Теория прогресса в контексте генетической социологии

Анализ закономерностей эволюции общества и его от­дельных элементов — главное в социологии Ковалевского. Современное понятие эволюции, подчеркивал он, отвергает как возможность переворотов, так и мысль о какой бы то ни было неподвижности общества. Назначение научной теории эволюции в том, чтобы посредством предвидения будущего облегчить практический путь к нему. Вполне естественно в этой связи обращение Ковалевского к проблеме прогресса.

Теория прогресса, бесспорно, составляет ядро социологии Ковалевского, ибо, как всегда подчеркивал он вслед за Контом, «без идеи прогресса не может быть и социологии» (28, с. 72). Идее прогресса русский социолог оставался верен и тогда, когда острая ее критика в мировой и российской социологии побудила многих социологов снять ее как науч­ную проблему. При этом с течением времени трактовка про­блемы у Ковалевского становилась все более объемной, учи­тывающей непрямолинейный характер прогресса.

Ковалевский полагал, что никакого прямолинейного про­гресса история не знает, тем не менее и каких—либо полных провалов в прогрессивной эволюции не бывает. Нужно ви­деть единство квантитативной и квалитативной сторон про­гресса, когда, скажем, при качественном понижении обще­ства возможно количественное распространение определен­ной культуры. В целом же «прогресс слагается из последо­вательной смены известных общественных и политических состояний в связи с развитием знания, с ростом населения, с изменениями, происходящими в производстве, обмене и т. д.» (21, с. 80)

В качестве содержания прогресса и его закона Ковалевский, как и ряд других социологов, рассматривает солидарность, полагая, что социология и призвана «объяснить прошлым - и настоящее разнообразнейших форм человеческой солидарности и саму природу последней» (16, с. 255). При этом солидарность должна быть взята не в психологическом м,1сле только, как, например, у Н. К. Михайловского, но и в контексте эволюции структурных взаимосвязей социальных институтов и порядков, а также в аспекте объективного рас­ширения ее сферы. При всем различии исходных установок ..кая позиция сближает концепцию Ковалевского с идеями П. Л. Лаврова и П. А. Кропоткина, что применительно к пос­леднему подчеркивал и сам Ковалевский.

При анализе сути солидарности Ковалевский стремится совместить объективный и субъективный подходы к ней. Исходный ее атрибутивный признак — объективно порож­даемая общность, единство особей, что имеет и биологичес­кие основания, требующие объединения индивидов в целях выживания. В результате формируется и субъективно осоз­наваемое стремление к единству, замиренности как второ­му — и ключевому — признаку солидарности. Тенденция к внутригрупповой замиренности постоянно нарастает; всякая группа «прежде всего является замиренной средой, из кото­рой устранен элемент борьбы, место ее занимает солидар­ность, или сознание общности интересов и взаимной зависи­мости друг от друга» (21, с. 84).

Прогресс солидарности, делает вывод Ковалевский, выст­раивается в форме расширяющихся концентрических кругов замиренности — от первобытного рода до современного чело­вечества. При этом рост солидарности одновременно идет во всех направлениях, охватывая внутренние и внешние аспек­ты жизни группы, общества, социально — экономического и по­литического устройства и т. д. Одновременно развивается и чувство солидарности, проходя последовательно три ступени — сознание родового единства, патриотизм, космополитизм. Ком­плексным практическим выражением названных процессов является расширение равенства и свободы, все более свобод­ного самоопределения личности, признание за все большим числом лиц их человеческого достоинства (16, с. 171).

Рост солидарности, согласно Ковалевскому, детермини­рован не одной причиной, а системой причин. Скажем, соли­дарность может достигаться и посредством борьбы или вой­ны. Так, война, с одной стороны, порождает саму потреб­ность в солидарности внутри группы, а с другой, требует за­мирения, перехода к системе соглашений как формы улаживания отношений. То же относится и к классовой борьбе, которая, имея объективные истоки, постепенно будет …ься посредством соглашений, социального законодательства и т. п., становясь все более анормальным явлением. Очевидна неприемлемость для Ковалевского социальной революции, представляющей собой патологический способ социальных изменений. Революцию вызывают скорее субъек­тивные, чем объективные причины: это либо препятствия, чинимые правящими кругами назревшим преобразованиям, либо стремление тех или иных сил ускорить социальные про­цессы. Иначе говоря, развитие солидарности, являясь объек­тивным процессом, требует тем не менее соответствующей деятельности людей, их коллективного творчества.

