![]() КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Марта 1908 годаП. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отдела Министерства внутренних дел. 15 страницаДалее Столыпин объяснил суть нового принципа в организации оснований помощи населению в случае неурожая: вместо прежнего принципа обязательности предлагался переход к принципу самопомощи, «который должен выразиться в накоплении каждым участником этой самопомощи в личную собственность до 6 пудов зерна или эквивалентной нормы денежной суммы». Вместе с тем при «необычных недородах» предполагалась и «помощь извне... в предоставлении оборотных средств тем, для кого кредит посилен, в трудовой помощи тем, кто может отплатить за эту помощь только своим мускульным трудом, и, наконец, в благотворительной помощи для лиц совершенно беспомощных» [8,ч. I, с. 365]. Говоря о необходимости целесообразного использования государственных средств, он, между прочим, высказал и ныне актуальную мысль: «едва ли земствам пристало быть исключительными расходчиками казенных денег, тем более, что, при оказании помощи населению из средств всего государства, не был бы, конечно, положен предел тому развращающему началу казенного социализма, которое царило в этом деле у нас до настоящего времени» [8, ч. I, с. 365]. Упомянув далее о других средствах государственной помощи — льготных ссудах и безвозвратных пособиях, главный министр перешел к вопросу об устройстве дорог и дорожных сборах. В заключение П. А. Столыпин подытожил пятилетнюю работу совета по делам местного хозяйства: «Вспоминая с благодарным чувством об его трудах, я не могу не обратить внимания на то, что через его рассмотрение прошли в течение пяти сессий вопросы громадного государственного значения. Начали вы с проектов административного переустройства села, волости, местного управления, земских выборов, введения земского положения в Западном крае, введения в губерниях Царства Польского городового положения. Но, переходя от неизбежного изменения внешних форм местной жизни, вы теперь дошли до нового фазиса ваших работ: упорядочения и оживления экономического бытия наших деревни и города. И это только первые шаги! На этом пути впереди еще большая, бодрая работа! В ней и впредь Правительство рассчитывает идти вместе, рука об руку с представителями местного самоуправления» [8, ч. I, с. 366]. Итоги землеустройства России в первом десятилетии нового века — итоги, которые лучшим образом опровергали доводы скептиков и давали основания для оптимизма, подводит завершающая глава сборника Е. В. Варпаховской, которую, ввиду ее лаконичности, приводим здесь полностью. «Со времени учреждения землеустроительных комиссий прошло четыре полевых периода. В течение этого времени ходатайства о землеустройстве поступили от 1 970 053 дворов, что составляет 1/6 часть всего числа дворов в районах деятельности землеустроительных комиссий; около половины, а именно 963 194 двора заявили о желании разверстать свои наделы на хутора и отруба, а остальные 1 006 859 дворов ходатайствуют о частичном уменьшении черезполосности и длинноземелья, главным образом, посредством выдела более отдаленных частей надела под выселки и раздела тех сложных общин, которые состоят из нескольких селений, черезполосно владеющих землею. В связи с развитием землеустроительных работ постепенно увеличивался и состав работающих на местах землемеров. В 1907 г. работало всего 500 межевых чинов, в 1908 г.— 1289, к концу 1909 г.— около 3500 и в 1910 г.— 5120. Но и такое увеличение рабочих сил не дало возможности удовлетворить все поступившие в землеустроительные комиссии ходатайства. Землеустроительные проекты с определением всех подробностей, намеченных разверстаний и разделов — составлены за четыре года по 25 841 селению для 920 281 двора, владеющих 8 662960 дес. надельной земли. Землемерные работы по этим проектам, с обозначением в натуре границ вновь образуемых владений и со снятием их на план, произведены по 19 767 селениям для 772 528 дворов, на площади в 7 166 179 дес. земли. Совершенно закончено землеустройство,— т. е. проекты и планы с проведенными в натуре границами предъявлены заинтересованному населению и приняты им,— по 15 778 селениям для 560 715 дворов, на площади в 5 023 294 дес, из которых 3 207 297 дес. разбиты на хутора