Марта 1908 годаП. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отде­ла Министерства внутренних дел. 6 страница

П. С.

Дайте мне также справку про положение патриарха в московский период (его приходы, суды, темницы).

Собирали ли хоть один поместный собор со времени учреждения Св. Синода?»

[131, Д. 79].

Следующая записка члену Совета министра Гурлянду следует 22 мая:

«В старообр. комиссии явилась, кажется, мысль предоставить право юридиче­ского лица не приходу, а молитвенному дому. Мне представляется это юридическим аб­сурдом. Представьте мне по этому поводу свои соображения.

Относительно метрополии надо иметь в виду, что по проекту она представлена наставниками лишь в общинах, а старообрядцы вне общин должны (далее неразборчиво, видимо, „представить".— Г. С.) метрики в городские и общественные учреждения.

Представьте мне также соображения по следующему вопросу: ...при переходе из одного вероисповедания в другое говорится о „разрешении" такого перехода, против­ники проекта заявляют, что можно говорить лишь о снятии кары и репрессий, но не о „разрешении". Не выйдет ли при этой (второй) постановке путаницы в дальнейших гражданских правах лиц, перешедших из православия при попустительстве лишь, но без разрешения государства?

П. С.» [131, Д. 79].

22 мая того же года П. А. Столыпин выступает перед Государственной Ду­мойс речью о вероисповедных законопроектах и о взгляде правительства на свобо­ду вероисповедания.Излагая позицию правительства по данному вопросу, он отмечает, что «<...> на правительство, на законодательные учреждения легла обязанность пере­смотреть нормы, регулирующие в настоящее время вступление в вероисповедание и вы­ход из него, регулирующие вероисповедную проповедь, регулирующие способ осуществ­ления вероисповедания, наконец, устанавливающие те или другие политические или гражданские ограничения, вытекающие из вероисповедного состояния», и далее ставит вопрос: «...какое же участие в установлении нового вероисповедного порядка в стране должна принимать церковь господствующая, Православная церковь? <...>» [57, с. 210].

После краткого экскурса в историю церкви в России П. А. Столыпин подводит к мысли о том, что «естественное развитие взаимоотношений церкви и государства по­вело к полной самостоятельности церкви в вопросах догмата, в вопросах канонических,

к нестеснению церкви государством в области церковного законодательства, ведающего церковное устроение и церковное управление, и к оставлению за собой государством полной свободы в деле определения отношений церкви к государству» [57, с. 212].

Обращаясь далее к авторитету науки, Петр Аркадьевич приводит точку зрения известного ученого Чичерина на принципиальный момент: «чем выше политическое по­ложение церкви в государстве, чем теснее она входит в область государственного орга­низма, тем значительнее должны быть и права государства» [127, с. 212]. Отсюда, как считает докладчик, следует вывод о том, что «отказ государства от церковно-гражданско-го законодательства — перенесение его всецело в область ведения церкви — повел бы к разрыву той вековой связи, которая существует между государством и церковью, той свя­зи, в которой государство черпает силу духа, а церковь черпает крепость, той связи, ко­торая дала жизнь нашему государству и принесла ей неоценимые услуги» [57, с. 212].

Высказываясь в пользу сохранения установившихся ранее отношений между го­сударством и Православной церковью, далее П. А. Столыпин остановился на ряде вопро­сов, касающихся свободы вероисповедания,— вопросов, которые вызвали споры и не бы­ли разрешены думской комиссией. Выступая здесь против опасного «торжества теории» и предлагая сделать «уступку народному духу и народным традициям», он ссылается на традиции и опыт других государств — Австрии, Швейцарии, прусское законодательство. После такой основательной подготовки он ставит перед публикой резонный вопрос: «<...> если в других странах, более нашей индифферентных в религиозных вопросах, те­ория свободы совести делает уступки народному духу, народным верованиям, народным традициям,— у нас наш народный дух должен быть принесен в жертву сухой, непонятной народу теории? Неужели, господа, для того, чтобы дать нескольким десяткам лиц, уже безнаказанно отпавшим от христианства, почитаемых церковью заблудшими, дать им возможность открыто порвать с церковью, неужели для этого необходимо вписать в скрижали нашего законодательства начало, равнозначащее в глазах обывателей уравне­нию православных христиан с нехристианами? Неужели в нашем строго православном христианстве отпадает один из главнейших признаков государства христианского? На­род наш усерден к церкви и веротерпим, но веротерпимость не есть еще равнодушие» [57, с. 217-218].

Предлагая в этом непростом деле, в «деле совести... подняться в область духа» [57, с. 218] и отрешиться от политических соображений, он призывает преобразовывать «быт сообразно новым началам, не нанося ущерба жизненной основе нашего государст­ва, душе народной, объединившей и объединяющей миллионы русских» [57, с. 218].

В заключение он обращается к лучшим чувствам людей, собравшихся в Государ­ственной Думе:

«Вы все, господа, и верующие, и неверующие, бывали в нашей захолустной де­ревне, бывали в деревенской церкви. Вы видели, как истово молится наш русский народ, вы не могли не осязать атмосферы накопившегося молитвенного чувства, вы не могли не сознавать, что раздающиеся в церкви слова для этого молящегося люда — слова божест-венные. И народ, ищущий утешений в молитве, поймет, конечно, что за веру, за молитву каждого по своему обряду закон не карает. Но тот же народ, господа, не уразумеет зако­на, закона чисто вывесочного характера, который провозгласит, что православие, хри­стианство уравнивается с язычеством, еврейством, магометанством. (Голоса справа, пра­вильно! рукоплескания справа и в центре.)

Господа, наша задача состоит не в том, чтобы приспособить православие к от­влеченной теории свободы совести, а в том, чтобы зажечь светоч вероисповедной свобо­ды совести в пределах нашего русского православного государства. Не отягощайте же. господа, наш законопроект чужим, непонятным народу привеском. Помните, что веро-

исповедный закон будет действовать в русском государстве и что утверждать его будет русский царь, который для с лишком ста миллионов людей был, есть и будет Царь Пра­вославный (Рукоплескания справа и в центре.)» [57, с. 218—219].

Говоря о религиозном аспекте государственной деятельности П. А. Столыпи­на, нельзя обойти стороной его отношения к миссии русской церкви среди нехристиан­ского населения. Будучи православным человеком, вера которого была глубоко укорене­на в его внутреннюю культуру, Столыпин, всемерно поддерживая интересы господству­ющей церкви России, вместе с тем лояльно относился к другим верам и религиозным обычаям. Так, например, еще в 1908 в Петербурге проповедником католицизма Жерча-ниновым была открыта домашняя церковь нового обряда. «В 1811 г. Жерчанинов имел в Петербурге уже большую церковь, в которой служил с особого разрешения председате­ля Совета министров П. А. Столыпина(Г. С.)» [49, с. 311] и которая была официально закрыта сразу (3.09.1911) после убийства премьера, хотя фактически богослужения в ней не прекращались.

Как и в случае с вышеупомянутым еврейским вопросом, Столыпин хорошо со­знавал опасности, ожидавшие государство при слишком жестком подходе к чрезвычайно чувствительной сфере национального самосознания, носителем которого прежде всего становится вера. Если на западе России особое внимание уделялось проблеме, исходя­щей от униатской церкви, то почти в самом ее центре, в Поволжье, и на востоке — поло­жению, связанному с мусульманством. Например, среди мусульман Поволжья, где «в ка­честве реакции на культурную и политическую экспансию русского населения медленно, но упорно развивалось национальное самосознание» [57, с. 208].

Россия дорожила добрыми отношениями с мусульманским населением государ­ства, особенно с татарами, ревностно относящимися к воинской службе, отличавшими­ся храбростью в военных походах и вместе с тем уклонявшимися от участия в смутах, вос­станиях, революционном движении. Однако указы Екатерины II и Павла I, сделавшие ислам «почти привилегированной религией в стране» [57, с. 236], вносили трудности в решение такой проблемы внутренней политики государства, как растущее национальное самосознание татар с опорой на ислам.

«<...> В 1908 году в Святейший Синод поступило донесение Уфимского еписко­па Андрея Ухтомского, которое вызвало тревогу тем более, что было подтверждено съез­дом епископов в Казани в 1910 г. Андрей писал: „На наших глазах тихо, мирно, постепен­но, однако в то же время прочно и постоянно, происходит завоевание Казанского края и всего Поволжья магометанскими татарами. Если татаризация иноязычных народов пойдет дальше, если киргизы, башкиры, ногайцы и вотяки усилят татарскую народность и соединятся с нею, то в самом центре России возникнет страшный враг, который вме­сте с неспокойным Кавказом сможет в критические часы принести русским тяжелейшие беды". Под влиянием этой записки премьер-министр и министр внутренних дел России П. А. Столыпин созвал Особое совещание по выработке мер для противодействия тата­ро-мусульманскому влиянию в Приволжском крае. Это совещание, состоявшееся в Пе­тербурге, насчитало 18 млн. мусульман в России и решило прибегнуть к следующим ме­рам: 1) всесторонней поддержке православной миссии; 2) расширению сети русских школ для инородцев; 3) проверке правового положения татар-мусульман и усилению пра­вительственного надзора. Миссионерские центры сообщили совещанию тревожные факты: в 1905—1910 гг. примерно 38 000 татар отпали от христианства, в 1908 г. были крещены 8000 татар, а в 1909 всего лишь 240; общее число новокрещеных инородцев в приволжских епархиях за 1905—1910 гг. составило около 49000 <...>» [57, с. 237—238].

Вот почему позже в секретном письме обер-прокурору Святейшего Синода П. А. Столыпин писал:

«<...> Для народа христианского столкновение с мусульманским миром знамену­ет не религиозную борьбу, а борьбу государственную, культурную. Этим объясняется тот успех, который получила за последнее время панисламская пропаганда, успех, который у нас в России имеет особо важное значение... Нельзя не иметь в виду, что почти вся мно­гомиллионная масса русского мусульманства охватывает многочисленные народности, принадлежащие, за немногими исключениями, одному тюркскому племени, говорящему хотя и на разных наречиях, но на одном языке. Нельзя далее упустить из виду и того, что наше пятнадцатимиллионное мусульманство населяет, живя почти в одном месте, гро­мадные пространства, имеющие свои, далеко не забытые, исторические и культурные традиции... Очевидно, что при таком положении мусульманский вопрос в России не мо­жет не считаться грозным... Государство наше, действовавшее во все времена в тесном единении с Церковью, и в данном случае не может и не должно обособляться от нее. По­этому, по моему убеждению, работа правительства в Поволжье, и в частности в Казан­ском крае, должна прежде всего идти рука об руку с православной Церковью. Только в этом случае можно рассчитывать на вящий успех» [57, с. 209—210].

30 МАЯ 1909 ГОДАна заседании в Государственной Думе обсуждался законо­проект об отсрочке выборов и о продлении полномочий членов Государственного Совета от 9 западных губерний.Внесенный министром внутренних дел законопроект соответствующей комиссией было предложено отклонить — под предлогом того, что «продление полномочий избранных от населения вообще принципиально неправиль­но», и потому, что в том «не усматривалось никакой государственной необходимости» [42, с. 257],— в расчете на скорое введение в Западном крае земских учреждений и выбо­ры от губернских земских собраний.

Однако П. А. Столыпин был не согласен с этим подходом. Во-первых, для уясне­ния значения этого дела он выявляет в нем главные положения и прежде всего вновь об­ращает внимание членов Думы на потрясающий факт: «в западных губерниях из всего на­селения поляков всего только 4%, а действительность показывает, что от девяти запад­ных губерний все девять членов Государственного совета — поляки» [57, с. 220].

Убеждая в несправедливости такого положения, он указывает на ошибку, коре­нящуюся во взглядах своих оппонентов, обращая внимание на то, что избранник в запад­ных областях является не представителем интересов всего населения, а защитником ин­тересов крупных землевладельцев, среди которых подавляющее большинство поляки. Подчеркивая далее, что «вследствие неправильного построения самого закона, в состав выборщиков входят только высшие слои населения, т. е. слои наносные, которые часто отсутствуют и тесно с землей не связаны» [57, с. 222], он со ссылкой на зарубежный и российский опыт отстаивает законность и целесообразность временного продления полномочий для спокойного и осмысленного определения нового справедливого поряд­ка. Столыпин также настаивает на важности установления годичного срока продления полномочий, без чего, по его мнению, «дело застрянет, дело завязнет». Указывая на не­которые перипетии этого дела, он уведомляет о поддержке правительством предложе­ний Государственного Совета и Государственной Думы о скорейшем распространении земского положения на западные губернии. Поддерживая более демократичный меха­низм, обеспечивающий национальные интересы России, он говорил:

«<...> Движимые необходимостью закончить дело в течение года, мы, господа, дружными усилиями, несомненно, проведем в течение этого срока новый законопроект о введении земства в Западном крае, законопроект немаловажный, который не может не вне­сти умиротворения в местную работу. Я прошу вас, господа, об этом ввиду восстановления справедливости по отношению к 15-миллионному русскому населению в Западном крае.

Не ненависть, не желание нанести полякам напрасное оскорбление руководит правительством — это было бы не только не великодушно, это было бы не государствен­но. Правительством руководит сознание, которое должно всегда и впредь руково­дить всяким русским правительством, сознание необходимости прислушиваться к справедливым требованиям природного русского населения окраин и, если эти тре­бования обоснованы, поддерживать их всею силою правительственного авторитета(Г. С.) (Рукоплескания справа и в центре.)» [57, с. 225].

После этих слов Столыпина депутат от Харьковской губернии Н. Н. Антонов выступил с заявлением от фракции «17 октября», касающимся порядка выборов в Госсо­вет. Глава правительства, снова затем взявший слово, с «одной оговоркой» на это пред­ложение октябристов от лица правительства выразил свое согласие.

Предвосхищая новые споры о положении русских в Западном крае, Столыпин ищет специалистов, которые могут обстоятельно исследовать этот вопрос. Поручение найти таковых передается Гурлянду, который, однако, вскоре уведомляет, что единст­венный кандидат по вопросу землевладения в Западном крае профессор Липинский «ук­лоняется от каких-либо более или менее ответственных работ». Гурлянд лично принима­ется за собирание и изучение материалов, уведомляя о содержании предполагаемых глав а также о том, что «работа может быть исполнена в кратчайший срок» [131, Д. 78].

ТЕМ ВРЕМЕНЕМпереговоры на уровне послов Германии и России, которые велись с мая 1909 года, оказались непродуктивными и было решено их продолжить на очередном свидании германского Кайзера с Царем. Однако «с русской стороны встречу царя с Кайзером предполагалось немедленно дополнить его встречами с английским ко­ролем и французским президентом. Это должно было устранить опасения в России и за границей относительно возможности коренной смены курса внешней политики русско­го правительства и в то же время помочь использовать благоприятный момент, чтобы под страхом сближения с Германией выторговать у Англии и Франции определенные ус­тупки» [3, с. 304].

4 июня 1909 года Вильгельм II встречается с Николаем II в финских шхерах. Канцлер Германии Бюлов пытается договориться с премьером Столыпиным (фото 47) по ключевому вопросу — достижению «австро-германо-русского соглашения по балкан­ским делам с обещанием приостановки австрийской экспансии на Балканах и герман­ской экспансии в русской сфере влияния на севере Персии, а также с обещанием содей­ствия в вопросе о Проливах — и все это за обязательство России не примыкать к антигер­манской коалиции Англии и Франции, оставаясь по меньшей мере на позиции нейтрали­тета в случае англо-германской войны» [3, с. 307].

Переговоры по этому главному пункту результатов не дали: Столыпин не хотел делать поспешных шагов с непредсказуемыми последствиями.

Однако Вильгельм II остался чрезвычайно доволен личной беседой с П. А. Сто­лыпиным, которая произошла во время завтрака на яхте «Штандарт». По некоторым свидетельствам, Император Германии Вильгельм II давно желал познакомиться со зна­менитым русским премьером, который, однако, уклонялся от встречи. Стремление Виль­гельма II укрепилось после благополучного разрешения спорного вопроса о Боснии и Герцеговине, когда, благодаря ясной и твердой позиции российского главы правитель­ства, наша страна воздержалась от силового решения этой проблемы.

