ВОСТОК - ДЕЛО ТОНКОЕ, ВИТЮХА!

Взлетая в очередной раз по наводке разведагента, то есть афганца-душмана, завербо­ванного нашей агентурой, Виктор смог воо­чию увидеть, как ведёт себя восточная жен­щина, попавшая в мясорубку войны. Но сна­чала следует пояснить, что же собой пред­ставляли эти агенты в стане врага, которых имеет любая разведка мира. Эти наемники, принося немалую пользу, естественно, по­лучали за свои услуги и соответствующее вознаграждение.

Добытую информацию, в данном случае от ХАДа (что-то типа КГБ в афганском вариан­те), насколько было возможно, проверяли. Если полученные сведения оказывались дос­товерными процентов на девяносто, то агент получал часть оговоренной по контракту сум­мы. Если же донесение подтверждалось сто­процентно, то вне зависимости от того, как оно было использовано, наводчику выплачи­вали оставшуюся часть «честно заработан­ных денег».

Утренний полёт в режиме свободной охоты прошёл удивительно спокойно. Полуденное ис­пепеляющее солнце продолжало методично расплавлять боевую собранность экипажей. Сейчас вертушки стелились над кандагаркой. Через полчаса после взлёта слева стали выри­совываться две «Тойоты» грузового типа, одна из которых горела.

Высадившаяся группа, не добегая несколь­ких метров до чадящей машины, почувствова­ла страшную вонь, а из-под второй, увидев людей, выползли восемь грязных воющих жен­щин. За ними, цепляясь за длинные паранджи обеими ручонками, волоклись насмерть пере­пуганные ребятишки.

Пока переводчик, успокаивая женщин, пы­тался их допросить, чтобы получить хоть ка­кое-то объяснение случившемуся, спецназовцы оторвали борт машины и отпрянули.

По всему кузову навалом были разбросаны около двадцати обезглавленных мужских тру­пов. Позже выяснилось, что таким образом свела счеты одна банда с другой. Отрезанные головы своих врагов бандиты бросили в кузов машины и подожгли ее. Женщин, на удивле­ние, не тронули. Видимо, решили — не слиш­ком ценный груз. Идти самостоятельно пешком женщины побоялись. И на это были при­чины...

После начала войны в Афганистане даже не­которые вечные традиции дали трещину. Многочисленные минные поля, повсеместно раз­бросанные по стране так, что никто уже не мог точно определить их координаты, стали насто­ящим бедствием для жителей. На них гибли и калечились люди, животные. Это обстоятель-ство заставило мужчин-афганцев, правоверных воинов, искать способ, чтобы обезопасить себя. И они его нашли.

Если обычно по восточной традиции муж­чина, как глава семейства, шествовал впереди своих многочисленных домочадцев, семенящих сзади него, то, когда всё чаще стали происхо­дить непроизвольные подрывы на необозначен-ных минных полях, вековой способ передви­жения пришлось изменить. Теперь вперед пус­тили женщин, причем старшая и любимая жены замыкали бабий строй. А возглавляла шествие, идя, как миноискатель, самая нелюбимая из жен, то есть та, за которую был уплачен наи­меньший калым.

— Виктор, что делать будем? — после «размаяченной» наконец ситуации нетерпеливо спросил Саша-переводчик. А пилоты уже повесили в небе ракету, что означало критичес­кий запас топлива. — Думайте, мужики, опе­ративней, через пять минут надо взлетать.

Виктор кричит Саше:

— Быстро посмотри по карте ближайший кишлак. Ткни дамам пальцем в его направле­нии, и на борт.

Но женщины с ревущими детьми вцепились в Сашку и волокутся за ним следом, не отпус­кая. Он пытается безуспешно вырваться из их объятий. Внезапно развеселившийся Виктор кричит отбивающемуся от женщин перевод­чику:

— Эй, Сухов, разбирайся быстрее, топливо на нуле.

Даже в такой ситуации не терял русский сол­дат чувства юмора. А поскольку этот радиооб­мен командира группы с новоиспечённым «лю­бимым мужем» слышали все, то в один голос посыпались восторженные советы:

— Шурик, грузи гарем, только не тяни вре­мя! Смотри, Александр, Абдулла не простит.