и отруба для 319 148 домохозяев и на 1 815997 дес. произведен раздел многоселенных общин, выделены выселки и проч. Следующее после внутринадельного землеустройства место в деятельности землеустроительных комиссий занимала совместная работа с Крестьянским поземельным банком. По делам о приобретении имений за счет банка комиссии рассмотрели предложения о продаже 6 949 459 дес. и признали покупку — соответствующей землеустроительным целям в отношении 5 037 355 десятин; приобретение же остальной площади отклонили. На работы по разбивке земельного фонда банка в 1910 г. было командировано 402 межевых техника. Засим на землеустроительных комиссиях лежала непосредственная обязанность по распределению казенных земель между нуждающимися крестьянами путем сдачи этих земель в аренду и продажи их на основании Высочайшего Указа 27-го августа 1906 года. Со времени издания этого Указа, комиссии распределили в аренду 3 774 273 десятины казенных земель, подготовили к продаже с отграничением в натуре 465 360 десятин и продали по окончательно оформленным сделкам 280 733 десятины, из которых 259 518 десятин приобретены в виде хуторских и отрубных участков. Общая стоимость проданных казенных земель составляет 28 696 973 рубля, в среднем по 102 рубля за десятину. В связи с расселением крестьян на надельных землях и переселением на купленные банковские и казенные земли, комиссии оказывали крестьянам денежную помощь, для устройства хозяйств на новых местах,— в виде ссуд и безвозвратных пособий. За 4 года из общего количества свыше 700 000 домохозяев, устроенных на надельных и проданных крестьянам банковских и казенных землях, комиссии назначили ссуды 157 561 домохозяину в общей сумме 12410 032 рубля и выдали на руки по 1 января 1911 г.— 117997 домохозяевам 9 230 725 рублей. Кроме того, 35423 дворам оказано содействие в постройке новых жилищ путем льготного и бесплатного отпуска лесных материалов. Специально на сельско-хозяйственную помощь в районах расселения, в частности на устройство показательных полей и участков, содержание агрономического персонала, распространение улучшенных орудий, семян, минеральных удобрений и проч. за то же время израсходовано 2 764 044 рубля. Таковы главнейшие итоги деятельности комиссий на 1-е января 1911 года» [8, ч. I, с. 367-369]. ПРИМЕЧАТЕЛЬНО,что в том же 1910 году мощную поддержку получила деятельность, направленная па улучшение пустующих и негодных земель: ассигнования на эти цели были увеличены на 80%. Одновременно в законодательные учреждения был внесен проект оросительных работ в Голодной степи, Туркестане и Мургабской степи, Закавказье. В общей сложности на эти цели было отпущено 9 000 000 рублей. Под орошение планировалось около 185000 десятин земли — с заселением их крестьянами колонизаторами из Европейской России [54, с. 31]. В 1910 году правительство вводит в эксплуатацию специальный вагон, предназначенный для крестьянских семей, переезжающих за Урал. В нем был предназначенный для перевозки скота и инвентаря отсек. Это и был знаменитый «столыпинский вагон», в котором уже в советское время стали перевозить людей в места заключения. С полным правом «столыпинскими» можно было назвать также и маслодельные заводы Сибири, и кредиты, полученные земледельцами, и отруба, и корабли, строящиеся на русских верфях по настоянию реформатора. Между тем в оппозиционной печати муссировались слухи о том, что Столыпин «даже изобрел для перевозки ссыльных в Сибирь особые вагоны. Так они и звались „столыпинскими". Говорят, он даже собственноручно изготовил чертеж этой движущейся по рельсам тюрьмы, которую адвокат из Черновиц, д-р Менцель, описывает так: „Высокая, до самого потолка доходящая сетка отгораживает камеры, рассчитанные на 12—16 человек, от узкого коридора, предназначенного для конвоя. В каждой камере имеются двойные нары и окно, затянутое крепкой решеткой. Воздух в этих арестантских вагонах, обыкновенно переполненных, такой тяжелый и удушливый, что легочные больные, которых много между арестантами, редко выдерживают даже переезд от одного этапа до другого. Что может лучше характеризовать ненависть Столыпина к „бунтовщикам" и его усердие в преследовании их, как не это изобретение, которым он, вероятно, весьма гордился?"» [64, с. 151]. Этот пропагандистский