Марта 1908 годаП. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отде­ла Министерства внутренних дел. 9 страница

Было сделано также существенное уточнение: «...Министерство ограничилось задачей, вводя самоуправление в городах с преобладанием польской культуры, обеспе­чить политические права государства, обезопасить новые учреждения от стремления в сторону автономии и наделить русских горожан, вне зависимости от воли большинства, правом участия в городском самоуправлении. Если таким образом в Западном крае Ми-

нистерство стремилось создать земство по окраске русское, то в городах губерний Цар­ства Польского мы ожидаем увидеть самоуправление польское, подчиненное лишь рус­ской государственной идее... Понятна должна быть также мысль — разделить городских избирателей на три курии, на три разряда, состоящие: первая — из русских, вторая — из евреев, и третья — из остальных обывателей. Если к этому не прибегнуть, то русские го­рожане будут совершенно устранены от участия в городском управлении, а евреи, состав­ляющие большинство населения городов, получат в городском управлении преоблада­ние: по проекту же предполагается допустить их в городские думы в количестве не более одной пятой всего их состава» [8, ч. I, с. 23].

Изложив далее ряд других особенностей планируемого законопроекта и преде­лы компетенции городских властей, докладчик сказал о возможном наделении Прави­тельства правом в критических случаях замены общественного самоуправления «непо­средственным управлением правительственным». Последней значительной особенно­стью законопроекта была «обязательность государственного языка для делопроизводст­ва и сношений и допущение наряду с русским и польского языка во внутреннем, домаш­нем делопроизводстве» [8, ч. I, с. 25].

В завершение П. А. Столыпин выразил надежду на то, что «суждения здесь, а за­тем и применение будущего закона на месте послужат доказательством честного стрем­ления польского населения воспользоваться благами самоуправления, на которые оно имеет право по высоте своей самобытной культуры, но без задней мысли обратить само­управление в орудие политической борьбы или в средство для достижения политиче­ской автономии» [8, ч. I, с. 25].

Осенью 1909 года Император Николай II совершил поездку в Европу. По воз­вращении 18 октября он направляет премьеру письмо следующего содержания:

«П. А., благодарю Бога, я вернулся благополучно 16 из поездки в Италию через пол. Европы. Впечатления от мест пребывания я вынес самые лучшие. Извольский вам дополнит это лучше на словах. Прием населения у нас в России в местах, через которые я проезжал, был самый трогательный, в особенности в Одессе.

Прошу вас прибыть сюда 28 октября, так до этого... у меня будет много дел, кро­ме того ожидаю приезда В. К. Николая Николаевича. Он просил лично доложить выра­ботанный план действий на случай осложнений в Финляндии.

Так до скорого свидания. Николай» [131, Д. 197].

В КИПЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЖИЗНИ,среди политических рас прей, думских и дворцовых интриг Столыпин забывает об отдыхе. И далее когда он выда­ется, то прекращается иногда совершенно внезапно и по не зависящим от него обстоя­тельствам. Впрочем, со стороны могло показаться, что он регулярно выезжает на юг: на­пример, в ряде источников упоминалось о его поездке осенью 1909 года в Ливадию. Од­нако письмо Царя, приведенное выше, раскрывает причину отъезда премьера из Пите­ра. В самом деле, 25 октября он проезжает через Москву в южную сторону, а 30-го уже возвращается в Петербург, где его ожидал чрезвычайно срочный вопрос, видимо, свя­занный с обострением положения на Балканах.

После Боснийского кризиса Россия принимает энергичные меры против авст­ро-германской экономической экспансии на Балканах. В частности, было основано акци­онерное общество «Восток» для расширения торговли на Ближнем Востоке, а для изуче­ния возможностей этой деятельности учреждена Славянская торговая палата. Начались переговоры о свидании Николая II с султаном, которые могли привести к сближению России и Турции. Однако вскоре воспрявшим духом сторонникам создания Балканской конфедерации был нанесен серьезный удар: к власти в Турции пришли прогермански

настроенные круги, взявшие курс на сближение с Германией. Одновременно Австро-Венг­рия делает шаги для сближения с Болгарией и Румынией с целью раздела Сербии. «Рез­кое усиление австро-германского влияния на Ближнем Востоке осенью 1909 года вызва­ло чрезвычайное обострение там дипломатической борьбы между великими державами. Соответственно обострилась борьба по балканской политике в правящих кругах России» [3, с. 340-341].

На востоке страны также намечаются перемены: осенью американская сторона предлагает проект соглашения между США и Россией в виде «торговой нейтрализации Маньчжурии» путем выкупа железных дорог международным синдикатом, преимущест­венно на американский капитал. По соображениям американской стороны, это положит конец дальнейшим захватам Японии. По сути, России предлагался союз с США против Японии.

В ответ Япония, используя пребывание Коковцова в Маньчжурии, намеревает­ся предложить ему в качестве альтернативы проект русско-японского союза, предусмат­ривающего раздел сфер влияния в Китае. Однако посланник Японии, сторонник сбли­жения с Россией князь Ито, был убит на Харбинском вокзале в момент встречи с рус­ским министром. Переговоры не состоялись [3, с. 361]. Попытки Японии наладить раз­говор о союзе через посла в Петербурге расстраивались благодаря уклончивой позиции в этом вопросе Извольского, который вместо «полюбовного раздела» Китая на сферы влияния предложил проект совмещения русско-японского соглашения с русско-китай­ским.

России предстояло выбрать курс дальневосточной политики: отгородиться от японской экспансии «нейтрализацией Маньчжурии под опекой Америки и западноевро­пейских держав» или «пойти навстречу Японии, взяв вместе с ней опеку над Маньчжу­рией и даже над всем Китаем». Николай II был за союз с Японией, о чем свидетельствует его резолюция на записке Извольского. Однако Япония, предлагая союз, продолжала экспансию на Дальнем Востоке, угрожая войной конкуренту, который не спешил при­нять условия. В результате к ноябрю 1909 года страны оказались снова на грани войны [3, с. 362].

В этой обстановке активизировались сторонники сближения с США. Появляет­ся «серия статей с нападками на Извольского, которого обвиняли в намерении признать аннексию Японией Кореи и тем самым „купить мир похоронами будущего России на Вос­токе"». Видные государственные деятели направляют главе правительства письма, тре­буя употребить дипломатические средства, чтобы привлечь к союзу с Россией помимо Англии, Франции и Италии также Соединенные штаты Северной Америки как естест­венного противника Японии [3, с. 364]. Этой позиции придерживалась и кадетская прес­са, в то время как печать октябристов и умеренно-правых писала о необходимости сохра­нения дружественных отношений с Японией.

В ноябре 1909 года состоялось Особое совещание по внешней политике на Дальнем Востоке. Принимая во внимание плачевное состояние российской обороны в Маньчжурии и реальную угрозу со стороны Японии, Извольский предложил «искать опо­ры в общности действий с Японией». Его поддержали почти все министры, кроме пред­ставителей военного ведомства, которые стояли за подготовку к войне с Японией. «В итоге было решено, во-первых, сохранить КВЖД в своих руках, во-вторых, утвердить от­мену на Дальнем Востоке порто-франко. В-третьих, усилить оборону Приморья и, в-чет­вертых, согласовывать политику в Китае с Японией, ни в коем случае не допуская разры­ва с ней» [3, с. 367].

Тем временем Россия быстро выздоравливала. На внешний рынок шел русский хлеб, вытеснявший канадский и европейский. Внутренний рынок становился богаче и

интенсивней. Деревня требовала все больше машин, орудий, инвентаря, строительных материалов. Развивалось земское самоуправление, кооперация, создавались товарищест­ва и артели. Капиталы, образовавшиеся в сельском хозяйстве, шли в промышленность и на государственные накопления. В 1909 году на балтийских верфях началось сооружение первых русских дредноутов. Русский рубль становился стабильной валютой. Зато в обще­ственной жизни был заметен, по оценкам либеральной прессы, «упадок и пессимизм»: после революционного взлета наступил естественный период успокоения. Левая печать, соответственно, говорила о «застое», «реакции», «наступлении на права»...

В НОЯБРЕ 1909 ГОДАминистр внутренних дел вносит в Госдуму законопро­ект о сооружении канализации и переустройстве водоснабжения в Петербурге.Этой мерой П. А. Столыпин хотел подвести законное основание под благоустройство столи­цы. Специально созданная при Министерстве внутренних дел комиссия наделялась все­ми полномочиями, необходимыми для успешного выполнения этой задачи. Помимо кон­кретных сроков исполнения проектов и работ, а также источников финансирования в законопроекте были определены ответственность исполнителей и размеры оплаты по­требителей. Весь проект оценивался в 100 млн. рублей, из которых 40 млн. должно быть направлено на переустройство водоснабжения и 60 — на сооружение канализации. Для покрытия намеченных расходов правительством намечалось «выпустить особый заем от имени и за ответственностью города» [8, ч. I, с. 31]. Таким образом, законопроект МВД после его утверждения мог сдвинуть с мертвой точки вопрос благоустройства Петербур­га, который уже более сорока лет ждал своего разрешения.

Здесь стоит отметить, что в ноябре 1909 года семейство Столыпиных уже остав­ляет Зимний дворец и переезжает в министерский дом на Фонтанке. По некоторым мне­ниям, это объясняется охлаждением отношения Императора к премьер-министру Сто­лыпину. Но, возможно, все объяснялось некоторым умиротворением общества: жизнь страны входила в нормальную колею.

11 декабря 1909 года П. А. Столыпин выступает в Государственной Думе с речью по вопросу об увеличении содержания чинам губернских управлений и канце­лярий губернаторов.Говоря о бедственном положении нижних чинов, он приводит пример из саратовской практики:

«...Мне докладывают, что пришли чиновники губернского правления. Выхожу к ним: „Что, господа, вам угодно?" — „Да мы к вам, ваше превосходительство,— вы так всег­да к нам отечески относитесь — пришли за советом. Вот теперь все учреждения бастуют или предъявляют требования; мы, Боже упаси, бунтовать не хотим, но боимся, что если мы не проявимся, то о нас забудут, как забывали до настоящего времени..."» [57, с. 230].

Этот незначительный эпизод в думской деятельности Столыпина раскрывает существенную особенность этого человека: его внимание к простым людям, их пробле­мам, ясное понимание того, что в государственном механизме очень важна дельная и умелая администрация и любая мелочь, самая незначительная несправедливость может существенным образом сказаться на результатах.

Обращая внимание на нищенское положение чинов губернских управлений и канцелярий губернаторов, премьер-министр выступил против подхода бюджетной ко­миссии, считавшей, что «увеличение окладов преждевременно и чиновники могут обо­ждать» [57, с. 229].

Тем временем намечается новый поворот дальневосточной политики: Америка направляет России и Японии «меморандум с предложением передать все железные доро­ги в Маньчжурии в собственность китайского правительства под международным конт­ролем либо непосредственно в собственность международного синдиката» [3, с. 367]. Кадеты

разворачивают кампанию в поддержку проекта, крайне правые расценивают его как попытку подорвать положение России в Маньчжурии, умеренно-правые и октябри­сты решительно отвергают предложения Штатов [3, с. 367].

На декабрьском Особом совещании «по рассмотрению проекта ответа прави­тельству США на его предложение торговой нейтрализации маньчжурских железных до­рог» Извольский и Коковцов выступили за отклонение американского варианта. Столы­пин их поддержал. Однако составленный по всем дипломатическим канонам ответ не ис­ключал возможности достижения русско-американского соглашения в будущем [3, с. 370].

Глава XI

Новые споры

1910 год

Российское бездорожье. Циркуляр о внутренней политике. Положение на Востоке, Фин­ляндия. Землевладение и семейная собственность. Речь о прерогативах правительства в деле организации Вооруженных Сил. «Темное царство». Западный край. Финлянд­ский вопрос и другие.

