ПАРТИЕЦ КОЛЬКА

Рассчитав, что до ближайшего разрешения на вылет остается часов восемь, Виктор догово­рился с командиром вертолёта, что он мотнёт­ся на первой подвернувшейся оказии—на БТРе к своему однокашнику Кольке, Николаю Сизо­ву, с которым был по-братски дружен еще с кур­сантских времен. Коля был сердечным парнем, с душой нараспашку. Знавшие его хотя бы мало-мальски не припоминают случая, чтобы он даже во сне сказал:

— Не могу...
Или:

— У меня нет времени.

Сейчас он занимал должность партийного работника и проживал в модуле у штаба своей части, раздислоцированной со множеством дру­гих недалеко от дворца Амина. В его неболь­шой комнатке стены были сплошь увешаны фо­тографиями его жены Гали и сына Женьки. Несмотря на свое относительно привилегиро­ванное положение, Колька из тридцати дней месяца двадцать находился в постоянных коман­дировках на боевых операциях. Но в письмах жене клялся, что вокруг его здания такая тиши­на — кроме чирикания птичек ничего и не слыш­но, а его рабочее место — это кабинет с кучей бумаг, которые ему до смерти надоели. К тому же по вечерам он от тоски ходит в кино, а по субботам и Воскресеньям рубится в футбол.

Виктор застал Николая валяющимся на кро­вати, одетым и обутым, с наушниками от плее­ра. На стуле были остатки закуски: хлеб, киль­ка в банке, из которой торчал штык-нож, и по­чти допитая бутылка водки. Не то музыка в его «Панасонике» была очень громкой, не то Коль­ка задремал во хмелю, но Виктора он будто не заметил, хотя тот ввалился с грохотом и гамом. Очнулся друг только от раскаченной кровати и дзенькнутой о стакан бутылки.

— Поставь, — не открывая глаз, пробормотал хозяин. — Второй стакан в тумбочке. С закуской только напряженка...

Друзья встретились, будто не расставались.

— За что пьём? —спросил Виктор.

— Давай еще раз третий...

— Давай...

Виктор понял, что Коля только что прибыл с боевого выхода.

— Где? — поинтересовался Виктор.

Колька, держа стакан обеими руками, смот­рел в пол.

— Под пиком горы Агар...

— Что — сильно потрепали? — сочувствен­но допытывался Виктор у однокашника.

У Николая было лицо поднявшегося из за­боя шахтёра.

— Не потрепали, а разодрали!

Он рассказывал так медленно и с такими паузами, будто говорил сам с собой, мыслен­но бродя по дымящимся остаткам ушедше­го боя.

Колонна, в которой должен был идти Нико­лай, формировалась на Теплом Стане. Это ме­сто в нескольких километрах от Кабула, кото­рое знали все транспортники. Это была пере­валочная база для подготовки перед долгим и опасным переходом по всем тропам и путям в Афгане. Такие колонны формировали бывалые офицеры и прапорщики, за плечами которых были десятки ходок. Они так и значились в сво­их частях — не по званиям и должностям, а по ходкам. Эти продубленные на жаре и холоде, битые пулями и минами мужики натаскивали в профессионализме новичков-водителей до юве­лирного уровня мастерства, создавая в учебных целях различные нештатные ситуации по принципу, как у пилотов, «пеший по-самолёт­ному», максимально близко к предполагаемо­му. У военных лётчиков существовала такая практика: перед полётами на земле пилот брал «игрушечный» самолет и показывал, как он будет вести себя в воздухе при определенных ситуациях. Из этого бывало видно, чего от него ожидать товарищам и какие типичные для него ошибки он мог бы совершить... Совер­шенно такой же тренаж ввели в оборот и наши зубры-транспортники с ситуациями — горная дорога, туннель, переход рек, подбитый впе­реди бензовоз и т. д., и т. п.

Колонна в основном состояла из грузовых «КамАЗов», «ЗИЛов», «Уралов»-топливозаправщиков, бывших головной болью для всех водителей, ибо в случае попадания даже одно­го трассера в бензовоз (не говоря о снарядах), свечей заживо сгорали вместе с машинами и водителями — один-два впереди и позади иду­щие транспорты. Горящий бензин широко раз­ливался по дороге огненной рекой, поджигая все, что может и не может гореть. Штатный срок эксплуатации тяжелых машин в Афгане был максимум восемь—десять месяцев из-за разбитых вдрызг дорог, но реальная боевая обстановка нередко сокращала и этот без того ко­роткий машинный век.

«КамАЗы» с продовольствием «разжижали» собой грузовики с оружием и боеприпасами, поклажей также небезопасной в случае подры­ва или пожара. Через определенное количество разномастной техники шли БТРы, танки — примерно один на шесть—десять машин. На них находились группы прикрытия. Прощупы­вающие до слез в глазах «зелёнку», кюветы, до­рогу, горы, скалы, реки и вообще всё, что выг­лядело подозрительным и опасным. Рядом с каждым БТРом прикрытия шел «КамАЗ» с зак­репленной в кузове ЗГУ, готовой в любую се­кунду по команде руководителя стрельбы ис­кромсать непонравившийся холмик. За гашет­кой зенитки сидели такие ребята, что они вмиг стирали в порошок подозрительное место из четырех стволов, а после выясняли, кто там был. Как правило, после минутного «прощупы­вания» местности там уже некого было о чем-либо спрашивать.

Колонна состояла примерно из ста сорока единиц техники. Впереди нее шел танк с кат­ком для прощупывания дороги и принимающий первый взрыв на себя, в случае заминирования. Вся механическая «кишка» разом заскрежетала, закоптила, загремела, переваливаясь с боку на бок, двинулась в свой нелегкий путь от Ка­була через Газни, и далее до Кандагара, и да­лее сквозь изнурительно знойную степь Сипедакдашт, переходящую в красные безжизнен­ные пески.

Командир колонны подполковник Заборский посадил капитана Николая Сизова в центр группы на бензовоз «Урал». Колька, неробкий парень, согласился с легким холодком, но Заборский уж больно настаивал, зная обязатель­ность, сообразительность и мгновенную реак­цию капитана. Это была шестнадцатая Колина ходка. Себя в дорогу он особенно ничем не утя­желял — не разведвыход, да и рядом постоян­но те, кто прикроет спину. В наиболее опасных местах над транспортной «кишкой» стрекота­ла четверка «вертушек» с группой ПДГ.

Все привалы только по команде. Езда — строго по колее впередиидущего. Виляния или самовольства нередко были смертным пригово­ром, ибо дорога была утыкана неопознанными минами с многолетним сроком закладки. При­чем погибал не только сам разгильдяй, но тянул за собой на тот свет своих товарищей.

Шёл четвёртый час езды. Скорость от деся­ти до тридцати километров в час. Не дорога, а — зигзаг удачи. Водители, кто в чёрных от пота гимнастерках, большинство с голым тор­сом, а то вовсе в одних трусах. Автомат с пол­ным боекомплектом под ногами. Стекла обло­жены личными бронежилетами. Снаружи плюс сорок, а в кабине плюс шестьдесят. Глаза, как миноискатели, непрерывно щупают дорогу, изу­чают, нет ли чего странного в расположении каждого камня, цепляются за любую мелочь.

Идет ежесекундный поиск смерти на размо­чаленной дороге. Отпущенные на жизнь мину­ты долго и трудно складываются в часы.

— Товарищ капитан, воды! — в десятый раз просит молоденький водитель белорус Федь­ка. Сизов протягивает ему вторую фляжку. Все­го их семь. Водитель делает пару небольших глотков и старается подольше держать капли во рту. Вода — второе по важности дело после боезапаса.

Над колонной чуть левее повисли три крас­ные ракеты. Привал. Глуши мотор, расслабляй­ся, солдатская душа. Но спускаться на землю с машины строго запрещено — мины. Для вы­полнения естественных надобностей место одно — с подножки машины. Напротив Нико­лая в кювете к верху пузом лежит дотла сожжён­ная БМП. Он таких машин разных марок и типов только до первого привала насчитал двад­цать две штуки. Обугленное железо валяется на Востоке, а солдатские косточки по всей России. Второй раз позволено расслабиться и бегло осмотреть двигатель (опять-же, не слезая с ма­шины) перед населенным пунктом Хасанхейль. Гремящий капотом машины Федя вздрогнул от лёгкого звука. Сзади стоял старый афганец с пя­тилетним чумазым мальчишкой. Седой в белой чалме дед держал в руках круглую хлебную ле­пёшку, свежую, аппетитно пахнущую. Федька затарабанил по стеклу:

— Товарищ капитан, нам старый «дух» пе­рекусить предлагает.

Коля мгновенно включился из дремоты, рас­пихав вокруг себя навалившуюся жару. Уже на крыле он стал рассматривать старика:

— Что хочешь, отец?

Афганец, частя непонятными словами, про­тянул хлеб. Николай несколько секунд изучал добродушного дехканина и, не найдя в его гла­зах подлости, всё-же сказал:

— Откуси первым, старик.

Местный, как ни странно, понял, о чем речь. Отломил в том месте, где ему было указано, и съел. Мальчишка с круглыми от любопытства и страха глазенками вцепился в дедову ногу и смотрел на всех сразу. Русские взяли хлеб и от­благодарили старика парой не новых, но креп­ких сапог и солдатской шапкой. Мальчишке капитан дал полшоколадки. Через зеркало зад­него вида Коля долго смотрел на кланяющего­ся старика. Ему показалось удивительно стран­ным, что дед сам принёс угощение и не клян­чил что-то взамен. Добрая встреча — доброе прощание. Хорошее есть на всей земле.

И опять пекло, разбитая колея, мотающаяся машина, пульсирующее марево испаряющего­ся бензина...

И вдруг дыхнуло печным жаром. В небо взметнулся на несколько десятков метров ров­ный свечной факел, и до горизонта одновремен­но с накатившимся взрывом зависли, как салют­ные огни, разлетающиеся куски шедшего впе­реди топливозаправщика. В хаосе звуков спле­лись бьющая десятками стволов ЗГУ, автомат­ный и пулёметный огонь, и человеческий рёв.

От чего стереглись, того и дождались. Из-за ближнего дувала «духи» стрельнули из грана­томёта в один из бензовозов. «Наливник» вспыхнул, и огонь перекинулся на впереди и позади идущие «КамАЗы». Пушечным звуком рвались бензобаки, разбрызгивая вокруг горя­щее топливо.

Чёрный от гари и грязи Николай с пистоле­том в руке, скользя по жирной от разлитого го­рючего грязи, добежал до ближайшей БМП. Машина совсем не вовремя заглохла. Николай орал лейтенанту:

— Сталкивай всех с дороги! Сталкивай, го­ворят тебе, щенок!

Лейтенант, хая свой двигатель на чём свет стоит, запустил наконец машину, раскалённую, как кухонная плита. Бодая стоящие перед ним горящие «КамАЗ» и «ЗИЛ», он попёр их на сво­ей «бээмпэшной морде» прямо на глинобитные дувалы. Не разворачиваясь после этого, резко сдав назад, вышиб с дороги своей бронирован­ной задницей Колин топливозаправщик, обиль­но струящий бензином из многих пулевых про­боин, но непонятно почему до сих пор не взор­вавшийся. Столкнув его задним ходом с обры­ва в овраг, БМП сама наполовину сползла туда. Лейтенант, слившись голосом с предсмертным рёвом мощнейших двигателей, заставлял свою машину отчаянно карабкаться наверх. Через несколько секунд челябинцу-танкисту удалось спасти агонизирующую «бээмпэшку», выбрав­шись из почти гиблого места.

Вылетев на дорогу, он зажал левую гусени­цу, и, крутясь на месте, стал поливать из автомагической пушки всю округу, в остервенении по-прежнему пытаясь переорать мотор. Распла­ставшийся в липкой вонючей грязи Колька ви­дел как во сне: из-за разваленного дувала мед­ленно, раздражающе медленно со ствола гра­натомёта в руках оскаленного «духа» сошёл заряд и, прочертив короткий идеально прямой след, носиком, как лезвием, сбрил голову при­поднявшемуся на долю секунды белорусу Федь­ке. И как бы нехотя продолжая чертить свой след дальше, скрывшись в «зеленке» с другой стороны дороги, разорвался.

Какое-то мгновение безголовый Федька вприсядку танцевал на дороге «барыню», хло­пая руками по коленям. Потом он завалился на правый бок и долго сучил ногами, будто бежал, при этом мелко тряся кистями рук. Из ровно подрезанной шеи тонкой длиннющей струйкой, постепенно слабея, била, пузырясь, его родная кровь. Федькина голова, петляя и кувыркаясь, закатилась в кювет и, залипнув в мазуте, уста­вилась стеклянными удивленными глазами на север.

Час спустя капитан Сизов трясся в кабине другого топливозаправщика. С Володей из Самары...