Во время завтрака на императорской яхте Петр Аркадьевич располагался по правую руку от высокого гостя. Между ними состоялась обстоятельная беседа, от кото­рой Вильгельм II остался в восторге. После завтрака он сказал генерал-адъютанту Тати­щеву, что «если бы у него был такой Министр, как Столыпин, то Германия поднялась бы

Фото 47. П.А. Столыпин и А.П. Фото 48. П.А. Столыпин на Высочайшем завтраке на

Извольский на «Штандарте», в «Штандарте», в финских шхерах, разговаривает с

Финских шхерах, в июне 1909 г. германским императором Вильгельмом II, сидевшим

(со снимка государыни на правой стороне от государыни императрицы,

Императрицы Александры 4 июня 1909 г.

Федоровны)

на величайшую высоту» [16, с. 193]. А суть разговора донесли до нашего времени воспо­минания секретаря премьер-министра — А. В. Зеньковского:

«Летом 1938 г. Великий Князь Дмитрий Павлович передал мне чрезвычайно интересный разговор его в мае 1938 г. с бывшим Германским Императором Вильгель­мом II-м. В разговоре с Великим Князем, делясь грустными воспоминаниями о всех тех причинах, которые привели после тяжелой войны 1914—1918 гг. к крушению трех вели­чайших Монархических Государств, Вильгельм II-й, в конце разговора, коснулся памяти покойного Столыпина. Бывший Германский Император сказал тогда Великому Князю: „Вот прошло уже почти 20 лет с того момента, как я вынужден был отказаться от престо­ла. За все годы своего царствования и все эти 20 лет я внимательно слежу за всеми меж­дународными событиями и за всеми теми государственными деятелями, что были на про­тяжении столь продолжительного времени у власти. Но государственного деятеля, тако­го исключительно дальновидного, такого преданного, как своему Монарху, своей роди­не, так и искреннему стремлению мира в мире, как был покойный Столыпин, я еще за все свои годы не мог встретить равного ему. Бисмарк был бесспорно величайшим государст­венным деятелем и преданным престолу и своей родине, но вне всякого сомнения, что Столыпин был во всех отношениях значительно дальновиднее и выше Бисмарка". Пере­давая свой разговор со Столыпиным Великому Князю Дмитрию Павловичу, Виль­гельм II-й вспомнил также, как был прав Столыпин в 1909 г., во время свидания в Бьерке с Государем, предупреждая его о недопустимости войны между Россией и Германией, и если не дай Бог случится такое несчастие, то все враги монархического государственно­го строя, воспользовавшись неизбежными экономическими осложнениями во время войны, примут все меры к тому, чтобы добиться революции» [16, с. 193—194].

На имеющемся в нашем распоряжении снимке (фото 48) хорошо запечатлен этот интересный момент: высокий гость, подавшийся к собеседнику, и невозмутимый

Фото 49. П.А. Столыпин в Полтаве во время прибытия Государя Императора

на торжества 200-летия Полтавской победы, 26 июня 1909 г.

Столыпин. Видна здесь и Александра Федоровна, занимавшая место напротив Нико­лая II, и по другую сторону от своего венценосного родственника Вильгельма II, кото­рый, увлеченный разговором с русским премьером, совершенно забыл об Императрице. По слухам, она, и без того не питая симпатий к Германскому Императору, была раздра­жена на него за допущенную бесцеремонность. Возможно, обостренное внимание гостя к П. А. Столыпину, в ущерб всем остальным, затронуло тогда самолюбие и других высо­чайших особ...

В КОНЦЕ ИЮНЯтого же 1909 года премьер-министр сопровождает Импера­тора Николая II в поездке в Полтаву по случаю торжественного празднования 200-летия Полтавской победы. Это празднество, по сути, вылилось в демонстрацию восстанавлива­ющегося могущества русской державы, подданные которой с прежним восторгом встре­чали своего императора и главу правительства. Прилагаемые снимки (фото 49—53) вос­создают пышную атмосферу полтавских торжеств: встречу гостей на вокзале, шествие на молебен в Сампсониевской церкви, на поле Полтавской битвы для совершения панихи­ды, крестный ход, посещение братской могилы.

