П. Б. Струве: опыт самоотрицания экономического материализма

Петр Бернгардович Струве (1870—1944) — одна из самых замечательных и интересных фигур духовной и политической истории России XX в., крупнейший политический мыслитель, философ, социолог, инициатор и лидер философского пово­рота в России на рубеже XIX —XX вв. Окончил юридический факультет Петербургского университета, учился у известного австрийского социолога Л. Гумпловича. Публикации Струве стали появляться с начала 90 —х гг. Был автором манифеста I съезда РСДРП (1898). На рубеже веков Струве отошел от мар­ксизма и социал-демократии. С 1902 г. издавал в Германии журнал "Освобождение". В 1905 г. вернулся на родину, стал одним из организаторов конституционно — демократической партии. В мировоззренческом плане ориентируется на идеи либерального консерватизма. Издавал журнал "Русская мысль". Профессор политэкономии, академик РАН (1917). Во время революции находился в рядах белого движения. В годы эмиг­рации Струве преподавал в Праге, Белграде, Париже, много внимания уделял публицистике и журналистике.

В данной главе речь пойдет о творчестве Струве периода "легального марксизма". Наиболее значимы для этого этапа следующие его работы "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России" (1894), "Марксовская тео­рия социального развития" (1898), сборник статей 1893 — 1901 гг. "На разные темы".

Характеризуя свою идейную эволюцию, Струве отмечал, что он начинал как критический позитивист в философии и решительный, хотя и неправоверный, марксист в социологии и политэкономии. При этом он всегда был сторонником кри­тической мысли и не принимал догматизма (39, с. 1; 40, с. 331 — 332). Струве испытал разные влияния — со стороны К. Мар­кса, И. Канта, Л. Гумпловича и др. С течением времени все более значимой для него становилась русская религиозно — философская мысль, в частности философия В. С. Соловье­ва, идеи которого он первоначально отвергал.

Начинал Струве с апологетики "гениальной социологи­ческой теории Маркса", в которой "великие умственные те­чения сливаются в один мощный поток" и для которой ха­рактерны "отрицание утопизма, строгий до неумолимостреализм в общественной науке и основанной на ней практи­ческой деятельности" (39, с. 6, 64), "смелая попытка из одного начала объяснить весь исторический процесс" (36, с. 45). Но одновременно Струве замечает, что он нисколько не считает "себя связанным буквой и кодексом какой-нибудь доктри­ны" (36, с. IX). и фиксирует необходимость "методологического расчленения" экономической теории Маркса с действительно ценными его социологическими обобщениями.

Сенсацию произвела первая книга Струве "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России". По­строенная в форме полемики с субъективной социологией, книга стала манифестом нового социологического течения, гимном капитализму, который, по мысли Струве, тождествен для России с цивилизацией, а отнюдь не деструктивен, как считали народники. Квалифицируя народничество как фор­му славянофильства, Струве противопоставляет ему "совре­менное западничество", каковым является экономический материализм, исключающий какую —либо этическую точку зрения на общественную жизнь и изучающий ее строго реа­листически, только на фактах.

Это начало. Если же взять конец марксистского этапа Струве, то мы услышим уже нечто совершенно противопо­ложное. В открывшей этап религиозной философии статье "К характеристике нашего философского развития" (1902) Струве замечает, что в ранних работах он зашел слишком далеко в отрицании этического момента социальной эволю­ции (теперь Струве называет идею научной этики чудовищ­ной), впал в догматизм. Марксизм, делает вывод Струве, вы­полнил в России свою задачу, доказав историческую необхо­димость формирования в ней капитализма. Теперь нужно идти дальше, отказавшись прежде всего от особенно нетерпимого догматизма марксизма, суть которого Струве блестяще пока­зал в статье "Против ортодоксальной нетерпимости" (1901). Однако вернемся к началу.

Обосновывая в "Критических заметках..." марксистский подход, Струве опирается на аксиоматическое для него поло­жение, что "экономический материализм подчиняет идею факту, сознание и долженствование бытию", исходит из прин­ципа "сведения всего индивидуального к социальному". Тем самым становится возможной "научная этика", редуцирую­щая содержание нравственности к "типически социальному поведению" (36, с. 40 — 43). Заметим, правда, что нигде Стру­ве, в отличие от Г. В. Плеханова и В. И. Ульянова, не употребляет оппозицию "первичность — вторичность". Более того, уже в первой своей книге он подчеркивает необходимость философской проработки экономического материализма, его гно­сеологического обоснования на основе критической филосо­фии И. Канта.

