ИТОГИ ИЗУЧЕНИЯ ТЕМЫ.

1. В XX в. появилось много стран, в которых уровень жизни радикально изменился, а экономический рост обеспечивает его дальнейшее повышение.
2. Тем не менее, существует огромное количество разви­вающихся стран, где низок ВНП на душу населения, слишком велик сельскохозяйственный сектор в эконо­мике, быстро растет численность населения, суще­ствует сильное неравенство в распределении доходов, огромная часть населения неграмотна, а система об­разования отсталая.
3. Хотя абсолютно точную границу между развитой и менее развитой (развивающейся) страной определить трудно, экономисты относят к развитым страны Се­верной Америки, Европы, Океании и Японию, а к развивающимся — страны Азии, Африки и Южной Америки.
4. Экономический рост — увеличение ВНП, в то время как экономическое развитие — рост уровня жизни и прогрессивное изменение структуры экономики.
5. Сопоставить уровень экономического развития стран лучше всего, сравнивая их ВНП на душу населения.
6. Главные препятствия на пути экономического разви­тия большинства стран Азии, Африки и Латинской Америки — политическая нестабильность, быстрый рост населения и ошибки в экономической политике.
7. Развивающиеся страны, которые обеспечивают специ­ализацию, свободу торговли, демократические нормы общественной жизни и эффективную экономическую политику, характеризуются высокими темпами эконо­мического роста. Они успешно осуществляют экономи­ческое развитие.

ТЕМА 31.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

Цель изучения темы состоит в том, чтобы узнать:

· в чем сущность рыночной экономики (капитализма) и плановой экономики (социализма);

· в чем состоят институциональные различия систем;

· почему необходимы как рыночные, так и плановые (командные) начала в реальной и эффективной эко­номической системе;

· каковы главные исторические тенденции в развитии экономических систем.

Уже из введения к этому учебнику мы знаем, что лю­бое общество для решения проблем Что? Как? и Для кого? должно добровольно выбрать экономическую систему. Все виды экономических систем всегда находились в интер­вале между двумя крайними их видами: одна из них обеспе­чивала свободу личности и мотивы для ее стремления удов­летворить ее собственные интересы; другая система основана на том, что в ней ключевую роль в организации и осуществ­лении экономической деятельности играют коллективные ценности.

В реальной действительности страны современного мира выбирают и то и другое, но только в им одним присущей пропорции. Эти пропорции складываются под влиянием многих факторов, среди которых главными являются истори­ческие, географические и этнокультурные факторы. Любая экономическая система — это совокупность институциональ­ных механизмов. Что такое институциональный механизм? В целом это способы, правила, благодаря которым при повто­ряющихся, совпадающих условиях происходит взаимодей­ствие различных социальных групп, т. е. индивидуумов, се­мей, производственных коллективов, политических партий и движений и др. Это взаимодействие должно быть повторяю­щимся, чтобы мы точно знали, что можно ожидать от других, т. е. могли прогнозировать их действия. Иначе говоря, институции — это правила игры, которые определяют права и обязанности участников.

Главными из институциональных механизмов являют­ся законодательство, мораль, привычки, национальные обычаи, структуры властей. Все они становятся кодексами правил игры. Процедуры похорон институционализируют те способы, которыми мы должны выражать скорбь по умершим. Вы сами можете привести много примеров институционализации поведения людей путем создания правил игры.

Одной из главных экономических институций, отобран­ных в ходе сотен лет эволюционного развития человечества, является саморегулирующийся рынок, на котором рыночные сигналы (цены) привлекают или отталкивают потребителей и производителей. Симметрично этой институции возник общественный сектор (в России мы часто называем его государственным сектором), который организуется на основе других, нерыночных, правил игры.

В ходе развития экономических систем институциональ­ные механизмы изменяются. При этом становятся иными не только экономические, но и неэкономические институцио­нальные механизмы. Эти изменения являются реакцией на меняющиеся обстоятельства. Ярким примером таких обстоя­тельств становится сам принцип ограниченности ресурсов, которыми мы располагаем в данный момент.

Сердцевиной сравнительного анализа экономических систем является изучение институциональной структуры лю­бого из типов экономики и того, как в этих структурах действуют принципы, вытекающие из неизбежной ограни­ченности ресурсов и необходимости решения проблемы выбора. Следует сразу сказать, что в последние годы интерес к сравнительному анализу экономических систем вырос во многом благодаря не лучшим побуждениям некоторых уче­ных и политиков. В некоторых западных экономических учеб­никах научный сравнительный анализ оказался замененным на ироническую критику, а иногда и на злорадное высмеи­вание социалистической системы. Это, конечно, не осталось без ответа в бывших социалистических странах, где появи­лось немало национал-социалистических псевдоконцепций, морализаторских и агрессивных лозунгов. Тот, кто действи­тельно хочет постигнуть экономическую науку, должен сле­довать не логике исторических приговоров (их выносит толь­ко История), а логике строго научного анализа, который позволяет нам делать научные выводы, а не судить народы и страны.

§ 154. КАПИТАЛИЗМ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ

Чистая теория капитализма включает, прежде всего, ин­ституциональную составляющую. Начнем с того, что капитал и капитализм — не только разные понятия, но они не обязательно соотносятся друг с другом. Капитал — воспро­изводимые предметы, которые мы не потребляем, а исполь­зуем для производства благ. Одна и та же вещь может быть и не быть капиталом. Велосипед у девчонки — предмет для развлечений. Велосипед у почтальона — капитал. Чтение «Трех мушкетеров» — прекрасный досуг для мальчишки. Чтение «Основ экономических знаний» — создание челове­ческого капитала. Капитализм не отличается наличием капи­тала. Капитала было много и в Советском Союзе.

Капитализм как экономическая система отличается от других систем своими институциями. При капитализме инди­видуумы, в одиночку или группами, владеют в качестве частных собственников факторами производства и правом использовать их в соответствии с их собственным выбором. Частная собственность — одна из экономических институций капитализма. При капитализме частная собственность — одно из важнейших прав, сферу и природу которого должно признавать правительство. Правительство должно защищать это право по требованию собственника. Это право относится не только к какому-то имуществу, как, например, дом, земля, оборудование, мастерская, фабрика. Существуют раз­личные объекты собственности. Один из них, например, патент, который дает особые права его собственнику в отношении открытия, изобретения.

Право частной собственности выполняет очень важную функцию — стимулирует накопление и сохранение богат­ства, в том числе в форме физического капитала. В основе этого лежит процесс личных и корпоративных сбережений. Такой процесс вряд ли осуществится в серьезных масштабах, если индивидуумы и корпорации не будут мотивированы имущественными правами. Имеется критическая связь между частной собственностью и накоплением на основе права наследования частной собственности. Это право — еще одна институция капитализма. Оно является механизмом накопле­ния богатства, мотивирует каждого на накопление ради своих детей и детей своих детей. Результаты действия этого права видны буквально во всех так называемых капиталисти­ческих странах: прекрасные дороги к каждому сельскому дому, десятки миллионов коттеджей, все более изысканные интерьеры личных коттеджей, несколько автомобилей, теле­визоров, видеосистем на семью, превращенные в личные музеи фамильные склепы на кладбищах и т. д. и т. п. Результаты длительного отсутствия этого права также во всем видны в России: сельские дома без удобств, «хрущобы» в городских кварталах, стандартизованная до унылости обста­новка неудобных и маленьких квартир, почти полное отсут­ствие каких-либо коллекций, предметов старины у массового домашнего хозяйства и т. д.

Конечно, право частной собственности и право наследо­вания не являются безграничными. Власти контролируют и ограничивают их в согласованных пределах. Собственника коттеджа и земельного участка в Вашингтоне могут заставить продать и то и другое, если этот участок оказался выделен­ным под строительство общественного здания или станции метро. Но это будет сделано с выгодой для владельца и с учетом его требований, а не просто отнято или куплено за бесценок.

Следствием концепции права частной собственности является еще одна институция капитализма — свобода предпринимательства, право свободного выбора экономиче­ской деятельности, в которой будут задействованы ресур­сы данного человека или группы людей. Человек — луч­ший судья своим интересам, и его решение должно огра­ничиваться лишь рамками законных видов деятельности. Человек старается максимизировать полезность, удовлетво­рение от своего выбора. Стремясь к максимизации своей выгоды, он создает условия для роста богатства во всем обществе.

Конкурентные рынки — еще одна институция капитализ­ма. Именно через них, через взаимодействие товарных и факторных рынков осуществляется эффективное перераспре­деление ограниченных ресурсов общества. Мы уже знаем, что важной институцией капитализма являются власти, государ­ство. Они охраняют права людей, социальные ценности об­щества, предотвращают другие институции от саморазруше­ния. Власти, государство, вмешиваясь в экономику, никогда не сохраняют некий общественный нейтралитет. Заставляя соблюдать природоохранные законы, они жестко ограничи­вают производителей, заставляя их нести бремя существен­ных дополнительных расходов.

Конкурентные факторные рынки сами определяют цены на факторы производства и, следовательно, доходы владель­цев факторов, т. е. определяют структуру распределения до­ходов в обществе. Эта институция часто служила и все еще служит объектом критики. Есть немало политиков и ученых, говорящих, что до того, как факторные рынки стали спра­ведливо распределять доходы людей, существовало неспра­ведливое распределение самих факторов. Кому-то досталась земля, кому-то капитал, а кому-то только труд. Когда-то, возможно, было и так. Но возвращать историю распределения вспять так же бессмысленно и опасно, как сегодня включать Египет и Грецию в состав Италии только потому, что когда-то они входили в Римскую империю.

В реальной жизни теоретический капитализм обнаружи­вает немало несоответствий. Их источниками являются и частный сектор, и общественный (государственный) сектор. В теории рыночные операции (трансакции) не должны вести к затратам (трансакционным затратам) для покупателей и продавцов. На практике мы знаем о затратах на поиск наи­более эффективных факторов производства, на переговоры о заключении сделок и контрактов, на инфорсмент (принуж­дение к выполнению) контрактов, на рекламу и т. д. Эти трансакционные затраты являются бременем как для произ­водителей, так и для потребителей. Власти должны регули­ровать эти затраты для того, чтобы рынки сохраняли способ­ность к саморегуляции.

Другим источником неприятностей для рыночной эконо­мики, причем тоже рожденным в ее недрах, является угроза появления монополии. Экономия на масштабе создала фир­мы, доминирующие на определенных рынках, пытающиеся ограничивать производство и взвинчивать цены, что застави­ло общество прибегнуть к защите своих интересов. Так власти (государство) получили функции по осуществлению антимо­нопольных мер.

В целом, в отличие от чистой теории капитализма, где действует частный предприниматель, в реальном капитализ­ме сегодня доминирует корпорация, которая ограничивает ответственность многочисленных собственников-акционеров за дела корпорации. Концентрация экономической власти в руках корпораций весьма значительна, а место предпринима­теля-собственника занял профессиональный управляющий. Изменить баланс в пользу более совершенной конкуренции можно за счет расчленения корпораций, подавления их силы. На это сегодня не решится ни одно правительство. Да в этом и нет необходимости. Мелкие и средние фирмы не могут осуществлять крупные научно-технические программы, от которых зависит судьба всей страны. Кроме того, избавив­шись от одной силы, общество может нечаянно вручить монопольную власть другой силе. Почему самая высокая почасовая ставка зарплаты в США существует у строительных рабочих? Да потому, что есть тысячи строительных фирм, конкурирующих друг с другом, и всего лишь один профсоюз строительных рабочих, у которого конкурентов нет. Хотим мы этого или не хотим, а вывод о зарплате этих рабочих очевиден: она содержит монопольную надбавку. Конечно, концентрация экономической власти в руках корпораций опасна для общества, но не менее опасна эта власть, когда она оказывается в руках профсоюзов.

Классические представления о рыночном капитализме сегодня подвергаются широкой ревизии. Давно стало ясно, что чистая рыночная система не может эффективно обеспе­чить столь нужные людям общественные блага — оборону, законы, социальные гарантии и др. Это все блага, которые как бы «недопроизведены» рыночной системой. Государство должно сегодня жестко вмешиваться или брать на себя производство в таких областях, как электро-, газо- и водо­снабжение, строительство коммуникаций. Ни в одной запад­ной стране этим отраслям не предъявляется требование соответствия чисто рыночному критерию эффективности — прибыльности. Ценообразование в этих отраслях регулируется властями, чтобы не допустить ущерба для потребителей, которыми являются абсолютно все граждане.

Характерной особенностью последних двух десятилетий в западных странах стал рост количества и влияния в эконо­мике малого и среднего бизнеса. С технологической, органи­зационной, новаторской и других точек зрения малый бизнес оказывается гибче и эффективнее большого бизнеса либо, по крайней мере, конкурентоспособным с ним. Среди самых общих причин такой эффективности нужно назвать безусловную способность малого бизнеса лучше мотивировать своих работников в целях высокопродуктивного труда и более рисковых решений.

Наконец, теоретический капитализм очень далек от реального, имея в виду современные сложные варианты фискальной и денежно-кредитной политики. А. Смит был бы возмущен, узнав о том, что власти дают субсидии одним, чтобы общество как можно скорее получило нуж­ные блага, и подавляют налогами других, чтобы снизить потребление табака или алкоголя. Предприниматель-капита­лист несет чистые убытки от простоя, и никто их ему не компенсирует. В то же время правительства выплачивают значительные пособия тем, чей фактор производства оказал­ся не востребованным обществом. Речь идет о пособиях по безработице.

Конечно, современный капитализм существенно отлича­ется от своего теоретического прародителя. Он радикально изменился, особенно в XX столетии. Но он сумел сохранить все те институциональные ценности, которые позволяли ему поддерживать историческую гибкость, т. е. способность при­спосабливаться к масштабным изменениям: к сдвигам в структуре экономики от сельского хозяйства — к обрабаты­вающей промышленности, от промышленности — к услугам, к урбанизации и появлению огромных мегаполисов, к инди­видуализации потребительских предпочтений, к ситуациям военных противостояний с одновременным значительным ростом национального благосостояния.

Ключевыми оказались обеспечение максимально широ­ких прав человека, развитие гражданского общества, где решения принимаются предпринимателями и рабочими, потребителями и производителями, профсоюзами и союза­ми предпринимателей. Институциональные механизмы со­вершенствовались. Возникла смешанная экономическая сис­тема, включившая и нерыночные институции. Рыночный сектор обеспечил постоянный технологический прогресс и растущий уровень жизни, а общественный — расту­щий объем социальных гарантий личности. Вероятно, самым большим достижением бывших стран «чистого капи­тализма» стало обеспечение ими свободы индивидуального выбора и возможностей человека «сделать себя». Развитие человеческой индивидуальности явилось энергообразующим моментом в том рывке, который эти страны сделали в XX столетии.

Есть ли у реального капитализма пороки и слабости? Конечно, есть. Прежде всего центральным оценочным кри­терием рыночной экономики была и остается прибыль (убытки). Управляющий, предприниматель в качестве цели видят перед собой баланс активов и пассивов, а не чисто человеческие ценности. Но можно гадать вопрос: а существо­вала ли социалистическая стран? (общество), где в экономи­ческой политике такие ценности были бы реальностью, а не пропагандистским камуфляжем?

Другой слабостью современной рыночной экономики яв­ляется существование неполной занятости ресурсов, в том числе безработица. Правда, подавляющее большинство эко­номистов считают, что это необходимая плата, которую общество должно платить за эффективное распределение своих ограниченных ресурсов. Но тем не менее нужно при­знать, что такая плата существует.

Наконец, и современный капитализм не смог покончить с бедностью. Даже в США примерно каждый пятый не может из-за своей бедности рассматриваться как человек, пользую­щийся выгодами высокого американского уровня благосо­стояния. Конечно, американский бедняк и перуанский бед­няк — радикально разные категории бедности. Но ведь любая бедность всегда является таковой по отношению к существу­ющему богатству.

§ 155. СОЦИАЛИЗМ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ

Мы не будем касаться неэкономических проблем. Соци­алистическая экономическая система отличается, как прави­ло, отрицанием частной собственности на физический капи­тал (капитальные блага), коллективным характером решений по применению физического капитала, уравнительным рас­пределением реального дохода, произведенного трудом, скомбинированным с физическим капиталом. В Советском Союзе в конечном счете огосударствлению подверглись все капитальные блага. Но Советским Союзом социализм, как известно, не исчерпывался.

Социалисты традиционно выступали за общественную (государственную) собственность, по крайней мере, на ка­питал стратегически важных отраслей. К таковым они отно­сили конвейерные производства массовой продукции, тяже­лую промышленность, капиталоемкие производства, банковскую систему и финансы в целом, коммунальное хозяйство и транспорт, сырьевые отрасли, особенно горно­добывающую промышленность. Из этого следовало, что ма­лый бизнес, сельское хозяйство, местную промышленность (ремесла и т.д.), розничную и оптовую торговлю социалисты рассматривали как спорные отрасли, которые могли быть обобществлены, но могли быть и оставлены в частной или групповой (кооперативной) собственности.

В качестве системы принятия экономических решений социалисты традиционно настаивали на системе планирова­ния, т. е. на такой организации экономической деятельнос­ти, которая координируется из единого центра на основе принятых программных установок и целей. Естественно, что такая система требует передачи собственности на капитал в

руки властей.

Социалисты считали, что планирование может быть луч­ше рыночной организации экономики, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, планирование должно обеспечить устойчивый темп экономического роста, в то время как капиталистическая экономика развивается циклически. Ус­тойчивость, в свою очередь, обязана была обеспечить пол­ную занятость ресурсов, включая рабочую силу. Во-вторых, планирование должно было устранить все отрицательные внешние факторы (например, загрязнение окружающей сре­ды) за счет включения социальных (полных) затрат в пла­новые затраты.

Специальной целью социалистов являлось прогрессивное уменьшение неравенства. Неизбежность какой-то степени не­равенства понимали даже социалисты. Поэтому многие из них говорили не об абсолютном равенстве, а о «справедливой доле» для каждого, о «социальной справедливости». Факти­чески речь шла об определенных возможных различиях в уровнях заработной платы в зависимости от квалификации, производительности и т. д.

Институциональным инструментом социалистов является также предоставление людям равных возможностей в приоб­ретении профессии, а также массовое просвещение населе­ния. Социалисты традиционно уделяли особое внимание образованию, создав свое содержание гуманитарного образо­вания, отличавшееся достаточной эффективностью и край­ней догматичностью. В его основе было отрицание индивиду­ализма, подчинение личности коллективу и обществу в целом, признание абсолютного приоритета государственно-общественных ценностей. Унификация поведения, взглядов и убеждений, обязательное следование стандартному кодексу коллективистских ценностей и решений стали институцио­нальной структурой обычаев социалиста. В XIX — первой половине XX в. к этому следует добавить некоторые элементы аскетического воспитания и ограничение гедонистских на­клонностей (т. е. наклонностей к наслаждениям).

Но главным институциональным блоком социализма, ко­торый нам нужно вкратце рассмотреть, является экономи­ческий блок. Мы уже знаем, что модель совершенной рыноч­ной конкуренции предусматривает гибкость цен на товары и факторы производства, распределение доходов на основе реального вклада факторов в производственный процесс. Это обеспечивало систему ценообразования и установление объе­мов производства каждого вида продукта. Что же происходит в модели социализма?

Прежде всего переход к социализму в любой стране, решившейся на это, требовал переходного периода. По этому вопросу мнения социалистов разделились. Одни считали, что передача «средств производства» из частной собственности в собственность государства должна произойти быстро (вдруг) и во всей экономике на основе конфискации. Другие придер­живались идеи постепенности и считали необходимым обес­печить какой-то вариант компенсации бывшим собственни­кам «средств производства» (земли и капитала). В реальности случились оба варианта, но абсолютно преобладал первый.

Кому же конкретно должны были передаваться «средства производства»? Практически во всех случаях пошли двумя параллельными путями. Институционально промышленные группы собственности были переданы министерствам, а сами министерства включены в политический процесс, по­скольку министры стали политическими деятелями (членами парламентов и т. д.). Естественно, что определение и выра­жение экономических предпочтений с этого времени замк­нулось на нескольких людях. Правда, в Югославии эту модель откорректировали. Персонал министерств здесь действовал как бы независимо от политических инстанций, а предпри­ятиями руководил совет директоров, обсуждавший мнения потребителей, рабочих и технических служб и поручавший осуществить трансляцию этих мнений в производственную практику профессиональным управляющим.

Другая часть «средств производства» могла передаваться в руки отдельных коллективов (сельские кооперативы, артели, товарищества и партнерства в сфере услуг, местной промыш­ленности и т. д.). Но и над ними были поставлены правитель­ственные учреждения, определяющие экономические пред­почтения на всех уровнях «каскада властей».

Одним из труднейших для социалистов оказался вопрос о мотивации работников. Теоретические лозунги о необходи­мых различиях в зарплате на практике свелись к минималь­ному разрыву между оплатой неквалифицированного и квалифицированного труда. Но помимо этого средний уро­вень зарплаты повсеместно оказался чрезвычайно низким. В СССР в конце 20-х гг. (т. е. до «построения социализма») доля зарплаты в национальном доходе составляла почти 90%, а в конце 80-х гг. — около 35% (сравните с 84% в США). Эти цифры однозначно говорят о том, что в реаль­ной социалистической экономике работник полностью от­чуждался от результатов своего труда и его зарплата превра­тилась в талон на прожиточный минимум с незначительны­ми колебаниями в обе стороны. Сферы, где отчуждение достигло максимального уровня, подверглись глубокой дегра­дации. В СССР такой сферой стало, в частности, сельское хозяйство.

Не меньшие трудности ждали социалистов в сфере цено­образования. Отказавшись от рыночных принципов, все ре­альные социалистические экономики исходили из централи­зованного определения цен на конечные товары и на факторы производства. Практически ценообразование свелось к суммированию затрат и плановой прибыли, к которым добавлялись торговые надбавки и акцизы (косвенные налоги на водку, табак, автомобили, хрусталь, мебель и т.д.). Тео­ретические надежды обязательного учета социальных затрат на защиту от негативных внешних факторов оказались пусты­ми. Ни один управляющий предприятием за всю историю социалистических экономик не включал в затраты продук­ции «социальные затраты» от загрязнения природной среды его предприятием. Но и на уровне высших плановых органов социальные затраты от негативных внешних факторов вклю­чались в проекты планов, но редко доходили до стадии окончательного утверждения проектов. Отсюда те чудовищ­ные разрушения, которые были причинены природной среде экономикой социализма в СССР, Монголии, Вьетнаме, Камбодже, других странах.

Несостоятельными в конечном счете оказались и попыт­ки тотального планирования производства. Провалы с произ­водством то стиральных порошков, то бумаги, то запчастей и т.д., тотальный дефицит все чаще свидетельствовали о нарастающей неэффективности социалистического планиро­вания. Одним из тяжелейших результатов социалистической системы стало разрушение общечеловеческих ценностей, основ морали (в том числе и деловой морали). На всех уровнях власти оказались люди, способные в любой момент переступить закон и действовать в составе как организован­ной преступности, так и индивидуальных нарушений зако­нов и норм морали.

Сегодня вся критика, с которой в XIX в. выступил против капитализма К. Маркс, может быть предъявлена со­циализму. Но, к сожалению, чаще дело обстояло хуже, чем это видела любая критика.

§ 156. ДРУГИЕ ТИПЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПЛАНИРОВАНИЯ

Однако попытки воплотить в жизнь социалистические идеи осуществлялись не только в странах, где была создана социалистическая экономическая система. Эти идеи приме­нялись и в странах, где традиционно доминировала система свободного предпринимательства, т. е. рыночная система. В качестве примера можно взять послевоенную Англию. В 1945—1951 гг., когда у власти в этой стране находилась лейбористская (т. е. социалистическая) партия, в Англии были национализированы Центральный банк, угольная, га­зовая промышленность, черная металлургия, производство электроэнергии, транспорт, коммуникационные отрасли. С момента создания своей партии в начале XX в. лейбористы выступали за общественную собственность на ключевые от­расли экономики, а затем выдвинули идею всеобъемлющего экономического планирования.

Важно знать, что к 1945 г. угольная промышленность была физически изношена, добыча, занятость и экспорт снижа­лись. Черная металлургия нуждалась в огромных инвестици­ях, таможенной защите и ценовом контроле. Железнодорожный, автомобильный и речной транспорт требовал срочного восстановления и развития. Частный сектор, конечно, не мог осуществить крупные инвестиции в относительно короткие сроки. Это было ясно большинству населения, проголосовав­шего в 1945 г. за лейбористов.

Организация национализированных отраслей была поставлена в независимое положение от политических ин­станций в отношении оперативных решений. Но определе­ние стратегической политики должно было подчиняться правительству. Каждую из отраслей возглавлял совет управля­ющих, имевших богатейший опыт работы. Молодые управля­ющие получили дополнительную подготовку в фирмах США. Первый период приток государственных инвестиций сглажи­вал начавшийся разлад в организации работы. Однако про­тиворечащие друг другу указания от различных уровней иерархического управления быстро привели к деградации этих отраслей. Но в особой мере деградация коснулась отно­шений между рабочими и управляющими. Типичной карти­ной стали ползучие забастовки шахтеров, железнодорожни­ков, докеров и т.д., приводившие к тяжелым проблемам со снабжением продовольствием, углем, электроэнергией. Обычными стали требования роста зарплаты без соответству­ющего роста производительности труда. Пытаясь решить воз­никшие проблемы, лейбористы все чаще прибегали к субси­дированию национализированных отраслей, истощая госбюджет.

Как мы знаем, в рыночной экономике эффективное распределение ресурсов осуществляется благодаря информа­ции о свободных ценах, образующихся на основе предельных затрат. Любые отклонения от ориентиров предельных затрат ведут к неэффективному распределению затрат. Эти отклоне­ния стали типичными для английских национализированных отраслей. Для скрытой помощи экспортерам искусственно поддерживались низкие тарифы на железных дорогах. Потре­бители угля получали субсидии, компенсирующие завышен­ные цены на уголь. Зато сталеплавильщики не могли повы­сить цены на свою продукцию, несмотря на значительный рост спроса на нее.

Национализированные отрасли торговали между собой по сниженным ценам, что было названо «перекрестной субсидизацией». Но это не только не влияло на улучшение дел в данных отраслях, но вело к многочисленным конфлик­там между регионами и между правлениями государственных корпораций. Постепенно, одна за другой эти отрасли спол­зали на убыточный уровень, становясь постоянными получа­телями субсидий, ибо не могли покрыть своих затрат.

Безрадостную эволюцию претерпела и политика государ­ственных инвестиций в национализированные отрасли. Во-первых, прирост инвестиций решительно обгонял прирост производительности. Во-вторых, значительная часть инвести­ций шла на предприятия, жизнь которых пытались спасти из политических соображений, хотя с экономической точки зрения их нужно было закрыть. В-третьих, инвестиционные программы, рассчитанные на много лет, прерывались при смене правительств и не доводились до конца.

Конечно, деятельность национализированных отраслей в Англии была эффективнее, чем деятельность их аналогов в России. Это связано с более высоким уровнем менеджеров, рабочих, наличием гигантской рыночной среды, в которой эти отрасли существовали. Но в сравнении с английским частным сектором эти отрасли были наихудшими в англий­ской экономике. Все, что они делали, они делали хуже других.

В послевоенный период многие отрасли и предприятия в Англии переходили «из рук в руки» (из национализирован­ного сектора в частный и обратно). Условно их можно раз­делить на три группы: 1) угольная, металлургическая про­мышленность, транспорт — они реорганизовывались не один раз, и это вело к значительном социальным последствиям; 2) электроэнергетика, газовая промышленность, телефонные коммуникации — капиталоемкие отрасли, которые постоян­но требовали крупных капиталовложений; 3) отрасли, гра­ничащие с технологическими инкубаторами, — атомная энергетика, информатика.

В первой группе что-то удалось улучшить только за счет уничтожения неэффективных предприятий (многие угольные шахты), за счет крупных госинвестиций (металлургия). Во второй группе поддерживались стабильные и заниженные цены, что было выгодно частному сектору и домашним хозяйствам. Но эта группа оставалась низкодоходной. Третья группа, выполнявшая большой объем научных работ, суще­ствовала, как и в большинстве стран мира, за счет госбюджетных средств.

Вывод состоит в том, что госсектор — не только блажь социалистов, но объективная необходимость, ибо частный сектор не любит рисковать крупными инвестициями, кото­рые могут окупиться лишь через много лет. Но всегда эффек­тивность в госсекторе ниже, чем в частном, а следовательно, на микроуровне распределение ресурсов общества в госсектор не является лучшим их использованием.

В Нидерландах функционирует Центральное плановое бюро (ЦПБ), создающее модели голландской экономики. Итоговые ежегодные документы ЦПБ являются одновремен­но и планами, и прогнозами. Основанные на технике кейнсианского регулирования, эти документы играют важнейшую роль в политике правительства, и их репутация во всем мире очень высока. Но вся эта деятельность не связана с теориями социалистов.

Более развитая (по сравнению с Нидерландами) система планирования возникла в послевоенное время во Франции. В 1946 г. был создан Генеральный плановый комиссариат (ГПК). Его первой задачей было спланировать реконструкцию фран­цузской экономики. Первый План (1947—1953 гг.) был под­готовлен под руководством Жана Монэ, который затем стал «крестным отцом» Европейского экономического сообщества (ЕЭС). Этот План удачно выбрал пути реконструкции и способы эффективного использования средств, полученных Францией по Плану Маршалла*. За первым последовали и другие планы (1954-1957, 1958-1961 гг. и др.).

По мере усиления взаимодействия стран внутри ЕЭС возможности ГПК стали уменьшаться, поскольку все боль­шая часть французской экономики координировалась на ос­нове внешних требований. Но планы играли ведущую роль в осуществлении фискальной политики Франции. ГПК удается: 1) создавать условия для взаимодействия частных компаний, профсоюзов и правительственных учреждений; 2) обеспечи­вать стимулы тем частным компаниям, которые расширяют производство и инвестируют в пределах, рекомендованных ГПК. Планы ГПК являются рекомендательными, но они авторитетно ориентируют бизнес, гарантируя высокий уро­вень макроэкономической стабильности.

Наконец, следует упомянуть о широко распространен­ной модели совокупного экономического планирования, ставшей фактически новым институциональным механиз­мом в западных странах. Речь идет о модели «государст­ва благосостояния», т. е. системе мероприятий, которая из­меняет игру рыночных сил в трех направлениях: а) гаранти­рует индивидуумам и семьям минимальный доход независи­мо от рыночной оценки их труда или накопленного богатства; б) снижает уровень «негарантированности», «незастрахованности», давая возможность отдельному человеку или семье справиться с социальными проблемами (болезнь, безработица, старость); в) предоставляет всем гражданам в случае необходимости на равной основе определенный набор социальных услуг (помощь слепым, инвалидам, ижди­венцам).

Модель «государства благосостояния» стала реальностью практически во всех западных развитых странах. Это стабиль­но растущие фонды, которые не только устойчиво служат социальному спокойствию, уверенности в завтрашнем дне для каждого, но и являются известными нам встроенными стабилизаторами, помогающими достижению макроэкономи­ческой стабильности.

§ 157. ГИПОТЕЗА КОНВЕРГЕНЦИИ

Эта гипотеза появилась около 30 лет назад.Гипотеза конвергенции — утверждение о том, что различные экономи­ческие системы мира развиваются, вбирая в себя совпадаю­щие институциональные структуры, сталкиваясь с совпада­ющими экономическими проблемами. Иными словами, как бы ни различались экономические системы, в своем разви­тии они отбрасывают неэффективные институции, отбирают и сохраняют эффективные, так что, в конечном счете, все они после такого постепенного (эволюционного) отбора будут относительно тождественны.

Аргументы сторонников этой гипотезы были следующи­ми. Во-первых, они считали, что новейшие средства комму­никаций и транспорта развиваются повсеместно, создавая единую техническую основу различных стран и обществ. То есть возникает некое техническое единство человеческой цивилизации независимо от страновых различий.

Среди россиян сторонником гипотезы конвергенции был академик А. Сахаров. Он видел экономические успехи запад­ноевропейских стран в 50-е и 60-е гг. и со значительным преувеличением относил их за счет попыток планирования (пусть даже рекомендательного, а не директивного планиро­вания). Вторым аргументом в пользу конвергенции стало распространение плановой техники в некоторых капиталис­тических странах. Поскольку А. Сахарову казалось, что пла­нирование — исключительное детище социализма, он счи­тал, что капитализм свой шаг навстречу социализму сделал и теперь следует ожидать ответного хода. В середине 60-х гг. действительно были попытки осуществить экономические реформы в СССР и других соцстранах. Но они закончились ничем, а после советской оккупации Чехословакии в 1968 г. о них вообще забыли. Поэтому А. Сахарову вскоре пришлось горько разочароваться.

Воодушевление в западных странах, связанное с идеями плановых макроэкономических методов, полностью прошло в 70-е гг. Тем более, что эти методы так и не начинались в США и Канаде, не прижились в Англии. Да и вообще экономическая наука постепенно осознавала, что степень вмешательства государства в экономику имеет свою индиви­дуальную критическую массу для каждой страны. В 80-е гг. на смену плановым иллюзиям в западных странах пришло осо­знание того, что государство стало играть слишком большую роль в экономике, что оно перешло меру разумного и нужно несколько «сдать назад». Именно в эти годы в большинстве западных стран формы и пределы вмешательства государства (правительства) в экономику были пересмотрены в сторону укрепления рыночных методов организации экономики. Ока­зались потесненными и попытки планирования, и чрезмер­ное увлечение программами «государства благосостояния». И политики, и экономисты, и большинство людей поняли, что социальные гарантии не должны превышать разумного и необходимого, что чрезмерность в этом деле превращает социальные гарантии в источник существования ленивых и безнравственных за счет трудолюбивых и честных.

А что же случилось с гипотезой конвергенции? Она тихо умерла по двум уже понятным причинам. Во-первых, сама историческая практика выявила пределы вмешательства госу­дарства в экономику, превышая которые общество рискует деградацией. Во-вторых, массовым заблуждением были по­пытки считать, что СССР мог добровольно двигаться к восприятию рыночных методов организации экономики. За­чатки этих методов возникли лишь после исчезновения СССР. Рыночные методы и реальный социализм исключают друг друга, ибо институциональные механизмы той и другой экономических систем совершенно различны.

Против этой очевидной истины сегодня возражают лишь те, кто с надеждой пытается узнавать о событиях в социа­листическом Китае и оценивать их с точки зрения возмож­ности приспособить эти события к идее реставрации соци­ализма в России. В Китае коммунистическими властями были допущены некоторые рыночные отношения в сельском хо­зяйстве и в сфере малого бизнеса. О чем это говорит? О том, что накануне серьезного экономического кризиса, китайские коммунистические власти смогли решиться на реформы. Но эти реформы, дав свои ограниченные результаты (а свои результаты дали и советские реформы во второй половине 60-х, и венгерские реформы в 70-е гг.), не создали необхо­димого институционального потенциала современной эффек­тивной смешанной экономики.

Но все-таки есть ли что-то позитивное в китайском опыте? Конечно, есть. У российских большевиков не было плана постепенного строительства социалистической систе­мы экономики. Они предпочли уничтожить старую и обой­тись без переходного периода от одной системы экономики к другой. После исчезновения СССР у российских властей были верные представления о том, какая смешанная система была бы работоспособной в России. Но идти к ней через мгновенное разрушение старой значило повторять путь, на­чатый в 1917 г., но теперь в обратном направлении.

Китайский путь — действительно путь через осторожно преодолеваемый переходный период от одного состояния экономики к другому, что предполагает постепенное созда­ние институциональных механизмов рыночной экономики рядом с пока еще мощными функциями государства.

Но это не конвергенция, а исторически свершившееся отрицание социалистической плановой экономической сис­темы. Она не возникла как следствие эволюционного появле­ния потребности в ней и добровольно осознанного народно­го признания ее необходимости. Везде и всюду, где она появилась, она была навязана силой и обманом. Поэтому везде, где прекращали навязывание этой системы силой, она быстро разваливалась. Сегодня ее силой удерживают на Кубе и в Северной Корее, в ряде стран СНГ. В Китае ее тоже удерживают силой, но этой же силой строят другую, пока параллельную систему рыночных институциональных меха­низмов.

В ходе длительного исторического развития, через посте­пенное (эволюционное) движение или через катаклизмы мятежей, путчей и революций человечество отбирало те институциональные механизмы, которые наиболее эффек­тивно удовлетворяли потребности людей.