ЗИМОЙ 1910 ГОДАпри обсуждении законопроекта о взимании дорожных сборов в пользу городоввозникли разногласия между Государственным Советом и Го­сударственной Думой. 20 февраля 1910 года в своей речи в Госсовете премьер-министр при обсуждении этих противоречий совершает исторический экскурс:

«<...> Еще Наполеон I говорил, что Россия отличается от других государств тем, что она имеет в своем распоряжении одну лишнюю стихию, и стихия эта — бездо­рожье. Неудивительно поэтому, что железнодорожные строители, изыскивая крат­чайшие способы для соединения отдельных пунктов нашей страны, не считались и не могли считаться с интересами прорезаемого этими путями края, края стихийного без­дорожья. Таким образом возникали железнодорожные станции, совершенно отрезан­ные от ближайших к ним селительных пунктов, которые могли бы служить, конечно, и как рынок потребления, и как рынок поставки товара для железных дорог. Я пола­гаю, что высшая железнодорожная комиссия не преминет указать на те убытки, кото­рых, может быть, удалось бы избежать железным дорогам, если бы своевременно бы­ла у нас устроена правильно оборудованная сеть подъездных к железнодорожным пу­тям дорог. Но в настоящее время главным страдательным лицом в этом деле являются наши города. Не говоря уже о том, что станции железных дорог расположены обыкно­венно у нас на краю городов, надо помнить, что из 488 станций, обслуживающих одно­именные с ними города, 238 станций лежат вне селительной их части, а большинство станций на уездной территории. У городов нет средств, чтобы подвести к этим стан­циям подъездные пути. Но правильно ли, господа, законно ли требовать от городов использования чрезвычайных ресурсов на постройку таких подъездных путей? Я смею утверждать, что такое требование не было бы основано на законе. И действительно, если обратиться к пункту 10-му 138-й статьи городового положения, то мы усмотрим, что на попечении городов лежит содержание в порядке мостов, площадей и улиц, но нигде не указано, что города обязаны вне селительной их части строить подъездные пути <...»> [8, ч. I, с. 35-36].

В спорном вопросе о способе получения средств для строительства дорог П. А. Столыпин высказывается в пользу попудного сбора — по его мнению, «самого правильно­го для городских потребителей, отрезанных от железнодорожных станций» [8, ч. I, с. 37]. Говоря о том, что в распоряжении МВД имеется более 100 ходатайств разных го­родов о предоставлении им попудного сбора, и высказываясь о стремлении снять «экономические

путы с земств и городов» [8, ч. I, с. 41], он обращает этот специфический во­прос в конкретную, всем понятную практическую плоскость:

«<...> Рассматриваемый вами сегодня законопроект затрагивает один уголок в области улучшения жизни народа. Он направлен к уничтожению одного из зол русской жизни — бездорожья. И сделать это мы хотим не путем упразднения законодательного порядка, как выражался тут в октябре один из ораторов, а путем строгого сотрудничест­ва, согласования деятельности административной с деятельностью и решениями законо­дательных учреждений. В этом, полагаю, господа члены Государственного совета, я вправе рассчитывать на Ваше сочувствие» [57, с. 240].

Примечательно, что среди выступивших следом членов Госсовета был и С. Ю. Витте, возражавший против демократичного подхода Столыпина. Развивая теорию же­лезнодорожных тарифов, он отстаивал законодательный порядок взимания дорожных сборов.

Этот же спорный вопрос, касающийся тарифных сборов, П. А. Столыпинразвивает на следующем заседании Государственного Совета 24 февраля.Указывая в своей речи на опыт железнодорожного строительства в других странах, и — в противо­вес им — в США, П. А. Столыпин, оперируя мнениями отечественных и зарубежных уче­ных авторитетов — Курского, Таля, Куббсена, ссылается на положительную практику американского железнодорожного строительства, и, в частности, говорит:

«<...> в Америке железнодорожные общества не ограничивались одной узкой задачей железнодорожного строительства, они принимали на себя гораздо более круп­ные задачи, которые обнимали не только устройство подъездных путей к железным до­рогам, но и колоссальную цель — колонизацию целой страны. И вот, мне кажется, что нам, господа, не следует увлекаться западными образцами, не следует увлекаться теоре­тическими выводами западной науки, так как иногда на совершенно оригинальное разре­шение вопроса нас наталкивает сама жизнь, а не одни только измышления С.-Петербург­ских канцелярий <...>» [57, с. 242].

