ПОЛИТРУЧЬЯ КОСТЬ

Вчас ночи на кровать Виктора и одновремен­но на его ноги уселся запыхавшийся гарнизон­ный радист Федя. Так как закрывать двери на базе было не принято, друг к другу в гости за­ходили все кому не лень. Особенно на запах жареной картошки, считавшейся деликатесом. В настоящую минуту деликатеса для Феди не было, поэтому он довольствовался ещё не ос­тывшим чаем с сахаром и печеньем из недавней посылки соседа. Виктор, проснувшийся от боли в ногах, минут пять недовольно ворчал, угова­ривая Федю слезть с теплого места. Наконец, доев печенье и выпив чай, Федя слез.

— Командир зовёт, — вытирая рот, прого­ворил он.

. — Случилось что-то? — спросил Виктор.

— Случится завтра, а, сейчас пошли, — ра­дист начал стягивать одеяло.

У комэска, как это было принято, уже грел­ся чайник. Подходившие командиры отрядов и групп старались занять место поближе к столу.

Командир эскадрильи, будучи человеком не особенно дипломатичным, сразу стал пугать всех тем, что их ожидает завтра. После чего всем присутствовавшим за чаем требовалось высказать свое мнение по поводу того, чтобы это «плохое» завтра не стало еще хуже.

— В общем, так, — проговорил командир. — К нам едет «ревизор». Причем, «ревизор» из-за «ленточки». Человека три ташкентских, осталь­ные, по-моему, из Москвы. Сейчас по спецсвязи передали. Поэтому на завтра объявляю паркохо-зяйственный день: моем, чистим, драим. Вопро­сы и дополнения есть?

Вопросы и дополнения были. Самый щекот­ливый, тяжелый и подхалимский, то есть об организации стола и бани, взял на себя началь­ник штаба. Самый патриотично-государствен­ный, о политзанятиях и несуществующих кон­спектах трудов классиков марксизма-лениниз­ма, задал Виктор. Инженер эскадрильи, имев­ший всегда для подобных случаев дваддатилит-ровую канистру «живой воды», должен был обеспечить технический осмотр. На семнадцать часов дня назначили время «Ч» — к этому сро­ку база должна быть готова к приему «ревизо­ров». Самих гостей ждали к двадцати трем ча­сам завтрашнего дня.

— Ну, я всё сказал, — душевно просто про­изнёс комэск. — Сейчас начало третьего, можете идти спать, а по дороге решите, как луч­ше всё устроить. К семнадцати часам база дол­жна быть готова к приему «ревизоров».

На «Скобу» гости прилетали крайне редко. Последний раз аналогичная проверка была че­тыре месяца назад. Цель таких посещений была одна — за орденами. Ибо уже за один перелёт на «Скобу» писались наградные листы как ми­нимум на орден Красной Звезды.

В двадцать два часа все, кому было необхо­димо, уже толпились у домика руководителя по­летов, курили в кулак, шепотом лихословили, подтрунивали друг над другом, в общем — «от­дыхали». Чувствовалась лёгкая нервозность, так как борт с гостями был уже на подлетном курсе.

Из зарулившего на стоянку вертолета выса­дились восемь человек. Ёжась от ночного холо­да и спотыкаясь в кромешной темноте, в сопро­вождении командира эскадрильи они потянулись в сторону штаба. Командир, вторично попросив­ший гостей выключить фонарики, почувствовал их легкое недовольство. Тогда он пояснил:

— Видите ли, по яркому свету фонарика бьют снайперы. Хоть тяжелых последствий у нас не было, но пули посвистывают.

Аргумент прозвучал убедительно. Гости не только выключили фонарики, но и дышать ста­ли реже. Вдруг за спиной у них, мощно трях­нув землю, прогремел оглушительный взрыв, и в небо взвился огненный смерч высотой мет­ров пятнадцать, а в разные стороны от места взрыва стали разлетаться куски только что при­бывшего вертолета.

— Вот так так! — единственное, что смог произнести один из окаменевших гостей.

И тут же раздался голос комэска:

— Ложись!

И на песок рухнули все, кто находился в тот момент на аэродроме. Его приказ уже и не тре­бовался — местные зарылись в песок одновре­менно со вспышкой, закрыв голову руками. «Духовский» снаряд попал точно в топливный бак, так что вертолёт сгорел дотла минут за де­сять. Один из ревизоров, придя в себя, тоскли­во произнёс:

— У меня же там осталась лётная зимняя куртка, совсем новая...

