УХОДИМ!

Вместе с наступившей весной пришел на «Ско­бу» и «Чайку» приказ о выводе. Из открытых настежь окон и дверей несколько дней и но­чей пахло порохом Победы. Никто никуда не летал, ни в кого не стрелял, не чистил оружие, и вообще, за намек о разведвылете была воз­можность получить серьезную контузию в мирных условиях.

Плакало только местное население Газни. Над дуканами висели траурные ленты. Больше такой халявы, как узаконенный советским пра­вительством грабеж русского солдата, им не видеть никогда. В магазинчиках цены упали в десятки раз на всё. Местные торговцы, не зная, что делать с горами товара, искренне затужи­ли. Второй раз с тысяча девятьсот тринадцато­го года воспрянул духом инвалид-рубль, ибо чеки — своеобразную валюту афганской вой­ны — никто не брал. Вокруг колючей проволо­ки по ту сторону минного поля стайками носи­лись и галдели ребятишки:

— Чека не нада. Рубл давай!

Вернувшийся с оперативного совещания, на котором обсуждалась одна тема — вывод, Виктор со странным чувством перебирал свои по­житки. Держа в руках увесистый, красивый, от­деланный яшмой Коран, он то открывал, то за­крывал его.

Этот Коран «духи» когда-то подбросили в местную школу. А вместе с ним и яркие игруш­ки-побрякушки, всевозможные сласти. Любо­пытная вездесущая малышня, расхватав не­весть откуда взявшиеся подарки, начала их вскрывать. Коран отнесли директору школы. Когда он попытался его открыть, книга взорва­лась. Никто не погиб, но многих покалечило. Конфетами отравилось полшколы.

Детей выхаживали русскими лекарствами. Почти весь госпиталь на «Чайке» был месяц за­нят школьниками. Врач Игорь откачал всех. После этого случая имя молодого доктора аф­ганцы стали произносить с благоговением, воз­девая при этом руки к небу.

Или вот «бур» — винтовка девятнадцатого века, висевшая над кроватью. Она была обна­ружена в одном из караванов, а к ней в придачу десяток патронов. Сила выстрела «бура» тако­ва, что со ста шагов насквозь пробивает лобо­вую броню БТРа. Собственно, это и все «ценные» вещи, которые Виктор привезет с войны на память.

Очень жёстко спланированный график вы­вода наших войск давал неделю на сборы и — неделю на сдачу гарнизона в идеальном состо­янии... «духам». Контролировать «Скобу» и «Чайку» прибыл генерал-майор из кабульского штаба. После получасового знакомства с Батей он скромным тоном настойчиво попросил про­дать без очереди японский магнитофон с дву­мя колонками — дефицит!

Маховик «вывода советских войск» стреми­тельно, с воем и гиканьем, набирал обороты. Стало виднее то, на что не обращали внимания в боевой обстановке. Откуда-то повылазили воины-интернационалисты, сумевшие скопить немалые холмики добра, и теперь обезпокоенные только тем, как эти накопления пере­править в Союз.

Закончив загрузку на вертолёты штабного имущества—секретной документации, летных принадлежностей, — Виктор с облегчением по­плелся в свою келью. До вылета последнего вертолёта, на который грузилась поисково-де­сантная группа, оставалось четыре часа.

По договоренности с «духами», в чьи руки переходило имущество ещё вчерашнего противника, расставание должно было пройти не про­сто тихо, а прямо-таки в обстановке взаимной вежливости. Полевой командир, едва не брата­ясь, предлагал посильную помощь.

— В спину бы только не стреляли, — бурчал Виктор, торопясь за своим скарбом.

Оружие он оставил на борту, чтобы попусту его не таскать. На груди висел только «лифчик» с ножом.

— Гля-я-я, — протянул Андрей, — «духи»-то по комнатам шныряют.

Он не ошибся: около пятнадцати человек, действительно, шустро занимали освобожда­ющиеся места.

— Так обещали-же не лезть!— в сердцах выр­валось у Виктора, наблюдающего цену лживых душманских обещаний. Да, надо сказать, никто им особенно и не верил, поскольку обмануть «не­верного» для правоверного мусульманина — дело доблести и чести. Вот и заключай с ними
после этого всякие соглашения и договоры!

Убедившись, что всё свое с собой, он чеса­нул к двери. От прямого и увесистого толчка чьей-то косматой головой в грудь Виктор зава­лился назад вместе с влетевшим. Силясь под­няться, он столкнул с себя увешанного оружи­ем грязного ... чалмоносца.

— Ты ... ты ... ты ... выйти хоть дай...

Но «дух», гогоча и не раздражаясь, задницей уже оценивал добротность лежака Виктора.

— Андрюха! Андрей! Дёргаем, пока без нас не улетели.

Виктор уже с трудом продирался сквозь хлы­нувшую толпу мародёров. Победившая в пере­строечном «честном бою» за «Скобу» банда, толкаясь и дерясь между собой, занимала базу, не обращая уже никакого внимания на бывших хозяев.

Груженная имуществом последняя пара вер­толетов оторвалась от земли. На одном из бор­тов скрежетал зубами от злости бравый гене­рал-майор, забывший в суматохе новый маг­нитофон. «Скоба» забрала с собой и части па­мятника павшим бойцам, не оставив его для надругательства. Гусеничный и колесный транспорт ушел своим ходом, пристроившись в хвост пылившего на север гарнизона из Ложкаревки.

Не стал разбирать памятник на своей базе только Батя. Он его просто заминировал, и умно сделал. От бандитов, решивших поглумиться над ним, по докладу афганской контрразведки, осталось только сорок восемь пар калош. Даль­новидный ты мужик, Батя Блаженко.

Четвёртое июня восемьдесят восьмого года. Последняя пара «вертушек» набирала высоту. Все прилепились лбами к иллюминаторам. Под ногами оставалась не то вечная жизнь, не то ее год. Всё та же жирная луна, встретившая Вик­тора сто лет назад, холодно провожала его, не прощаясь. Щемящее сердце и не верило, и пла­кало. Добросовестная, надежная старушка-«восьмерка», не оглядываясь, ходко тарахтела на север.

ДОМОЙ!

Виктора вернули в воинскую часть по месту их прежней дислокации — неподалёку от Тби­лиси. Новые жизненные испытания были свя­заны с ликвидацией последствий землятресения в Спитаке, с национальными столкновени­ями между азербайджанцами и армянами в Кировобаде. Там произошел погром, аналогич­ный беспорядкам в Сумгаите. Эти безпорядки были идентичны и по замыслу, и по сценарию, не было никаких сомнений, что они были кем-то сознательно, планомерно спровоцированы и организованы. Весной — восьмого апреля во­семьдесят девятого года—в Тбилиси произош­ли известные массовые демонстрации. Вновь русские солдаты и офицеры были привлечены для поддержания порядка. И опять провокация и гнусная клевета на Армию...

В августе девяностого года Виктор посту­пил в Военно-политическую академию в Мос­кве. Первый год всё шло хорошо — успешная учеба, занятия спортом. Виктор даже участво­вал в международном марафоне, где занял третье место. Но в конце девяносто второго года стали сказываться последствия минув­ших контузий и ранений. Однажды он поте­рял сознание прямо на занятиях. Это было в январе девяносто третьего. Виктора уло­жили в госпиталь имени Бурденко с фаталь­ным диагнозом — рак левой височной доли мозга...