Социологическая концепция Л. И. Петражицкого: от неокантианства к неопозитивизму

¹ Лев Иосифович Петражицкий (1867-1931) был одним из крупнейших российских юристов и социологов, главой це­лой научной школы в области права. Родился в Витебской губернии, окончил юридический факультет Киевского уни­верситета, затем учился в Германии. Уже первые, посвящен­ные проблемам гражданского права труды, опубликованные в 90-е гг. XIX в. на немецком языке, принесли ему широкую известность в научном мире Европы. В 1898—1918 гг. Петра— жицкий — профессор Петербургского университета. Актив­но участвует в политической жизни страны, в законотвор­ческой деятельности, входил в состав ЦК партии кадетов. С 1918 г. жил в эмиграции, руководил кафедрой социологии Варшавского университета. В социологическом плане наибо­лее значимы его книги "Введение в изучение права и нрав­ственности" (1905) и "Теория права и государства в связи с теорией нравстведности" (2 т., 1907).

Публикации Петражицкого всегда вызывали огромный интерес и активно обсуждались в прессе. Для его сочинений характерны резкость, гиперкритичность, отрицание всей пред­шествующей социальной науки, настаивание, порой болез­ненное, на своей абсолютной научной оригинальности. Дей­ствительно, идеи Петражицкого глубоко оригинальны, и их довольно сложно отнести к определенным рубрикам, из —за чего возник разнобой в их оценках современниками, усмат­ривавшими в них и неокантианство, и позитивизм, и даже натурализм и наивный реализм. Чаще всего Петражицкого сближают с позитивизмом, как, например, это сделал П. И. Новгородцев (24, с. 23). Но дело обстоит сложнее. Петражицкий, скорее, фигура переходного плана. С одной стороны, его не удовлетворяет неокантианское априорное постулирование идеи должного. Отсюда его недоверие к метафизи­ке — он предпочитает анализ эмпирических фактов социаль­ного поведения на основе выявления строгих причинно — функциональных соотношений; отсюда и его внимание к логи­ческому анализу языка науки, вообще стремление к аналити­ческому стилю мышления, т. е. к тому, что со временем оформилась в версию понимания социальной реальности. С другой же стороны, как мы увидим далее, Петражицкий все время, зачастую неявным образом, сбивается на неокантианский путь, особенно тогда, когда ему нужно показать, что скрывается за нормами, и определить социльный идеал. И именно названными тенденциями определя­ется своеобразие задуманной Петражицким полной пере — стройки существующих общественных ("гуманитарно —психо­логических") наук.

Одной из центральных проблем российской мысли вре­мен Петражицкого была проблема соотношения права и нрав­ственности, иначе говоря, проблема поиска эффективных социальных регуляторов. Она была поставлена самой жиз­нью модернизирующегося общества. Для России традицион­ным было негативное отношение к правовой регуляции, а в качестве альтернативы ей противопоставлялась нравствен­ность (Л. Толстой и др.). В противоположность этому Вл. Со­ловьев выдвинул идею права как реализованной нравствен­ности. Все большее внимание стало уделяться естественному праву, и именно Петражицкий инициировал возрождение ин­тереса к нему. Сразу подчеркнем, что, рассматривая право предельно расширительно, Петражицкий фактически всесто­ронне анализировал проблемы социальной организации и регуляции. При этом его не удовлетворяло чисто априористское обоснование естественного права. Он поставил перед собой задачу построить теорию естественного права "на по­чве опытно — психологического изучения права и его причин­ных свойств", на "изучении реальных причинных зависимо­стей" (10, с. 6, 8).

Такой научный базис, полагал Петражицкий, достижим только посредством разработки психологической теории пра­ва. В противном случае мы не поймем другие социальные явления, социальную мотивацию в целом, не сможем эффек­тивно регулировать общественные процессы. Смысл своей работы Петражицкий видел в создании особой науки — "по­литики права", имеющей следующие задачи: 1) рациональ­ное регулирование социального поведения посредством со­ответствующей правовой мотивации; 2) очищение человечес­кой психики от антисоциальных склонностей (8, с. VII). Тео­ретическим базисом такой науки "должно быть общее психологическое знание факторов и процессов мотивации человеческого поведения и развития человеческого характе­ра и специальное учение о природе и причинных свойствах права, в частности учение о правовой мотивации и учение о правовой педагогике" (8, с. IX).

Социологию Петражицкий определяет как "научную тео­рию социально — психических процессов" (9, т. II, с. 654), при­званную изучать человеческое участие в процессах социаль­ной жизни. Участие представляет собой особого рода психи­ческую деятельность индивидуального характера, внешне проявляющуюся в словах, действиях человека, всякого рода сообщениях. Методом такой социологии является психоло­гическая дедукция на основе наблюдения фактов. Но посколь­ку всякое суждение о факте есть его переживание, то оно, следовательно, и есть объект познания. Значит, ключевым путем познания социальных явлений является самонаблюде­ние, интроспекция, т. е. обращение внутреннего внимания к переживаемым состояниям, а также психологическое экспе­риментирование, в том числе и над самим собой.

Петражицкий, таким образом, четко формулирует мысль о том, что действительность зависит от нашей интерпрета­ции. Тем самым на передний план выдвигается проблема спо­собности человека воспринимать и интерпретировать соци­альный мир. Это приводит Петражицкого к постановке двух вопросов: как происходит интерпретация и понимание окру­жающего мира? какую роль играет здравый смысл ("интуи­тивное право") при научном конструировании действитель­ности? Акцент на здравом смысле как раз и отличал Петражицкого от других неокантианцев и приближал его к фено­менологическому анализу социальной реальности, т. е. выяснению того, как конструируется узнаваемый нами соци­альный порядок.

Анализируя проблемы социальной методологии, Петражицкий прежде всего обращается к проблеме построения научных понятий. Он обосновывает довольно оригинальную концепцию, считая образование таких понятий началом и исходным пунктом научного познания, "создания научных истин", а не заключительным его звеном (8, с. 28). Все суще­ствующие социальные понятия, по мнению исследователя, образованы ненаучно, они многозначны, что ведет к ложным классификациям и обобщениям. Зачастую это просто слу­чайные называния явлений, исходящие из житейского сло­воупотребления, общих привычек, а потому необходима кри­тика языка науки с целью его очищения.

При этом Петражицкий считал образование понятий до­вольно легким делом: следует только отвлечься от привычно­го называния и правильно указать общий признак опреде­ленного класса предметов, чтобы они (классы) были годны для целей научного анализа. Для выражения этой процедуры Петражицкий вводит понятие "классовые понятия". "Под общим, или классовым, понятием следует разуметь идею та­ких предметов, которые обладают известными признаками, т. е. идею всего того, что мыслимо как обладающее извест­ными признаками. