ПРАЗДНИК СОВЕТСКОЙ АРМИИ

На«Скобу» Виктор с Толяном возвращались с увесистыми партийными и дисциплинарными взысканиями. Старенькая, но крепенькая «вер­тушка», слившись с алмазной россыпью звезд, старательно тарахтела в сторону экватора — на базу.

Увиденное за эти двое суток подтвержда­ло банальную мысль: каждый гарнизон — от­дельная страна со своей иерархией, распре­делением благ и обязанностей, любимчика­ми и изгоями, благородными рыцарями и трусливыми негодяями. Чем меньше и отда­леннее гарнизон от вершины армейской вла­сти, тем проще люди, теплее души, ниже не­годяйство. Чем ближе к высокому начальству это своеобразное микрогосударство, тем от­чётливее замечаешь в сердцах под камуфляж-кой безжалостность и цинизм.

С крутым провалом борта вниз исчезли ра­зом и «философские» мысли. Руководитель полётов «Скобы» разрешил «ноль-тридцать первому» снижение и заход на посадку с кур­сом 380 градусов. Дома!

Увешанная праздничными красными флага­ми «Скоба» с высоты птичьего полета выгля­дела стареньким лоскутным одеялом. По слу­чаю праздника Двадцать третьего февраля се­годня был один, да и то недолгий полёт до Бати Блаженко и обратно.

Батю поздравили, выпили, забрали кожаный мешок с отрезанной головой засыпавшегося ме­стного агента и торопливо помчались на своё построение к девяти тридцати утра.

По дороге, длившейся семь минут полетно­го времени, рассматривали пуштунскую голо­ву бедолаги-контрразведчика, передавая её из рук в руки. Все сошлись на мнении, что сам виноват. «Он слишком много знал», — засовы­вая обратно в мешок «подарок» к празднику, сказал начальник штаба.

На записке, прилепленной ко лбу агента, по-русски коряво, но без ошибок было написано: «Ваш парень наказан Аллахом». Позже ХАД через своих людей выяснил, что этого двадца­типятилетнего «чекиста» вычислили за месяц до дня Советской Армии и решили рассчитать­ся с ним «подарочным вариантом». Голову под­кинули на КПП русским, а тело привязали к ракете на трофейной установке «Град» и произ­вели пуск.

Получив поздравления и причитающиеся, кому полагалось, награды, личный состав гарнизона, тем не менее расползаться не то­ропился.

— Что делать будем, Витёк? — затягива­ясь до белков сигаретой, спросил опирающий­ся на столетнюю английскую саблю-секиру Андрей.

—Через пять минут рекомендуют полежать в норах, — ответил Виктор.

Норами назывались личные щели-убежища, куда прятался народ при бомбардировках. На гарнизонной доске объявлений висел план праздничного дня:

1. Торжественное построение личного со­става части — 9.30— 10.00.

2. Обстрел гарнизона бандформирования­ми—10.15 — 13.00.

3. Праздничный обед — 13.00 — 14.00.

4. Разгребание завалов после обстрела — 14.00 — 15.30.

5. Личное время — 15.30— 18.00...

Из всех пунктов самым приятным был пя­тый, так как после суматошного дня представ­лялась возможность подрыхнуть.

До «норки» — личного окопчика каждого бойца—добежать не успели. Обычно не очень пунктуальные «духи» на сей раз начали обстрел минута в минуту. Разлетавшийся от взрывов песок моментально забил рот, глаза и уши. Все ползли, куда поближе к укрытиям, передвига­ясь по пядям между грохочущими вспышками. От взрывов и воя мин в воздухе висел моно­тонный неестественный звук.

Не став тратить время на розыск личной ком­фортной ямы, Виктор с Андреем на пару те­перь вздрагивали в одноместном окопчике. «Духи» старались изо всех сил. На крохотный гарнизон они высыпали двухмесячный запас снарядов. Горело всё, что могло гореть. Орали раненые; их тащили те, кто был поближе, в спе­циально отрытый блиндаж.

В мгновение стало жарко, и в следующую секунду под грохот, рвавший перепонки, Вик­тора с другом засыпало значительной массой песка и снега. Задыхаясь и плюясь, извиваю­щийся, как змея, Андрей руками разгребал за­валенного Виктора. Метрах в тридцати от ма­шины связи, вспыхнувшей газовым факелом от прямого попадания, испепелились четыре солдата. Мимо тащили еще одного — непо­нятно, живого или мёртвого. При каждом взрыве раненого бросали на землю, как куль, и падали рядом. С вертолётной площадки уже долгое время слышался крик:

— А-а-а... Помогите!

Туда ползли минут пять. Под разваленным дымящимся вертолётом лежал молоденький солдат с наполовину срезанной, как лезвием, головой. Рядом, держа в руках грязные, как тре­буха, кишки, бил ногами об землю выгнувший­ся в дугу старший лейтенант. Это был недавно прибывший техник вертолёта.

— Засунь ему кишки обратно! — орал Анд­рей Виктору. — Засунь, а то наступим и оторвём. Бери за ноги, я — за руки.

До блиндажа старший лейтенант не дожил. У него закатились глаза и вместе с пурпурной пеной вывалился язык.

— Кладём здесь, потом заберём, — лёжа голова к голове, приняли решение носильщики.

За спиной гудели в пламени и разлетались от рвавшегося топлива и снарядов два верто­лёта. Наконец обстрел прекратился, но еще минут десять не верилось, что это — всё.

Постепенно откапывающиеся, выползаю­щие из всех щелей чёрные комки грязи громко отплёвывались, ругались, обтряхивая снеге песком, спрашивали:

— Игорёк, ты жив? А Санька? Шурку никто не видел?..

Потери за сорок пять минут обстрела соста­вили: девять убитых, пятнадцать «двухсотых», одиннадцать «трёхсотых», сгорели два верто­лёта, один разрушен частично, уничтожено шесть машин пехоты. Контуженные — не в счет. Обед перенесли на два часа.