фрагмент, рассчитанный на сочувствие темного обывателя, сам по себе вызывает массу вопросов: например, каким образом, за какие грехи «адвокат из Черновиц, д-р Менцель» попал в вагон для ссыльных в Сибирь? Как, по его мнению, должен выглядеть арестантский вагон? Что подтверждает авторство Столыпина, который, если верить юристу из Черновиц, оставив в стороне государственные дела, отказавшись от услуг опытных инженеров, сел за изготовление чертежей вагона для арестантов? Судя по всему, мы имеем перед собой типичный продукт лаборатории слухов, которыми потчевали Россию антидержавные силы. Вместе с тем поражают масштабы интересов премьер-министра России, зачастую далеко выходящие за пределы и без того крайне обширного должностного круга его обязанностей и тревог. Объектами его пристального внимания зачастую становятся события, явления, люди, которые волею случая или вследствие повышенного интереса Столыпина ко всему передовому, новому и полезному, попадают в поле его зрения. ТАК, НАПРИМЕР,он давно следил за развитием российской авиации, делавшей первые, но уверенные шаги. Однажды, это было сразу после поездки в Сибирь и на Урал, Петр Аркадьевич решил лично познакомиться с передовым творением человеческого разума — аэропланом «Фарманом». 21 сентября 1910 года Столыпин па летном поле осматривает «этажерку» и знакомится с ее пилотом штабс-капитаном Л. М. Мицкевичем, известным «в политических кругах как убежденный активист партии социалистов-революционеров» [18, с. 28]. Неожиданно летчик, вызывающе глядя прямо в глаза, предлагает главе правительства совершить полет на биплане. Петр Аркадьевич, располагая исчерпывающей информацией о политических пристрастиях Мицкевича, тем не менее, не раздумывая, принимает вызов пилота. «Когда П. А. Столыпин был уже в воздухе, была объявлена тревога на самом высоком правительственном уровне. Как же Охрана могла допустить столь непродуманный шаг Премьера?..» [18, с. 29] На «летающей этажерке», которую швыряло из стороны в сторону, с пилотом, намерения которого были не очень ясны, Столыпину, впервые поднявшемуся в воздух, с его больною правой рукой, было крайне трудно сохранить самообладание. Но он не дал никаких оснований Мицкевичу заподозрить идейного противника в малодушии и выдержал полет до конца. Для обывателя этот поступок премьера может показаться совершенно необдуманным, крайне рискованным и просто нелепым — для Столыпина это естественный шаг, сберегающий его достоинство, честь. Через два дня после этого полета, ставшего сенсацией для столицы, тридцатитрехлетний штабс-капитан разбивается насмерть, выпав из самолета с полукилометровой высоты. В столице носятся слухи, что смерть Мицкевича — исполнение приговора за то, что «эсер не воспользовался случаем осуществить покушение на Столыпина» [18, с. 30]. Любопытно, что 25 сентября П. А. Столыпин получает письмо анонимного автора с предупреждением о том, чтобы премьер не летал на аэропланах [131, Д. 116]. В НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕнедавних времен часто встречается утверждение о провале реформ, который вроде бы перед своим концом ощутил сам Столыпин. Однако совершенно иной взгляд на положение дел имели даже его современники из оппозиции. Вот информация, относящаяся к исследуемому нами периоду: «Во всех областях пошли сдвиги. Стремительно развивались просвещение и все отрасли народного хозяйства, промышленность, банки, транспорт, земледелие. Трудно было уследить за движением, осмыслить все, что происходило в стране <...>. Особенный успех имели сибиряки. Городской голова Новониколаевска (переименован теперь в Новосибирск) имел большой успех. Он рассказывал, как за какие-нибудь 10 лет маленький поселок разросся в образцовый город с 200 000 населения. Были разбиты сады, проложены хорошие мостовые, проведены трамваи, электричество, телефоны, построены просторные общественные здания, школы, театр, комфортабельные частные дома. Маленький поселок перегнал старые города, получил все, что давала тогда передовая техническая цивилизация. Мы слушали что-то, напоминающее рассказы из американской жизни. Молодой городской голова видел, какое он производит впечатление на слушателей, и явно гордился своим городом. Это льстило его сибирскому честолюбию. Сибиряки свой край любили и заботиться о нем умели. Росту городов и промышленности помогала правительственная система кредитов, правильная постановка железнодорожного хозяйства. В России железные дороги частью строились на счет казны, как Николаевская дорога, великий Сибирский путь и другие дороги Азии, частью переходили к государству после известного срока, от частных компаний. Железные дороги отлично обслуживали интересы населения и в то же время не ложились бременем на казну. Дешевые дифференциальные тарифы для пассажиров и товаров очень помогли быстрому экономическому и просветительному росту. Этот рост ощущался на каждом шагу, даже в нашем небольшом деревенском углу. Мужики становились зажиточнее, были лучше обуты и одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В деревенских лавках появились такие невиданные раньше вещи, как компот из сушеных фруктов. Правда, он стоил только 18 коп. фунт, но прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пшеничные пироги можно печь не только в престольные праздники, но каждое воскресенье. А теперь пекли, да еще с вареньем, купленным в той же деревенской лавочке. Варенье было довольно скверное, но стоило оно 25 к. фунт, был в нем сахар, были ягоды, все вещи, от которой под красной властью коммунистов пришлось отвыкнуть. С быстрым ростом крестьянского скотоводства и в Европейской, и в Азиатской России увеличилось и производство молока и масла. Жизнь действительно становилась обильнее, легче. В ней пробивалась всякая новизна, о которой не было помину, когда я молодой девушкой жила в Вергеже. Деревенская молодежь стала грамотной. Сама по себе грамотность не вносила резкой духовной перемены в деревенский быт, т. к. потребности к учению попрежнему не было. Но над общим уровнем уже вставало отборное большинство, завелась думающая молодежь. Стали появляться деревенские интеллигенты из крестьян. Одни из них отрывались от земли, уходили в города, другие возвращались после школы в деревню и там, в родной обстановке, становились местными общественными деятелями, искали способов улучшить крестьянскую жизнь» [62, с. 415—418]. Заметим, что в этот период высокую активность уже развили землеустроительные комиссии, оказывающие крестьянам постоянную финансовую помощь. С 1906 по 1910 год ссуды на общую сумму 12,5 млн. рублей получили около 158 тысяч домохозяев, причем свыше 9 млн. рублей было выдано в виде безвозвратных пособий [41, с. 251]. ОЖИВЛЕНИЮ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЖИЗНИв России во многом способ ствовало развитие кооперативного движения. Даже оппозиция была вынуждена признать его очевидные успехи и большую помощь, оказываемую Министерством земледелия в подъеме крестьянских хозяйств. Действуя не столько через своих чиновников, сколько через местных энтузиастов, земцев, активных крестьян, оно всемерно поощряло мелкий кредит, ссуды для потребительской и производительной кооперации, развитие сельскохозяйственных станций, агрономических школ, складов орудий, семян, искусственных удобрений, раздачу племенного скота. В кооперации увидели новые возможности для общественной самодеятельности и мирного переустройства жизни в стране и некоторые бывшие лидеры оппозиция, готовые к сотрудничеству с правительством во благо России. Увлекся ею и видный кадет князь Д. И. Шаховской, устраненный от всякой политической и земской работы как член Первой Думы, подписавший Выборгское воззвание: «Верное общественное чутье подсказало ему, что через кооперацию может он собирать, сближать следующие круги людей, более мелких, но и более многочисленных, приучать их к совместной работе, закреплять в них те навыки, на которых должно держаться человеческое общежитие. Кадетская партия, по мере сил своих, все это делала в области политики, но политические интересы захватывают небольшой круг. Кооперация втягивает миллионы. Она проще, доступнее, понятнее массам, она связана с ежедневными нуждами, доступна пониманию каждой бабы. Для книжников это делает кооперацию скучной, для рядового человека более жизненной. Когда Шаховской стремительной, легкой походкой влетел в мою гостиную и с шутливой торжественностью, подняв руку, в первый раз бросил, точно произносил заклинание, магическое слово: - Ко-о-о-перация...» [62, с. 426-427] Примечательно, что если за шесть предреформенных лет (1900—1905) общее число кредитных кооперативов в России выросло с 800 до 1431, а ежегодный прирост равнялся 105 кооперативам, то за последующее пятилетие их количество превысило 11 тысяч, а ежегодный прирост перекрыл соответствующие показатели предшествующего периода почти в 11,5 раза. Объем сбережений в ссудно-сберегательных товариществах за период с 1905 года по 1915-й вырос в 6, а в кредитных — более чем в 41 раз. Причем значительную финансовую помощь кооперативам оказывало государство: «Ни в одной другой стране, за исключением может быть Индии, кредитная кооперация не пользовалась такой поддержкой государства, как в России» [60, с. 55, 70]. НАДО ПРИНЯТЬ В РАСЧЕТ,что кооперативное движение сопутствовало сближению городской и крестьянской интеллигенции, которая получила новые возможности для развития. Например, некоторые из сельских кооператоров познакомились с передовыми крестьянскими хозяйствами зарубежья благодаря обществу «Русское зерно», устраивавшему групповые поездки деревенской молодежи в славянские страны [62, с. 423]. Интересно, что организовал и возглавил это общество Александр Аркадьевич Столыпин, ставший практическим продолжателем своих идейных учителей — дяди Д. А. Столыпина и своего именитого старшего брата. Журналист, литератор, общественный деятель, А. А. Столыпин четко сформулировал главные цели этого общества: помочь крестьянину— самой крупной и самой бедной части русского народа — выбраться из нужды посредством земельной реформы, используя, прежде всего, передовой опыт западных фермеров. «Общество „Русское зерно" было добровольным, его первоначальный фонд составлялся из членских взносов и пожертвований. Довольно быстро оно открыло свои отделения во многих губернских и даже уездных городах России, а также за границей, где возглавлялось членами-попечителями, которые избирались, как правило, из профессоров местных сельскохозяйственных школ и училищ. Их главной обязанностью было распределение русских практикантов по училищам и фермам, помощь в овладении иностранным языком и контроль за работой. В 1908—1915 гг. общество послало за границу Чехию, Словакию, Болгарию, Германию, Францию, Данию) и в отечественные образцовые хозяйства (Финляндию и Прибалтику) сотни практикантов (в основном мужского пола, в возрасте от 19 до 30 лет) из различных районов страны. Поражает высокий образовательный ценз практикантов, за плечами которых сельскохозяйственные школы, учительские семинарии, церковно-приходские школы, иногда среди них попадались даже гимназисты. Отбор проводился провинциальными отделениями общества, которые старались финансировать поездку через Земскую управу, московское же отделение снабжало сопроводительными письмами, документами, иногда деньгами. Практиканты были обязаны составлять по особой форме отчеты об увиденном, сопоставлять свои наблюдения с отечественными реалиями, сообщать о планах, а вернувшись в Россию, писать письма о том, что и каким образом они пытаются применить из зарубежного опыта и каковы результаты. Письма за 1909—1915 гг. составили интереснейший материал, позволяющий сделать ценные социологические обобщения, которые не потеряли актуальности до сих пор. А. А. Столыпин предложил назвать два обширных сборника этих документов незатейливо, но точно — „Письма крестьян". Среди тех, кто был послан за границу со всех губерний России, около 5% вели до командировки отрубное и хуторское хозяйство, остальные были общинниками или выходцами из сельской интеллигенции. После практики их взгляды радикально изменились — все приветствовали фермерский вариант землепользования. А. А. Столыпин внимательно следил за деятельностью вернувшихся питомцев. Лучшим хозяевам „Русское зерно" выделяло премии (до 1 тыс. руб.), но не деньгами, а по усмотрению крестьянина — племенным скотом, элитным зерном или сельскохозяйственными машинами на ту же сумму. Находясь за границей, практиканты часто писали о том, что им „стыдно за родину", ибо они видели не экстенсивное натурально-примитивное хозяйство, как у нас, а интенсивное культурное хозяйство, зажиточный быт (многие корреспонденты подчеркивали: „дома фермеров, как у наших помещиков"), здоровый досуг (отсутствие бытового пьянства), высокую трудовую этику (воровать и лениться на работе — „себе во вред"). Всеобщее удивление вызывали при