является явле­нием обычным. Реформа эта явно отвечает потребностям самой жизни. Она может быть ошибочна лишь в частностях, а в своих основаниях она глубоко жизненна.

Между прочим, Правительство опасалось, что не хватит людей для землемер­ных работ. Нас путали тем, что новая армия землемеров, посланная на места, станет ору­дием революционной пропаганды. Могу вам засвидетельствовать, что все это были одни пустые страхи. Отовсюду приходят ко мне одни только хорошие отзывы о деятельности этих молодых людей, самоотверженно отдавшихся увлекающей их самих работе земле­устройства.

Кстати о чиновниках. У нас принято на них валить все зло русской жизни. Меж­ду тем я лично близко знаком с русским чиновником и могу сказать, что он вовсе не так уж плох. Чиновники и землевладельцы — часто одни и те же лица. Сегодня он помещик, завтра — чиновник.

Итак, надо надеяться, что понемногу, естественным путем, без какого-либо принуждения, раскинется по России сеть мелких и средних единоличных хозяйств. Ве­роятно, крупные земельные собственности несколько сократятся, вокруг нынешних по­мещичьих усадеб начнут возникать многочисленные средние и мелкие культурные хозяй­ства, столь необходимые, как надежнейший оплот государственности на местах.

Сейчас у нас на очереди другая важная реформа. Я говорю о реформе местной.

Проектируемому правительственным законопроектом институту уездных на­чальников приписывают стремление умалить авторитет уездных предводителей. Это со­вершенно несправедливо. Исторически, традиционно сложившаяся крупная местная си­ла является авторитетом, который Правительству ломать не приходится. Задача заклю­чается в том, чтобы суметь скомбинировать с этою местного властью, остающеюся в уез­де первенствующею, власть доверенного, уполномоченного правительственного лица.

Наше местное управление должно быть построено по той же схеме, как и во всех других благоустроенных государствах. Посмотрите на Францию и Германию. Везде одно и то же. Внизу основой всего — самоуправляющаяся ячейка — сельская община, на которую возложены многие обязанности и государственные, как-то: дела полицейские, дела по воинской повинности и пр. Ни у одного государства нет материальных средств, чтобы довести принцип разделения власти правительственной и общественной до са­мых низов государства. Но уже в уездах, везде на Западе, мы видим подобное разделение. Наряду с самоуправляющимися единицами во Франции — правительственные супрефек-ты, в Германии — правительственные ландраты.

Нечто аналогичное предстоит и в России. Пока же государственная власть объ­единяется у нас лишь в губернии — в лице губернатора; в уезде же, кроме исправника, не­сущего одни лишь полицейские обязанности, такого лица нет.

В недостаточности правительственной власти в уездах я убедился на личном опыте, когда, во время беспорядков 1905—1906 гг., был губернатором в Саратове. Сомневаюсь,

чтобы кто-либо мог по совести сказать, что существующий порядок уездного уп­равления не нуждается в изменении.

Перехожу к земской реформе. Новое земство, по правительственному законо­проекту, должно перестать быть сословным, но землевладельцы должны сохранить в нем все свое влияние. Землевладелец — это крупная культурная сила в великом деле уст­роения государства.

Напрасно опасаются, что, в случае принятия законопроекта, старые, испытан­ные земские работники, создавшие в течение сорока последних лет нынешнее земство, будут затерты новыми лицами. Они будут ими не затерты, а подкреплены.

Я уже говорил вам, что оптимизм провинции не находит достаточного отклика у нас в столице. Если мы вспомним, что Правительство всего лишь в 1905—1906 гг. серь­езно задумывалось над судьбою нашего денежного обращения, то не в праве ли мы изум­ляться тому, что уже через три года наши государственные доходы весьма значительно превысили все сметные предположения? Правда, доходы по винной монополии сократи­лись на несколько миллионов, но это можно лишь приветствовать в интересах общегосу­дарственных, как несомненный признак уменьшения пьянства. С другой стороны, одно­временно сильно повышается приход от крепостных пошлин.

