В КОЛЛИЗИОННОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ГРАЖДАНСКОГО КОДЕКСА РФ

В отечественной правовой доктрине МЧП традиционно рассматривается как частноправовая отрасль права, имеющая своим предметом гражданско-правовые отношения в широком смысле, осложненные иностранным элементом, и характеризуется общими с гражданским правом основными принципами <1>.

--------------------------------

<1> См.: Перетерский И.С., Крылов С.Б. Указ. соч. С. 5; Лунц Л.А. Курс международного частного права. Т. 1. С. 21; Лебедев С.Н. О природе международного частного права. С. 75; Богуславский М.М. Международное частное право. 5-е изд. С. 31; Звеков В.П. Международное частное право: Учебник. С. 27; Международное частное право / Под ред. Г.К. Дмитриевой. М., 2003. С. 39; Международное частное право: Учебник / Под ред. Н.И. Марышевой. С. 13 - 14.

Именно в системе гражданского законодательства как в советский период развития, так и в настоящее время содержатся нормативные положения МЧП. Таким образом, они всегда находились, как отмечает Н.И. Марышева, в сфере действия основных начал и принципов гражданского права, в частности равенства субъектов, самостоятельности предпринимательской деятельности, свободы договора <1>.

--------------------------------

<1> См.: Марышева Н.И. Общие замечания к разделу VI // Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья. Раздел VI "Международное частное право": комментарий и постатейные материалы / Отв. ред. Н.И. Марышева. М., 2004. С. 2.

Рассматривая МЧП как самостоятельную отрасль национального права, предметом которой являются гражданско-правовые отношения, осложненные иностранным элементом, с одной стороны, вполне обоснованно полагать, что и этой отрасли, как гражданскому праву в целом, присущи диспозитивные начала, характеризуемые предоставлением широкой свободы в определении и осуществлении имущественных прав участников гражданско-правового оборота, что и МЧП содержит в большинстве своем диспозитивные нормы, от которых участники регулируемых им гражданско-правовых отношений могут отступать, если это отвечает их интересам.

Однако, с другой стороны, в отличие от гражданского права предметом регулирования МЧП являются гражданско-правовые отношения, осложненные иностранным элементом, в связи с присутствием которого на их регулирование могут претендовать правовые системы разных государств, что предопределяет основную цель МЧП - определение подлежащего применению права. Таким образом, эти отношения регулируются не с позиции установления прав и обязанностей участников отношений, а с позиции определения подлежащего применению права.

Следовательно, диспозитивность, свобода выбора в МЧП связана не с выбором конкретного варианта поведения, а с возможностью выбора применимого права.

Известно, что коллизионные нормы в России содержатся в федеральном законодательстве и международных договорах Российской Федерации. При этом в роли источников коллизионных норм могут выступать только те международные договоры Российской Федерации, решения о согласии на обязательность которых для Российской Федерации приняты в форме федерального закона.

В связи со столь высоким, основанным исключительно на федеральных законах происхождением коллизионных норм, как отмечает В.П. Звеков, коллизионная норма, допускающая применение иностранного права, - это проявление самоограничения принявшего ее суверена, которое обусловлено потребностями международного гражданского оборота. Воля к такому самоограничению должна быть выражена в форме акта, обладающего высшей юридической силой, т.е. в форме федерального закона. Ведь результатом самоограничения является допущение действия иностранного закона, выражающего волю иностранного суверена, в отечественном правовом пространстве <1>.

--------------------------------

<1> См.: Звеков В.П. Международное частное право: Учебник. С. 142.

Исходя из такого назначения коллизионных норм, можно предположить, что императивность заключена в самой основе коллизионного метода регулирования, но в российском праве (как и в праве других стран) содержатся как императивные, так и диспозитивные коллизионные нормы, допускающие свободный выбор права субъектами МЧП.

Однако, учитывая, что коллизионные нормы составляют исключительную прерогативу суверена, являются проявлением самоограничения суверена, выражением его воли в отношении допустимости применения иностранного права, можно ли ожидать в МЧП предоставления субъектам большой свободы в выборе применимого права по своему усмотрению, ожидать такого же баланса диспозитивного и императивного начала (с преобладанием диспозитивного начала), как в гражданском праве?

Для ответа на этот вопрос, для определения соотношения диспозитивного и императивного начал в выборе права потребуется проанализировать наличие диспозитивного и императивного начал в коллизионном регулировании, определяющем применимое право в отношении правового положения лиц, в области вещных прав и права собственности, в области обязательств из сделок и внедоговорных обязательств, права наследования, т.е. в решении коллизионных вопросов для каждого из известных в МЧП статутов.

При этом важно отметить, что диспозитивность и императивность в коллизионном регулировании являются лишь составляющими характеристики этих норм. Они не связаны и не совпадают с делением этих норм на гибкие и жесткие, что отражает степень свободы усмотрения суда (а не участников правоотношений) при выборе права, не совпадают с делением норм на двусторонние и односторонние (с той лишь оговоркой, что односторонние коллизионные нормы всегда носят императивный характер), с делением их на простые и сложные и т.д., которым традиционно уделяется основное внимание в доктрине. Соотношение диспозитивного и императивного начал в коллизионном регулировании не подвергалось специальному анализу, однако исследование этой темы имеет важное самостоятельное значение, определяя соотношение свободы выбора применимого права субъектами МЧП и императивного решения о применимом праве законодателя, выражающего волю государства, соотношение частных и публичных интересов.

Следуя системе МЧП, анализ соотношения диспозитивности и императивности коллизионного регулирования мы начнем с определения правового положения лиц, в первую очередь с коллизионных вопросов правового положения физических лиц.

Новое российское законодательство по МЧП ввело понятие личного закона для определения права, подлежащего применению при решении многих вопросов правового положения физических лиц - граждан, лиц с двойным гражданством, лиц без гражданства. Это обобщающее понятие, ранее широко применяемое в доктрине, известное также под названием "личный статут", уже использовалось в законодательстве зарубежных стран (например, Австрии, Венгрии, Румынии и др.), обеспечивая более рациональный и ясный подход в определении применимого права при решении вопросов личного статуса.

При определении личного закона законодатель в части третьей ГК РФ установил очень гибкую систему, основанную на сочетании закона гражданства (lex patriae) и lex domicilii, т.е. на смешанной системе. Наряду с общим подходом в ст. 1195 ГК РФ, согласно которому личным законом физического лица считается право страны, гражданство которой это лицо имеет, предусмотрен дифференцированный подход для определения личного закона:

- лица, которое наряду с российским гражданством имеет иностранное гражданство (применяется российское право);

- лица, которое, являясь иностранным гражданином, имеет место жительства в Российской Федерации (применяется российское право);

- лица, имеющего несколько иностранных гражданств (применяется право страны, в которой это лицо имеет место жительства).

