Церковь и государство в XVII столетии

1. Положение церкви в Российском государстве.

2. Реформы Патриарха Никона.

3. Раскол и его социальная сущность.

Православная церковь в России являлась существенной частью идейно-политической надстройки феодального общества. Она играла в его жизни важнейшую роль, выступая, как и всякая христианская церковь, «в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя» (Ф. Энгельс). Церковь воспитывала в народных массах сознание незыблемости существующего строя, необходимости подчинения властям, освящала социальное неравенство, эксплуатацию и господство феодалов. «Богу – богово. Кесарю – кесарево!» следовало понимать, как право занимать то место в обществе, которое предопределено Богом. Поэтому православная церковь оставалась в XVII в. одним из крупнейших и влиятельнейших институтов феодально-крепостнической России, пользующейся значительными правами и привилегиями.

Православная церковь России являлась разветвленной организацией. Её основные ячейки: церкви и монастыри – распространились по всей территории страны. В стране к 80-м годам XVII в. насчитывалось около 15 тысяч церквей. В большинстве своем это были приходские церкви, которые являлись центрами местной религиозной общины, городской или сельской. Соборных насчитывалось до 200. Службу в храмах и установленные обряды исполняло белое духовенство – попы, дьяконы, дьячки и пономари, в соборных храмах – протопопы, протодьяконы, попы, дьяконы, дьячки и пономари. Эти церкви и занятое в них белое духовенство играли главную роль в сохранении и воспроизводстве религиозной веры.

Ту же функцию выполняли и монастыри, которых во второй половине XVII в. насчитывалось около 650. В каждом из них была церковь, а в крупных – несколько церквей со своим штатом священно-и церковнослужителей. Кроме того, монастыри и черное духовенство (монахи и монахини) поддерживали религиозную веру и иными средствами. Одно из них – само существование монастыря, как общежития людей, покинувших мир, давших обет бедности, послушания и безбрачия и посвятивших себя служению только Богу. Еще одним средством являлось наличие в монастырях «чудотворных» мощей и икон,

в числе которых находились мощи и иконы канонизированных церковью местных «подвижников» православной веры.

Высшим звеном церковной организации являлись патриарший и архиерейские дома, ведавшие духовенством на территории епархий и всей страны.

В течение столетия количество епархий значительно возросло. Так, если в первой четверти их насчитывалось 12–13, то в 1670 г. уже 19–20, а в итоге реформы 1681-1682 гг. – 24. Причем 12 из них стали митрополиями.

Высшую ступеньку в церковной иерархии с 1589 г. занимал патриарх. Он был главой всей церкви России и одновременно управлял самой крупной, по числу верующих, патриаршей областью. Ниже находились митрополиты и епископы. Им подчинялось все белое и черное духовенство, которое находилось на территории данной епархии. По подсчетам исследователей, количество церковнослужителей и членов их семей мужского пола в течение столетия возросло

с 10 тысяч до 100-110 тысяч человек. Это сословие принадлежало к нетяглому населению страны и пользовалось определенными привилегиями.

Основными источниками доходов церковнослужителей являлось владение землей и зависимыми крестьянами; дача земли и строений в аренду; оплата верующими прихода совершаемых священником обрядов; получение от казны особого годового содержания хлебом и деньгами (руги); продажа икон и церковных книг; подарки и пожалования. Конечно, здесь следует отличать доходы приходских священников и доходы церковных иерархов. Первые обязаны были платить дань (церковную десятину) в архиерейский дом, возмещать расходы, связанные с её сбором (оплачивать проезд и «кормы» её сборщиков – «десятильников»). Но, конечно, основным средством существования для большинства монастырей и высших церковных иерархов оставались их вотчины. В 1653 г. из 494 монастырей 219 (44 %) владели вотчинами, в которых насчитывалось до 25 крестьянских дворов; 163 (33 %) владели 26–125 крестьянскими дворами; 112 – более 125 крестьянскими дворами, в том числе 16 монастырей (13 мужских и 3 женских) – более 1250 дворами каждый. Так, Троице-Сергиев монастырь являлся собственником вотчин с 16,8 тыс. крестьянскими дворами, которые находились во многих уездах европейской России; Кирилло-Белозерский имел 5530 дворов; ярославский Спасо-Преображенский – 3879 дворов; костромской Ипатьевский – 3657 дворов. Крупными вотчинниками были суздальские Спасо-Евфимьев и Покровский девичий, московские Чудов, Новоспасский, Симонов, Новодевичий, Вознесенский монастыри и др.

Крупными феодалами являлись: патриарший и архиерейские дома.

В 1653 г. архиерейские дома имели от 142 до 3457 дворов, патриарший дом – 6481 двор. В 1700 г. в вотчинах трех архиерейских домов насчитывалось от 124 до 196 дворов, в вотчинах семи домов – от 337 до 953 дворов, еще восьми домов – от 1032 до 2014 дворов, в вотчинах ростовского митрополита – 4398

и патриарха – 9511 дворов. Церковные феодалы владели и 5 тысячами дворов

в «белых» слободах в городах.

Как видим, церковь и в XVII ст., по крайней мере в его первой половине, обладала огромными земельными владениями, сохраняла финансовые и судебные привилегии, оставалась как бы государством в государстве.

В предыдущих лекциях мы говорили, что правительство сделало ставку на служилое дворянство. Этот слой необходимо было обеспечить землей. Как

и в предыдущем столетии, взоры были обращены на церковное землевладение, на сокращение льгот и привилегий церкви.

Вы помните, что еще в 1572 и 1580 гг. монастырям было запрещено приобретать землю по дарственным, купчим, закладным и духовным грамотам. Но строго эти постановления не соблюдались. В 1622 г. были узаконены земельные приобретения, сделанные монастырями после 1580 г. (правда, если до 1613 г. на эти земли не были поданы челобитные от прежних владельцев). В 1628 г. царский указ разрешил свободно распоряжаться выслуженными вотчинами и в том числе отдавать их в монастырь «на помин души». Одновременно правительство пожаловало значительные земельные владения патриархам Филарету и Иосифу.