Примечательно, что в этот период П. А. Столыпин в нарушение церемониаль­ной части привозит Императора в специально построенный лагерь, где разместились со­званные на полтавские торжества волостные старшины из соседних губерний. Государь очутился в замечательной атмосфере, обошел всех собравшихся, и к неудовольствию своего сановного окружения беседовал с мужиками около двух часов.

В последние июньские дни состоялось и посещение Российским Императором Киева, где его также сопровождал П. А. Столыпин.

Фото 50. П.А. Столыпин среди прибывших к молебствию

в Высочайшем присутствии в Полтаве, 27 июня 1909 г.

Фото 51. П.А. Столыпин в крестном ходе в Полтаве

в высочайшем присутствии, 27 июня 1909 г.

Фото 52. П.А. Столыпин в Полтаве, 27 июня 1909 г., в Высочайшем присутствии,

в шествии на поле Полтавской битвы для совершения панихиды,

после службы в Сампсониевской церкви

Фото 53. П.А. Столыпин среди других лиц на полтавских торжествах,

27 июня 1909 г., перед оградой братской могилы

Приблизительно к этому времени относится описанный Герасимовым эпизод, свидетельствующий об охлаждении Николая II к Столыпину, выразившемся в раздра­женном ответе на заверение последнего в том, что поездка в Полтаву на намечавшиеся торжества для Царя безопасна, потому как революция подавлена. Ответ Николая II для верного слуги, укротившего русскую смуту, был неожидан:

«Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспоряд­ки, но это не революция... Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у вла­сти стояли люди более энергичные и смелые...» [46, с. 157]

Эта фраза говорила о многом, она была предвестником новой фазы отношений монарха и премьер-министра успокоенной страны. Давала себя знать неприязнь к Сто­лыпину крайне правых, которые давно вели кампанию против него. В страстных обличе­ниях иеромонаха Илиодора Столыпин обвинялся в измене: «<...> Более подходящим бу­дет признать, что слова „Не запугаете!" были сказаны не по адресу крамольников, а по ад­ресу черносотенцев, которым Столыпин, действительно, сделал много зла <...>.

Нет, все говорит за то, что настала пора покончить все политические счеты с нынешним Столыпинским министерством и спасти Родину, Церковь и Трон Самодерж­ца великого самому народу! <...>» [46, с. 114].

В этой консервативной среде гнездилась идея о том, что реформы Столыпина выгодны «только жидомасонам, стремящимся поколебать российский государственный строй» [46, с. 159]. Лояльное отношение премьер-министра к Государственной Думе, в которой находилось немало представителей оппозиции, было одним из аргументов в пользу этого утверждения. Его сторонники не раз представляли Николаю II телеграммы из отделений Союза Русского народа с жесткой критикой в адрес Столыпина. Царь пере­давал их премьеру без комментариев. В конце концов Столыпину пришлось подготовить монарху справку об организации этого союза на местах. «Численность отделов СРН обычно не превышала десятка—двух человек, а их руководители — в большинстве люди ущербной нравственности, некоторые состояли под судом и следствием» [46, с. 159]. Давление царя прекратилось, но противоречия сохранились и крепли...