Это ли не служит доказательством того, что народ наш, так легко пропивавший правительственные ссуды, свою собственную, сбереженную копейку предпочитает за­трачивать на покупку драгоценной для него земли?

Таков диагноз Министра Финансов, и я не могу вместе с ним не признать в этом отрадном явлении уменьшения пьянства заслуги депутата Челышева. Его фанатичная проповедь по крайней мере на приволжские губернии несомненно оказала свое влияние.

У вас открыт университет.

Знаете ли вы, что нас и в этом вопросе старались напугать? Нам говорили: „Ведь для процветания наук требуется центр наиболее спокойный! Как Правительство могло избрать Саратов? Где вы основываете университет!"

Однако, я уверен, что жизнь нового университета потечет нормально, что мо­лодежь займется делом. К тому же значительная часть смуты в наших учебных заведени­ях шла от инородческого элемента. В Саратове этого элемента будет немного.

Вот высокая задача для газеты университетского города: сделайте наконец на­шу молодежь патриотической! Развейте в ней чувство здорового, просвещенного патри­отизма!

Я был в соседней с нами Скандинавии. Как приятно поразил меня вид тамош­ней молодежи, одушевленно и гордо проходившей стройными рядами, с национальны­ми флагами, перед иностранцами-туристами!

Итак, на очереди главная наша задача — укрепить низы. В них вся сила стра­ны(Г. С.)! Их более 100 миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверь­те—и слова Русского Правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед це­лым миром.

Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для нас всех, Русских!

Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не уз­наете нынешней России! (Г. С.)» [8, ч. I, с.2—8].

24 АВГУСТА 1909 ГОДАИмператором Николаем II было утверждено положе­ние Совета Министров о порядке применения ст. 96 основных государственных зако­нов. Таким образом, был положен конец дальнейшим противоречиям, связанным с воз­можностью и порядком применения этой статьи,— противоречиям, которые сказались

при обсуждении в Госсовете и Госдуме законопроекта о штатах Морского Генерально­го штаба и вылились, в конце концов, весной 1909 года в министерский кризис. Высо­чайше утвержденные правила подтверждали прерогативы Государя как «Державного Вождя российской армии и флота» на разрешение всех законодательных дел по «уст­ройству сухопутных и морских вооруженных сил и обороны Российского государства, а равно всего управления армией и флотом» и дел, касающихся «устроения казачества и управления им, как вооруженною силою государства» [8, ч. I, с. 9]. Правила также ре­гламентировали деятельность военного и морского министерств и законодательных учреждений.

Любопытный факт из хронологии деятельности главы правительства: 27 ав­густа в Елагинском дворце он принимает депутацию от Кассы взаимопомощи литера­торов и ученых, в деятельности которой властями была усмотрена замаскированная помощь лицам, ведущим борьбу с правительством. После довольно продолжительной беседы, носившей частью «конфиденциальный характер», премьер «выразил согласие отменить распоряжение о закрытии Кассы, под условием, что общее собрание прекра­тит деятельность комиссии по выдаче пособий в чрезвычайных случаях» [8, ч. I, с. 14]. Выступившие в роли просителей господа В. Кузьмин-Караваев, Гр. Градовский и Н. Колубовский отметили, что «П. А. Столыпин отнесся к депутатам с чрезвычай­ным вниманием, из его прямых, открытых объяснений выяснилась полная благожела­тельность к Кассе, к ее задачам и целям. Прием продолжался с 2 часов до 3 часов 15 ми­нут дня» [8, ч. I, с. 14].

В этом эпизоде есть, видимо, отзвук настроений столичной элиты, уже опра­вившейся от потрясений отбитой Столыпиным революции и готовой снова ставить на оппозицию, помогать «освободительному движению» раскачивать российский корабль. Мемуары общественных деятелей и литераторов дореволюционной России открывают эту историю во всей ее наготе: с именами, делами и датами. Эти свидетельства подтвер­ждают, что подавляющая часть петербургской богемы, среди которой литераторы зани­мали особое место, была в «заединщине» с теми, кто смыслом жизни сделал борьбу с «не­навистным царским режимом», готовя на смену ему другой — «красный» режим. После рубежного 1917 года интеллигенция в основной своей массе отшатнется от «ниспровер­гателей», да будет поздно...

НЕПРИЯТЕЛИП. А. Столыпина — завистники или люди нерадивые, смещен­ные со своих насиженных должностей,— еще при жизни премьера всячески распростра­няли несправедливые слухи о назначениях, произведенных при нем. Например, тот же Витте говорил о «непотизме» Столыпина — успешном продвижении по службе родствен­ников, близких, друзей. Но различные материалы свидетельствуют о другом: Столыпин ценил в работниках и сотрудниках прежде всего не степень преданности или родства, но деловые качества претендента. И потому зачастую рекомендовал, продвигал, назначал людей не слишком знакомых, но проявивших себя достойным образом на каком-либо по­прище. Думается, в этом «кадровом вопросе» он также руководствовался принципом, вы­сказанным однажды своей старшей дочери: «...Родина же требует себе служения настоль­ко жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализу­ет работу» [4, с. 95].

Любопытные сведения о своем неожиданном назначении передает, например, князь Георгий Васильчиков*:

*Рукопись, присланная автором — князем Георгием Васильчиковым из Женевы.

«Летом 1909 года я приехал с женой на некоторое время из нашего имения „Юрбург", Ковенской Губернии, в имение родителей моей жены „Лоторево", Тамбов­ской губернии. Там, неожиданно получаю телеграмму от Ковенского Губернатора П. В. Веревкина с просьбой, если возможно, не откладывая, приехать к нему для серьезного разговора. Пришлось поехать. П. В. Веревкин мне сообщил, что он должен передать мне предложение Председателя Совета Министров П. А. Столыпина занять пост Ковенского Губернского Предводителя Дворянства и просьбу П. А. Столыпина приехать к нему в Пе­тербург для личного об этом разговора.

Дело в том, что после польского восстания 1868 года выборы Предводите­лей Дворянства в Юго-Западных и Северо-Западных губерниях, в которых большин­ство дворян были поляками, были приостановлены и Предводители Дворянства на­значались Высочайшими Указами, по представлению Председателя Совета Минист­ров. П. А. Столыпин — помещик Ковенской Губернии — был сам долгое время в на­шей губернии Уездным, а затем и Губернским, Предводителем Дворянства по назна­чению .

Для меня предложение Столыпина было полной неожиданностью, т. к. быть Ковенским Губернским Предводителем Дворянства, не пройдя даже через стаж Уезд­ного Предводителя, совершенно не входило в мои планы. Но конечно, мне надо было принять приглашение П. А. Столыпина приехать к нему для личного свидания и разго­вора.

П. А. Столыпин в это лето проживал с семьей в Елагинском Дворце на Остро­вах, под Петербургом. Туда я к нему и приехал. Он мне повторил свое, переданное уже мне Губернатором, предложение. Я ему высказал свои сомнения, а также и мое мнение, что на должность Губернского Предводителя Дворянства в Ковенской Губернии, в сущ­ности не административную, а преимущественно сословную, было бы, может быть, луч­ше назначить одного из наиболее видных представителей Польского Дворянства, со­ставляющего в губернии большинство. П. А. Столыпин мне объяснил, что препятствием к этому является то, что в Ковенской, как и в других Западных Губерниях, предстоит в недалеком будущем введение Земских Учреждений и, что в Ковенской Губернии в этих Учреждениях будут конечно главным образом представлены две самые большие группы населения: литовцы — как представители крестьянства и поляки — как представители землевладельцев. Для того же, чтобы работа в Земских Собраниях и их Учреждениях протекала дружно и согласно, надо, чтобы Председателями этих Собраний были люди нейтральные и вполне приемлемые для этих различных национальных групп, а таковы­ми могут быть только русские представители местного населения. Что касается Ковен­ской Губернии, то выбор его остановился на мне, т. к. он считает меня именно таким нейтральным человеком, подходящим для руководства Губернским Земским Собранием и против назначения которого, как он думает, не будет никаких возражений со стороны польского дворянства.