Отрицание возможности объективного социологическо­го познания субъективистами есть результат, полагает Стру­ве, смешения социального по происхождению трансценден­тального сознания с индивидуальным. Решающую роль в по­знании играет всеобщее сознание в форме общезначимых и обязательных логических принципов и норм, а потому в ду­ховном отношении люди, вероятно, гораздо менее индивиду­альны, чем в телесном, следовательно, индивидуальное нача­ло ни в коем случае не может быть принято в социологии за первичный факт. Наглядно данная методологическая установ­ка Струве проявилась в его понимании социального субъек­та, в частности в трактовке понятия личности. По мнению Струве, экономический материализм вообще снимает про­блему личности, "игнорирует личность как социологически ничтожную величину" (36, с. 30). Сам данный термин являет­ся источником недоразумений, ибо при его употреблении обычно смешивают два аспекта: личность как индивидуаль­ность и личность как представитель рода, социальной груп­пы. Только в последнем смысле, полагает Струве, личность, так сказать, "совершенно безличная", производная социаль­ной группы, есть исходный пункт социологического рассуж­дения (36, с. 31). Понятие же индивидуальности — это "ма­ленький остаток", остающийся за вычетом многочисленных и разнообразных воздействий на индивида, и его социология вполне может игнорировать.

Содержание личности задается группой, которая являет­ся наиболее удобным объектом для социологического иссле­дования. Объединяет личности в группы общечеловеческое (трансцендентальное) сознание, чем и доказывается реаль­ность и обязательность для индивидов внешнего мира. Носи­телями этого сознания являются прежде всего обществен­ные классы, "заведующие кругом экономических явлений", подлинные социальные субъекты, и в особенности класс, ко­торому "суждено быть носителем общественного прогресса и высших общественных идеалов" (39, с. 3, 14). При этом, замечает Струве, нельзя примитивно трактовать выражение классовых интересов в сознании личности: с одной стороны, каждая личность есть "индивидуальная комбинация" самых разнообразных социальных воздействий, а с другой, всякая классовая идеология есть определенная идеализация, упро­щение реальных сил данного общества.

Однако, углубляясь в реальные социальные процессы Струве все более обнаруживал, что они не вписываются од­нозначно в его исходную модель. Прежде всего это касалось соотношения свободы и необходимости в деятельности лю­дей, а еще глубже — этической проблемы, явно не разрешав­шейся "научной этикой". Каким образом, спрашивает Стру­ве, может утверждаться общеобязательность нравственного закона, долженствования? Как возможна свобода человека?

В этой связи подчеркнем принципиальную значимость для эволюции Струве статьи "Свобода и историческая необходи­мость" (1897). Материалистическое понимание истории, под­черкивает Струве, интерпретирует социальный процесс с точки зрения необходимости. В то же время история делает­ся людьми, стремящимися к реализации определенных идеа­лов, что возможно только при осознании свободы выбора. Разрешить это противоречие можно лишь кантовским мето­дом разведения объективности бытия и объективности дол­женствования. В гносеологическом плане объективно все то, что общеобязательно, дано как содержание сознания и ут­верждается в коллективном социальном опыте. Но совсем иная природа у объективности долженствования. Социальный идеал вырастает из объективной ситуации, но для субъекта он психологически первичен, предполагает право выбора. Воп­лощение же идеала требует поиска реальных, научно обо­снованных средств. Вот почему марксистский идеал и пред­ставляется нам наиболее привлекательным. И фатализма здесь нет. В любом случае сознание индивида включает два полюса и выбор всегда за личностью.

Эволюция философско —методологических принципов Струве обусловила и эволюцию его представлений о прогрес — се. Отвергая в "Критических заметках..." концепцию прогресса Н. К. Михайловского, Струве интерпретирует социальную эволюцию как эволюцию экономическую, осуществляющу­юся посредством дифференциации хозяйственных единиц, где каждая стадия носит необходимый характер. Понятен в этом плане вывод Струве о прогрессивной роли капитализма. Критикуя капитализм, не считая его социальным идеа­лом, признавая его противоречия, подчеркивает он, мы дол­жны видеть, что это "необходимая фаза в социально-эконо­мическом развитии культурного человечества — фаза, исто­рическая миссия которой заключается в создании мате­риальных и интеллектуальных условий дальнейшего прогрес­са" (36, с. 134). Капитализм не только зло, но и — в связи с институтом частной собственности, принципом экономической свободы и чувством индивидуализма — могущественный фактор культурного прогресса, что делает его совершенно естественным для России. А потому не надо сочинять домо­рощенных прогрессов исходя из национального тщеславия. И Струве формулирует свой знаменитый вывод, вызвавший острейшую полемику: "Нет, признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму" (36, с. 288).

Разъясняя критикам смысл своих "страшных слов", Струве отмечал, что "капиталистическая выучка" будет создавать в России "условия культурного прогресса и предпосылки но­вой более высокой экономической формации", взращивать классовое самосознание, "этот могущественный рычаг обще­ственного развития" внесет полную ясность в классовые вза­имоотношения. Иначе говоря, "пойти на выучку" — значит: "станем сознательно на почву данных капиталистических от­ношений с их классовыми противоречиями" (39, с. 15—16). Подчеркнем, вслед за С. Л. Франком, что вывод Струве о неизбежной европеизации русской экономической жизни с тех пор непререкаемо вошел в общественное сознание Рос­сии (92, с. 482).

Очень скоро взгляды Струве на социальную эволюцию стали меняться, приобретая большую глубину. Принципиаль­ное значение в этом плане имеет его работа "Марксовская теория социального развития". Струве здесь отмечает, что начавшийся критический пересмотр марксизма вовсе по есть его разложение, а скорее, "начало марксизма" (37, с. 3). Глав­ное, что должно быть пересмотрено в теории социального развития Маркса, это концепция социальных противоречий и их обострения, ведущего к революции и переходу к социализму. Струве показывает логическую и фактическую недо­казанность данной концепции. В действительности возмож­ны различные варианты социальных изменений, не только обострение, но и ослабление, притупление противоречий, приспособление противоположностей друг к другу и т. д. Такая многовариантность вытекает, кстати, и из марксовской кон­цепции взаимодействия производительных сил и производ­ственных отношений, явно предполагающей приспособление политике — правовых форм к меняющемуся хозяйству. Поэто­му можно сказать, что обострение противоречий есть довольно редкий случай, правилом же и нормой является их ослабле­ние. А потому марксовская концепция должна быть подверг­нута "сильному реалистическому лечению" (37, с. 60). Для доказательства своего вывода Струве обращается к анализу взаимодействия хозяйств и права (в марксистских терминах — базиса и надстройки), трактуя их соотношение не столько генетически, сколько функционально. Хозяйство и право все­гда сопровождают друг друга, возможны самые различные варианты их взаимодействия и приспособления друг к другу. Явно переходя с позиций социологического реализма на по­зиции номинализма, Струве четко формулирует свой новый исходный тезис, который станет для него в дальнейшем главным: право и хозяйство в действительности существуют только в отдельных фактах, эволюция отдельных феноменов по од­ной формуле невозможна. "В действительном обществе не существует никакого абсолютного противоборства и ника­кой абсолютной гармонии между правом и хозяйством, по беспрестанные частичные коллизии и приспособления хозяй­ственной и правовой сторон друг к другу. В них и через них совершается перестройка общества" (37, с. 21). Иными сло­вами, Струве полностью снимает еще недавно столь важную для него схему "базис— надстройка".

Анализируя способы перехода от одной социальной фор­мы к другой, Струве обращается к понятию социальной ре­волюции (марксистской теории катастроф в результате об­нищания масс) и приходит к выводу о его теоретической бес — содержательности, более того, ложности. Социальные изме­нения любой степени радикальности, доказывает Струве, мыслимы только "в форме продолжительного непрерывного процесса социальных преобразований" (37, с. 22). Социальный переворот — до чрезвычайности сложный и многомерный процесс с богатым и разнообразным содержанием. Но при этом "социальная победа достигается гораздо чаще посте­пенным ослаблением противоположностей, чем революцион­ным подъемом потенцированных противоречий" (36, с. 24). Чем глубже и значительнее общественный переворот, тем менее может он исчерпать себя отдельными революционны­ми актами. Сложность и богатство содержания исключает простоту метода. В развитии, таким образом, нет никаких "скачков", общезначимой его формой является эволюция. Относительно содержания и причинности изменений эволю­ционный принцип ничего не говорит, он только обозначает их форму — постепенность и непрерывность. А потому, .про — должает Струве, ошибочно генетическое противопоставление марксизмом социализма капитализму как исключающих друг друга сущностей. В таком случае возникновение социализма возможно только в форме социального чуда "революции", утопического силового насаждения. При подлинно эволюци­онном подходе социализм естественным путем развивается из капитализма и иначе он просто невозможен (37, с. 39).

Струве полагал, что его интерпретация марксизма выте­кает из материалистического понимания истории, распахи­вая двери настежь свободному творчеству идеалов. На самом деле это было самоотрицание самой модели экономического материализма, что несколько позже станет однозначно ясно и самому Струве.

Литература