ПЕРЕД ВОЗВРАЩЕНИЕМв С.-Петербург П. А. Столыпин вместе с главноуп­равляющим землеустройством и земледелием прибыл в Екатеринослав, откуда выехал в Новомосковский уезд для знакомства с результатом землеустроительных работ на бан­ковских, казенных и надельных землях. 30 июня прибывшими были осмотрены хутора и отруба, а также хозяйственные и жилые постройки возле села Попасное. Выяснялись способы ведения хозяйства и планы хуторян. Во время объезда с одной из высот откры­валась площадь свыше 50 квадратных верст, сплошь покрытая хуторами, а всего лишь два года назад представлявшая открытую степь. Как показали результаты осмотра, «<...> раз­меры хуторов на надельных и распроданных банковских и казенных землях в большин­стве случаев не превышали 8 десятин. Покупщики — исключительно малоземельные и безземельные крестьяне окрестных селений — успешно справляются с трудностями уст­ройства новых хозяйств, жизнеспособность которых не вызывает сомнений. В полевод­стве заметно стремление к улучшению культуры введением в севооборот пропашных рас­тений и корнеплодов. В жилых постройках видно желание устроиться чисто и домовито. Хозяйственные строения в порядке. Живой и мертвый инвентарь во многих хозяйствах заведен полностью, хотя домообзаводственные ссуды были выданы в весьма незначи­тельном размере. Все хутора, даже на высоких местах, достаточно обеспечены водою из колодцев. Настроение хуторян бодрое, у некоторых даже приподнятое, как результат до­стигнутого или близкого успеха... Были осмотрены отрубные хозяйства. Стремление приблизиться к своей пашне побуждает некоторых владельцев отрубов переносить на

них усадьбы <...>» [42, с. 267]. После этого обстоятельного осмотра глава правительства провел ревизию Попасновского волостного управления, встречался с должностными ли­цами и крестьянскими сходами в селениях Попасном и Вязовке.

Следующий адрес пристального интереса Столыпина — станция Змеевка Ор­ловской губернии, где в течение 2 июля он также знакомился с результатами развер-стания земель на отруба и хутора. Здесь при «известных трудностях водоснабжения ху­торских участков, образуемых на возвышенных междуречных пространствах, и в виду общинного характера землепользования» еще в большей степени чем в Екатеринос-лавской губернии наблюдалось «стремление владельцев отрубов переносить на них свои строения и обращать таким образом хозяйство в хуторское». Было отмечено, что «общее число хуторов доходит в этой местности до 300, размер каждого от 8 до 10 де­сятин. Большая часть хуторов расположена на возвышенной степи, колодцы повсюду неглубоки, но вода обильна. В систему полеводства хуторяне ввели уже несомненные улучшения. На всех участках значительные посевы вики, клевера и корнеплодов. По­стройки возведены прочно, но, по чистоте, жилые помещения уступают усадьбам ху­торян Екатеринославской губернии. У хуторян, в общем, заметна уверенность в своих силах» [42, с. 268].

Высокие проверяющие посетили также земскую сельскохозяйственную школу, стрелецкое сельское общество, после чего П. А. Столыпин провел также ревизию мест­ного волостного правления. Вечером того же дня Председатель Совета Министров вме­сте с главноуправляющим землеустройством и земледелием посетили дворянское собра­ние, где беседовали с представителями местного дворянства.

3 июля, сразу по возвращении в С.-Петербург, прямо с Николаевского вокзала он отправился в Петергоф на «Высочайший обед в честь Датской Королевской четы» [42, с. 269].

На внешнеполитической арене помимо вышеописанной встречи монархов в финских шхерах в последующем, в июле-августе 1909 года, состоялись свидания Нико­лая II с французским президентом и английским королем, закончившиеся по сути бес­плодно. Англия была категорически против использования Россией Средиземномор­ских проливов, отвергая таким образом реальную возможность для сближения стран. Между тем это привело к обострению в России борьбы внутренних прогермански и про-английски настроенных сил.

Летом 1909 года П. А. Столыпин предпринял решительные действия по устрой­ству канализации в Петербурге. Для соответствующих объяснений был приглашен ис­полняющий обязанности городского головы. Личное вмешательство председателя пра­вительства в дела городского хозяйства было вызвано опасностью эпидемии в столице и необходимостью очищения невской воды. После заседания Совета Министров под лич­ным руководством П. А. Столыпина было опубликовано «Правительственное сообще­ние», в котором говорилось о специальном эксперименте, подтвердившем смешение сточных и водозаборных вод Петербурга, что представляло опасность для здоровья го­рожан в связи с возможностью распространения эпидемий. Указывалось на позицию, за­нятую городской думой, которая отвергла предложение авторитетных специалистов по срочному устройству коллектора со сбросом сточных вод ниже водозабора по течению реки. Привлекает внимание следующий абзац этого сообщения: