НА КУРОРТЕ

Ночью бессовестно вылупившаяся на свет Бо­жий луна нахально заглядывала под каждый ку­стик и камешек. Ёжась от ночного осеннего воз­духа, командир пары бывалый «ночник» Коль­ка мысленно прикидывал шансы перелета на Кабул на предельно малой высоте.

У него уже был опыт подобных авиатрюков. О них знал даже командир эскадрильи, но Коль­ке пока всё сходило с рук. Или этому способ­ствовала пилотская кураж-отвага, или коман­дир понимал, что ночью при полной луне идти курсом двести десять на высоте четыре тысячи метров не было никакого смысла, поскольку на фоне ослепительно белых от лунного света об­лаков две точки-«восьмёрки» всё равно отчет­ливо видны, и сбить их не составляет «духам» никакого труда.

Уже на выруливании было принято невин­ное решение — идём на пределе... Мировая пи­лотская практика вряд ли имеет такой опыт в своих анналах. Каждый, находившийся в тот момент на борту, с надеждой думал: «Ну, мо­жет, и на сей раз пронесёт!»

Идя строго над «кандагаркой» на десятимет­ровой высоте, чтобы не сбиться с курса, в Ка­бул вошли через тридцать пять минут. Зарулив на стоянку и выключив двигатели, все находив­шиеся на борту стали, как по команде, шумно водить носами по сторонам.

-— Что-то тухлым пахнет...

Виктор осторожно откатил люк. Стоящий рядом аэродромный техник с замотанным по­лотенцем лицом без лишних вопросов разъяс­нил источник вони. Перемешивая нормальную речь крепким солдатским сквернословием, не глядя на спрыгивающих на бетонку пилотов, он бормотал себе под нос:

— «Духи» за весь год на «полтинник» сбро­сили один-единственный снаряд, и тот, сучец, угодил точно в нужник. (Тра-та-та.) Теперь весь гарнизон сутки ходит в (таких-то) противога­зах, а тужиться бегаем к минному (такому-то) полю, потому как оно (кто-то знает) где, то ве­тер относит запах на ближние дувалы. Это им, гадам, за то, что решили пошутить, — теперь пусть, суки, дышат нашим свежачком.

Долго стоять в Кабуле не дали. Через час открыли коридор на Джелалабад, куда шла

пара «Скобы». У этих «восьмёрок» вышел лётно-технический ресурс по некоторым парамет­рам. А в Джелалабаде находилась ремонтная база «Скобы» с гастрономическим позыв­ным — «Омар».

Ребята с удовольствием летали туда, хотя по опасности этот гарнизон в настоящих средне­азиатских джунглях был ненамного спокойнее Газни. Но возможность в течение недели от­дохнуть в местных субтропиках притупляла брюшной холодок естественного человеческо­го страха.

«Омар» и в самом деле был деликатесом — предлагал массу удовольствий для не избало­ванных санаторными удобствами мужиков со «Скобы». Там даже поздней осенью темпера­тура стояла пятьдесят градусов выше нуля при полном безветрии в оазисе сочных джунглей. Попадавшим сюда впервые гарнизонные ста­рожилы минут эдак через пятнадцать деликат­но намекали, что открывшийся от удивления рот можно уже и закрывать.

После несколько чванливого Кабула госте­приимство местных ребят было непривычно ра­душным. Не отличаясь от «Скобы» ни жилыми зданиями, ни аэродромными постройками, «Омар» ласкал глаз небывалой мощью южной зелени. Даже в полночное время всё говорило о близости субтропиков. Чёрное небо, усыпан­ное крупными звездами, как китайскими фона­риками, и на горизонте — знаменитый Южный Крест... А воздух! Он был напоен густой теп­лотой и пряным ароматом экзотической расти­тельности. От всего этого млели перемёрзшие на высокогорье скобяные мужские косточки. Нет, даже на войне существуют свои малень­кие радости!

Окончательно гости уверились, что они на­ходятся именно на «Омаре», после нахального таможенного досмотра их карманов, который учинила местная знаменитость — обезьяна Кешка. Бойкий примат, не обращая внимания на умиление вновь прибывших, после осмотра нательного белья стал спокойно потрошить их сумки. Профессиональное чутьё старого алко­голика помогло Кешке в течение одной мину­ты найти вожделенный тайник — фляжку со спиртом. После чего он, непрерывно роняя кон­фискованное добро и абсолютно игнорируя возмущение оторопевших гостей, затрусил к себе в домик.

— Фляжку отдай! — рявкнул Колька.

Но было поздно. Кешка, уже успев закрыть­ся изнутри, стал показывать через решетку

язык, одновременно затягиваясь прикуренной у солдата-дневального сигаретой.

— С приездом! — хохотали местные.

Передав на следующий день технику полко­вым умельцам, все отправились на бучилу. Бучи­ла, или широкий арык с благоустроенным дере­вянным пирсом-пляжем, был одним из основньк видов отдыха и развлечений свободных от поле­тов омаровцев. При температуре свыше сорока градусов по Цельсию, чистейшей воде, сквозь которую виднелось глубокое дно, и вертикальном солнце можно было прекрасно загореть и щего­лять этим загаром минимум в течение года.

— Лепота-а-а! — жмурясь и хрустя костя­ми, в десятый раз промурлыкал Виктор.

Так как пляж был мужской и загорали только нагишом, то рядом нежились еще около пятнад­цати адамов. Время от времени каждый вяло по­ливал себя из самодельной лейки и снова закаты­вал глаза. В общей тишине и неге через «Панасо­ник» задушевно предлагала алые розы Алла Бо­рисовна. Евы располагались на пятьдесят метров дальше. По негласному джентльменскому согла­шению никто никому не мешал.

— Коль, ну что, с неделю отдохнём? — не открывая глаз, спросил Виктор только что вер­нувшегося однополчанина.

Колька обрадовал поднятые головы подтвер­ждением:

— Благодать!

Благодать продолжалась до четырнадцати ноль-ноль следующего дня. Примерно в час пополудни все, кто минуту назад валялся на пирсе, неслись к командному пункту, надевая на ходу подштанники. Там уже собрались те, кто мог отлучиться со службы, включая ра­ботников столовой — всё равно кормить было некого.

Народ напряжённо слушал радиообмен ме­стных экипажей, поднятых по тревоге для ока­зания помощи ребятам-десантникам из Асадабада. Эта десантная бригада находилась так близко к северо-западной части Пакистана, что ту сторону границы можно было четко разгля­деть через прицел снайперской винтовки.

В джунглях разгоралась привычная бойня. Немногочисленную асадабадовскую группу, ползущую домой, «духи» наглухо зажали на вершине скалы. Взлетевшей с «Омара» четвер­ке из-за большой удалённости от попавших в беду и долгого их поиска не хватило топлива, и они, возвращаясь на аэродром, запросили оче­редную группу на усиление. Она-то и пыталась снять десантников с кончика скалы.

В одну «восьмёрку», чудом зацепившуюся стойкой шасси за каменный склон, кучей за­брасывали при помощи местной поисковой спа­сательной группы асадабадовских ребят. Из шестнадцати бойцов четверо были убиты, ос­тальные — почти все ранены.

Еще одна «восьмёрка» и два Ми-24, взяв в круг скалу, разгоняли бандитов. Так как весь боевой ресурс машин был исчерпан, экипажи стреляли из личного оружия.

В «духов» перекидали даже все ручные гранаты. Но те, видимо, убедившись, что рус­ские — «пустые», внаглую полезли к загружа­ющемуся борту. А поняв, что добраться до него не успеют, начали палить по вертолету из все­го, что было под рукой.

«Восьмёрка», снявшись со скалы, густо за­дымила, огонь охватил оба двигателя. Лётчики решили пойти на вынужденную посадку. На «Омаре» в зловещей тишине слышался только радиообмен. Голос командира вертолёта был предельно спокоен:

— Захожу на посадку с курсом триста ше­стьдесят.

Руководитель полётов: — Понял. Три пол­сотни первый, нижнюю границу не подскаже­те мне?

Пилот: — А-а-а, где-то восемьсот...

Руководитель полётов: —Понял. «Три-пол-сотни- первый», как у вас дела?

Второй пилот: — Прыгайте! Прыгайте! «Три- полсотни-первый», прыгайте!!!

Пилот: — Горим! Горим! Срывай блистер. Срывай блистер... Прыгай!Вались!Пошёл!

Руководитель полётов: — «Три-полсотни-первый», что произошло?!

Пилот: —Прощайте, мужики!

Руководитель полётов: — «Три-полсотни-первый», что произошло?! Что такое, три пол­сотни один?!

Второй пилот: —Прыгайте! Прыгайте!

Руководитель полётов: — «Три-полсотни-первый», покидайте вертолет!

Второй пилот: — Остаток сто.

Руководитель полётов: — «Три-полсотни-первый»! Покидайте вертолёт! Три-полсот-ни первый! Я— «Консул», покидайте верто­лёт!

Второй пилот: — Прыгайте! Прыгайте!.. (Обрыв связи.)

Теряющий управление, объятый пламенем «три-полсотни-первый» вертолёт стал завали­ваться с углом за семьдесят градусов кормой вниз. Захлёбываясь в рёве, люди пытались до-

тянуться до открытого люка, оказавшегося вы­соко вверху, и вывалиться за борт с парашютом. Все усилия были напрасны.

Борт, превратившийся от жара в печь, всё стремительнее кренился на несущий винт.

Командир вертолёта, сидя в летном кресле уже ногами вверх, поняв, что спастись с пара­шютом не удастся, принял решение погибнуть вместе с беспомощными ранеными десантни­ками.

Экипаж по примеру командира в едином по­рыве отстегнул замки своих куполов.

В загоревшейся одежде, теряющий созна­ние, нажав обожженной рукой кнопку рации, командир по аварийному каналу связи попро­щался с однополчанами. Через несколько секунд «три-полсотни-первый», отвесно падая братским огненным шаром, взорвался.

Прощайте, мужики. Земля вам пухом. Ду­шам — вечный покой.

Командир «Омара» сам поднимал хрустя­щие останки каждого на борт работяги-«тюль-пана». В столовой остались чистые столы, пол­ные котлы и зарёванные официантки.

В комнате планирования боевых операций за накрытым прощальным столом перед каж­дой фотографией героев поставили фронтовые сто граммов. Со снимков глядели веселые лики на мрачные лици однополчан. В своей будке тоскливо выл пьяный «таможенник» Кешка.

Возможно, главной причиной ухода Кешки в полный запой стала гибель одного из пило­тов «три-полсотни-первого». Добрая обезьянья душа почувствовала, что его лучший друг Серёга больше не будет угощать его дефицитным сахаром, поглаживая холку. У беспробудно пья­ной обезьяны от тоски по другу, что называет­ся, «поехала крыша». Кешка начал в темных углах приставать к женщинам. Обезьяньего психолога на «Омаре» не было, и после оче­редного недвусмысленного Кешкиного приста­вания к официантке пришлось принять реше­ние: ему преподнесли стакан почти не разбав­ленного спирта, дали хорошую сигарету и пус­тили разрывную пулю в затылок.