Однако восстановление прежних привилегий церкви вызвало недовольство в среде дворян. На Земском соборе 1642 г. дворяне и дети боярские потребовали от правительства, чтобы оно обратило денежные средства патриарха, архиереев и монастырей на покрытие военных расходов. В 1648 г. от дворян, детей боярских и «ото всея земли» поступило челобитье с требованием отобрать

у духовных феодалов все их вотчинные земли, приобретенные после 1580 г.

и раздать их в поместья. Правительство отменило указ 1628 г., но на проведение секуляризации церковных владений не пошло. Дело в том, что из церковных вотчин правительство черпало необходимые в экстренных случаях денежные суммы. Секуляризация была бы «равносильна отказу от возможности, в трудную минуту, делать беспроцентные и безвозмездные заимствования из церковных сундуков», – подчеркнул исследователь П. Смирнов. Между тем правительство в 1649–1652 гг. в результате посадской реформы отобрало у церкви не менее 3620 дворов (80 % ) в городах, что сократило значительные суммы поступлений в казну церкви. Еще раньше был учрежден Приказ сыскных дел (1619 г.), которому поручалось пересмотреть жалованные грамоты и подтвердить их от имени царя. Правительство сохранило за духовными феодалами их земли, однако начало взимать с них стрелецкие и ямские деньги, одновременно возложив на них выполнение повинностей, связанных с городовым и острожным делом. Часть монастырей, расположенных в черносошных уездах, лишилась всех податных льгот.

Подверглись ограничению также привилегии церкви в области суда

и управления. Все церковные и монастырские земли, кроме патриарших, согласно Соборному уложению (1649 г.), передавались в управление созданного Монастырского приказа. В приказе разбирались судебные дела по гражданским искам к духовенству и населению духовных вотчин. Иски, предъявлявшиеся духовенством и зависимыми людьми к посторонним лицам, рассматривались

в соответствующих приказах по подсудности ответчиков. По искам не свыше 20 руб. население церковных вотчин подлежало суду городовых воевод по месту жительства. В компетенции патриаршего и архиерейского судов остались дела о преступлениях духовных лиц, дела всех подданных по обвинениям

в преступлениях против нравственности, дела о разводах. Суды свидетельствовали духовные завещания. Только за патриархом сохранялись судебные и податные льготы.

Естественно, возникает вопрос. Почему в середине XVII в. правительство не пошло на секуляризацию земельных владений церкви и ее подчинение государственной власти? Ответ следует искать в области психологии и сознании людей, в области общественных отношений.

В XVII ст. в духовной жизни общества происходили важные изменения. В России, как и веком раньше в Западной Европе, стали распространяться идеи гуманизма, меняться взгляд человека на окружающий мир, зарождаться светская культура. Заметнее, нежели ранее, проявлялся рост антицерковных настроений. Народные массы стремились противопоставить церковным праздникам народные. Широкое распространение получили святки – «народный праздник, коим оканчивается один год и начинается другой», и овсень, живший в сознании народа как старинный земледельческий праздник обсевания. Распространялись пословицы и поговорки, высмеивавшие церковь и её служителей,. например, «Молебен пет, а пользы нет», «Кому тошно, а попу мошно». Люди индифферентно стали относиться к церковным службам, появились сатирические произведения, в которых высмеивались взяточничество администрации, пристрастный суд, пьянство, невежество, распущенность духовенства, религиозный фанатизм. В середине столетия, после вхождения Левобережной Украины в состав России, заметнее стал контакт с другими цивилизациями. Украина выступила посредником в отношениях России с Польшей, являвшейся для русских XVII ст. образцом европейской цивилизации. Среди российской знати стали появляться первые признаки предпочтения западного образа жизни своему – традиционному. Князь И А. Хворостинин, боярин А. Л. Ордин-Нащокин, дьяк Г. К. Котошихин и другие переживали глубокий духовный кризис из-за противоречия своего культурного идеала и реальной жизни России.

В этот период впервые разворачивается всесторонняя критика политического, общественного строя и духовного образа жизни России. Так, И. А. Хворостинин называл русское самодержавие деспотизмом и уважительно относился

к католицизму. Г. К. Катошихин видел главную причину «грубости натуры» русских людей в их необразованности, причем требовал образования не только мужчин, но и женщин. Особое негодование Катошихина вызывал закрытый характер русского государства, возмущало отсутствие правовых гарантий собственности.

Рост антицерковных настроений еще не означал падения религиозности народных масс, так как догматы христианского вероучения при этом не затрагивались. Однако распространение подобных взглядов не могло не вызвать реакции со стороны правительства, потому что они не только наносили вред престижу официальной церкви, но и ставили под сомнение действия верховной власти, практика которой освящалась авторитетом церкви. В таких условиях секуляризация могла нанести удар по той самой церкви, которая являлась выразителем традиционализма, которая любое выступление против существующих порядков объявляла греховным. Поэтому правительство искало меры, которые должны были сохранить старые порядки, укрепить положение церкви.

Правительственный указ 1628 г. предписывал: «Чтоб с кобылками не ходили и на игрища б мирские люди не сходились, и тем бы смуты православным крестьянам не было». Однако желаемого результата указ не дал. В 1636 г. патриарх Иосиф вынужден был признать, что даже в столице во время церковных праздников продолжались «бесовские, повелевающе медведчикам и скоморохом на улицах и торжищах и на распутиях сатанинские игры творити, и в бубны бити, и в сурны ревети, и руками плескати, и плясати и иная неподобная деяти». Однако сторонники «благочиния» не останавливались. В 1647 г. в Белгород, Дмитров, Шую посылаются указы, которыми запрещались народные праздники и представления скоморохов. Спустя два года грамоты аналогичного содержания получили воеводы Тобольска и Верхотурска. Духовник царя Стефан Вонифатьев в 1648 г настоял на том, чтобы на свадьбе царя Алексея Михайловича «не быти смеху никаковому, ниже кощунам, ни бесовским играниям, ни песням студным, ни сопелному, ни трубному козлогласованию», дабы царская свадьба послужила примером для подражания. Распоряжения выполнялись строго. 12 февраля 1649 г. из Бежецкого Верха в Москву была прислана воеводская отписка, в которой говорилось: «А некоторые люди в городе и на посаде

и в уезде держались бесовских игр, и у тех людей домбры и гудки и волынки

и сурны м всякие гудебные сосуды взяты и изломав сожжены». Такая же отписка была прислана костромским воеводой.

Церковь, запрещая народные праздники, стремилась показать народу греховность скоморошьего промысла. Она подчеркивала бесовский характер творимых ими игр, глумов, «позоров». Церковь рассматривала музыку вообще

и даже музыкальные орудия как изобретение дьявола или дьявольскую лесть, а игреца или потешника – как слугу сатаны, слугу антихристова, исчадие дьяволово.

Одновременно правительство издает ряд указов, которые были направлены против участившегося не хождения крестьян и посадских людей в церковь

в воскресные и праздничные дни, а также о правилах поведения населения во время церковной службы. «А буде кто, – читаем в одной из грамот, – в нынешний Филиппов пост поститься и к церкви божий проходить не учнет… и тем людям быти от нас в наказании». В другой грамоте рекомендовалось, чтобы во время службы прихожане «в церкви… стояли меж себя смирно, …в пение никаких речей не говорили и слушали б церковного пения со страхом и со всяким благочестием». Правительство сочло необходимым даже включить в Соборное уложение 1649 г. статью о том, что «православным христианом подобает

в церкви божии стояти и молитися со страхом, а не земная мыслити». Интересно отметить, что ведущая роль во всем этом принадлежала царю, а не патриарху или другим церковным иерархам. Причина состоит в том, что в момент ослабления влияния церкви неизменно усиливается царская власть, которая считала своим долгом в данной ситуации взять на себя выполнение функций главы церкви. Этот тем более должен был сделать Алексей Михайлович, воспитанный в традициях русского православия.

К индифферентному отношению населения к церковным службам толкало и «зазорное» поведение белого и черного духовенства. Один из неизвестных авторов челобитной к патриарху Иосифу писал, что пастыри церкви только «именем пастыри, а делом волцы, только наречением и образом учителя,

а произволением тяжцы мучители иже малаго ради своего покоя предатели суть душам человеческим». Обосновывая это свое мнение, он указывал на пьянство среди служителей церкви и нерадение к службе, на то, что священники даже службы совершают, «омраченные пьянством» «малого ради своего покоя» они нарушают порядок церковной службы, стараясь как можно быстрее окончить службу, и не обращают внимания на недостойное поведение верующих как в церкви, так и вне церкви.

Монахи, продолжал автор челобитной, «любят сребро и злато и украшение келейное», ведут пьяную, разгульную и развратную жизнь, дают взятки церковным властям, чтобы получить место игумена или келаря. Недостойным считал он и поведение архиереев.

Отрицательным образом сказывались на положении церкви различные непорядки и нестроения, имевшиеся в обрядовой практике. К числу последних относилось укоренившееся «многогласие». Поскольку миряне тяготились длительной службой (особенно крестьяне, которым во время полевых работ некогда было выстаивать в церкви несколько часов), священники отправляли все части литургии одновременно. При таком порядке священник, дьячок и хор читали и пели все вместе. Поэтому в церкви поднимался такой шум, что прихожане ничего не могли разобрать и со временем стали относиться к богослужению чисто механически, бессмысленно, чисто внешним образом. Против подобного порядка выступила часть священников, видевших в нем одну из основных причин индифферентного отношения прихожан к церковным службам. Такими представителями белого духовенства были Аввакум, служивший с 1644 по 1651 г. священником в нижегородском селе Лопатицы, нижегородский протопоп И. Неронов, костромской протопоп Даниил, муромский протопоп Логгин и другие. Имелось еще одно обстоятельство, вызывавшее с их стороны негативное отношение: отсутствие в церковной практике проповедничества, этого наиболее понятного народу религиозно-воспитательного средства. Аввакум начал читать поучения прихожанам, что явилось новшеством в российской церковной практике XVII в. В Нижнем Новгороде популярным проповедником стал Иван Неронов, который читал проповеди не только в церкви, но и по «стогнам града и на торжище».

В столице сторонником искоренения «многогласия» и введения проповедничества был Стефан Вонифатьев. Вокруг него образовался кружок «ревнителей истинного благочестия», члены которого, являясь в основном представителями провинциального духовенства, ратовали за преобразования для поднятия авторитета официальной церкви. В число «ревнителей» вошли Неронов (переведенный в Москву из Нижнего Новгорода), Логгин, Даниил, дьякон Благовещенского собора Федор Иванов и игумен Кожеодерского монастыря Никон (будущий патриарх), прославившийся ревностным исполнением монастырского устава. В кружок вошел Аввакум. Их поддерживал окольничий Ф. М. Ртищев.

Первым шагом «ревнителей» стало введение вместо «многогласия» единогласия, т. е. раздельного чтения и пения во время церковных служб. Инициаторами выступили Вонифатьев и Ртищев. Неронов, назначенный по рекомендации Вонифатьева протопопом московского Казанского собора, сразу ввел в нем «единогласие». То же сделал и Аввакум.

Для установления общего принципа ведения церковных служб в Москве собрался в 1649 г. церковный собор, на котором высшие иерархи православной церкви во главе с патриархом, недовольные вмешательством кружка протопопов в дела, входившие в компетенцию духовных владык, выступили против обязательности «единогласия». Патриарх Иосиф указывал, что продолжительная церковная служба с единогласным, последовательным пением и чтением, необходимая для монастырей, становилась обременительна для обычных прихожан, и многие предпочитали не ходить в церковь. Православный монах Павел Алеппский, посетивший Москву вместе с антиохийским патриархом Макарием, записал: «Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния без отдыха и покоя. Что касается нас, то душа у нас расставалась с телом оттого, что они затягивают обедни и другие службы: мы выходили не иначе как разбитые ногами и с болью в спине, словно нас распинали...»

Но ревнители были неумолимы. По их настоянию царь вновь созывает

в 1651 г. церковный собор, который постановил «пети… на Москве и по всем городам единогласно на вечернях и на повечерницах, и на заутренях, псалмы

и псалтырь говорить в один голос тихо и неспешно со всяким вниманием». Это постановление и деятельность «ревнителей» вызвали теперь недовольство приходского духовенства, которое привыкло к «многогласию», не имело навыка читать проповеди, да и многие священники, плохо зная грамоту, заучивали порядок церковных служб и соответствующие им тексты с голоса, а толковать

и объяснять смысл богослужебных книг не умели.

Продолжением изменений, внесенных «ревнителями» в обрядовую практику, явились реформы, осуществленные в период патриаршества Никона.

Никон (Никита) родился в мае 1606 г. в селе Вельманове, Княгининского уезда, недалеко от Нижнего Новгорода, в семье крестьянина Мины. Никита рано лишился матери. В детстве выучился грамоте и пристрастился к чтению духовных книг. В 20 лет становится священником. Семейная жизнь Никона сложилась неудачно. Потеряв троих малолетних детей, он уговорил свою жену отпустить его в монастырь В Анзерском ските на Белом море Никита постригся в монахи, приняв имя Никона. Не ужившись здесь с монахами, Никон перешел в Кожеозерский монастырь, Каргопольского уезда, где в 1643 г. был избран в игумены.

В 1648 г. он был назначен архимандритом московского Новоспасского монастыря, занимавшего особое место среди других монастырей, поскольку в нем находилась родовая усыпальница Романовых. Одновременно Никону было поручено принимать подаваемые царю челобитные и докладывать о всех случаях злоупотребления властью, хищениях казенного имущества и тому подобных преступлениях. При докладах Никон нередко предлагал царю готовые решения. Между царем и Никоном сложились доверительные отношения, еще более укрепившиеся после участия Никона (уже как новгородского митрополита) в подавлении Новгородского восстания 1650 года. Когда умер патриарх Иосиф, Никона пригласили в Москву и 25 июля 1652 г. возвели в сан патриарха. Во время торжественной церемонии царь обязался чтить патриарха во всех духовных делах «как начальника и пастыря и отца крайнейшего». Основной замысел нового патриарха сводился к тому, чтобы ликвидировать зависимость церковной власти от светской, поставить её в церковных делах выше царской власти и самому, став патриархом, занять, по меньшей мере, равное с царем положение в управлении Россией.

Никон стремился поднять авторитет Русской церкви и среди Вселенских церквей. Одним из показателей этого, является строительство трех монастырей по образцу восточных: Иверского, Крестового, Воскресенского (Новый Иерусалим). Русские, греки, сербы, болгары, православные выходцы из Речи Посполитой, Кавказа, представители всех стран и народов собирались Никоном под сень Воскресенского монастыря. Строительство грандиозного храма должно было стать делом мирового православия. Главная церковь монастыря, Святого Воскресения строилась по плану церкви Старого Иерусалима, созданной благоверной и христолюбивой императрицей Еленой, матерью императора Константина над Голгофой и иными великими святынями. Как Россия являлась Новым Израилем, землей обетованной, так Новый Иерусалим, по мысли патриарха, должен был стать духовным центром всенародным, а Новый Иерусалим – богатейшей обителью в России и во всем православном мире. «И в нашей земле, – писал Никон Патриарху Иерусалимскому Паисию, – много прославил Бог угодников своих, мощи их нетленными лежат и чудеса творят. Было у вас множество драгоценных святых реликвий – а ныне они перешли в Москву. Риза спасителя нашего Иисуса Христа теперь у нас и белый клобук, который великий царь Константин сделал отцу своему Сильвестру вместо царского венца, носит патриарх всея Руси. От ваших многочисленных храмов и монастырей сейчас только след остался, а в России они роскошью цветут».

Реформа (латин. reformo – преобразовывать) – преобразование, изменение, переустройство общественной жизни, не уничтожающее её основ. Следует отличать от Реформации ( латин. reformatio – преобразование) – широкого общественного движения в Западной Европе против господства католической церкви.

Никон стал патриархом в сложный период социально-экономической, общественно-политической и культурной жизни России. Как мы говорили выше, в Россию проникали элементы западной культуры. Медленно, но происходили изменения в быту. Страна активно включалась в международные отношения. Это и многое другое требовало от патриарха решительных шагов, которые могли или сблизить Россию с Западной Европой, или обособить её. Такой двойственный подход породил значительное количество литературы, авторов которой можно условно разделились на «западников» и «славянофилов». Нам представляется, что Никон оставался русским человеком и его реформы – это стремление сохранить и укрепить позиции Русской православной церкви в условиях естественного влияния западной цивилизации. Ряд его преобразований обуславливались не только политическими, но и культурными мотивами.

В 1648 г. в Москве посольство украинского гетмана Богдана Хмельницкого объявило о намерении Украины войти в состав России. В беседе с Арсением Сухановым в 1649 г. Хмельницкий заверял, что «грецы и сербы и болгары и волохи и мунтяны» хотят освободиться от турецкого ига и для них война России за свободу Украины будет началом борьбы за независимость. Вхождение Украины в состав России означало объединение русской и украинской церквей. (В перспективе такое объединение могло включить и балканские церкви.) Объединение церквей возможно было только при условии унификации русской обрядовой практики с практикой украинской церкви которая, как и практика балканских, находилась в тесном единстве с практикой греческой церкви.