Его горестный голос прозвучал настолько глупо в данной ситуации, что вызвал долгий нервный смех у всех, слышавших эту фразу.

Не смеялись только пилоты сгоревшего бор­та. А перекрестившийся командир произнес:

— Ещё пару минут церемоний, и все были бы на небесах!

После этого привычного для обитателей «Скобы» и неожиданного для проверяющих случая намеченное для ревизии время сокра­тилось с трёх суток до одних. Солидный план проверки урезали до трех пунктов: баня, стол и ... политзанятия. «Не было бы счастья, дане-счастье помогло», — сплюнув, пробормотал начальник штаба.

Утро началось в обычном рабочем ритме. Технические представители ушли к техникам, штабные — к штабистам, летчики — к лет­чикам. Так как Виктор являлся заместителем командира эскадрильи и по политической части, то с ним приступил к душевному раз­говору молодой подполковник-«политрук». Порассуждав министерским голосом с пол­часа в курилке о ночном происшествии, он попросил Виктора собрать личный состав в классе для проведения политзанятий и напом­нить при этом, чтобы не забыли прихватить с собой конспекты бессмертных трудов клас­сиков марксизма-ленинизма.

После напоминания о конспектах, больше похожего на приказ, Виктор подскочил и, за­метно нервничая, попытался дипломатично объяснить политруку, что лучше бы он не по­зорился и отменил глупое распоряжение:

— Товарищ подполковник, у нас сегодня первый день передышки после двухнедельных боёв, да и то благодаря лишь вашему приезду. Мы понесли серьёзные потери, люди нуждают­ся в отдыхе: постирать белье, написать письма домой, да и просто выспаться. Давайте, я вам откровенно расскажу, как и где протекает наша политучёба, а вечером, после того как люди отдохнут, мы их соберём, и вы сами сможете обо всем с ними поговорить. Пожалуйста, не обижайтесь, но я вам как политработнику от чистого сердца говорю: так будет лучше.

Говоря всё это, Виктор ходил взад-вперед по курилке, не видя лица подполковника. А когда закончил и посмотрел ему в глаза, увидел в них полное непонимание и родовую политручью спесь. Лучше бы и не смотрел...

Еле сдерживая раздражение, подполковник с металлом в голосе произнес:

— Товарищ капитан! Сейчас ровно девять часов. В девять тридцать вы соберёте весь лич­ный состав офицеров и прапорщиков эскадри­льи. Солдат мы соберём позже. Я поговорю с людьми, проверю навскидку конспекты, пусть все придут со своими партийными билетами, хотя они и без напоминания должны быть у каждого с собой.

— Товарищ подполковник, я вас предупре­дил, а вы не согласились. Теперь пеняйте на себя, — Виктор повернулся и вышел, провожа­емый вдогонку криком уже почти не владею­щего собой подполковника:

— Вот это расхристанность!

Личный состав начал собираться в классе не в девять тридцать, а на час позже. Сорок пять минут Виктора, стучавшего во все ком­наты, спрашивали в своём ли он уме, не ра­нен ли в голову, а если нет, то ему надо эту голову тотчас оторвать, и тут же всем, что по­падалось под руку, стремились выполнить угрозу. В четырёх комнатах из шестнадцати сразу пообещали лишить жизни, если зайдет ещё раз, а в двух — резонно заметили, что если подполковнику надо, то пусть сам при­ходит.

Войдя в единственный на всю «Скобу» класс, Виктор доложил хмурому, раздувшему­ся от гнева проверяющему, что сделано всё воз­можное. К двенадцати часам из восьмидесяти шести человек по штату в классе сидело девят­надцать. Почти все были неумытые, нечесаные, спросонья, в тапочках, курили в кулак и, не обращая внимания на подполковника, без конца переспрашивали:

— Витёк, надолго эта тягомотина?

Вместо конспектов в руках виднелись толь­ко пачки с папиросами. Подполковник произ­нёс одну единственную фразу:

— Коммунисты среди вас есть?

— Кто? — переспросил, зычно икнувший и не пришедший в себя после сна, один из лёт­чиков. А Гена из поисково-десантной группы, видимо, не поняв сути вопроса или думая о чём-то своем, с готовностью ответил, привстав:

— Сейчас позовут. Я уже дал команду.

Политзанятия были сорваны. Быстро уда­лявшемуся из класса ночному гостю в спину неслось:

— А жрать когда привезут? Колонны с хар­чами из Кабула нет больше месяца.

Час спустя Виктор отчитывался за сорван­ные политзанятия, за разболтанную партийную дисциплину, за хранение партийных билетов, благо он успел раздать их всем партийцам по карманам. До этого они хранились в железном чемоданчике. Ребята просто боялись их поте­рять в ежедневной боевой суматохе.

Три года назад в одном из гарнизонов про­изошло нечто подобное. На разведвыходе десантник при ранении потерял партбилет. Вер­нее, с него, ранненого после подрыва на мине, была сорвана обгоревшая одежда, и, уже полу­голого, ребята дотащили до гарнизона. Узнав о потере партбилета, насмерть перепуганный командир послал всю роту на его поиски. С утра до вечера прощупывали пальцами место боя, и всё-таки нашли злосчастный документ. Но вме­сте с ним на базу принесли ещё двоих раненых, подорвавшихся на других минах.

Осмотрев партийную документацию, под­полковник нашел кучу недостатков. К ним был отнесен и плакат над кроватью Виктора — «Меня всё равно хрен победишь!»

— Так уж никто и не победит? — зло усмехнулся проверяющий, с удовольствием записывая Виктору строгое партийное взыскание. — Выходит, победил, а?

— Об этом мы по дороге в Кабул погово­рим, товарищ подполковник, дорога-то длинная.

— Поогрызайся ещё, капитан, — блеснул злыми глазами представитель вышестоящего
штаба.

Ночью группа проверяющих вылетела на Кабул. У командира вертолета после дневных политзанятий чесались кулаки, и он нестерпимо хотел почесать их о ручку управления вер­толёта. Он сам напросился довезти вышестоя­щее начальство до Кабула, но с одним услови­ем: на борту будет именно этот политический работничек. На двадцатой минуте полёта пи­лот, нетерпеливо ёрзая, посмотрел на Виктора и спросил:

— Начали?

— Давай!

И началось то, что было тщательно сплани­ровано ещё на земле. Вертолёт крутым креном грубо провалился вниз, потом начал разбал­тываться вправо-влево. Он то круто набирал высоту, то с критическим углом сваливался вниз — и все эти штучки длились непрерывно в течение нескольких минут.

В салоне находилось восемь «ревизоров» и две женщины с «Чайки», предупрежденные за­ранее. У не имевших привычки высоких гос­тей произошло естественное возмущение неж­ных организмов. Но больше всех страдал «пра­вильно накормленный» перед вылетом подпол­ковник-политрук.

В дверь пилотской кабины забарабанили. Открыв ее, Виктор увидел, хотя свет в салоне был выключен, мерцающее смертельной блед­ностью лицо подполковника.

— Товарищи, — еле сдерживая рвущуюся из глубин организма бурю, пролепетал несчас­тный. — Туалет у вас есть?

— Есть, — сказал Виктор равнодушным то­ном, — даже два. Первый — это ведро в хвостовой балке, если по-лёгкому, а если по-тяжёлому, то открываешь крайний блистер, снимаешь штаны и вставляешь голый зад. Естественные надобности от натуги самопроизвольно
«отстреливаются».

— Мы с тобой в Кабуле рассчитаемся, — просипел подполковник и, не владея собой, сквернословя и наступая всем на ноги, начал продираться к ведру.

Через несколько минут обе женщины си­дели в пилотской кабине из-за нарастающей и становящейся нестерпимой вони. В момент очередного авиационного кульбита, когда вертолёт провалился вниз, о дверь кабины раздался тупой костяной удар, и одновремен­но начался долгий гомерический хохот. Ока­зывается, усевшийся на ведро бедолага не смог удержаться при крене. С ведром, при­жатым к голому заду, он дробной рысью примчался к пилотской кабине и приложил­ся к ней головой.

— Так, есть касание, — проговорил коман­дир. — Теперь в набор. Пусть бежит обратно—и для него достаточно.

Приземлившись в Кабуле, экипаж долго про­ветривал борт, а Виктору был обещан как ми­нимум трибунал. В общем, отомстили. Но ожи­даемой радости на душе почему-то не было.