Далее докладчик отразил доводы Витте:

«<...> мне кажется, что вся эта аргументация, которая должна была нанести убийственный удар правительственному предложению, основана, быть может, на неко­тором недоразумении. Ведь, если отбросить совершенно специальную железнодорож­ную тарифную точку зрения, то ясно станет, что тариф — это плата за пробег груза по же­лезной дороге до определенной станции; вне этой станции, вне ее пределов тариф рас­пространяться не может, стоимость провоза груза по городским улицам не может кос­нуться тарифа. Попудный же сбор, где бы он ни взимался, на станции ли железной доро­ги или в соседнем городе, будет одним из слагаемых стоимости провоза товара, груза, по городским улицам, так как в зависимости от усовершенствованных путей, удешевляется и провоз по этим улицам. Таким образом, усмотрение администрации никакого удара на­шей тарификации нанести не может <...>» [57, с. 243].

Говоря далее о праве земских учреждений и заменяющих их местных хозяйст­венных органов «устанавливать, с надлежащего разрешения, шоссейные, мостовые ит. п. сборы, а равно попудные сборы с грузов на железнодорожных станциях, при усло­вии, что обложению будут подлежать лишь грузы, воспользовавшиеся усовершенство­ванными подъездными путями к означенным станциям» [57, с. 243], он призывал исполь­зовать высшую административную власть «для начала первоначальной, крайне скром­ной борьбы с громадным нашим злом — бездорожьем» [57, с. 244].

После дальнейших прений, в которых наиболее стойкое противостояние выка­зал С. Ю. Витте, все же подавляющим числом голосов (107 против 56) спорная статья за­конопроекта была принята в правительственной редакции.

ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО В КОНЦЕ ФЕВРАЛЯП. А. Столыпин, как министр внутренних дел, выпустил циркулярное обращение к губернаторам и градоначальни­кам,в котором разъяснял некоторые особенности внутренней политики. Вызвано оно, видимо, было злоупотреблением на местах и неверным истолкованием исключительных полномочий, предоставленных властям для пресечения антигосударственной деятельно­сти. Этот интересный документ, свидетельствующий о стремлении главы МВД осадить не в меру ретивых губернаторов и градоначальников, действия которых лишь осложня­ли общественную атмосферу, приводим без сокращений:

«Единственной целью исключительных полномочий является борьба с проти­вогосударственной деятельностью лиц, стремящихся к ниспровержению существующего государственного строя. Исходя из этой основной мысли, надлежит придти к выводу, что обязательные постановления, издаваемые на основании исключительных законопо­ложений, могут иметь своим предметом только случаи, относящиеся к предупреждению и пресечению нарушений государственного порядка и общественного спокойствия, и никоим образом не должны затрагивать вопросов, входящих в область законоположе­ний, обеспечивающих течение обыденной жизни.

Между тем многими из г.г. губернаторов и градоначальников издаются на осно­вании исключительных законов, которые приноровлены лишь к политическому броже­нию, обязательные постановления по санитарной части, по регулированию движения извозчичьих экипажей и автомобилей, по извозному промыслу, о продаже барышниками театральных билетов, о нарушениях учащимися школьных правил, о недопущении дер­жать пари за играющих на бильярде в бильярдных заведениях, об игре на гармониках, о нелуженых самоварах в загородных садах, о сделках по продаже и мене учащимися учеб­ных книг, о продаже кошерного мяса, о правилах для старьевщиков, о приведении в по­рядок вагонов трамвая и конножелезных дорог, о продаже вещей по так называемой ко­оперативной системе, о мерах к ограждению посадок на улицах и бульварах, о порядке объявления театральных репертуаров, об улучшении быта рабочих, о проституции, о продаже книг по сексуальному вопросу, о воспрещении крестьянам оставлять детей без присмотра, о воспрещении подплывать из удальства к проходящим пароходам, о време­ни открытия и закрытия торговых заведений, о содержании в порядке улиц и тротуаров, о воспрещении выколачивать ковры из окон, с балконов и перил, и по многим другим во­просам, не имеющим никакого отношения к охранению государственной безопасности.

Далее, законом проводится строгое различие между полномочиями по наложе­нию административных взысканий, кои предоставлены местной власти положениями об усиленной охране, с одной стороны, и об охране чрезвычайной, а также правилами о ме­стностях, состоящих объявленными на военном положении, с другой. В местностях, со­стоящих в положении усиленной охраны, губернаторам и градоначальникам предостав­ляется право налагать административные взыскания лишь за нарушение обязательных постановлений; в местностях же, объявленных состоящими в положении охраны чрезвы­чайной, либо на военном положении, главно-начальствующий и генерал-губернатор, не­зависимо от указанного права, могут издавать объявления об изъятии тех или иных про­ступков из судебной подсудности и обращении их к административному рассмотрению.

Из изложенного вытекает, что обязательными постановлениями могут воспре­щаться лишь такие деяния, кои не укладываются в рамки уголовного закона. С этой имен­но точки зрения смотрят на обязательные постановления не только Министерство Внут­ренних Дел и Министерство Юстиции, но также и Правительствующий Сенат.

Невзирая на это, большинство г.г. губернаторов и градоначальников допускает издание обязательных постановлений, воспрещающих деяния, предусматриваемые уго­ловным законом.

Засим, надлежит упомянуть о таких обязательных постановлениях, кои, хотя и имеют своим предметом охранение государственного порядка и общественной безопас­ности и не воспрещают деяний, предусматриваемых уголовным законом, но издание ко­торых признается Министерством Внутренних Дел выходящим из пределов власти, пре­доставляемой губернаторам и градоначальникам положениями об усиленной и чрезвы­чайной охранах» [8, ч. I, с. 52—54].

В НАЧАЛЕ 1910 ГОДАроссийская дипломатия пытается противодействовать стремлению американского правительства получить в Китае концессию на строительст­во там железной дороги. На Особом совещании было решено опротестовать перед ки­тайским правительством этот проект, предлагая в качестве компенсации сооружение российскими силами дороги Пекин—Кяхта.

Китай, проявивший в этом вопросе неожиданную неуступчивость, тем самым вынуждает Россию к более жесткой политике и сближению ее с Японией. Таким образом на востоке завязывается новый узел противоречий.

В тот же период у Председателя Совета Министров прошло совещание о поло­жении дел на Дальнем Востоке. Помимо министра иностранных дел А. П. Извольского, военного министра В. А. Сухомлинова в совещании участвовали члены Государственной Думы А. И. Гучков, П. Н. Балашов, О. Н. Безак, А. И. Звягинцев, Н. В. Савич. Как сообща­ла печать, «Министр Иностранных дел повторил все свои прежние заявления и дал ряд новых доказательств тому, что всякие основания к тревоге отсутствуют» [8, ч. I, с. 243].

14 марта 1910 года был объявлен «Высочайший Манифест об общеимперском законодательстве для Финляндии»,которым закреплялся «порядок обсуждения зако­нопроектов для Империи и Великого Княжества Финляндского» [8, ч. I, с. 57] — т. е. раз­решался вопрос, вызвавший ранее много волнений в Государственной Думе. В манифе­сте было высказано пожелание и верховная воля:

«Придавая настоящему делу существенное значение в устроении Державы На­шей, Мы твердо уповаем, что Государственная Дума и Государственный Совет исполнят упадающую на них задачу, к вящему укреплению единства и нераздельности Государства Российского и ко благу всех верных подданных Наших.

Вследствие сего повелеваем:

1. Предоставленный Нам Советом Министров законопроект о порядке издания касающихся Великого Княжества Финляндского законов и постановлений общегосудар­ственного значения внести на рассмотрение Государственной Думы и Государственного Совета.

2. Предоставить Финляндскому сейму сообщить свое заключение по содержа­нию сего законопроекта, подлежащее передаче на обсуждение Государственной Думы и Государственного Совета.

3. Назначить сейму для сообщения заключения месячный со дня получения им упомянутого законопроекта срок:

НИКОЛАЙ» [8, ч. I, с. 57-58].