Одним из первых шагов к унификации обрядовой практики стало распоряжение Никона (1653 г.) творить поклоны в церквах только в пояс и креститься тремя пальцами. Это противоречило постановлению Стоглавого собора: «Иже кто не знаменается двемя персты… да есть проклят».

Двуперстное крестное знамение, по некоторым предположениям, возникло с момента московской централизации, обусловившей переход древнерусской теологии от почитания Богородицы к почитанию Христа. Два персты знаменовали две природы, две воли Сына Божия. За три столетия в народном сознании культ Христа приобрел на столько сильное влияние, что воспринимался едва ли не в качестве единственной опоры евангельского учения, безотносительно к догмату Троицы. Отсюда понятно, насколько прочно срослось с таким восприятием Христа двуперстие.

Все привычное рухнуло враз – не только церковь, но и общество оказалось в глубоком и трагическом расколе. Против Никона ополчились прежде всего его «боголюбцы» или «ревнители благочестия», во главе которых стоял Стефан Вонифатьев. О Никоне заговорили как о предтече антихриста, латыннике. «Всяк, тремя персты знаменаяся, – писал по этому поводу протопоп Аввакум, – не может разумети истины, омрачает бо у таковаго дух противный, ум и сердце его». В другом месте он выразился еще определеннее: «Всяк бо, крестяся тремя персты, кланяется первому зверю папежу и второму русскому, творя их волю, а не божию, или рещи: кланяется и жертвует душею тайно антихристу и самому дияволу. В ней же бе, щепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий – диявол, а зверь – царь лукавый, а лжепророк – папеж римский и прочии подобии им». Поэтому всякий, крестящийся тремя перстами, «будет мучен огнем и жупелом».

На протест «ревнителей» Никон ответил репрессиями, отправив в ссылку Аввакума, Неронова и других противников его начинаний. Весной 1654 г. состоявшийся в Москве церковный собор одобрил меры, осуществленные Никоном. Одновременно рассматривался вопрос и об исправлении церковных книг. Дело в том, что за многие годы не очень грамотными переписчиками в них были допущены многие ошибки. По мнению «ревнителей», исправлять богослужебные книги необходимо было по древнерусским рукописям. Часть священников в качестве образца предлагала взять современные, греческие. Собор принял решение исправлять священные книги по древним славянским переводам путем сличения их с греческими оригиналами и приводить тексты в соответствие с литературными нормами того времени. Справщики, выверяя тексты, стремились заменить одни слова другими, которые звучали более торжественно и были дальше от обыденного, разговорного языка. (Например, слово «певцы» было заменено на «песнопевцы», слово «вечного» – на «бесконечного», слово «молюся» – на «прошу» и т. д.). Специально для исправления книг в Москву прибыли ученые монахи с Украины: Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и др. В свою очередь, русский ученый Арсений Суханов посылается на православный Восток для описания существующих в греческой церкви чинов и поиска древних книг для царской библиотеки.

Большинство духовенства отнеслось к исправленным книгам отрицательно. Новые слова и обороты были для них непривычными. К тому же среди приходского духовенства и монахов было много малограмотных, которым приходилось переучиваться с голоса. В 1658 г. соловецкие монахи составили соборное определение об отказе служить по новым книгам. «А ныне и по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, а по новым служебникам для своей старости учится не сможем же да и некогда… А которые мы священницы и диаконы маломочны и грамоте ненавычны и к учению косны, по которым служебникам старым многия лета учились,… а по новым… нам чернецам косным и непереимчивым сколько ни учится, а не навыкнуть». Из архиерейских грамот видно, что и в 1666 г. приходское духовенство не считало нужным служить по новым книгам, хотя определенная часть ими пользовалась. Создалась ситуация, о которой писал в своей челобитной царю суздальский священник Никита Пустосвят: «Во многих градех… наипаче в селах… не обретох дву или трех церквей, чтобы в них единолично действовали и пели, но во всех разнствие и велий раздор».

Никон повел решительную борьбу и со всеми отступлениями от византийской традиции иконного письма. Все иконы, написанные в новом стиле, были собраны. Патриарх выколол глаза на образах и обязал служителей ходить по городу, крича: «Кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание». В 1655 г. во время торжественного богослужения в Успенском соборе Никон отлучил от церкви как тех иконописцев, которые станут писать иконы в новой манере, так и тех, кто будет держать у себя дома такие иконы. По распоряжению патриарха, во всех церквах с западных стен сняли иконы, поставленные частными лицами, чтобы молящиеся не стояли спиною к алтарю во время службы. (Если они в это время молились своим иконам.) Эта мера Никона свидетельствует о его традиционных взглядах на искусство и прежде всего на живопись. В Западной Европе давно, а в России

в XVII ст. художники в своем творчестве старались отойти от традиции к реальному изображению. Это направление хорошо обосновал Иосиф Владимиров. «Где такое указание обрели любители предания, – спрашивал он, – которое повелевает писать святых на одно лицо, причем обязательно смуглыми? Разве все люди одинаковы? Разве все святые были непременно темновидными и тощими? Наоборот, в сцене Благовещения богородица должна быть представлена молодой девушкой; в иконе Рождества младенец должен быть румян и прекрасен; в сцене Распятия надо изображать мертвое тело, а библейская Сусанна должна быть красивой женщиной». Такой же точке зрения придерживались Симон Ушаков, Георгий Зиновьев, Иван Максимов, Тихон Филатьев

и Кирилл Уланов.

Особое внимание уделил Никон избранию священников в приходские церкви. В 1654 г. он издает патриарший указ о том, чтобы посадские люди

и жители волостей сами намечали кандидата на место приходского священника. Такой священник должен быть «и не пьяница, и не зерник, и не тать, и не разбойник, и не душегуб, и креста на суде не целовал, и в боярском дворе в холопех и крестьянех не бывал», не моложе 30 лет, грамотным и «церковному правилу искусен». В дьяконы разрешалось посвящать лиц, которые достигли 25-летнего возраста. Для учета новопоставленных священников были заведены специальные книги.

Как видим, церковные реформы не затрагивали догматов православного учения. Они были вызваны необходимостью укрепления церкви, поднятием её авторитета как внутри страны, так и на международной арене. В усилении церкви были заинтересованы светские и духовные власти. Однако единая заинтересованность в усилении церкви не исключала противоречий между церковью и государством, что и проявилось в так называемом «деле патриарха Никона».

В предыдущих лекциях мы говорили об усилении дворянства. Это усиление проходило за счет получения земель и крестьян. Однако дворцовые и государственные волости были не безграничны. Попытки ограничить рост церковных и монастырских земельных владений на практике оказались невозможными. В 1673 г. духовным феодалам принадлежал в городах и уездах 116 461 двор; по данным, относящимся к 60-м годам XVII в., в патриарших домовых вотчинах находилось 6 432 двора, в вотчинах всех монастырей – 87 907 дворов. Быстро увеличивались в годы правления Никона патриаршие владения. В середине 50-х годов к патриаршему дому отошли земли Крутицкой епархии и коломенского епископа. По словам сирийца Павла Алеппского (Халебского), «всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имений умершего». Одновременно Патриарх покупал новые земли с живущими на них крестьянами. В общей сложности он купил земель на 43 812 руб. и создал большой, лично ему подвластный удел, куда царским чиновникам вход был запрещен. Его владения распространялись на огромные территории, часто вклиниваясь в пределы владений многих епископов.

Все это, в конечном счете, должно было привести к столкновению с царем, светскими, да и духовными феодалами. Столкновения становились неизбежными и по той причине, что Никон выступал с резкой критикой стремления правительства ограничить церковные и монастырские земельные владения. Он не соглашался с соответствующими статьями Соборного уложения 1649 г., называя его «проклятой книгой», которую надо уничтожить «ради освященного чина митрополитов и архиепископов». Столь же резко высказался он и о Монастырском приказе, требуя отмены подсудности духовных лиц светскому суду. «И у царского величества учинен приказ и именуется монастырским. И сице царское повеление есть давать суд на патриарха… и весь священный чин, а сидят в том приказе мирские люди

и судят, а от духовного чину никого нет, и сице судят… всякие церковные

и монастырские, движимые и недвижимые вещи, а в законных книгах сего несть писано».

Несогласие с политикой ограничения духовного землевладения и частичной ликвидации финансовых и судебных привилегий церковных иерархов усугублялось разногласиями во взглядах на взаимоотношения между духовной

и светской властью. Никон изложил свое мнение в предисловии к Служебнику 1655 г.: власть царская и патриаршая – это «богоизбранная богомудрая двоица», каждый член которой равен другому, что, однако, не исключает зависимости царя от патриарха, ибо царь должен поступать во всем «яко послушник святые и великие церкви». Еще более решительно он высказался в 1662-1663 гг. Отрицая византийское учение о «премудрой двоице», теперь Никон подчеркивал: «Яко же месяц емлет себе свет от солнца…такожде и царь: поемлет посвящение, помазание и венчание от архиерея, от его же абие воспринимать уже имет свое совершенное светило, еже есть: истиннейшую силу и власть. Таковое есть то разнство между двумя лицами во всем христианстве, яковая есть между солнцем и луною». Никон отстаивал принцип независимости церкви от государственной власти: «Яко, где же церковь под мирскую власть снидется, нести церковь, но дом человеческий, вертеп разбойникам». Здесь не трудно заметить, что Никон в XVII ст. стремился возродить положения, характерные для предыдущего столетия, закрепленные Стоглавым собором. Однако, как мы отмечали выше, вся церковная жизнь в XVII ст. регламентировалась и определялась царской властью. Постановления церковного собора, принятые в присутствии царя, считались окончательными, так как «царское суждение суду не предлежит и не пересуждается». Никону это не нравилось.

Еще одно важное обстоятельство побуждало Никона выражать неудовольствие. Вспомним, что при утверждении Никона на патриарший престол царь обещал чтить его как «отца крайнейшего». 23 октября 1655 г. в Успенском соборе царь назвал Никона «великим государем». На время своего отсутствия

в столице он поручил патриарху управление Москвой и попечение о царской семье. Никон активно принимал участие в определении внешней политики государства, поддерживал главу Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина, который предлагал заключить мир с Польшей и объединиться с нею для борьбы со Швецией за выход к Балтийскому морю. Вообще, он настолько почувствовал себя властелином, что на одном из церковных собор заявил: «Мне-де и царская помощь негодна и ненадобна, да тако-де на нее плюю и сморкаю».

Как видим, причин к низложению Никона было достаточно, и повод нашелся быстро. В 1657 г. члены правительства, в состав которого входили бояре И. Д. Милославский, С. Л. Стрешнев, князь А. Н. Трубецкой и князь

Н. И. Одоевский, рядовые бояре и дворяне вину за неудачу в войне со Швецией возложили на Никона. В 1658 г. во время приема в Кремле грузинского царевича Теймураза окольничий Б. М. Хитрово ударил палкой одного из патриарших дворян. Никон, узнав об этом случае, просил царя расследовать дело и наказать Хитрово. Царь обещал разобраться, но ничего не сделал. Патриарх оценил это как открытое пренебрежение к его сану главы русской церкви. 10 июля 1658 г. царя ждали к торжественной обедне в Успенский собор. Но вместо царя пришел князь Ю. Ромодановский, который заявил Никону: «Царское величество почтил тебя как отца и пастыря, но ты этого не понял, теперь царское величество велел мне сказать тебе, чтоб ты впредь не писался и не назывался великим государем, и почитать тебя впредь не будет». По окончании службы Никон объявил всем бывшим в соборе: «От сего времени я вам больше не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема». (В истории повторялись события конца XV или середины XVI ст.)

12 июля 1658 г. в Воскресенский монастырь, куда удалился Никон, прибыли князь А. Н. Трубецкой и дьяк Ларион Лопухин. Посланцы царя спросили Никона, почему он уехал из Москвы «скорым обычаем». Если бы об этом знал царь, то он проводил бы патриарха с «великой честью». Затем посланцы спросили Никона, кому быть патриархом вместо него, а пока патриарха нет, «благословил бы ведать церковь крутицкому митрополиту». Никон удовлетворил просьбу царя. Однако вскоре между ними вновь разгорелась полемика, вызванная описанием имущества и бумаг патриарха. Никон написал царю «Послание», наполненное угрозами: «Дивлюсь о сем, како вскоре в такое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных причетников суд наносити… ныне же всего мира иногда бывша аки пастыря восхотех грехи

и таинства видети».

Единственным выходом из создавшегося положения оставалось низложить Никона и выбрать нового патриарха. С этой целью в 1660 г. созывается церковный собор, который предъявляет Никону обвинение в самовольном уходе с патриаршей кафедры и принимает решение лишить Никона патриаршего престола и священства. Казалось, путь к выборам нового патриарха открыт. Но тут последовало заявление Никона: «Я оставил престол, но архиерейства не оставлял, и все власти моего рукоположения и при поставлении своем дали

в своем исповедании клятвенное обещание пред всею церковью не хотеть им иного патриарха, кроме меня,–- как же им без меня ставить новоизбранного Патриарха?» Одновременно выступил и известный авторитет в области церковного права Епифаний Славинецкий. Он утверждал, что лишить церковного сана возможно только при наличии в деятельности патриарха ереси. Но в этом Никон был не виновен. Кроме того, патриарха могли судить только другие патриархи, а не младшие по сану. В этой связи, решение собора 1660 г. следует считать не действительным.

Царь вынужден был согласиться с доводами Славинецкого и распорядился созвать новый собор, на который решено было пригласить вселенских патриархов. Восточным патриархам были посланы приглашения для участия в соборе и направлены 25 вопросов, в которых ставились проблемы взаимоотношения царской и церковной властей. Именно ответы на эти вопросы и должны были положить конец конфликту. В мае 1663 г. в Москве были получены ответы патриархов, которые сводились к тому, что пределы царской власти безграничны. Патриарх должен быть во всем послушен царю и не имеет права вмешиваться в дела «мирские и воинские». Низложение же Никона передавалось на суд константинопольского патриарха, хотя иерусалимский патриарх Нектарий предлагал царю решить дело мирным путем и пригласить Никона вернуться на патриарший престол. Дело явно затягивалось.

В июле 1663 г. царь посылает к Никону князя. Н. И. Одоевского и окольничего Р. М. Стрешнева, чтобы уговорить его добровольно отказаться от патриаршества. Однако Никон, вероятно, зная об ответах патриархов, пригрозил, что на соборе «великого государя оточтет от христианства». Вместе с тем уже в январе 1665 г. Никон дает согласие на избрание нового патриарха, выдвигая при этом определенные условия. По этим условиям, в его распоряжении должны были остаться построенные им монастыри со всеми вотчинами, а также часть доходов от церковной патриаршей области; в письмах и официальных документах его следовало именовать «смиренный Никон божией милостью патриарх». Принятие этого условия привело бы к существованию в России двух патриархов. На это правительство не могло согласиться.

В ноябре 1666 г. восточные патриархи прибыли в Москву. 1 декабря начал заседать собор. Дьяк зачитал статьи обвинительного акта о самовольном оставлении Никоном патриаршего престола, о письмах восточным патриархам, которые он «многими лжами и клеветы на благочестивейшего самодержца

и на все православное государство исполнив», и о том, что он «нарицал себе быти патриархом Нового Иерусалима». Все обвинения Никон или отрицал, или ссылался на свое неведение. Например, на предъявленное ему письмо Никон заявил: «Рука моя, разве я описался».

Значительное место в заседании собора было отведено рассмотрению нарушений Никоном правил восточной церкви. Следует отметить, что еще в начале 50-х годов Никон направил константинопольскому патриарху 26 вопросов, в которых просил разъяснить существовавшие противоречия как в Священном писании, так и обрядовой практике. Четких ответов на свои вопросы он не получил. В связи с этим отдельные правила в русской церкви он вводил самостоятельно. На соборе 1666 г. восточные патриархи стали зачитывать свои правила. На это Никон заявил: «Я этих правил не принимаю и не внимаю. Их в русской Кормчей нет, а греческие правила не прямые, их Патриархи от себя написали, а печатали их еретики». Конечно, обвинение восточных патриархов в ереси, сразу решило исход дела. Никона лишили патриаршего престола. Однако за ним сохранили прежний титул, запретив вмешиваться «в мирские дела Московского государства и всея России, кроме своих трех монастырей, данных ему

и вотчин их; в них бо, аще хочет, да рассуждает мирские дела».

Восточные патриархи, таким образом, частично приняли условия Никона. Дело в том, что они стремились восстановить взаимоотношения двух властей на основе византийского принципа «премудрой двоицы». В приговоре от 3 декабря было написано, что патриарх «да не противится отнюдь царю, но да единогласен и да едино мыслит, яко быть быти мир и тихость в царствии». Пределы той и другой власти устанавливались следующим образом: «Патриарх да не вступится в царские вещи царского двора, и да не отступит вне предел церковных, якоже и царь имати да хранит чин свой». При этом делалась оговорка: «Но егда царь будет еретик и неправо править, тогда весма подобает патриарху противостояти ему и опасити его». Такое решение не удовлетворило правительство. В ходе нескольких последующих заседаний было найдено компромиссное решение: «Царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – в церковных». Собор отменил светский суд над духовенством по гражданским и уголовным делам и восстановил в прежнем объеме права архиереев судить население своих вотчин. Царь своими указами подтвердил эти решения.

Таким образом, спор светской и церковных властей ярко показал, что, нуждаясь в религиозном обосновании идеи самодержавия, царское правительство пошло на укрепление союза с церковью. Однако стать полностью зависимой от церковной власти оно не желало. Это и привело к компромиссным решениям на соборе 1666–1667 гг.

Реформы Никона, как мы отметили выше, привели к расколу в Русской православной церкви. Низложение Никона, казалось бы, должно было восстановить прежние порядки. Однако вспомним: в осуществлении преобразований в церкви была заинтересована светская власть. Все мероприятия церкви подтверждались царскими указами. Поэтому раскол не только не остановился,

а расширялся на новые территории, включал в свои ряды различные социальные слои населения.

Для второй половины XVII ст. широко известны противоборство патриарха Никона, никониан, с одной стороны, и членов кружка ревнителей древлего благочестия, Аввакума и его сподвижников, – с другой; восстания раскольников, их самосожжения (гари) и запощевания (смерть от голодовок). Самосожжения трудно объяснить одними только преследованиями старообрядчества. В костры звала вера, которая сумела убедить, что жизнь земная – испытание, мрачное преддверие божественного света и любви. Искать истинного мира, истинной жизни следовало не «здесь», а «там». Эта страшная проповедь разжигала испепеляющий огонь в душе, и он однажды становился реальным пламенем самосожжения. Дым религиозных «гарей» несся к небу, костер, зажженный недрогнувшей рукой, уносил в небытие и то, что было, и то, что могло быть и не сбылось, все тяготы жизни и самую жизнь. Монашескими мантиями покрыл землю пепел самосожжений. Уголь чернел там, где недавно жили люди, стояли избы, колосился хлеб. С чернецом Данилой на Тоболе сожгли себя 1700 человек. По неполным данным, к 1700 г. такую смерть приняло более 9 тысяч человек.

Социальный протест под религиозной оболочкой принял тогда массовый характер. Это и Соловецкое восстание (1668-1676 гг.), и участие раскольников в Разинском движении и Московском восстании 1682 г. (т. н. Хованщина). Это народные движения на Дону послеразинской поры. Бегство населения в леса

и пустыни, основание раскольничьих общин, отказывавшихся принять нормы жизни, законы, налоги, идущие от светских и духовных властей, противостояние им. (О народных восстаниях будет подробно рассмотрено в последующей лекции.)

Раскол стал фактом. Но с самого начала это религиозное движение раздробилось на множество течений, которые со временем уже ничем, кроме неприятия официальных установок «никонианства», не были связаны между собой. Многие из этих «вер» и толков враждовали друг с другом едва ли не больше, чем с государственной патриаршей, а затем синодальной церковью. «Что ни деревня, то и толк…». Таким образом, недостаточно трактовать раскол, старообрядчество как религиозное течение, придерживавшееся дониконовских, «старых» обрядов. Обряды и догматика часто возникали спонтанно, никакого культового фундамента из прошлого у ряда общин не оказалось, да и быть не могло. Но всего важнее то, что раскол – социально неоднородное движение. Не обрядовые частности никоновых нововведений, а существо деятельности патриарха, укреплявшей феодальную эксплуататорскую церковь и самодержавие России, – вот что затронуло все слои общества. Затронуло по-разному. В раскол пошли массы тех зависимых и крепостных крестьян, ремесленников, посадских людей, стрельцов, которым усиление церкви сулило только новые тяготы.

И для этих подневольных и отягощенных все новыми повинностями и поборами земной мир, конечно же, – царство зла, которое религиозным сознанием персонифицировалось в Никоне, его церкви и его «бесовских» делах.

В раскол пошла часть боярства, знати из тех старых родов, которые боялись усиления центральной власти, охотно вспоминали время уделов, своих маленьких самодержавий по сотням княжеств и вотчин. Из старого боярства

в расколе оказались князья Хованские, Мышецкие, Стрешнев. Ушли в раскол боярыня Морозова и сестра её княгиня Урусова. И если в боярстве раскол – это борьба за власть, борьба уходящей, старой Руси и новой России, то такие личности, как Морозова, были и остаются примерами непреклонной стойкости убеждений. Для неё «стояние за правду» означало стояние за Русь. Морозова стала ярой сторонницей Аввакума и старообрядцев. Она перестроила уклад домашней жизни по монастырскому образцу, наполнила дом нищими и монахами, сделала его убежищем для всех гонимых за «старую веру». Действия этой знатной и приближенной к двору боярыни привлекал внимание широкие круги общества, что обеспокоило высшее духовенство и царя. После того, как на неё не подействовали уговоры, она подверглась преследованиям. В 1673 г. Морозова, вместе с Урусовой была доставлена в Боровский монастырь и посажена в земляную тюрьму, где и умерла, не изменив своим убеждениям.

В раскол ушли и многие священники. Наиболее ярким представителем старообрядчества является протопоп Аввакум.

Патриарх и протопоп. Н Никон, и Аввакум родились в Поволжье, причем в соседних селах; только один в мордовском, а другой – в русском. Однако с самого начала их жизнь, несмотря на внешнее сходство, пошла по разным колеям. Никон с ранних лет подпал под власть мачехи, а Аввакум провел обычное детство деревенского мальчишки. Быть может, в эти годы возникли различия в характерах и позициях двух людей, которым суждено было сыграть важную роль в политической и церковной жизни России. Никон оказался крут и неуступчив в церковных делах, где его власть подкреплялась дорогим для него официальным положением священника, затем патриарха. Однако в личном общении он был добр и даже мягок. Аввакум не делил свою жизнь на официальную и неофициальную, одинаково ревностно относясь к частным и общественным обязанностям. Он никогда не стремился занять высокий пост, но вместе с тем был готов до последнего отстаивать славянскую старину в обрядах и священных книгах. Столкновение Никона и Аввакума друг с другом и с троном разожгло долго не угасавший пожар. Отступать ни один из них не собирался, и оба, так и не победив, исчезли