Но Сашка не внемлет братской подначке, закрывает гастролирующий полевой ЗАГС оче­редью в воздух и запрыгивает в вертолёт.

Всё. Идём домой. В салоне только одна по­вестка дня: Сашкина «свадьба» и «развод». Он огрызается от шуток, как может. А Виктор, пе­ребирая в памяти только что увиденное, дума­ет о том, сколь многообразна и во многом не­понятна нам жизнь других народов...

Вдруг от страшного удара разлетается ло­бовое стекло вертолёта. Через минуту, когда опомнились, все зашлись нервным дурацким смехом. Оказалось, в лоб «восьмерке» врезал­ся огромный орёл, который шёл на встречно-пересекающихся курсах. Пробив стекло каби­ны вертолёта, птица разбилась вдребезги, заб­рызгав кровью пилотов и салон. Все сидят в перьях и орлиных ошмётках. А первый опом­нившийся остряк уже кричит:

— О, многодостопочтенный Шурик- ага! Это Аллах тебя покарал за то, что бросил свой га­рем на съедение шакалам...

Всё! Добили Шурика окончательно.

Лето — время знойное и тем самым не очень приятное во многих южных странах.

Афганис­тан же — место особое. Здесь — как на Пами­ре. За один день можно

очутиться и в июльс­кой жаре, и в леденящем зимнем холоде.

Июль. Четыре тридцать утра. Рассвело. По­исково-десантную группу, поднятую по сигна­лу готовности «номер один», колотит крупная дрожь от ледяного дыхания высокогорья. Вин­ты запущены. Виктор с пилотами ведущей пары вертолётов слушает последние настав­ления командира эскадрильи и начальника штаба разведки. Задачу предстоит решить очень сложную. Уточняется место поиска двух экипажей вертолётов Ми-24 из соседнего от­ряда, не вернувшихся вчера вечером с переле­та с базы на базу при странных обстоятель­ствах. Окончательно определив точку поиска, экипажи взлетают.

Почему их не удалось найти и спасти вче­ра? В горах темнеет рано и очень быстро. Если предположить, что вертолёты сбиты, то летчи­ки, по всей вероятности, заползли в расселину скалы и «Комар», их аварийная поисковая ра­диостанция наведения, замолчал. Искать лет­чиков в такой ситуации, в сумерках, всё равно что иголку в стоге сена.

Следует сказать, что к чести советского сол­дата, за всю историю боевых действий в Афга­нистане не известно ни одного случая, когда бы товарищей не вызволили из беды. Старый рус­ский воинский принцип: сам погибай, а това­рища выручай, — был свят. Горько было потом ребятам читать перестроечную ложь в русско­язычной прессе, где рассказывались «страшные» басни о том, как наши расстреливали сво­их же окруженцев с воздуха, чтобы те не попа­ли в плен к «духам».

Выполняя боевую задачу, любая группа была твёрдо уверена: живыми или мертвыми их выз­волят из любой непредвиденной ситуации. Чего не скажешь о народной армии Афганистана, а тем более — о бандитах. У последних суще­ствовал вообще звериный порядок: если ране­ного не могли унести, его просто добивали.

Надежда на то, что потерявшиеся экипажи целы, еще оставалась. Так считали на «Скобе». Но Господь судил иначе.

Всё стало ясно при входе в искомое ущелье. Оно оказалось тупиковым и не имело сквозно­го прохода! Этого не могли знать погибшие лет­чики, как не знали за секунду до входа в уще­лье и пилоты «Скобы», ибо на полетных кар­тах эта особенность рельефа не была обозна­чена. Ребят-поисковиков, специально трениро­ванных к нештатным ситуациям и налетавших не один час в труднейших условиях, крутанула тупая дрожь. Теперь им стала ясна картина слу­чившегося вчерашним вечером.

Быстро наплывающая темнота заставила пилотов изменить намеченный маршрут по­лета, что и привело к их гибели. Кого в том винить, топографов? Стандартной полётной карте было более тридцати лет. В боевых усло­виях в этом районе ею никто не пользовался. А в Афганистане сотни ущелий, о рельефе кото­рых не знают даже местные жители. Ибо пле­мена, кочующие по стране, оседают в знакомых местах на срок в зависимости от времени года. И снимаются по-цыгански стремительно, без предупреждения. Каждое кочевье живет само по себе, по своему вековому укладу, подчиня­ясь своим законам. Во главе каждого рода — старейшины, решающие все вопросы от того, где ставить шакр и до судебного приговора.

В то время когда в глухом ущелье разбились русские вертолетчики, по восточному афганс­кому календарю шел тысяча триста шестьде­сят шестой год. Кочевники-афганцы, с которы­ми приходилось встречаться на разведвыходах, чаще и не знали, какая страна находится рядом и есть ли она вообще. Расстояние и направление до ближайшего кочевья, до стоянки чужого пле­мени определялось перелетом стрелы правее-ле­вее какой-нибудь снежной вершины и солнца. Где уж тут рассчитывать на подробную полетную кар­ту, хотя от этого, конечно, нам не легче.

От многих встреч с афганцами, жившими по­рой ниже дна нищеты, оставалась тягость на душе. Предельно трудолюбивые, отзывчивые дех­кане вызывали такую жалость в сердце, что лета­ющие иногда по знакомым маршрутам экипажи и спецназ сбрасывали им оставшиеся поношен­ные, но крепкие вещи, а по возможности — ле­карства и продукты. Живущие недалеко от воен­ных городков крестьяне, бывало, подводили к контрольно-пропускным пунктам своих детей (чаще девочек) и униженно молили взять их хотя бы на короткое время в рабство в обмен на продукты. Но, к чести русского солдата, можно уверенно сказать: не известно ни одного случая, чтобы по­добные предложения принимались.

...Сделав печальное открытие о тупике в ущелье, летчики ведущей группы загустили эфир крепким русским словом. Их состояние можно понять. Ибо даже коридор пролёта в этом ущелье был настолько узок, что идти по нему можно было только в одну сторону пре­дельно осторожно, без резкого крутого крена. Извилистое ущелье растянулось всего на три километра. И тупик, внезапно выплывающий с солнечной стороны, не оставлял тяжелым Ми-24 ни малейшего шанса на скорый спаси­тельный набор высоты.

Удар о скалу шедших парой машин был мгновенным и страшным. Они обрушились, посыпались, как говорят пилоты, с высоты около пятидесяти метров. Лётчики даже не успели сделать попытки покинуть борт с парашютом.

Сегодня идущих впереди поисковых Ми-8 со «Скобы» спасла только лёгкость машин и мгновенная реакция лётчиков. Борта круто рва­нули вверх и ушли от лобового удара. Шедшие следом в кильватере тяжелые Ми-24 вовремя сориентировались и так же удачно перемахну­ли через вершину скалы. Затем, встав в круг, они начали прикрывать высадку поисковой группы.

Десантироваться с ходу не получилось — не позволяла величина посадочной площадки. Решили поступить по-другому: «восьмёрка», за­цепившись левой стойкой шасси за скалу, дала возможность спасателям рвануть вниз по тро­сам, с воем и замиранием сердца, туда, где едва различимыми в бездонной сумеречной глуби­не крестообразно лежали потерянные Ми-24.

Война есть война. И хотя на ней привыка­ешь к смерти и виду крови, к гибели знакомых и друзей привыкнуть невозможно.

Вертолёты, вернее, то, что от них осталось, лежали друг на друге хаотической грудой ме­талла. Чтобы достать лётчиков, поисковики стали разволакивать обломки. Один экипаж

извлекли без труда. Вид у мертвых летчиков был такой, будто они спят. Второй же экипаж вытаскивали, по частям разрезая трупы. Голо­ва командира висела на ниточке-жилке. И, про­сти Господи, чтобы доставить тело на борт, го­лову пришлось отделить.

При подходе к дому перепились, как свиньи. Плакали на борту все, размазывая слезы и со­пли кулаком. Ночью ребят в цинках отправили домой — хоть могилка будет, где поплачут род­ные. На четыре кровати в модуле стало мень­ше и на двадцать литров похоронного спирта тоже.

Прав был тот сменщик на кабульской пере­сылке: самое страшное — везти домой друзей. Страшно смотреть в глаза отцу, матери, жене, детям. Что им ответить на немой вопрос: «Что же ты, сынок, не помог уберечься нашей кро-виночке? Что же ты, сынок?..» А повисшая без сознания на чужих руках жена? А маленький сынок, с любопытством рассматривающий мертвого папу и с интересом играющий его на­градами? Страшно, не дай Бог!

Караваны, караваны... Досмотры, контроля, проверки, стрельба. И так изо дня в день. Отупели, огрубели ребята, и только сердце оста­лось таким-же, и взгляд устремлен по-прежне­му в одну сторону — на север, туда, где ждал русского солдата родимый дом.

О подходе очередной бандгруппы стало из­вестно заранее и «Скобе», и «Чайке». Ребята из «Чайки» группой в десять человек во главе с крепким командиром Гелой из Рустави ушли на захват банды, состоящей из сорока пяти душ­манов. Лихие ребята! Через два дня после вы­полнения задания спасатели «Скобы» должны были забрать их со скалы в пятидесяти мину­тах полёта.

Спланировали операцию спецназовцы тол­ково, грамотно, но в бою всего не учтешь.

О ночном выходе спецгруппы банде донес кто-то из местных. Видимо, одновременный выход ложной группы был подозрительно гром­че обычного, что и насторожило душманского информатора. Обычно такой отвлекающий вни­мание ложный шумный выход использовали де­сантные батальоны, когда проводили особо сложные операции. Нередко к такой незамыс­ловатой, но эффективной военной хитрости прибегали и вертолетчики.

Под шумок опытный Гела с навьюченным, как верблюды, отрядом тихо исчез в черноте дождливой ночи. Автоматы и гранатометы об­мотали фланелью, ею же переложили патроны и гранаты. Надели фланелевые «намордники» и на каждого из орлов руставского Гелы.

Эти девятнадцатилетние ребята умели ходить на загляденье профессионально, будто их мама в каске родила — шаг в шаг, след в след, вздох во вздох. И так порой они проходили до двадца­ти километров за ночь по горам и пустыням. С закрытым ртом на всем пути — все просьбы о помощи и команды показывались на пальцах. Один еле слышный щелчок впередиидущего, и каждый, садясь, клал ноги на плечи впередисидящего: за пять минут кровь отливала от стоп, и усталости как не бывало. Два щелчка — сбли­жались с впередиидущим и делали по три-че­тыре бережных глотка воды из шланга четырех­литрового резинового пакистанского баллона, уютно расположенного по всей спине. Кстати, у этого баллона имелись еще и небольшие ориги­нальные пупырышки, массирующие спину при движении. Из продуктов, кроме воды, они бра­ли с собой выдаваемую только на время боевых операций сгущенку, спирт и галеты. Остальное считалось излишеством. Курить строго запреща­лось, точно так - же, как недопустимо было даже вскрикивать во время шального ранения.

Итак, Гела должен был перехватить банду к вечеру, навязать ей бой и захлопнуть кап­кан, вызвав на подмогу группу захвата на вер­тушках.

Выйдя с наступающим рассветом в плани­руемую точку, группа «заполнилась» для мно­гочасовой и, возможно, многодневной «лежки». То есть быстро, как кроты, зарывалась в зем­лю, песок, закрывалась валунами. Теперь их не видел никто, они же контролировали всё.

Но, к сожалению, слишком шумная «ложь», выполненная «шайтан-арбой» — четырёх-ствольным танком «Шилкой» — при выходе, насторожила «духов», поднаторевших за годы войны в слежке за нашими войсками и имев­ших повсюду своих доносчиков.

Гелу крепко зажали в горах. Он передал по рации: трое убитых, все ранены, в их числе двое — «двухсотых», то есть тяжело раненных. Боезапаса осталось на сутки экономного боя, плюс по четыре гранаты у каждого и две на всех для самоподрыва. Оборону заняли в пещере.

К Геле на выручку взлетели в восемь утра. Через двадцать две минуты были в районе по­иска. Еще несколько минут понадобилось, что­бы разобраться в ситуации. Далее действовали по отработанной старой схеме. «Двадцатьчетвёрки» ракетами прикрыли высадку, и группа Виктора со всем необходимым, обдираясь о скалы и лаясь, проползла к десантникам.

А «духи», сообразительные матерые «духи», не сделали ни одного выстрела. Зата­ились, превратились в камни, дали прибыв­шим захлопнуться в каменном мешке. Когда, высадив группу, «восьмёрки» взлетели, чтобы встать в зону ожидания, они быстро стали по­хожими на решето — «духи» заявили о своем присутствии из всех видов оружия. Раненые левый лётчик и борттехник одного из верто­лётов всё же успели отвести машину на безо­пасное место.

Когда глаза «гостей» привыкли к темноте, их взорам предстала удручающая картина. Двое прокопченных от боев и грязи десантников де­журят на входе с пулеметом. Остальные лежат вповалку на камнях. Уже четверо убитых бе­режно уложены в углу. Двое пленных «духов», захваченных во время короткого дерзкого вы­хода, туго скрученные ремнями спина к спине, с чмоканьем сосут камни.

Ребята быстро просчитывают ситуацию. Всего их, живых, девять. В том числе трое тя­жело раненных, остальные — легко. Они трое суток без воды: пьют собственную мочу и пленных поят тем же. Из питания только смочен­ные в моче камешки да роса, выпадающая на камни по утрам. Оставшиеся две банки сгущен­ки и три литра воды — для «двухсотых», кото­рым постоянно протирают губы смоченным в воде грязным бинтом. Для дезинфекции ран пря­мо в пораженные участки каплями льют спирт.

К тому же есть в запасе, как лечебно-пита­тельная подмога, граммов двести «плана» — анаши, вперемешку с опием и еще какой-то ме­стной удивительно целебной и питательной травкой. Эту порошковую массу носят у себя на груди в кожаных мешочках все «духи». И пользуются ею в случае голода, царапин, ран, ушибов. Подобными препаратами народной медицины пользовались и спецназовцы. Сей­час эту смесь также разделили на всех, боль­шую часть отдав раненым.

Первое, что услышал Виктор, был чей-то го­лос, доносившийся, как из колодца:

—Господи, мужики! Как же вас было долго ждать!..

Прибывшие молча и быстро, но без суеты приступили к оказанию первой помощи. Гела сразу ложится за пулемёт на входе, Виктор на­чинает перевязывать раненых, Саша — допра­шивать пленных. Детально уяснив обстановку, поделили патроны, укрепили оборону, успокоили и усы­пили тяжелых «двухсотых» уколами промедола и двумя-тремя таблетками фенобарби­тала.

Ночь стремительно, как вертолет на взлете, набирает обороты, и становится ясно, что вер­нувшиеся с дозаправки «вертушки» вновь уй­дут домой пустыми, ибо «духи», оцепившие пещеру плотным кольцом, не дадут ни сесть бортам, ни выйти пленникам.

Включив рацию, договорились со «Скобой», что ночуют на «даче», своих ждут утром. Но их не было ни утром, ни вечером, ни в течение сле­дующих суток. Пыльная буря, поднявшаяся на высоте трех тысяч метров, внесла свои коррек­тивы. До сих пор в плену скалы было шесть человек, стало - девять.

После того как помогли раненым, обрати­ли внимание на «духов». Хоть это враг, против­ник, но всё же люди — наши пленники. А зна­чит, попали под нашу ответственность и име­ют право на человеческое отношение, конеч­но, какое возможно в данных условиях. Потом оттащили их еще глубже в пещеру и коротко, по-русски, предупредили, что ждет их в случае неповиновения.

Стрелки летных часов показывают ноль-ноль — время выхода на связь. Но на сей раз связаться с базой не удалось: то ли рация очень глубоко в скале, то ли ее где-то сильно грохнули, поэтому радиосигнал не проходит.

Увлёкшись помощью раненым, десантники дали «духам» возможность ближе подтянуться к пещере. Теперь их от спецназа отделяло мет­ров двадцать — двадцать пять. Противники не сводят друг с друга глаз. «Духи» прекрасно по­няли, что положение наших ребят аховое, и ста­ли вести себя чересчур свободно. В пещеру постоянно летят камни, и отчетливо слышен разговор.

— Обсуждают, как лучше нас отсюда выку­рить, — шепчет переводчик из отряда Гелы.
Вдруг он прикрыл рот ладонью. Глаза заблес­тели, как от хорошего известия.

— Что? — шепотом спросил Виктор.

В подставленное ухо переводчик прошеп­тал:

— Витёк, нам, кажется, крупно повезло.
К оживленной паре подполз Гела.

— Мужики, — продолжал переводчик, — мы держим в плену важную птицу. Один из этих
двух — сын главаря банды. За его спасение и наши головы обещают кучу денег.

— Т-а-а-к! Вот тебе и повороты судьбы. Получается, теперь эти два пленных «душка» охраняют нас?!. Давай быстро менять ребят, — уже не особенно приглушая голос, оживился Виктор. — Гела, ты со своими усиль охрану внутри, а я лягу с Геной и Анд­реем у входа.

Все немного засуетились, так как из-за узо­сти прохода более двух человек в горловине по­меститься не могут. Часовые меняться стали че­рез каждые полчаса. Вдруг послышался ясный голос на хорошем русском языке:

— Эй, вонючие свиньи! Проклятые дети Ле­нина, сдавайтесь! — хихикая и не особенно
прячась, стал кричать явно обкурившийся анашой душман, подползя на опасное для себя рас-­
стояние к пещере. Вскоре, забыв от избытка «кайфа» об опасности, рядом со знатоком рус-­
ского языка показалось еще несколько душманов. Совсем рядом стало слышно дурацкое хи­-
хиканье, переросшее в нервное неестественное веселие, симптом наркотического действия ин-­
дийской конопли.

— Всё ясно, — прошептал Гела, — обкурились под самую завязку.

Три чалмы, мелькнувшие совсем близко, вы­нудили спецназовцев быстро и единственно

правильно ответить: весельчаков срезали тре­мя одиночными автоматными выстрелами, за­тратив три патрона, ибо боевая экономика, в от­личие от гражданской, тогда действительно была экономной. В ситуациях, подобной этой, спецгруппы обычно стреляли одиночными, что­бы точно поразить цель и сберечь патроны.

Заткнувшиеся на миг оставшиеся в живых «духи» жутким воем разорвали ночь. Визжали минут двадцать. Но!.. Ответной пальбы по рус­ским не последовало. Видимо, боялись беспо-рядочным огнём задеть своих.

Уже почти двое суток длилась осада горной спецназовской «крепости». Умер один «двух­сотый». Был ранен в плечо Геннадий. Виктора основательно контузило осколком камня, отсе­ченного «духовской» пулей.

Только на рассвете третьих суток погодные условия позволили подойти группам «Скобы» и «Чайки» к пещере. Да и то с определенным риском при видимости не более трехсот мет­ров. Ребят отбивали зло и трудно. Прямым по­паданием из гранатомета в голову был убит еще один спецназовец. Близко разорвавшейся гра­натой так сильно контузило Сашу, что в тече­ние месяца после боя он заикался и говорил только нараспев.

Забросав на первые подвернувшиеся борта своих и чужих, понеслись домой на «Скобу». Приземлившись, вывалились из вертолета на ставший вдруг таким родным песок. Долго, по-чумному, совершенно осоловело пялились на сбежавшихся гарнизонных мужиков, которые, в свою очередь, окружили и рассматривали их, измоченных и истрепанных до лохмотьев.

Потом молча стали растаскивать привезён­ных. Раненых — в санчасть; «ноль-двадцать первых» бережно перенесли в специальное по­мещение для подготовки в последний путь на Родину. Пленных «духов» отволокли в афганс­кую контрразведку.

Отправив навсегда отвоевавшихся ребят на «тюльпане» в Кабул, пили всю ночь. Помянули погибших. Пили за родной дом, за победу... По­том парились в бане и снова пили, уже молча и остервенело, а под утро следующего дня рух­нули от усталости и изнеможения как подко­шенные...

БАТЯ БЛАЖЕНКО И ЕГО «БАЧАТА»

Квечеру после пропарки Виктору стало труд­но глотать. Температура поднялась до тридца­ти девяти и шести.

— Д-д-о-о-о-п-парился В-витёк, — тускло светя хмельными глазами, пропел Сашка-заика. Он сидел на кровати напротив и рискован­но болтал дефицитным градусником. Вкусно, до хруста в челюстях, зевнув, он подытожил:

— Надо лететь на «Чайку» к Бате Блаженко, к его Аркаше, пока не поздно. Они враз тебя на ноги поставят. Есть у них заветное снадобье и специальные навыки лечения таких, как ты, которые после шестого стакана спорят, кто кого в колодце пересидит.

На первом попавшемся бронетранспортере Виктор рванул на «Чайку». Э-эх, Батя Блажен-ко! Батяня-комбат. Ты — мужик-легенда. Дваж­ды не состоявшийся Герой Советского Союза. Потому что, как сказали в Москве, читая твое наградное представление: «Такого не бывает, во-первых; а во-вторых, на Героя по срокам не подходит...» Умный, толковый, всё понимаю-щий окопный отец. Да, ты один из немногих старших офицеров в Афгане, кто подавал коте­лок поварам последним, а минное поле щупал своими истоптанными кроссовками первым.

За тобой шли твои подчинённые, построен­ные в узаконенный тобою ранжир по боевому мастерству и количеству разведвыходов, замы­кали же смертельный строй новички. И в этом была своя, отличная от душманской, логика.

Молодые бойцы не имели сурового опыта войны, чтобы мгновенно распознать, скажем, «итальянку» — мину - ловушку итальянского производства, наступив на которую, жизнь при­ходилось считать на доли секунды. Если насту­пивший успевал сообразить, в какую ловушку он попал, и намертво припечатывал ногу к по­верхности мины, то оставался жив. Убрал — и даже «цинк» родителям вскрывать не разреша­ли, так как смотреть там было не на что.

Ты, Батя, поставил достойный памятник сво­им ста восьмидесяти девяти «бачатам», сложив­шим за два года твоего командования батальо­ном свои молодые головы на афганской земле от Кабула до Кандагара. Хоть и велик этот скорбный список потерь, но они уменьшились в три раза по сравнению с твоими предшествен­никами. При том, что воевал батальон и чаще, и лучше. А памятник погибшим, не мудрствуя лукаво, изваяли из невесть откуда завезенного мрамора. Каменную фигуру солдата обрядили в настоящее боевое снаряжение, на пояс пове­сили шесть боевых гранат с чекой и через пле­чо перекинули ручной пулемет Калашникова.

Посмертный список славы открывали два героя, спасших ценой собственной жизни почти целую роту в одном смертельно тяжёлом разведвыходе. Тогда бандит Хаттаб, родом из Таджикистана, взял в заложники целый кишлак. Ночью к Бате приползли два истощённых до последней степени дехканина с мольбой о по­мощи. В их еле слышном шёпоте переводчик только и смог разобрать; «Во имя детей и Аллаха!..»

Бойцы «Чайки» жестоко наказали наркомана Хаттаба, вырвав кишлак из лап уголовника. Зажатая в тиски четырьмя штурмовыми от­делениями «Чайки» в маленькой глинобитной деревеньке, бандгруппа яростно огрызалась в течение трёх часов. Бой, превратившийся в по­ножовщину за каждый дувал, окно, крышу, по­степенно сжимался к центру кишлака, дав воз­можность добраться до Хаттаба. Главарь, при­крываясь щитом из женщин с детьми, скалясь и воя: «Элля-я бисмалля-я», — стал каждые пять минут выбрасывать в сторону спецназа по одному ребёнку с отрезанной головой.

Протаранив задом БТРа самую близкую к бандитам стену, из люка машины выскочили два командира штурмовиков. Хаттаба искромсали ножами, как в мясорубке. Тех бандитов, кто успел упасть на землю, сдаваясь в плен, оста­вили в живых, остальных вынесли на штыках.

Одного пытавшегося сбежать хаттабовца долго и молчаливо гнали бэтээром. А когда на­конец обессилевший «дух» рухнул на землю, его «заасфальтировали» колесами машины.

Под одиноким деревом выли женщины, рва­ли на себе волосы в скорби по своим малолет­ним детям. В этом бою смертники из охраны Хаттаба сожгли себя напалмом вместе с мест­ными ребятишками и двумя русскими офице­рами. Позже на обелиске у штаба «Чайки» за­светились имена этих старших лейтенантов из Сибири и со Псковщины, получивших за тот бой звание Героя. Посмертно.