Второй позитивизм, махизм, или эмпириокритицизм 5 страница

Выделяется уровень сознательного манипулирования знаками и уровень скрытых, бессознательно применяемых правил (механизмов, закономерностей, структур). «Вслед за физическими науками гуманитарные науки должны убедиться в том, что реальность их предмета исследования вовсе не ограничивается тем уровнем, на котором ее воспринимает субъект.» Сама действительность состоит из многих уровней, которые открываются исследователю в зависимости от его подхода, от решаемых им задач, подобно тому, как под микроскопом обнаруживаются разные картины объекта в зависимости от применяемой степени увеличения.

Возражая тем, кто считает, что гуманитарному познанию противопоказаны научные методы, Леви-Стросс отстаивает правомерность объективно-научного исследования «человеческой реальности». При этом он считает, что в научном познании существуют различные уровни, связанные с эмпирико-рациональными и интуитивными познавательными процедурами.

Свою философскую позицию Леви-Стросс называет «сверхрационализмом». Истинная реальность, считает он, никогда не дана субъекту в непосредственном опыте и постижима лишь путем моделирования бессознательных процессов. Сознание существует на пересечении множества бессознательных структур человеческого духа, каждая из которых соответствует определенному уровню социальной реальности.

Науки о культуре сталкиваются со специфическими трудностями: их объект – человеческая деятельность с ее свободными выборами, ценностями, целями, которые как будто не укладываются в рамки объективных закономерностей. Но, с точки зрения структуралистов, человеческая свобода – иллюзия; в действительности же наше поведение жестко детерминировано глубинными структурами языка, культуры, подсознательного. Обнаружение этих структур позволяет отвлечься от субъективности. В науке, искусстве, мифологии, религии структуралисты стремятся обнаружить эти структуры, глубинные закономерности.

Методологические принципы Леви-Стросса. Основные методологические принципы структурализма заключаются в следующем:

первый принцип Леви-Стросс выразил в формуле: «Методологический примат отношений над элементами системы». В этой связи он писал: «Ошибка традиционной социологии, как и традиционной лингвистики, состоит в том, что она рассматривала элементы, а не отношения между элементами»;

второй принцип: «Методологический примат синхронии над диахронией». Для выявления структуры объекта нужно отвлечься от его развития и рассмотреть его различные части как существующие в один момент (синхронически). И лишь после того, как будет выявлено устройство объекта, можно исследовать его изменения в разные моменты времени (диахронически);

третий методологический принцип: «Структура есть совокупность отношений, инвариантных при некоторых преобразованиях».

В результате конкретно-научных исследований структуралисты пришли к выводу, что в различных областях человеческой деятельности имеется некоторое скрытое основание, направляющее и структурирующее кажущиеся хаотичными человеческие феномены.

В чем же заключается это основание? При ответе на этот вопрос Леви-Стросс отталкивается от идей Канта. У Канта формы чувственности и рассудка накладываются на поступающие извне чувственные данные. У Леви-Стросса роль априорных форм играют структуры бессознательного. В отличие от подсознательного, представляющего собой особую форму памяти, «бессознательное всегда пусто, или, точнее, оно так же чуждо образам, как желудок чужд проходящей через него пище. Будучи органом специфической функции, оно ограничивается тем, что накладывает структурные закономерности... на... элементы, поступающие из других мест – импульсы, эмоции, представления, воспоминания». Эта функция «у всех людей осуществляется по одним и тем же законам и фактически сводится к совокупности этих законов».

На сознательном уровне человек оперирует знаками, строя из них сообщения, тексты; он делает это, подчиняясь определенным правилам, которые при нормальном пользовании знаковыми системами применяются автоматически, неосознанно. Так, хорошо владеющий языком человек следует в своей речи грамматическим нормам, не думая о них и даже, может быть, не зная об их существовании. Тем более, не знали о существовании бессознательных механизмов люди первобытных племен, погруженные в разнообразные знаковые системы, реализованные в мифах, ритуалах, тотемах и др.

Неосознаваемые закономерности, структуры психики, согласно Леви-Строссу, являются общечеловеческими. Исследование знаковых систем дает возможность выявления законов функционирования человеческой психики.

Таким образом, существуют независимые от человеческой воли структуры (социальные, мифические и лингвистические), и, если изучать их научным методом, то человек в итоге «растворяется» в них. Человек – не хозяин своей собственной жизни; он движим бессознательными структурирующими силами.

Применение методологии структурализма в конкретно-научных исследованиях позволило получить ряд новых результатов в понимании культуры.

Леви-Стросс, развивая так называемый этнологический структурализм (родственный структурализму в лингвистике), предложил новую типологию брачно-родственных отношений («Элементарные структуры родства», 1949), оригинальное решение проблемы тотемизма («Тотемизм сегодня», 1962), новую теорию первобытного мышления, радикально отличающуюся от концепции Леви-Брюля («Дикарское мышление», 1962), структурно-семиотическое истолкование мифов (четырехтомная серия «Мифологичные», 1964–1971), структурно-семиотическое истолкование ритуальных масок («Путь масок», 1975) и др.

При анализе социального устройства, культурной и духовной жизни первобытных племен Леви-Стросс исходит из того, что процедуры заключения браков, терминология родства, тотемизм, ритуалы, мифы и т. д. – все это особого рода языки. Обычно и в первобытном, и в современном обществах такие феномены, как присвоение имен, поведение за столом и т. д., «тщательно соблюдаются каждым, хотя их происхождение и реальные функции не становятся объектом рефлексивного исследования». Нужно найти основу этих феноменов.

Лакан выдвинул тезис о сходстве (или аналогии) между структурами языка и механизма бессознательного. Все человеческие желания, все бессознательные феномены вписываются в языковые структуры. Это означает, что через структуры языка бессознательное можно сделать объектом научного познания, его можно структурировать и рационализировать.

Барт ставил перед собой задачу найти универсальную структурность, «социологику» в каждом продукте современной культуры: в структуре города, моды, средств массовой коммуникации и т. д. Он занимался изучением истории семиотических практик различных социальных групп, иерархии языков, системы жанров в искусстве и их основ. Барт приходит к выводу, что язык не просто является орудием содержания мысли, а активно производит это содержание. Особое внимание Барт уделяет изучению литературы, прежде всего модернистской. При этом он доказывает, что литература не может находиться вне структур власти, вести независимую от политики жизнь.

Заметное место в структурализме занимал Мишель Фуко (1926–1984). Известность ему принесли работы «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966), трехтомная «История сексуальности» («Воля к знанию», 1976; «Пользование наслаждениями», «Забота о себе», 1984).

Анализируя роль языка в культуре, Фуко обращает внимание на то, что включение человека в социальную жизнь происходит не только через обучение говорению: «Нельзя говорить что угодно и когда угодно». Фуко ставит задачу соотнесения языкового слоя культуры с социальным. «Языковость» и «социальность» связаны с «дискурсивным» и «недискурсивным» типами практики. Дискурсивная практика черпает из недискурсивной материал, подлежащий структурированию и формализации. Но чтобы выявить уровень этого неявного знания, нужно провести огромную «деконструктивно-конструктивную» работу, критический разбор всех наук, теорий, понятий.

Фуко исследует развитие науки Нового времени, показывает изменения ее «бессознательного фундамента», «эпистем» («эпистемические структуры» действуют на бессознательном уровне и определяют разные области культуры и знания) в разные периоды. Этот «фундамент» представляет собою определенную конфигурацию знаковых систем, определяющую в данный период возможность постановки научных проблем и их решения. Фуко выделяет три эпистемы – Возрождения, классического рационализма и современности. По мере перехода от одной эпистемы к другой роль языка в культуре изменяется вплоть до того, что в современной эпистеме язык становится самостоятельной силой. Но почему перестраиваются знаковые конфигурации, происходит переход от одной эпистемы к другой – остается непонятным.

Большое внимание Фуко уделяет проблеме власти. Все, что связано с постижением истины, на деле оказывается приспособленным для производства власти. Но сама власть, по Фуко, заинтересована в том, чтобы ее не было видно, она нуждается в маскирующем механизме. Власть может плодотворно работать лишь при условии сокрытия ее основ; «природа этого сокрытия лежит в основе самих операцийвласти».

Раскрытие природы власти показывает, что власть имеет негативный (проявляющийся в подавлении, принуждении) и позитивный характер. «Власть сильна лишь потому, что она продуцирует действие на уровне желания и познания.» Различные типы власти порождают и саму реальность, и объекты их познания, и «ритуалы» их постижения. Отношения власти пронизывают все общественные структуры.

Современная власть, считает Фуко, имеет три основные функции: «всеподнадзорность», дисциплинирование и нормирование. Эти функции предполагают определенные стратегии:

– управление индивидами (социальная физика);

– надзор за ними (социальная оптика);

– процедуры их изоляции и перегруппировки (социальная физиология).

Оценивая в целом структурализм, нужно отметить, что выявление скрытых («абстрактных») структур – действительно важный момент в научном исследовании. Но при этом не следует преувеличивать значение этого момента.

Стуктурализм послужил основной базой систетического философского течения, получившего в конце ХХ века название «постмодернизм».

2. Герменевтика

Одно из влиятельных субъективно-идеалистических учений второй половины XX в. – герменевтика (древнегреч. – искусство толкования, от имени бога Гермеса, одна из функций которого – истолкование людям божественной воли) – имеет серьезные предпосылки в истории философии и науки.

Герменевтика как проблема правильного понимания и толкования письменных источников возникает вслед за появлением письменности. (Основная категория герменевтики – понимание – впервые в явном виде была определена Августином (354–430): «Понимание есть переход от знака к значению».)

Основы герменевтики как философского учения заложил Фридрих Шлейермахер (1768–1834). Непосред-ственным своим предшественником герменевтика имеет неопозитивизм, точнее, логический позитивизм, где, как выше показано, подобные проблемы уже дебатировались.

Шлейермахер – немецкий протестантский теолог и философ. Воспитанник пиетистских гернгутерских общин. Учился в университете в Галле. С 1794 г. проповедник, в 1796–1802 гг. в Берлине. В 1804–1806 гг. профессор в Галле; с 1807 г. – в Берлине, профессор университета (с 1810 г.), секретарь философского отделения АН (с 1814 г.). Около 1800-х гг. был близок кружку йенских романтиков. В рапсодически-восторженных «Речах о религии» (1799) и «Монологах» (1800) Шлейермахер создал целостный образ религиозно-эстетического мировоззрения в духе раннего романтизма; личное внутреннее переживание – основа религии, которую Шлейермахер определяет как «созерцание универсума», позднее – как чувство «зависимости» от бесконечного. Шлейермахер выступил с рядом систематических трудов по философии (прежде всего, «Диалектика», 1804), этике, протестантской догматике.

Психологизм Шлейермахера, его убеждение в первенствующей роли внутреннего чувства в познании, в непостижимости высшего начала (бога) для разума были подвергнуты резкой критике Гегелем.

Шлейермахер выделяет два типа истолкования: грамматическое и психологическое. Грамматическое – это искусство «находить определенный смысл какой-либо речи, исходя из языка и с помощью языка». В психологическом истолковании нужно входить в культурно-историческую атмосферу времени создания текстов, исходить из своеобразия личности автора текста, необходимо «вчувствоваться» во внутренний мир создателя текста.

Шлейермахер считал, что герменевтическая деятельность позволяет понять духовную индивидуальность автора и те скрытые интуитивные побуждения, которые двигали его пером, более глубоко, чем их понимал сам автор.

Шлейермахер выдвигает важный принцип: следует сначала понять целое, чтобы стали ясны части и элементы. Нужно, чтобы текст, интерпретируемый объект и интерпретатор были в одном «круге». У интерпретатора должно быть некое «предзнание», более широкий горизонт знания по отношению к данному тексту.

Идеи Шлейермахера продолжил Вильгельм Дильтей (1833–1911). Дильтей в работе «Описательная психология» (1892) противопоставляет естественно-научное и гуманитарное знание. Выделяя два класса наук, науки о природе и науки о духе, Дильтей выражает сожаление о том, что «знания того и другого классов постоянно смешиваются друг с другом в обеих пограничных областях между изучением природы и изучением духовных явлений», а, между тем, их нужно четко разграничивать. В науках о природе познание идет через опыт, «измерения и исчисления», в то время как духовная жизнь представлена в переживании и понимании. «Понимание и истолкование – это метод, используемый науками о духе. Все функции объединяются в понимании. Понимание и истолкование содержат в себе все истины наук о духе. Понимание в каждой точке открывает определенный мир.»

По Дильтею, конечная единица сознания – переживание (а не ощущение или восприятие). Жизнь – это последовательность переживаний. В основу гуманитарного знания нужно положить психологию, которая должна описывать переживания человека. Понимание собственного внутреннего мира достигается путем интроспекции (самонаблюдения). Понимание чужого мира идет путем «вживания», «сопереживания», «вчувствования». «Понимание проникает в чужие обнаружения жизни посредством транспозиции из полноты собственного переживания.»

Наиболее видный герменевтик ХХ века – Ханс Георг Гадамер (1900–2002)– немецкий философ, один из самых значительных мыслителей второй половины XX века. В 1922 г. он уже защитил докторскую диссертацию под руководством Пауля Наторпа. В 1923 году познакомился с Мартином Хайдеггером, преподававшим в Марбургском университете. Дополнил образование изучением классической филологии и в 1929 году защитил диссертацию о платоновском «Филебе». С 1939 по 1947 г. – профессор в Лейпцигском университете (в 1946–1947 гг. – ректор). После двухлетнего преподавания во Франкфурте-на-Майне занял кафедру, которой ранее руководил Карл Ясперс, в университете Гейдельберга. После выхода на пенсию (1968) преподавал в качестве приглашенного профессора в университетах США (до 1989 г.).

Гадамерфактически отождествлял философию с герменевтикой, считая объектом философии тексты, познание и интерпретацию текстов. Характерно при этом, что истолкование текстов и вообще всех явлений языка в современной герменевтике переплетается с «критикой идеологии». Язык объявляют средством обмана, лжи, «тотальной пропаганды»; беду современного общества Гадамер видел в господствующих формах «принудительного» общения, в манипуляции сознанием, в деформации «свободного общения». Языковые трудности мешают взаимопониманию, а отсюда, по мнению герменевтиков, проистекают все противоречия жизни.

В главной своей работе «Истина и метод» (1960) Гадамер пишет: «Бытие, которое может быть понято, есть язык. Мы можем иметь дело только с «лингвистически оформленным» миром, запечатленным в языке. Мы живем внутри языка.»

Необходимо «раскрыть герменевтическое измерение в его полном объеме и основополагающем значении для всего нашего миропонимания, во всех его проявлениях, от межчеловеческой коммуникации до общественной манипуляции, от опыта отдельного человека как в этом обществе, так и с этим обществом, от построенной из религии и права, искусства и философии традиции и до эмансипаторской энергии рефлексии революционного сознания».

Нередка ситуация, когда изучаемый нами текст уже был объектом многих интерпретаций. Иногда кажется, что интерпретация такова, что автору оригинала она показалась бы несоответствующей его тексту. Гадамер пишет, что важно вовсе не то, что хотел сказать автор (как думали Шлейермахер и Дильтей), а то, что фактически говорит сам текст. Герменевтика предполагает «открытость» самого текста, доступность его для интерпретации.

Чем дальше мы удалены от времени создания текста, тем с большим пониманием мы приближаемся к нему благодаря последовательности все более точных интерпретаций.

В процессе развития герменевтики было выработано множество специальных правил, приемов, методов логико-грамматического анализа текстов. Кроме того, в исследование включается обсуждение мотивации, целей и стремлений авторов текстов. Подвергнута пересмотру исходная позиция относительно необходимости «вчувствования», «вживания» для понимания.

Чтобы убедить своего читателя в том, что единственной реальностью, которая выступает для человека объектом познания, является язык, Гадамер предлагает следующую схему познания.

Как видно из схемы, Гадамер единственной реальностью и объектом познания признает текст. Но так как текст производится автором без связи с объективной реальностью и представлен знаками, часто, как выше отмечалось, ничего общего не имеющими с тем, что обозначается, то объективная реальность вообще «выпадает» из процесса познания. Процесс отражения Гадамер и другие герменевтики подменяют процессом обозначения, в чем ярко проявляется субъективно-идеалистический характер такой гносеологии и что роднит герменевтиков с лингвистическими структуралистами и, как будет видно из дальнейшего рассмотрения, постмодернистами типа Ж. Дерриды.

Гадамер утверждает, что подлинное понимание требует учета многих факторов: характера связи интерпретатора и текста, исторических обстоятельств, их связывающих, соотношение прошлой и сегодняшней духовной атмосферы и т. д.

Источником смыслов текста являются как его автор (S₁), так и интерпретатор (S₂). Характерно, что по мере развития герменевтики интерпретатор все больше выходит на передний план как источник смыслов, создающий их, приписывающий тексту и внедряющий в других читателей и слушателей.

В понимании определяющую роль играет язык: «Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретания взаимопонимания по поводу самого дела».

В соотвествии с тем, о чем писал еще Шлейермахер, Гадамер указывает, что понимание невозможно без предпонимания: «...Мы понимаем дошедший до нас текст на основании смысла ожиданий, почерпнутых из нашего собственного предварительного отношения к существу дела».

С другой стороны, предпонимание нельзя брать на веру: «Понимание обретает свои подлинные возможности лишь тогда, когда его предварительные мнения не являются случайными. А потому есть глубокий смысл в том, чтобы истолкователь не просто подходил к тексту со всеми уже имеющимися у него готовыми предмнениями, а, напротив, подверг их решительной проверке с точки зрения их оправданности».

Каковы источники предпонимания? Гадамер, в конечном счете, склоняется к тому, что предпонимание базируется не столько на рациональном знании, сколько на интуиции. А источник интуиции? Герменевтики, как правило, уклоняются от ответа на этот вопрос. Другое решение вопроса об источнике предпонимания сводится к представлению о том, что язык направляет познание в целом и формирует его. Именно язык конструирует мир, определяет способ человеческого бытия. Понимание самого языка близко к его интерпретации лингвистической философией как некоторой игры. Сама игра втягивает в себя игроков. Язык ведет от предпонимания к пониманию.

3. Постмодернизм

Общее состояние культуры второй половины XX в. социологи охарактеризовали как постмодернизм, понимая под постмодернизмом прежде всего стилевые изменения в искусстве (архитектуре, литературе, живописи и т. д.). В это же время в философии получили распространение идеи скептицизма, иррационализма, антисциентизма, пессимизма и т. д. В 80-е гг. ХХ в. сначала Ж-Ф. Лиотар, а за ним Ф. Джеймисон, Ж. Бодрийяр, Р. Краусс, К. Оуэне, Ю. Хабермас и другие заговорили о наступлении эпохи постмодернизма в философии. Небезынтересно отметить, что еще в середине века Ясперс писал: «Распространилось сознание того, что все стало несостоятельным; нет ничего, что не вызывало бы сомнения, ничто подлинное
не подтверждается; существует лишь бесконечный круговорот, состоящий во взаимном обмане и самообмане посредством идеологий».

То, что названо постмодернизмом в философии, не является каким-то единым философским учением, объединенным общей программой, общими идеями. Неслучайно к постмодернизму относят своеобразные продолжения концепций структурализма, экзистенциализма, постпозитивизма, франкфуртской школы, герменевтики. Рассмотрим наиболее характерные примеры.

Постструктурализм

С конца 60-х гг. ХХ в. наметился поворот от программы «классического» структурализма к изучению того, что лежит вне структур. После студенческих волнений 1968 г. во Франции была распространена сентенция: «Структуры не выходят на улицы». Но если кто-то строит баррикады, оспаривает существующий порядок, значит, главное – не структура, а то, что лежит за ее пределами. За рамками структуры лежит случай, событие, свобода, аффекты, власть; все это – «изнанки структуры», и философия стремится к их анализу. В результате формируется так называемый постструктурализм, вошедший в общие рамки постмодернизма. Постструктурализм особое внимание уделяет анализу текстов, что, разумеется, не является случайностью. В течение XX в. происходит переоценка роли языка в жизни общества. Язык все больше рассматривается как важнейшая часть общественной жизни; если в первой половине XX в. преобладала вера в могущество науки и техники, то теперь на эту роль претендует вера в могущество языка.

Философски интерпретировал эти умонастроения один из лидеров так называемого деконструктивизма Жак Деррида (1930–2004),французский философ. Родился он в Эль-Биаре (Алжир). Учился в Высшей нормальной школе в Париже, в 1964 г. начал преподавать философию. Заметной фигурой во французской философии Деррида стал в 1967 г., когда друг за другом вышли три его книги: «Голос и феномен», «Письмо и различие» и «Грамматология». С 1968 по 1974 г. он постоянно преподает в университете Джонса Хопкинса, а после 1974 г. – в Йельском университете.

Деррида пишет, что «тело и материя» – нечто внешнее по отношению к языку, а «проблема души и тела, несомненно, производна от проблемы письма». Мышление и культура – это процесс замещения, перекодирования знаков. И сам мир представляет собой бесконечный текст. Но Деррида говорит о том, что нельзя ограничиваться знаковыми структурами, нужно найти нечто, существующее до знаков и знаковых структур, некое предусловие всякой речи и письма. К анализу текста применяется принцип деконструкции – выявление внутренней противоречивости текста, обнаружение в нем скрытых (обычно не замечаемых обычным читателем и даже самим автором текста), «спящих», «остаточных» смыслов, которые являются наследием речевых практик прошлого, а также тех смыслов, которые обусловлены культурными особенностями времени интерпретации этого текста. В любых текстах нужно произвести «деконструкцию», обнаружить в них отклики, «переклички», «прививки» внешних по отношению к этим текстам воздействий. В этом случае конкретный текст «размыкается», теряет свою однозначность, «входит в контекст»; при этом он безгранично расширяется, происходит деформация структурности. В тексте обнаруживается множество сходств и различий. «Эта игра различий в результате предполагает такие синтезы и ссылки, которые во всякий момент или в любом смысле препятствуют тому, чтобы какой-либо
простой элемент наличествовал в себе или сам по себе, соотносясь только с самим собой. Будь он в составе устного или письменного дискурса, никакой элемент не мог бы выполнять функцию знака, не соотносясь с неким другим элементом, который также является не просто наличествующим. Это переплетение приводит к тому, что каждый «элемент» – будь то фонема или графема – конституируется на основе имеющегося в нем следа иных элементов цепи или системы. Это переплетение, эта ткань есть текст, и он создается лишь в процессе трансформации другого текста. Ничто и нигде – среди элементов или в системе – не бывает просто наличествующим или отсутствующим. Везде есть только различия и следы следов.»

Деррида говорит, что в ходе деконструкции философских текстов в них обнаруживаются следы «переклички» с другими текстами, с внеязыковыми факторами. Философские тексты многослойны; необоснованными оказываются претензии на строгость, логичность, однозначность, обоснованность. Деррида примыкает к призывам о преодолении метафизики. Он полагает, что для объяснения культуры нужно широко использовать метафоры, аллегории, опираться на интуицию. Деррида утверждает, что у нас нет критериев для различения хорошего и плохого, красивого и отвратительного, правды и лжи. Более того, этих критериев никогда и не было. Мир культуры – это мир знаков, а то, что стоит за ними, нам в принципе не дано знать. «Вне текста ничего нет», – заключает Деррида, чем напоминает Гадамера.

Деконструктивисты призывают разрушить общепринятые смыслы и структуры. Что же стоит за ними? Деконструктивисты предлагают несколько вариантов. Отдавая дань фрейдизму, они ищут за структурами бессознательное. Утверждается, что фактор бессознательности играет в обществе более важную роль, чем сознательность. Проявления бессознательности разнообразны. Жиль Делез (1926–1994) и Феликс Гваттари (1930–1995) в книге «Капитализм и шизофрения: Анти Эдип» (1972) пишут, что проявления бессознательности можно свести либо к паранойе, либо к шизофрении. Паранойя порождает целостность общественной жизни, шизофрения – фрагментарность, множественность, раздробленность. В первом варианте проявляется подчинение человека господствующим структурам, во втором – человек освобождается от зависимости культурных традиций и нормативов. «Наше общество производит шизофреников точно так же, как оно производит шампунь «Прелл» или машины Форда, причем единственное различие заключается в том, что шизофреников нельзя продать.»

В работе «Ризома» (1976), ставшей знаковой для всего философского постмодерна, авторы, используя метафору ризомы – корневища подземного стебля, попытались дать представление о взаимоотношении различий явлений мира как о запутанной корневой системе, в которой неразличимы отростки и побеги, и волоски которой, регулярно отмирая и заново отрастая, находятся в состоянии постоянного обмена с окружающей средой, что якобы «парадигматически» соответствует современному положению действительности. Ризома вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует поперечные связи между дивергентными» линиями развития. Она порождает несистемные и неожиданные различия, она разделяет и прерывает эти цепочки, бросает их и связывает, одновременно все дифференцирует и систематизирует (т. е. стирает различия).

Еще один видный представитель постмодернизма – Жан-Франсуа Лиотар (1924–1998) родился в Версале. Изучал философию в Сорбонне. С 1950 г. преподавал философию в восточном Алжире, в г. Константине, оккупированном в то время французами.

В 1954 г. Лиотар стал членом французской полити-ческой организации «Социализм или варварство», с явной антимарксистской направленностью. С начала 1970-х и до 1987 г. Лиотар преподавал в Университете Париж VIII, под конец карьеры получив звание заслуженного профессора. В течение следующих двух десятилетий он читал лекции за пределами Франции: в Калифорнийском университете, в Ирвине, а как приглашенный профессор – в университетах во всем мире: Беркли, Йельский университет, Сан-Диего в США, Université de Montréal в Канаде и Университет в Сан-Пауло в Бразилии. В 1993 г. Жан-Франсуа Лиотар по приглашению журнала «Кабинет» посетил Санкт-Петербург и выступил с лекцией «Anima minima» на симпозиуме «Искусство, философия, психоанализ». Симпозиум проходил в Российском Этнографическом музее с 3 по 5 июня 1993 г.