Определен личный закон и для лиц без гражданства и беженцев. Как отмечает Г.К. Дмитриева, установленный ГК РФ обобщающий личный закон физического лица как основополагающий подход к выбору права, подлежащего применению к правовому статусу лица, включает в себя шесть вариантов, два из которых выражают закон гражданства (lexpatriae), три - lex domicilii и шестой - право страны, предоставившей убежище <1>.

--------------------------------

<1> См.: Дмитриева Г.К. Международное частное право: часть третья ГК РФ. М., 2003. С. 137.

Однако отмеченная многовариантность определения личного закона на основе критериев гражданства и домицилия не включает элементов диспозитивности. Для всех категорий физических лиц при определении личного статуса ГК РФ предусматривает только императивные коллизионные нормы, ни одно из лиц при определении личного закона не имеет никакой свободы выбора права при том, что правоприменительные органы имеют возможность определять личный закон на основе гибкого, дифференцированного подхода, позволяющего учесть все характеристики физических лиц.

В ГК РФ не содержится определения круга вопросов, которые регулируются личным законом физического лица, как, например, в законодательстве Венгрии, Румынии и др. Определить круг вопросов, регулируемых личным законом в ГК РФ, можно на основе анализа соответствующих положений самого Кодекса.

С помощью личного закона (на основе императивного подхода) определяется гражданская правоспособность физических лиц, при этом иностранные граждане и лица без гражданства пользуются в России гражданской правоспособностью наравне с российскими гражданами, кроме случаев, установленных законом (ст. 1196 ГК РФ). Личным законом определяется гражданская дееспособность физического лица (ст. 1197 ГК РФ). При этом императивной нормой ограничено изъятие из личного закона физического лица при регулировании его правового положения: согласно п. 2 ст. 1197 ГК РФ физическое лицо, не обладающее гражданской правоспособностью по своему личному закону, не вправе ссылаться на отсутствие у него дееспособности, если оно является дееспособным по праву места совершения сделки, за исключением случаев, когда будет доказано, что другая сторона знала или заведомо должна была знать об отсутствии дееспособности.

С помощью личного закона (на основе императивного подхода) определяется право физического лица на имя, его использование и защиту, если иное не предусмотрено ГК РФ или другими законами (ст. 1198 ГК РФ), основные вопросы опеки и попечительства. Опека или попечительство над несовершеннолетними, недееспособными или ограниченными в дееспособности совершеннолетними лицами устанавливается и отменяется по личному закону лица, в отношении которого устанавливается либо отменяется опека или попечительство. Обязанность опекуна (попечителя) принять опеку (попечительство) определяется по личному закону лица, назначаемого опекуном.

Гибкость в подходе к выбору применимого права к регулированию отношений между опекуном и лицом, находящимся под опекой, обеспечивается правилом п. 3 ст. 1199 ГК РФ, которое предусматривает, что эти отношения определяются по праву страны, учреждение которого назначило опекуна, однако когда лицо, находящееся под опекой, имеет место жительства в России, применяется российское право, если оно более благоприятно для этого лица. Следуя цели определить соотношение диспозитивного и императивного начал, важно обратить внимание на то, что выбор наиболее благоприятного для стороны права (lex benignitatis) зависит от усмотрения суда, но не от выбора стороны, как это установлено в законодательстве некоторых других стран, т.е. находится в сфере императивного регулирования.

Однако не все вопросы личного статуса определены личным законом. За границами действия личного закона остаются вопросы признания физического лица недееспособным или ограниченно дееспособным (ст. 1197 ГК РФ), а также признание физического лица в России безвестно отсутствующим и объявление физического лица умершим (ст. 1200 ГК РФ). В этом случае законодатель путем использования односторонней коллизионной нормы, которая обычно характеризуется императивным характером, допускает применение только российского права. Такой подход предусмотрен в Модельном гражданском кодексе для стран СНГ и соответственно в законодательстве стран, которые восприняли его как основу национального МЧП, в отличие от законодательства многих стран, где указанные вопросы также подчинены личному закону физического лица.

За пределами применения личного закона, но в сфере императивного регулирования остается и определение права, подлежащего применению при определении возможности физического лица заниматься предпринимательской деятельностью без образования юридического лица в качестве индивидуального предпринимателя, подчиненное согласно ст. 1201 ГК РФ праву страны, где такое физическое лицо зарегистрировано в качестве индивидуального предпринимателя, а при невозможности его применения ввиду отсутствия обязательной регистрации - праву страны основного места осуществления предпринимательской деятельности.

Ряд вопросов личного статуса физического лица определен в ГК РФ специальными коллизионными нормами. Так, специальный подход предусмотрен в ГК РФ и при определении применимого права к способности лица-наследодателя к составлению и отмене завещания, который решается с помощью императивной коллизионной нормы (п. 2 ст. 1224 ГК РФ).

Особый подход предусмотрен в ГК РФ для определения применимого права к деликтоспособности лиц, которая входит в круг вопросов деликтного статута (п. 1 ст. 1210). При том что деликтный статут в принципе подчинен императивному коллизионному регулированию, новеллой ГК РФ является допущение в этой области строго ограниченной возможности выбора права, а именно возможность для сторон после совершения действия или наступления иного обстоятельства, повлекших причинение вреда, договориться о применении права страны суда (п. 3 ст. 1219 ГК РФ), что соответственно распространяется и на применимое право, которое определяет деликтоспособность (что будет рассмотрено далее).

Появление диспозитивного начала в этой области усматривается и в ст. 156 СК РФ, в которой наряду с общей императивной коллизионной нормой, определяющей применимое право к условиям заключения брака на территории России для каждого из лиц, вступающих в брак, в п. 3 статьи предусмотрено, что при определении применимого права к условиям заключения брака при наличии у лица гражданства нескольких иностранных государств применяется по выбору данного лица законодательство одного из этих государств. Таким образом, данное положение является явным исключением из правила п. 4 ст. 1195 ГК РФ, допускающим выбор права, применимого к условиям заключения брака для лица, вступающего в брак. При этом очевидно, что выбор ограничен правом государств, гражданином которого является лицо, т.е. данная норма является ограниченно-диспозитивной. Н.И. Марышева, сравнивая п. 4 ст. 1195 ГК РФ и п. 3 ст. 156 СК РФ, приводит следующий пример.

Если гражданин Франции, имеющий также гражданство Германии и проживающий в Германии, заключает сделку, его гражданская дееспособность будет определяться по закону Германии. Если же этот гражданин женится в Москве на российской гражданке, условия вступления его в брак могут быть подчинены по выбору этого лица германскому либо французскому праву <1>.

--------------------------------

<1> См.: Марышева Н.И. Семейные отношения с участием иностранцев. С. 39 - 40.

Наряду с коллизионными нормами ГК РФ в России действуют коллизионные нормы, содержащиеся в международных договорах, которые согласно общему принципу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и ст. 7 ГК РФ имеют приоритет перед нормами национального законодательства.

Для определения вопросов личного статуса физического лица в отношениях со странами - участницами Минской конвенции 1993 г. действуют менее современные нормы, которые, однако, имеют приоритет перед нормами ГК РФ в силу своего международно-договорного происхождения. Так, согласно ст. 23 Конвенции дееспособность физического лица определяется по праву страны гражданства. Такие же коллизионные нормы предусмотрены, например, и в двусторонних договорах России о правовой помощи с Польшей, Болгарией, Венгрией и др.

Эти коллизионные нормы отличаются от положений ГК РФ включенными в них формулами прикрепления. Очевидно, что ими не обеспечивается современная гибкость регулирования, характерная для положений ГК РФ, но в аспекте интересующей нас характеристики этих норм с точки зрения их императивности отличий нет. Все коллизионные нормы международных договоров в этой области имеют императивный характер, исключающий возможность иного подхода, т.е. возможность выбора применимого права в силу волеизъявления самих физических лиц.

Таким образом, российское коллизионное регулирование, определяющее применимое право к вопросам личного статуса физического лица, как содержащееся в международных договорах России, так и включенное в ГК РФ, в целом имеет строго императивный характер, который в национальном законодательстве сохраняется в условиях общей тенденции более гибкого регулирования, обеспечения дифференцированного подхода при выборе применимого права. Отдельным исключением является ограниченно-диспозитивная норма в СК РФ, позволяющая выбор права к условиям вступления в брак для иностранного гражданина, имеющего гражданство нескольких иностранных государств (ограничивая выбор правом этих государств), и, как будет показано далее, возможность определения деликтоспособности при выборе сторонами вместо права, применимого на основе коллизионной нормы, права страны суда в качестве деликтного статута.

Определение права, применимого к вопросам правового положения юридического лица, осуществляется с использованием в ГК РФ понятия личного закона юридического лица - права, определяющего вопросы гражданско-правового статуса, что также являлось новеллой ГК РФ. Согласно п. 1 ст. 1202 ГК РФ личным законом считается право страны, где учреждено юридическое лицо. Традиционно используемая в отечественном коллизионном регулировании твердая коллизионная норма, отсылающая к праву страны места учреждения юридического лица, не допускает какой-либо свободы выбора права. На основе императивной коллизионной нормы определяются, как предусмотрено п. 2 ст. 1202 ГК РФ, в частности, статус организации в качестве юридического лица, его организационно-правовая форма, требования к наименованию, вопросы создания реорганизации и ликвидации, в том числе вопросы правопреемства. В таком порядке определяются содержание его правоспособности, порядок приобретения юридическим лицом гражданских прав и принятия на себя гражданских обязанностей, а также внутренние отношения, в том числе отношения юридического лица с его участниками, способность юридического лица отвечать по своим обязательствам.

Следует отметить, что место учреждения юридического лица было исходным при определении права, применимого к вопросам личного статуса юридического лица, и в ранее действовавшем законодательстве как в СССР, так и в Российской Федерации, что нашло отражение в многочисленных решениях МКАС при ТПП РФ.

Например, при рассмотрении спора по делу N 198/1998, в котором ответчиком выступала фирма, учрежденная на Вирджинских островах, имевшая центр управления в кантоне Цуг (Швейцария) и осуществлявшая коммерческую деятельность в Калининградской области, решение вопросов, относящихся к личному статуту иностранного субъекта внешнеторговой деятельности, согласно п. 1 ст. 161 ОГЗ 1991 г. осуществлялось по праву государства места его учреждения.

Императивный характер имеет как критерий определения личного закона, так и ограничение обращения к личному статуту в определении дееспособности в строго определенных случаях в целях обеспечения стабильности. Так, юридическое лицо не может ссылаться на ограничение полномочий его органа или представителя на совершение сделки, неизвестное праву страны, в которой орган или представитель юридического лица совершил сделку, за исключением случаев, когда будет доказано, что другая сторона сделки знала или заведомо должна была знать об указанном ограничении (п. 3 ст. 1202 ГК РФ).

Также с помощью императивной коллизионной нормы, отсылающей к праву места учреждения, определяется личный закон иностранной организации, не являющейся юридическим лицом по иностранному праву (ст. 1203 ГК РФ).

Действующие в России коллизионные нормы международно-договорного происхождения, содержащиеся в Киевском соглашении 1992 г. и Минской конвенции 1993 г., в двусторонних договорах о правовой помощи, исходят при определении правоспособности юридического лица из той же формулы прикрепления и носят императивный характер.

Следует отметить, что продолжение императивности в определении применимого права к вопросам правового положения юридических лиц проявляется и в императивном характере нормы ст. 1214 ГК РФ, предусматривающей, что к договору о создании юридического лица с иностранным участием применяется право страны, в которой согласно договору подлежит учреждению юридическое лицо. Возможность выбора сторонами применимого права к такому договору в ГК РФ не допускается.

Таким образом, комплекс коллизионных норм, определяющих право, подлежащее применению при определении правового положения юридических лиц, как имеющих международно-договорное происхождение, так и принятых государством в процессе нормотворческой деятельности, характеризуется только императивным характером твердой коллизионной нормы.

Анализируя известные законодательству разных стран иные критерии определения личного статута юридического лица (место нахождения административного центра, место осуществления основной деятельности), А.В. Асосков отмечает, что в этой области не получил признания принцип автономии воли участников юридического лица. При этом им приводятся объяснения, которые были некогда даны известным русским ученым М.И. Бруном, который писал, что воля автономна в выборе той точки туземной или чужой территории, где будет правление и центр эксплуатации; но после того, как этот выбор сделан, личный статус юридического лица будет зависеть от того, признает ли закон территории его домицилированным на том основании, что здесь правление или что здесь центр эксплуатации. Воля не автономна настолько, чтобы юридическое лицо могло иметь ту национальность, которую не хочет признавать за ним национальный законодатель, не желающий квалифицировать привязку юридического лица к известной точке на его территории как домициль в конфликтном смысле этого слова <1>.

--------------------------------

<1> См.: Асосков А.В. Правовые формы участия юридических лиц в международном коммерческом обороте. С. 36 - 37; Брун М.И. Юридические лица в международном частном праве. Кн. 1: О личном статусе юридического лица. Пг., 1915. С. 43. Цит. по: Асосков А.В. Правовые формы участия юридических лиц в международном коммерческом обороте.

Область коллизионного регулирования в определении права, применимого к праву собственности и иным вещным правам, традиционно характеризуется абсолютным преобладанием императивных норм и доминированием такой формулы прикрепления, как lex rei sitae.

В ГК РФ на основе привязки к праву страны местонахождения имущества императивно установлено право, определяющее принадлежность имущества к недвижимым и движимым вещам (п. 2 ст. 1205). Это положение является исключением из общего подхода к определению права, подлежащего применению при толковании юридических понятий, предусматривающего обращение к российскому праву, если иное не предусмотрено законом (п. 1 ст. 1187 ГК РФ). Эта императивная формула прикрепления применяется при определении права страны, по которому определяется содержание права собственности и иных вещных прав на недвижимое и движимое имущество, - объем правомочий собственника и других вещных прав и его ограничения (п. 1 ст. 1205 ГК РФ). Данная норма относится как к движимому, так к недвижимому имуществу.

В связи с определением местонахождения имущества следует обратить внимание на пояснение, данное в комментариях, о том, что под местом нахождения имущества понимается место, где находится само имущество, независимо от того, где пребывает собственник (обладатель иного вещного права) этого имущества, а также независимо от того, где были выданы правоустанавливающие документы или где было зарегистрировано это имущество <1>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей (под ред. Н.И. Марышевой, К.Б. Ярошенко) включен в информационный банк согласно публикации - КОНТРАКТ, ИНФРА-М, 2010 (3-е издание, исправленное и дополненное).

<1> См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей (постатейный) / Отв. ред. Н.И. Марышева, К.Б. Ярошенко. 2-е изд. М., 2006. С. 443.

Императивная коллизионная норма о применении права страны местонахождения имущества предусмотрена и для определения права, применимого к иным вопросам вещного статута, но с уточнениями.

Эта формула прикрепления применяется при определении применимого права к возникновению и прекращению вещных прав, однако с тем дополнением, что применению подлежит право страны, где это имущество находилось в момент, когда имело место действие или иное обстоятельство, послужившее основанием для возникновения либо прекращения права собственности и иных вещных прав (п. 1 ст. 1206 ГК РФ). Норма применяется, если иное не предусмотрено законом, однако отступление от нее на основе соглашения сторон не допускается.

Из общей императивной нормы о применении права местонахождения имущества, но также с уточнением для данного конкретного случая исходит и п. 2 ст. 1206 ГК РФ об определении применимого права к регулированию возникновения и прекращения права собственности и иных вещных прав по сделке, заключаемой в отношении находящегося в пути движимого имущества, отсылающий к праву страны, где находилось имущество перед его отправлением. Данная норма также применяется, если иное не предусмотрено законом, но не соглашением сторон.

Также с дополнительным уточнением (в данном случае - времени) императивная коллизионная норма о применении права страны местонахождения имущества предусмотрена и для определения права, применимого для регулирования возникновения права собственности и иных вещных прав на имущество в силу приобретательной давности; она предусматривает применение права страны, где имущество находилось в момент окончания срока приобретательной давности (п. 3 ст. 1206 ГК РФ).

Примером отступления от общего принципа местонахождения имущества (хотя и с дополнительными уточнениями) является императивная коллизионная норма, определяющая право, подлежащее применению к вещным правам на воздушные и морские суда, суда внутреннего плавания, космические объекты, подлежащие регистрации, их осуществлению и защите, отсылающие к праву страны, где эти суда и объекты зарегистрированы (ст. 1207 ГК РФ). Особые свойства вещей, подлежащих государственной регистрации, движущихся объектов, которые отнесены законодателем к категории недвижимого имущества, предопределило применение не общего принципа местонахождения вещи, а право страны, где они зарегистрированы.

Возможность иного подхода, но только предусмотренного законом, допускается п. п. 1 и 2 ст. 1206 ГК РФ, в соответствии с которыми определяется применимое право для общего правила определения возникновения и прекращения права собственности и иных вещных прав на имущество и для специального правила об определении применимого права к регулированию возникновения и прекращения права собственности и иных вещных прав по сделке, заключаемой в отношении находящегося в пути движимого имущества.

Следует отметить, что в отношении положения п. 1 ст. 1206 ГК РФ, устанавливающего общее правило об определении права, подлежащего применению к возникновению и прекращению права собственности и иных вещных прав, непосредственно в ГК РФ имеются и иные специальные коллизионные нормы. В данном случае мы обратим внимание только на иную норму, отступающую в этой области от императивного коллизионного регулирования. Так, согласно п. 1 ст. 1210 ГК РФ выбранное сторонами право при заключении договора применяется к возникновению и прекращению права собственности и иных вещных прав на движимое имущество без ущерба для прав третьих лиц. Таким образом, область определения применимого права к праву собственности и иным вещным правам остается областью явного преобладания императивного регулирования, однако первый шаг сделан в сторону диспозитивности, либерализации регулирования в области возникновения и прекращения вещных прав на движимые вещи. При этом данное изменение трудно однозначно назвать проникновением диспозитивного начала в вещный статут, поскольку в силу п. 1 ст. 1210 ГК РФ вопросы возникновения и прекращения вещных прав на движимые вещи фактически перешли в область обязательственного статута договора.

Также императивный подход, основанный на принципе применения права местонахождения имущества к определению применимого права в этой области, характерен и для международных договоров Российской Федерации. Так, согласно п. "б" ст. 11 Киевского соглашения 1992 г. к отношениям, вытекающим из права собственности, применяется законодательство места нахождения имущества. Согласно п. "в" ст. 11 возникновение и прекращение права собственности на имущество определяются по законодательству государства, на территории которого имущество находилось в момент, когда имело место действие или иное обстоятельство, послужившее основанием возникновения или прекращения такого права.

Наряду с этими императивными коллизионными нормами п. "е" ст. 11 Киевского соглашения 1992 г. предусмотрено, что право, применимое к возникновению и прекращению права собственности и иного вещного права на имущество, являющееся предметом сделки, определяется по законодательству места совершения сделки, если иное не предусмотрено соглашением сторон. Иными словами, определяется так же, как и право, применимое к правам и обязанностям по сделке, где, как мы увидим далее, на первое место выходит диспозитивное начало в определении применимого права.

Коллизионные вопросы определения применимого права к сделкам, осложненным иностранным элементом, включают определение применимого права к форме сделок, к правам и обязанностям сторон договора, к обязательствам из односторонних сделок и сферы действия права, подлежащего применению, к договору.

При рассмотрении этого комплекса коллизионных норм интересно проследить как очевидное усиление диспозитивного начала в определении применимого права к правам и обязанностям сторон по сделкам (за отдельными ограничениями и исключениями), так и императивность, которая традиционно сохраняется в определении права, применимого к форме сделки, с которой мы начнем анализ данной области регулирования.

Императивная коллизионная норма о праве, применимом к форме сделки, содержалась в отечественном законодательстве еще в те далекие годы, когда ОГЗ 1961 г. и ГК РСФСР 1964 г. содержали лишь немногочисленные статьи по МЧП. Это объясняется тем, что коллизионные вопросы разрешались в тех актах только применительно к внешнеторговым сделкам, в отношении которых с участием советских организаций изначально предъявлялись особо строгие требования к соблюдению письменной формы и порядку подписания, нарушение которых влекло их недействительность.

Определение права, применимого к форме сделки в законодательстве СССР и России, действовавшем до принятия ГК РФ, состояло из общей двусторонней коллизионной нормы и двух специальных норм-изъятий из общего правила, а именно о праве, применимом к форме внешнеторговых (ГК РСФСР 1964 г.), внешнеэкономических (ОГЗ 1991 г.) сделок, совершаемых с участием советских организаций, и о праве, применимом к форме сделок в отношении недвижимого имущества, находящегося в СССР. Данная схема регулирования, включающая основную общую норму и специальные нормы-изъятия, предусмотренные для внешнеэкономических сделок с участием российских лиц и сделок в отношении недвижимости, сохранена и в ст. 1209 ГК РФ.

Следует отметить, что, хотя ГК РФ в целом отступил от дуалистического подхода к определению статута договорного обязательства (не выделяя внешнеэкономических договоров в том, что касается прав и обязанностей сторон), в отношении применимого права к форме сделки сохраняется прежний подход, основанный на общем принципе определения применимого права и специальной норме для внешнеэкономических сделок с участием российских лиц.

Общая двусторонняя коллизионная норма п. 1 ст. 1209 ГК РФ практически повторяет нормы ранее действовавших ГК РСФСР 1964 г. и ОГЗ 1991 г., предусматривая, что форма сделки подчиняется праву места ее совершения. Наряду с основной коллизионной нормой, как и ранее в ГК РСФСР 1964 г. и ОГЗ 1991 г., сохраняется альтернативная коллизионная привязка субсидиарного характера. Устанавливается, что сделка, заключенная за границей, не может быть признана недействительной вследствие нарушения формы, если соблюдены требования российского законодательства. Сложное коллизионное регулирование обеспечивает возможность признания действительной сделку, совершенную за границей с нарушением требований к форме права места ее совершения, если она отвечает требованиям российского права. Эта норма имеет, как и в ранее действовавшем законодательстве, императивный характер как по содержанию регулирования, так и по соотношению коллизионных привязок - как основной, так и субсидиарной. Соотношение этих двух формул прикрепления не может быть изменено, нельзя поменять очередность их применения.

Аналогичный подход используется и при определении применимого права к форме доверенности.

Императивно сформулирована и норма-изъятие из общей нормы, определяющая право, применимое к форме внешнеэкономической сделки с участием российских лиц. Существование такой нормы имеет долгую предысторию в отечественном праве. Можно выделить три поколения этих норм, каждое из которых служит примером императивного подхода в коллизионном регулировании.

Норма первого поколения, содержащаяся в ОГЗ 1961 г. (ст. 125) и соответственно в ГК РСФСР 1964 г. (ст. 565), устанавливала, что форма внешнеторговых сделок, совершаемых советскими организациями, и порядок их подписания независимо от места совершения этих сделок определяются законодательством Союза ССР. Внимание к регулированию вопроса о праве, применимом к формальным требованиям к внешнеторговой сделке, обусловлено теми строгими требованиями, которые в годы государственной монополии внешней торговли предъявлялись к формальной действительности таких сделок. Эти требования заключались в обязательной письменной форме сделки и специально установленном порядке ее подписания, что было предусмотрено Постановлением Совета Министров СССР от 14 февраля 1978 г. N 122 "О порядке подписания внешнеторговых сделок" <1>.

--------------------------------

<1> Свод законов СССР. Т. 9. С. 92. Фактически утратило силу.

Императивная коллизионная норма, предусматривавшая в данном случае выбор советского права, обеспечивала применение не только указанного Постановления, но и нормы ГК РСФСР 1964 г. о недействительности внешнеторговых сделок, заключенных с нарушением формы и порядка подписания (ст. 14 ОГЗ 1961 г., ст. 45 ГК РСФСР 1964 г.), которая подлежала применению независимо от места их подписания. В комплексе коллизионная норма и указанные материально-правовые нормы гарантировали строгое соблюдение установленных в названном Постановлении 1978 г. правил. В практике Внешнеторговой арбитражной комиссии (как ранее назывался МКАС при ТПП РФ) имеется немало примеров, когда сделки и дополнения к сделкам признавались недействительными именно на этом основании <1>.

--------------------------------

<1> Подробнее об этом см.: Зыкин И.С. Внешнеторговые операции: право и политика. М., 1994. С. 78 - 79.

В связи с либерализацией регулирования внешней торговли в ОГЗ 1991 г. коллизионная норма "второго поколения" претерпела серьезные изменения. Во-первых, изменился объем коллизионной нормы, который в ОГЗ 1991 г. включал только форму сделки, но не упоминал порядка ее подписания. Таким образом, был использован способ изменения нормы закона, известный в законодательной практике как квалифицированное умолчание законодателя. Исключению "порядка подписания" внешнеэкономических сделок из объема коллизионной нормы ст. 165 ОГЗ 1991 г. сопутствовало исключение слов порядка подписания из п. 2 ст. 30 ОГЗ 1991 г. "О недействительности внешнеэкономических сделок". Из статей ОГЗ 1991 г. было исключено упоминание об особом порядке подписания сделок, совершаемых советскими организациями, получившем в западной литературе название soviet strict signature requirements - "строгие советские требования к подписанию". Этот особый порядок подписания более не имел обоснования и защиты в российском законодательстве.

Второе изменение объема коллизионной нормы касалось субъектного состава внешнеэкономических сделок, в круг которых в ОГЗ 1991 г. включили советских юридических лиц и граждан, что отражало результаты процесса демонополизации внешней торговли, предоставление права выхода на внешний рынок всем хозяйствующим субъектам <1>.

--------------------------------

<1> Подробнее об этом см.: Бардина М.П. Субъекты внешнеторговой деятельности // Правовое регулирование внешнеэкономической деятельности / Под ред. А.С. Комарова. М., 2001. С. 84 - 87.

Исключение из объема коллизионной нормы ст. 165 и п. 2 ст. 30 ОГЗ 1991 г. слов "порядок подписания" привело к появлению двух режимов формальной действительности внешнеэкономических сделок, применение которых зависело от даты их подписания. Сделки, подписанные до вступления в силу ОГЗ 1991 г., для признания действительными должны были быть совершены с соблюдением формы и порядка подписания, установленных советским законодательством, а сделки, совершенные после вступления ОГЗ 1991 г. в силу, признавались действительными при условии их совершения в письменной форме независимо от порядка подписания. Этот подход нашел отражение в практике МКАС при ТПП РФ <1>.

--------------------------------

<1> См.: Розенберг М.Г. Контракт международной купли-продажи. М., 2007. С. 76 - 79.

С введением части первой ГК РФ был создан единый режим для определения формальной действительности всех сделок независимо от даты их подписания. Федеральным законом от 30 ноября 1994 г. N 52-ФЗ "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" <1> было установлено, что нормы ГК РФ об основаниях и о последствиях недействительности (ст. ст. 162, 165 - 180) применяются к сделкам независимо от времени их совершения. Таким образом, на действительность сделки независимо от даты подписания не влияло нарушение порядка подписания, установленного Постановлением Совета Министров СССР от 14 февраля 1978 г. N 122 "О порядке подписания внешнеторговых сделок".

--------------------------------

<1> СЗ РФ. 1994. N 32. Ст. 3302.

Оставаясь составной частью комплекса регулирования вопроса о формальной действительности внешнеэкономических сделок с участием российских лиц, коллизионная норма второго поколения сохранила строго императивный характер, обеспечивающий применение российского права к последствиям несоблюдения требования обязательной письменной формы, более не распространяя свое действие на специальный порядок подписания.

Нормы-изъятия третьего поколения, содержащейся в части третьей ГК РФ, коснулись некоторые изменения в объеме, уточняющие в соответствии с новым российским законодательством определение российских участников внешнеэкономических сделок. Перечень участников стал включать российских юридических лиц и осуществляющих предпринимательскую деятельность физических лиц, личным законом которых в соответствии со ст. 1195 Кодекса является российское право, т.е. физических лиц, являющихся российскими гражданами, имеющих иностранное и российское гражданство; иностранных граждан, имеющих место жительства в России.

Эта норма также сохранила императивный характер, обеспечивая подчинение требований к форме внешнеэкономических сделок с участием российских лиц положениям российского права независимо от места ее совершения. Необходимость такого подхода обусловлена тем, что в ГК РФ (п. 3 ст. 162) сохранено положение о недействительности внешнеэкономических сделок при несоблюдении простой письменной формы.

В современной практике МКАС имеются примеры применения к определению формальной действительности внешнеэкономических сделок с участием российских лиц (в большинстве случаев их изменений или дополнений) на основании специальной коллизионной нормы российского права. Приведем следующие примеры.

В решении по делу от 18 октября 1999 г. N 385/1998 по спору между российской и индийской фирмами МКАС, основываясь на коллизионной норме, отсылающей к российскому праву, учитывая п. 3 ст. 162 ГК РФ, исходил из того, что внешнеторговые сделки с участием российских лиц должны совершаться и изменяться в письменной форме. Поэтому действия одного из участников сделки сами по себе не могут изменить условия, выраженные сторонами в письменной форме <1>.

--------------------------------

<1> См.: Практика Международного коммерческого суда при Торгово-промышленной палате Российской Федерации за 1999 - 2000 годы / Сост. М.Г. Розенберг. М., 2002. С. 161.

В решении по делу от 17 февраля 1997 г. N 150/1996 по иску российской организации к японской фирме МКАС, основываясь на п. 3 ст. 162 ГК РФ, исходил из того, что любая договоренность между сторонами должна быть оформлена в простой письменной форме. Устная договоренность, даже если наличие таковой было надлежащим образом доказано заинтересованной стороной, является недействительной в силу п. 3 ст. 162 ГК РФ <1>.

--------------------------------

<1> См.: Международный коммерческий арбитражный суд при Торгово-промышленной палате Российской Федерации: арбитражная практика за 1996 - 1997 годы / Сост. М.Г. Розенберг. М., 1998. С. 96, 97.

В отношении правового обоснования применения специальных императивных коллизионных норм, определяющих право, применимое к форме (а ранее - и к порядку подписания) внешнеэкономических сделок российских (ранее советских) участников за пределами страны, в разные периоды выдвигались различные аргументы.

Долгие годы наиболее распространенным и признанным было высказанное Л.А. Лунцем положение о том, что требования к письменной форме и порядку подписания следует рассматривать как вопросы, относящиеся к личному статуту внешнеторговых объединений <1>. В настоящее время коллизионная норма о применении российского права к форме внешнеэкономических сделок с участием российских лиц (п. 2 ст. 1209 ГК РФ) независимо от места совершения сделки наряду с п. 3 ст. 162 о недействительности внешнеэкономических сделок, совершенных с нарушением письменной формы, могут рассматриваться как императивные нормы, применение которых обосновано положением ст. 1192 ГК РФ, которые уже традиционно в толковании этой статьи называют сверхимперативными <2>. Как отмечает А.Н. Жильцов, эти нормы подлежат применению независимо от того, какое право признано компетентным применительно к правоотношению; ни выбор права сторонами, ни действие коллизионных норм страны суда не могут устранить их применение <3>.

--------------------------------

<1> См.: Лунц Л.А. Внешнеторговая купля-продажа: коллизионные вопросы. М., 1972. С. 99.

<2> См.: Садиков О.Н. Императивные нормы в международном частном праве // МЖМП. 1992. N 2.

<3> См.: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. С. 348.

Императивный характер имеет и вторая норма-изъятие (п. 3 ст. 1209 ГК РФ), определяющая применимое право к форме сделки в отношении недвижимого имущества, состоящая из общей двусторонней нормы и специальной односторонней. Двусторонняя коллизионная норма, устанавливающая, что форма сделок в отношении недвижимого имущества подчиняется праву страны, где находится это имущество, является новой для российского права. Форма прикрепления этой коллизионной нормы соответствует привязке, использовавшейся в односторонней коллизионной норме ОГЗ 1991 г. (ст. 165). Традиционное использование ее при решении коллизионных вопросов формы сделок с недвижимостью обусловлено наличием особых требований к форме сделок с недвижимостью, обычно устанавливаемых государством. Так, согласно п. 1 ст. 164 ГК РФ сделки с недвижимостью подлежат обязательной регистрации. Федеральным законом от 21 июля 1997 г. N 122-ФЗ "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" <1> предусмотрен перечень таких сделок.

--------------------------------

<1> СЗ РФ. 1997. N 30. Ст. 3594.

Как следует из рассмотренных положений ГК РФ, в определении права, применимого к форме сделки, российское коллизионное регулирование характеризуется строгой императивностью, не допускающей, согласно норме общего характера, не только выбора права сторонами, но даже свободного выбора предусмотренных формул прикрепления, оставляя в качестве основной место совершения сделки, которая в законодательстве многих стран используется только как одна из альтернативных привязок.

Используя в качестве основной формулы прикрепления место совершения сделки, ГК РФ не предусматривает в качестве альтернативной привязки отсылку к праву, регулирующему договор (lex causae), к которой все чаще обращается современное законодательство. Так, при определении права, применимого к форме сделки, в качестве основной или альтернативной привязки предусматривается право, применимое к договору, например в законодательстве по МЧП Румынии (ст. 86), Швейцарии (ст. 124), Польши (ст. 12), Туниса (ст. 68) и др. <1>.

--------------------------------

<1> Законодательство по МЧП этих стран см.: Международное частное право: иностранное законодательство.

Применение lex causae предусмотрено в качестве альтернативной формулы прикрепления и в международных конвенциях: ст. 9 Римской конвенции 1980 г., ст. 13 Межамериканской конвенции о праве, применимом к международным контрактам 1994 г. (Конвенции Мехико), ст. 11 Конвенции о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров, от 22 декабря 1986 г. (в силу не вступила). Нельзя не отметить, что обращение к lex causae (которое не допускается в ГК РФ) фактически привносит элемент диспозитивности в эту сферу, поскольку определяется в большинстве случаев на основе автономии воли сторон. Таким образом, императивность регулирования в ГК РФ обеспечивается и ограничением используемых формул прикрепления.

Следует отметить, что сфера определения права, применимого к форме сделки, включает сверхимперативную коллизионную норму о праве, применимом к внешнеэкономическим сделкам с участием российских лиц. Эта норма продолжает оставаться отличительной особенностью российского коллизионного регулирования, что обусловлено требованием соблюдения обязательной письменной формы для данной категории сделок, нарушение которого влечет их недействительность, так как в российском праве в отношении этих внешнеэкономических сделок письменная форма - это не функция доказательства, а условие их действительности.

Основополагающим подходом к определению применимого права к правам и обязанностям по договору в ГК РФ (ст. 1210) является согласование применимого права сторонами. Только при отсутствии соглашения сторон (за отдельными исключениями) вступает в действие коллизионное регулирование.

Доминирующий в этой области принцип автономии воли вытекает из одного из фундаментальных начал гражданского права - принципа свободы договора. При этом если в гражданском праве принцип свободы договора проявляется в том, что стороны свободны в определении условий договора, то в МЧП принцип автономии воли проявляется в свободе сторон определить право, применимое к правам и обязанностям по договору.

Как пишет Н.Г. Вилкова, в международном коммерческом обороте свобода договора шире: помимо согласования конкретных условий договора во внутрихозяйственных отношениях она включает и свободу выбора применимого к такому договору права. В результате участники таких контрактов в значительной степени сами создают юридическое пространство реализации их контрактных отношений <1>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография Н.Г. Вилковой "Договорное право в международном обороте" включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2004.

<1> См.: Вилкова Н.Г. Договорное право в международном обороте. С. 227.

Важно подчеркнуть, что в данной области содержание принципа автономии воли шире также и потому, что выбранное сторонами применимое право включает не только диспозитивные, но и императивные нормы, от которых стороны при согласовании условий договора отступать не могут.

Известно, что принцип автономии воли предусмотрен как во всех международных конвенциях в области унификации коллизионных норм, например в Кодексе Бустаманте 1928 г., Гаагских конвенциях о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров, 1955 г., 1986 г. (в силу не вступила), Гаагской конвенции о праве, применимом к агентским договорам 1978 г., Римской конвенции 1980 г. и заменившем ее Регламенте "Рим I", Конвенции Мехико, Минской конвенции 1993 г., Киевском соглашении 1992 г., так и в национальном законодательстве по МЧП, где различие в регулировании может касаться только ограничения выбора применимого права.

Таким образом, в современном МЧП воле сторон отведено первостепенное место в определении права, применимого к правам и обязанностям сторон по договору, что показывает абсолютное преобладание диспозитивного начала в этой области.

В отечественном МЧП принцип автономии воли сторон имеет значительно более долгую историю, чем принцип свободы сторон в гражданском праве.

Развитие законодательного регулирования этого принципа начиналось с лаконичного положения ст. 126 ОГЗ 1961 г. и ст. 566 ГК РСФСР 1964 г., в которых предусматривалось, что права и обязанности сторон по внешнеторговой сделке определяются по законам места ее совершения, если иное не установлено соглашением сторон. Законодательное закрепление принципа автономии воли сторон в определении применимого права, но только к внешнеторговым сделкам было известно отечественному МЧП и в советский период, когда отечественное гражданское законодательство - ОГЗ СССР 1961 г., ГК РСФСР 1964 г. - не предусматривало свободы договора, для которой не было места в условиях планово-административной экономики.

Более того, определение сторонами применимого права во внешнеторговых контрактах имело место и до принятия ОГЗ 1961 г.

Как отмечалось в учебнике "Международное частное право" И.С. Перетерского и С.Б. Крылова (1940), в советские внешнеторговые сделки включались положения о подчинении этих сделок праву иностранного или праву Советского государства. Созданная в 1932 г. Внешнеторговая арбитражная комиссия при Всесоюзной торговой палате еще до законодательного закрепления принципа автономии воли сторон в своей практике придерживалась того, что стороны путем соглашения по своему усмотрению могут подчинить свои взаимные обязательства любому правопорядку <1>.

--------------------------------

<1> См.: Генкин Д.М. О работе Внешнеторговой арбитражной комиссии при Всесоюзной торговой палате за 1957 - 1959 годы // Секция права Всесоюзной торговой палаты: Сб. инф. матер. Вып. XI. М., 1961. С. 6.

Признание в практике Внешнеторговой арбитражной комиссии автономии воли в отношении внешнеторговых сделок, по-видимому, определялось тем, что неприемлемая для внутренних отношений свобода договора частично, в аспекте применимого права допускалась, когда советские организации заключали контракты на международном рынке, соприкасаясь с существовавшим там регулированием. Такая "опережающая" диспозитивность в предоставлении сторонам свободы выбрать применимое право к внешнеторговым сделкам во многом была обусловлена тем, что она распространялась на сделки, выходящие за пределы страны, в которых контрагентами советских организаций были фирмы капиталистических стран, где происходило соприкосновение с международным рынком, на котором господствовали принцип свободы договора, принцип автономии воли сторон.

Вместе с тем уже после законодательного закрепления принципа автономии воли сторон в ОГЗ 1961 г. в книге Л.А. Лунца "Внешнеторговая купля-продажа. Коллизионные вопросы" (1972) отмечалось, что логически первой является воля сторон в сделке, но так как стороны лишь в виде редкого исключения при заключении договора выражают волю относительно закона, которому они хотят подчинить свои обязательства, то практически коллизионный вопрос во внешнеторговом арбитраже обычно разрешается путем применения закона места совершения контракта <1>.

--------------------------------

<1> См.: Лунц Л.А. Курс международного частного права. Т. 1. С. 38.

Причина такого ограничительного использования свободы определения применимого права была связана с тем, что в тот период во внешнеторговом обороте страны преобладали внешнеторговые сделки в рамках СЭВ, заключаемые между хозяйственными организациями стран - членов СЭВ. Эти сделки регулировались унификационными актами СЭВ: Общими условиями СЭВ (ОУ СЭВ), Общими условиями поставок СЭВ (ОУП СЭВ), Общими условиями монтажа СЭВ (ОУМ СЭВ), Общими условиями технического обслуживания СЭВ (ОУТО СЭВ), Общими условиями специализации и кооперирования СЭВ (ОУСК СЭВ). Названные Общие условия СЭВ содержали в большинстве своем императивные унифицированные материально-правовые нормы, которые дополнялись императивной коллизионной нормой <1>.

--------------------------------

<1> Подробнее об этом см.: Розенберг М.Г. Международное регулирование поставок в рамках СЭВ. М., 1989. С. 22 - 72; Бардина М.П. Ответственность хозяйственных организаций стран - членов СЭВ по внешнеторговым сделкам. М., 1981. С. 30 - 47; Она же. Унификационные акты СЭВ в области регулирования внешней торговли // СЕМП. 1988. С. 236 - 238.

Таким образом, в созданном в рамках СЭВ единообразном регулировании практически не оставалось места для проявления принципа автономии воли сторон. Заключая договор поставки, монтажа, технического обслуживания, стороны согласовывали лишь индивидуальные условия контракта, подчиняясь установленным в общих условиях положениям, от которых можно было отступать только в случаях, прямо предусмотренных в преамбулах этих актов. В восполнении пробелов также не было места для соглашения сторон о применимом праве, поскольку для определения субсидиарно применимого права применялась унифицированная императивная коллизионная норма. Такое положение в правовом режиме внешнеторговых сделок в рамках СЭВ отражало проявление административных методов в регулировании внешнеторговых отношений в период государственной монополии внешней торговли. Принцип автономии воли в определении применимого права проявлялся только в отношениях по внешнеторговым контрактам со странами, не входившими в СЭВ. Такое положение сохранялось до роспуска СЭВ, в связи с которым Общие условия СЭВ потеряли свою императивность.

Дальнейшее законодательное развитие принцип автономии воли получил в ОГЗ 1991 г., в которых в ст. 166 принципу автономии воли был посвящен самостоятельный пункт (п. 1), предусматривающий, что права и обязанности сторон по внешнеэкономическим сделкам определяются по праву страны, избранному сторонами при совершении сделки или в силу последующего соглашения.

В части третьей ГК РФ 2002 г. выбору права сторонами договора посвящена ст. 1210, что является серьезным свидетельством усиления диспозитивного начала, возрастания роли принципа автономии сторон в определении права, применимого к договорным отношениям. Комментируя ст. 1210 ГК РФ, И.С. Зыкин пишет, что принципиальные положения этой статьи находятся в русле общих начал российского гражданского законодательства, закрепленных в ст. ст. 1 и 2 ГК РФ, и соответствуют международной тенденции, заключающейся в растущем нормативном признании принципа автономии воли сторон и расширении сферы его действия <1>.

--------------------------------

<1> См.: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. С. 422.

Следует отметить, что в ГК РФ самостоятельная норма об автономии воли, содержащая многие аспекты регулирования, распространяется уже на все сделки с иностранным элементом, а не только на внешнеэкономические, в чем нашел отражение отказ ГК РФ от двойного режима, от дуализма в регулировании внешнеэкономических сделок и иных сделок, осложненных иностранным элементом.

Таким образом, если изначально автономия воли предусматривалась только для внешнеторговых сделок, в настоящее время она предусмотрена для всех сделок, осложненных иностранным элементом (если в самом ГК РФ не установлены иные правила), что также подтверждает расширение сферы действия диспозитивного начала в российском коллизионном регулировании.

Возможность выбора права сторонами договора предусмотрена и в международных договорах Российской Федерации: многосторонних - Киевском соглашении 1992 г. (п. "е" ст. 11), Минской конвенции 1993 г. (ст. 41), а также в двусторонних соглашениях о правовой помощи.

Учитывая, что свободе сторон в выборе применимого права в ГК РФ 2002 г. впервые посвящена отдельная статья (ст. 1210), весьма детально регламентированная, важно установить, предусматриваются ли в этой статье какие-либо императивные ограничения принципа автономии воли. Для этого потребуется рассмотреть все пять пунктов статьи, каждый из которых посвящен специальному вопросу регулирования автономии воли сторон.