Назначение вышесказанных ступеней

медитация ее нахо­дит,

молитва ее красит,

созерцание ею наслаждается.

Можно ска­зать, что

чтение подносит ко рту твердую пищу,

медитация ее жует и перемалывает,

молитва ощущает ее вкус,

созерцание — это сама сладость, которая дарит радость и восстанавливает силы.

Чтение остается на поверхности,

медитация проникает в сердцевину,

мо­литва стремится к просьбе, порожденной желанием,

созерцание покоится в наслаждении обретенной сладостью.

Чтобы это можно было понять яснее, возьмем один пример из множества.

4. Назначение чтения

Я слышу при чтении такие слова: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

Это речение краткое, но исполненное различ­ных сладчайших смыслов, питающих душу.

Оно предложено нам, как виноградная гроздь; душа внимательно разглядывает ее, а по­том говорит про себя:

«Здесь может быть нечто доброе; обращусь в сердце свое и посмотрю, в состоянии ли я понять эту чистоту и най­ти ее для себя: это вещь драгоценная и желанная, коль скоро вла­девшие ею зовутся блаженными, коль скоро им обещано, что они узрят Бога, Который есть жизнь вечная, коль скоро она восхваляет­ся многими свидетельствами Священного Писания».

И так, желая объяснить себе все до конца, душа начинает жевать и перемалы­вать эту гроздь, кладет ее в давильню, одним словом, побуждает разум допытываться, что это такое и как можно стяжать эту столь драгоценную чистоту.

5. Назначение медитации

Так начинается прилежная медитация, которая не останавли­вается на внешнем, не задерживается на поверхности, но стремит свой путь к вышине, проникает вглубь, исследует всякую мелкую подробность.

Тщательно поразмысли о том, что не сказано: «Бла­женны чистые телом», но «чистые сердцем».

И вправду, недоста­точно иметь руки, неповинные в злодействе, если душа не очищена от дурных помыслов; это подтверждается и авторитетом пророка, сказавшего: «Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на свя­том месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто».

Затем подумай немного о том, как тот же самый пророк желает этой чистоты сердца, когда молится так: «Сотвори мне, Боже, серд­це чистое», и еще: «Если бы я видел беззаконие в сердце своем, то не услышал бы меня Господь».

Подумай о том, как заботился пра­ведный Иов сберечь сердце свое, если он мог сказать: «Завет поло­жил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице». Как властвовал над собою этот святой человек, если он закрывал глаза, дабы не замечать недолжным образом того, что впоследствии мог­ло бы стать невольным желанием?

После остановки на подобных вещах и других того же рода, касающихся чистоты сердца, медитация начинает размышлять о награде, о том, какая это должна быть слава и радость—узреть же­ланный лик Божий, Лик более прекрасный, чем когда Он был среди сынов человеческих, более не презираемый и не отвергаемый, не в том облике, какой Он получил от Матери Своей, но облаченный в ризы бессмертия, в венце, который возложил на Него Отец в день воскресения и славы, в день, сотворенный Господом.

Подумай, что в сем лицезрении заключена та полнота удовлетворения, о коей го­ворит пророк, что душа его насытится, когда Он явится в славе Своей.

Видишь, сколько молодого вина натекает из крошечной грозди, какой огонь разгорается из одной искорки?

Такой малый брусок, «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», расплю­щился на наковальне медитации и стал столь обширен!

А сколь могли бы мы еще распространиться вширь, если бы послушали того, кто имеет опыт в этом?

Ибо чувствую, что коло­дезь глубок и что я, неопытный новичок, едва сумел зачерпнуть не­сколько капель.

Душа, зажженная этими лучами, побуждаемая эти­ми желаниям и, отныне, распечатав алебастровый сосуд, начинает предчувствовать, еще не по вкусу, но словно бы по аромату, всю сладость елея;и из этого заключает, сколь сладостен был бы опыт той чистоты, одна лишь медитация о коей есть, как она видит, ис­точник столь великой радости.

Но как быть? Она пылает желанием стяжать такую чистоту, но не видит в самой себе, как этого добиться; и чем больше она об этом думает, тем сильнее этого жаждет.

Глубже становится меди­тация — и глубже страдания, ибо она не вкушает той сладости, про которую медитация доказала ей, что она обретается в чистоте серд­ца, но которую так ей и не дала.

Ведь вкусить эту сладость не дано ни тому, кто предается чтению, ни тому, кто предается медитации, если она не дарована свыше.

Чтение и медитация могут быть как благом, так и злом, и даже языческие философы, ведомые собст­венным разумом, умели находить, в чем состоит суть истинного блага.

Но затем, хотя и познавши Бога, они не воздавали Ему славы как Богу, и, составив слишком высокое мнение о собственных си­лах, говорили: «языком нашим пересилим, уста наши с нами», и не заслужили подлинного постижения того, что им, однако же, уда­лось заметить.

Рассуждения их — бредни, и опытность их — суета, ибо добыта она в изучении наук человеческих, а не в Духе мудро­сти.

А между тем Он один дает истинную мудрость, иначе говоря, то сладостное знание, которое, подобно кушанью несравненного вкуса, веселит ту душу, в которую проникает;

это та мудрость, о коей сказано: «В лукавую душу не войдет премудрость».

Она исхо­дит только от Бога: и как Господь дает многим власть крестить, но оставляет за Собой власть и право отпускать грехи при крещении, отчего один только Иоанн между всеми прочими мог сказать о се­бе: «Я — тот, кто крестит», — так же и мы можем сказать о Нем: «Он — Тот, Кто придает сладость познанию и делает науку сладо­стной для души».

Слово дано всем, внутреннее же познание — не­многим, ибо распределяет его Господь и дает тому, кому хочет, и тогда, когда хочет.

6. Назначение молитвы

Итак, душа видит, что своими силами не может стяжать сла­дости познания и опыта, предмета своих желаний.

Она видит так­же, что чем больше возносится в сердце своем, тем больше Бог уда­ляется от нее.

Тогда она смиряется и ищет убежища в молитве. Вот как она говорит:

«Господи, Ты, Кто даешь узреть Себя только чис­тым сердцам, я силюсь посредством чтения и медитации понять, что это такое и как можно стяжать истинную чистоту сердца, так чтобы явилась мне через нее хоть малая толика постижения Тебя. Я искала Твой лик, Господи, Твой лик я искала; я долго размышляла в сердце своем, и в медитации разгоралось великое пламя и безмер­ное желание познать Тебя глубже. Ты преломляешь для меня хлеб Священного Писания, и, преломляя этот хлеб, Ты даешь мне по­знать Тебя. И тогда случается то, что чем больше я Тебя познаю, тем сильнее желаю познать Тебя, не только на поверхности буквы, но в чувственном восприятии опыта. Молю об этом не ради заслуг моих, Господи, но ради милосердия Твоего. Каюсь, я—душа недо­стойная и грешная; но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Дай же мне залог будущего наследия. Господи, пошли мне хоть каплю небесного дождя, чтобы утолить мою жажду, ибо я сгораю любовью».

7. Действия созерцания

Такими и другими подобными жаркими словами душа разжи­гает желание; так она показывает силу своего зова и чарами своих песен привлекает к себе Супруга.

Господь, Чьи глаза — праведни­ки Его и Чьи уши не только внимают их молитвам, но пребывают в их молитвах, не ждет окончания этих речей: Он прерывает спокой­ное течение молитвы и врывается в нее, спешит навстречу пылаю­щей желанием душе, весь покрытый той росой, которая и есть не­бесная сладость, источающий аромат тончайших благовоний.

Он спешит подкрепить душу истомленную, возродить душу изголо­давшуюся, напоить душу иссушенную;

Он спешит заставить ее за­быть о земном, чудесно оживляя ее через умерщвление в забвении самой себя и возвращая ей трезвость через опьянение.

Бывает так, что в иных плотских деяниях душа покоряется плотской страсти настолько, что вовсе перестает пользоваться разумом, и через это человек становится как бы без остатка плотским;

вот таким же об­разом, но в противоположном направлении, в подобном возвышен­ном созерцании плотские побуждения уходят из души, побежден­ные и укрощенные настолько, что плоть более ни в чем не противо­речит духу, и через это человек становится как бы без остатка духовным.