Следом, 17 марта «Проект Председателя Совета министров о порядке изда­ния касающихся Финляндии законов и постановлений общегосударственного значе­ния»был опубликован в «Правительственном Вестнике». Этим обстоятельным докумен­том намечалось положить конец возникшим в законотворчестве России и Финляндии противоречиям, ставшим предметом острой политической борьбы государственного ап­парата и оппозиции. Противостояние по вопросу, который будоражил Госдуму и Госсовет,

было введено в твердые рамки закона регламентированием отношений между Импе­ратором, Советом Министров, российскими законодательными палатами и финляндски­ми генерал-губернатором, сенатом и сеймом. Закреплялся также порядок выборов в Гос­думу и Госсовет от «населения Великого Княжества Финляндского» [8, ч. I, с. 91]. Пред­ложенный проект теперь ожидало рассмотрение в законодательных палатах, которое обещало быть бурным.

15 МАРТА В ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕначались прения о внесенном Госдумой законопроекте по крестьянскому землевладению,основанном на указе 9 но­ября 1906 года и проведенном в порядке 87-й статьи Основных Законов. С докладами по этому важному делу выступили А. С. Стишинский и М. В. Красовский.

Следом с речью о праве выхода крестьян из общины — вопросу, ставшему одним из центральных в набиравшем силу Земельном законе, уже четвертый год проверяемом жизнью, выступил Председатель Совета Министров П. А. Столыпин. Напомнив, что За­кон 9 ноября возник «в довольно смутное время, когда еще догорали помещичьи усадь­бы, когда свобода воспринималась как свобода насилия» [57, с. 246], он вместе с тем под­черкнул, что принятая мера не была «актом политической растерянности» [57, с. 246], но принципиальным отношением правительства к тому, что творилось в России, стрем­лением уничтожить первопричину, «<...> излечить коренную болезнь, дав возможность крестьянам выйти из бедности, из невежества, из земельного нестроения.

Социальная смута вскормила и вспоила нашу революцию, и одни только по­литические мероприятия бессильны были, как показали тогдашние обстоятельства, уничтожить эту смуту и порожденную ею смуту революционную. Лишь в сочетаниис социально-аграрной реформой политические реформы могли получить жизнь, си­лу и значение. Поэтому, господа, на закон 9-го ноября надо смотреть с угла зрения со­циального, а не политического, и тогда станет понятно, что он явился плодом не рас­терянного решения, а что именно этим законом заложен фундамент, основание но­вого социально-экономического крестьянского строя(Г. С).

А так как время смуты — время решений, но не раздумья, то понятно, почему этот вопрос был проведен, в порядке статьи 87, словом и волею Государя» [57, с. 246—247].

И далее:

«Не вводя, силою закона, никакого принуждения к выходу из общины, пра­вительство считает совершенно недопустимым установление какого-либо принуж­дения, какого-либо насилия, какого-либо гнета чужой воли над свободной волей кре­стьянства в деле устройства его судьбы, распоряжения его надельной землей(Г. С)» [57, с. 247].

Столыпин высказал также свое принципиальное отношение к предлагаемым поправкам и уточнениям, многие из которых, на его взгляд, вызваны лишь «стремлени­ем противников закона... выровнять, выправить, видоизменить, обезвредить вредное в их глазах явление, прежде чем оно получит окончательное признание, окончательное узаконение в этом высоком учреждении, прежде чем санкционировать дальнейший его рост и развитие» [57, с. 245].

Столыпин привел убедительные цифры, подтверждающие своевременность, пользу земельного закона:

«Ведь за 3,5 года — или, вернее, за 3 года, так как закон не начал действовать не­медленно после его опубликования,— до 1 февраля 1910 года заявило желание укрепить свои участки в личную собственность более 1 700 000 домохозяев, то есть, как заявил тут А. С. Стишинский, около 17% всех общинников-домохозяев; окончательно укрепили уча­стки в личную собственность 1175 000 домохозяев, то есть более 11% с 8 780 160 десятинами

земли, и это кроме целых сельских обществ, в которых к подворному владению пе­решли еще 193447 домохозяев, владеющих 1 885814 десятинами.

Таким образом, при такой же успешной работе еще через 6—7 таких периодов, таких же трехлетий, общины в России,— там, где она уже отжила свой век,— почти уже не будет...» [57, с. 248]