этом относительно небольшие размеры фермерских земельных участков. Вот одно из дословных свидетельств: „если бы русский крестьянин имел столько земли, то, конечно, убежал бы в город на фабрику или пошел бы с корзиной просить милостыню". Различия в сельском производстве и быте за рубежом и на родине практиканты объясняли научной организацией труда, обилием машин и механических приспособлений, учетом новейших разработок аграрной науки, а также уважительными межчеловеческими отношениями. Кстати, на этом основании „Русское зерно" составило список отечественной и переводной литературы для сельских библиотек о самых передовых методах мирового сельского хозяйства. Вначале общество посылало практикантов к тому или иному фермеру по одному, но позднее увеличило их число до двух-трех человек. Тем самым снималось ощущение одиночества и, кроме того, обсуждение увиденного носило коллективный характер. В конце своей деятельности общество стало практиковать выезд за границу целых делегаций (до двух десятков человек и больше). Обычно срок командировки ограничивался девятью месяцами, но некоторые (в зависимости от типа хозяйства) оставались на два года. По многочисленным свидетельствам, за время заграничной практики менялся не только внешний вид русских крестьянских ребят (городская, относительно модная одежда), они усваивали преимущества аккуратности, чистоплотности, благовоспитанности. Примечательно, что по возвращении на родину питомцы „Русского зерна" нередко сталкивались с апатией и враждебностью земляков. Психология грубосколоченного коллективизма не совмещалась с личной ответственностью и свободой фермеров. Выходец из вологодской деревни писал, что после его рассказов соседи заявили ему: сегодня выйдешь из общины на хутор, а „завтра его сожжем". Другой свидетельствовал, что, когда он на сходе начал говорить о хуторских хозяйствах как лучшем и верном способе достичь благополучия, „вопли, крики, ругань заглушали мои доводы". Реакция на рассказы третьего о зарубежном опыте и экономическом процветании (личные велосипеды у фермеров и подписка на прессу) была относительно безобидной по форме, но тоже весьма характерной: их назвали „враньем" и осмеяли. Впрочем, такое отношение общинников не обескураживало деятелей „Русского зерна". Сам Столыпин строил планы относительно еще более широкого и комплексного развития учебного дела и профессиональной специализации русского крестьянства, полагая этим конкретно помочь реформе, затеянной его братом, и надеясь реализовать некоторые намерения дяди. Воистину задача аграрной реформы становилась их „семейным делом"» [76, с. 207—209]. МЕЖДУ ТЕМнаряду с очевидными положительными переменами происходят неблагоприятные для премьер-министра Столыпина изменения в расстановке сил на политической арене страны. Например, лидер октябристов А. И. Гучков, ставший в 1910 году Председателем Думы, переходит в оппозицию к Николаю П. Отношение Гучкова к Столыпину в силу разных причин отличается непостоянством, премьер не может, как раньше, опираться на союз октябристов. Его положение становится менее прочным. Видный деятель Думы В. В. Шульгин говорит также о противостоянии, наметившемся со стороны консервативных сил, воспрянувших после подавления революции,— «людей, гораздо более крепкоголовых, чем саратовские мужики, людей, хотя и высокообразованных, но тупо не понимавших величия совершавшегося на их глазах, и не ценивших самоотверженного подвига Столыпина» [46, с. 171]. Впрочем, в эту категорию «тупоголовых», помимо консерваторов, в данном случае можно причислить и широкую фронду из кадетского стана. Активно выступая против Столыпина, они лишь после падения самодержавного строя признают правоту помыслов и поступков реформатора. В октябре оппозиционная интеллигенция Петербурга получает новый повод для выражения настроений: окончилась жизнь видного кадета, бывшего Председателя I Государственной Думы С. А. Муромцева. Чуткий газетчик Лев Тихомиров с присущей ему иронией отмечает импульс барометра общественной жизни, не забывая при том помянуть и Столыпина: «4 октября 1910. ...