Каковы этапы и формы развития солидарности согласно Ковалевскому? Решая данную проблему, ученый прежде всего обращается к анализу древнейших социальных институтов, что потребовало ответа на два вопроса: каков критерий пер­вобытности? какой институт считать «эмбрионом социально­сти» — род, семью или общину? Поиск ответов на эти вопро­сы привел Ковалевского к созданию оригинальных социоло­гических теорий названных институтов.

Размышляя над истоками социальности, многое, подчеркивает Ковалевский, мы можем понять, изучая наиболее от­сталые современные народы. В частности, с этой установ­кой связаны проведенные русским социологом блестящие исследования обычаев и нравов пародов Кавказа. Тем не менее исключительно этнографические исследования не могут дать четкого ответа на вопрос о критериях первобыт­ности и истоках социальности, хотя и вскрывают их следы. Требуется во многом дедуктивное построение, учитываю­щее, что первичная социальная жизнь еще весьма близка по своей сути к сообществам животных. Очевидно, что анало­гично последним наши первобытные предки объединялись в первичные союзы, постепенно осознавая их пользу для собственного благополучия.

На основе ряда фундаментальных историко-социологических исследований Ковалевский приходит к выводу, что исходной ступенью собственно социальной организации был род. Отказавшись от общепринятого тогда положения, что род — это не что иное, как разросшаяся семья, социолог до­казывал, что род формировался в процессе обособления внут­ри первичного человеческого стада отдельных групп, в рам­ках которых запрещено брачное сожитие и не допускается месть по отношению.к другим членам группы, т. е. род стано­вится очагом мира, это первичная замиренная среда. Фундаментом родового объединения являются два начала: экономическое (общность имущества) и религиозное (вера в про­хождение от общего предка).

В ходе анализа родовой организации значительное внимание Ковалевский уделял семье и ее эволюции, высказав ряд новаторских для своего времени идей. В частности, он называл, что исходной и общей для всех народов была матриархальная, а не патриархальная семья. Последняя же представляет собой второй этап эволюции семьи, переход к которому был обусловлен ростом населения и становлением час­той (семейной) собственности. В смене типов семьи выде­ляются три пути: 1) самопроизвольный процесс установления более прочной связи между супругами; 2) установление власти мужа над женой и власти отца над детьми; 3) становление и развитие индивидуальной семьи, представляющей потенциально добровольное соглашение, предполагающее соблюдение взаимных прав и обязанностей.

Синтезом родовой и семейной организации является, согласно Ковалевскому община, исследованием которой русский ученый открыл новую страницу в науке. Подчеркнем, что обращение его к данной проблеме инициировалось не столько теоретическим, сколько практическим интересом в свете поиска путей индустриальной эволюции России. Кова­левский исходил из того, что общинное социальное устрой­ство, а также этапы его развития и причины разложения являются общими для всех народов мира. Используя в качестве критерия характер собственности (прежде всего на землю) и организации труда, Ковалевский выделяет три вида (и этапа развития) общины: родовая, семейная, сельская.

Родовая община распадается по мере роста населения и перехода родов к оседлой жизни и земледелию, что потребовало имущественного обособления в форме фиксации вла­дения земельными наделами. Вычленяются два круга родственников — близких и отдаленных, функции рода все более переходят к семье группе, состоящей из одного или нескольких очагов. Этот процесс совпадает с переходом к индивидуальной семье с обособленными интересами, образуется семейная община как «последнее из разветвлений рода». Особую роль во внутренней социализации общины играет единство религиозного культа.

Что касается сельской общины, то здесь взгляды Ковалевского не вполне ясны. Относя данную общину по сравне­нию с семейной к более поздней эпохе, Ковалевский в то же время подчеркивает, что обе общины могут и сосуществовать: «сельская община преемница родовой, но не устраняющаясобою необходимость существования семейной» (3, вып. 1, с. 88 — 89). Впрочем такая противоречивость очевидно была связана с социальной полифункционалыюстыо сельской об­щины. Упадок свободной сельской общины начинается, со­гласно Ковалевскому, на этапе раннего средневековья в ходе становления феодального землевладения, что вело к столкно­вению и борьбе интересов членов общин и выделившихся из них частных землевладельцев. Процесс этот, понятно, сопровождался растущей социально — классовой дифференциацией.

Рассматривая общину как исторически обреченную соци­альную форму, Ковалевский одновременно выступал против насильственной ломки общинного уклада. Интересен в этой связи его анализ судеб русской общины, в которой, при всех ее недостатках, ученый (а еще и реальный политик) видел об­разец социальной солидарности. Более того, Ковалевский счи­тал, что община в принципе способна адаптироваться к ре­формам, к интенсивному земледелию, по при условии преоб­разований, приближающих ее к типу закрытой ассоциации, артели, владеющей орудиями труда и производящей сообща.

Эволюция и распадение сельской общины совпадает со становлением феодальной организации общественной жизни, приходящей через промежуточный — клановый — этап на смену родовым структурам. Феодальное общество имеет пи­рамидальное устройство, складывается из горизонтальных пла­стов, место которых в пирамиде определяется характером от­ношения к земле. Наряду с этим, солидарность здесь цементи­руется также системой взаимных услуг. И хотя община при феодализме закрепощается, налицо новый этап процесса за­мирения, поскольку после переселения народов и переделов территории возникает, наконец, ситуация, сделавшая недвижимость ценностью. К тому же община обладала достаточно весомой самостоятельностью по отношению к феодалам.

Этап, приходящий на смену феодальному обществу, Ко­валевский характеризует так: «Замена сословных отношений началом всесословности или бессословности, при которой возможны только классовые различия, т. е. такие, при кото­рых не закон, а хозяйственный уклад поддерживает обособ­ленных людей и не в юридических правах, а в материальных возможностях, лежит причина неравенства между ними; та­кова последняя известная нам стадия в развитии обществен­ности» (21, с. 74). Это — капитализм, который, согласно Ко­валевскому, начинал развиваться внутри феодализма с XIII в., когда европейские государства уже не могли добиваться эко­номических преимуществ путем внешней экспансии и вынуждены были обратиться к развитию торговли, промышленности, интенсивного земледелия, что становилось условием дальнейшего расширения замиренной среды. Община неизбежно разлагается, патриархальный строй жизни уступает место индустриальному.

Эволюцию социальных общностей и укладов Ковалевс­кий раскрывал также и посредством анализа прогрессивных изменений основных подсистем общества — экономической, политике — правовой, духовно — нравственной.

Экономической социологии Ковалевский посвятил ряд фундаментальных исследований, в которых он исходил из того, что «формы народного хозяйства не следуют друг за другом в произвольном порядке, но подчинены известному чакону преемства» (10, т. 1, с. VII). Главным фактором их сме­ны является рост населения, его плотности, правда, в тесном взаимодействии с ростом знаний. Так, именно ростом насе­ления был обусловлен переход от первоначальной общественной собственности, архаического коммунизма к частной. Исторически исходное господство общественной собствен­ности вытекало как из потребности в сплочении рода, так и кочевого образа жизни, не требовавшего закрепления недви­жимости. Переход к оседлости и земледелию запустил про­цесс развития частной собственности. Ковалевский не согла­сен с абсолютизацией идеи трудового происхождения част­ной собственности, он подчеркивает важнейшую роль в этом процессе психического фактора: земля начинает принадле­жать тем, чьи предки в ней похоронены.

В экономической эволюции, согласно Ковалевскому, мо­гут быть выделены две эпохи: 1) эпоха хозяйства, рассчитан­ного на удовлетворение местного спроса и на непосредствен­ное потребление (докапиталистические экономические струк­туры); 2) эпоха менового хозяйства (национальное хозяйство капитализма). Однако и нынешний экономический строй «представляет такую же преходящую фазу экономической эволюции, как и все предыдущие» (9, с. 98). Можно предви­деть, полагает Ковалевский, наступление в недалеком буду­щем «всемирного хозяйства», что станет основой всемирной солидарности. Одновременно с экономическим происходит прогресс социальных и политических образований «в форме постепенного расширения той замиренной среды, члены ко­торой участвуют как в общем производстве и обмене, так и в руководительстве политической жизнью» (28, с. 135). Кова­левский считал, что каждой стадии экономической эволюции общества соответствует и определенная политическая форма: родовой стадии — племенное княжество, феодальной — сословная монархия, всесословности — сначала цезаризм затем конституционный строй.

Политический прогресс, указывал Ковалевский, это но просто смена форм власти, которые вполне могут повторять­ся, но рост самих обществ, их замиренности, причем в ходе этого наблюдается двусторонний процесс: замена гражданс­кого неравенства равенством всех перед законом и замена внешнего руководительства, правительственной опеки лич— < ной и общественной самодеятельностью. При этом сами по себе политические формы носят внешний характер и потому никакую из них нельзя считать наилучшей.

У Ковалевского модель политического прогресса выстра­ивается как движение от прямого народоправства к предста­вительному и от патриархальной монархии к парламентариз­му, а не от монархии к республике, как у многих других. XIX век — время торжества представительного строя, Бессослов­ности, чаще всего в форме конституционной монархии, что соответствует и историческим традициям. Главное — не по­литическая форма, главное — ограничение полновластия го­сударства и утверждение свободы и суверенности личности, гражданского общества. С политической эволюцией тесно переплетена социально — классовая, причем прогрессивность государства выражается в том, что оно все больше начинает регулировать общественные отношения в сторону замире­ния классов, социального равенства.

Значительное внимание Ковалевский уделял проблеме духовного прогресса, рассматривая в качестве его наиболее явного показателя рост знаний, хотя в отличие от П. Л. Лав­рова и особенно Е. В. де Роберти и не абсолютизируя этот аспект. Особенно значима в плане прогресса роль приклад­ного знания, непосредственно воздействующего на развитие техники. Успехи же техники, хотя бы тем, что расширяют трудовые возможности человека, «рано или поздно ведут к освобождению народных масс от тех, кто монополизирует в своих руках орудия производства. А это равносильно пере­менам и в обмене, и в распределении и сказывается также в демократизации государственных порядков» (28, с. 85 — 86).

И конечно, нельзя переоценить роль нравственного про­гресса в единстве с правовым. Анализ эволюции нравствен­ных норм — одна из ведущих тем Ковалевского. Человек из­начально существо общественное, следовательно, столь же изначально и нравственное регулирование. С самого начала, подчеркивает Ковалевский, это регулирование носит дуалис­тический характер: нормы морали, долг распространяются только на членов собственной группы, т. е. недозволенное внутри группы дозволено вне ее. Соответственно нравственный прогресс заключается в постоянном расширении сферы недозволенного до масштабов человечества. «Тогда идея дол­ги приобретет недостававшее ей прежде единство, так как мигающее ее чувство солидарности распространится на весь род людской» (26, с. 108).

Ковалевский по отношению к объективному направлению российской социологии выполнил такую же систематизаторскую роль, как Н. И. Кареев — по отношению к субъек­тивному. Так же, как и у Кареева, мы обнаруживаем у него тенденцию к синтезу обоих направлений. Ковалевский не создал «школы». Но он сделал больше: своей чуждостью к фанатизму и узости, широким охватом социологической про­блематики, методологической открытостью он инициировал самые разные направления исследований. При кажущейся внешне отрешенности от российской социологии, он был во всех своих особенностях именно российским социологом, стремившимся при этом придать отечественной социологии европейские формы. Можно сказать, что именно творчество Ковалевского обозначило вектор самоопределения российской социологии на этапе четкого осознания ею своего пред­мета. Ковалевский, таким образом, завершил ранний этап российской социологии и открыл ее новый этап, что вырази­лось и в личном плане, поскольку учениками Ковалевского были П. А. Сорокин, Н. Д. Кондратьев, К. М. Тахтарев. Отсю­да постоянное совмещение в исследованиях Ковалевского тем и языка социологии XIX века с проблематикой, подходами, языком социологии века XX.

Литература