Сегодня внезапно умер (разрыв сердца) Муромцев. Вот и „левые" сердца не выдерживают... Правда, что Муромцев был достаточно умен, чтобы хоть после пуфа выборгского воззвания сказать: „Кажется, я сделал самый глупый шаг в жизни..." Это мне передавал его добрый знакомый Кузнецов. Однако все „кадеты" тем паче встрепенулись. Говорят, готовят грандиозные демонстрации на похоронах. Хотят хоронить в Донском монастыре. Путь длинный, можно много нашуметь. Тут были перед самой „революцией" похороны Трубецкого. У революционеров смерти происходят очень удачно. Кн. Трубецкой умер со списком 300 студентов, которых на утро должен был предложить министру арестовать и выслать. Он уже понял, каким отребьем захвачено студенческое движение, ему дорогое только в благородных составных частях. Он уже разочаровался и внезапно умер. Революция блестяще экс-шюатировала прах человека, уже отшатнувшегося от нее. То же самое будет с прахом Муромцева, уже отшатнувшегося от революции... Ничего не может выйти... хотя, может быть, я и напишу для очистки совести. Беда в том, что государю нужны не идеи, которых у него самого достаточно, а сила, которая могла бы за него все сделать. На голос такой силы он бы, может быть, отозвался... Но силы этой нет нигде, и уже, конечно, не я же могу быть или даже казаться ею! Я правду сказал Столыпину, что у меня была единственная надежда — это он, Столыпин, надежда на то, что он изменит взгляды. Он бы мог быть или казаться такой силой. А раз он остается при своей политике, я не вижу ни единого подобия опоры» [104, с. 178]. В конце ноября российская общественность так же бурно переживала смерть Л. Н. Толстого. Интеллигенция будировала вопрос о возможности посмертного снятия с писателя отлучения от церкви, волновалось студенчество, московское купечество, возбужденные массы двинулись в Ясную Поляну и к месту захоронения на Фанфаронову гору... Сторонник отлучения Лев Тихомиров отправляет телеграмму митрополиту Антонию: «Умоляю ваше высокопреосвященство не допускать деяния, угрожающего расколом церкви», аналогичные послания другим видным церковнослужителям. Видимо, не без поддержки трезвых умов «Синод подтвердил свое определение об отлучении Толстого и воспретил служить панихиды и литии по нем» [104, с. 180]. Но в Москве и Петербурге прошли «толстовские беспорядки». Столыпин пытается найти с обществом компромисс, и, чтобы «предотвратить увлечения», по словам Тихомирова, идет навстречу общественному мнению, согласившись «поддержать „национальное чествование" Толстого покупкой на казенный счет Ясной Поляны», за которую наследники назначили 2 миллиона рублей. Причем распространился слух, «будто американский банкир Шифф хочет купить Ясную Поляну и что там устроит народный университет, посредством которого будет бунтовать народ...» [104, с. 183] Но, по мнению министра финансов Коковцова, цена за усадьбу была в десять раз больше реальной, он посчитал это все за шантаж, возникли противоречия, в результате которых П. А. Столыпин оказался и в Госсовете и в Государственной Думе в крайне невыгодном положении. В ВОСПОМИНАНИЯХо П. А. Столыпине часто можно встретить свидетельства о его постоянной поддержке всяческих инициатив и дел, направленных к государственной пользе, даже если она на первый взгляд была не слишком значительна. Одно из подтверждений тому — стремление оказать всемерную помощь студенческой молодежи и по возможности увести ее от политики, разобраться в которой было не под силу и зрелым российским умам, например, профессуре, подавляющая часть которой и в столицах, и в провинциях оказалась также под гипнозом революционных идей. В результате высшие учебные заведения превратились в торжище политических деятелей, местом бесконечных сходок и митингов, словесных баталий и даже схваток оппозиции с властями. О полноценной учебе пришлось позабыть, а в некоторых заведениях, где революционеры стали хозяевами положения, просто прекратились занятия на продолжительный срок. Между тем желание премьера вникнуть в дела студенческой молодежи, чтобы направить ее энергию в полезное русло, зачастую истолковывалось совершенно превратно, в этих оценках было намешано много субъективного, личного. Такой ревностной, несправедливой оценкой грешат и воспоминания А. Н. Шварца, ставшего, благодаря П. А. Столыпину, министром народного просвещения, но вследствие ряда сложных причин, видимо, разошедшегося с ним во взглядах, и, несмотря на постоянную поддержку главы правительства, попросившегося вскоре в отставку.
|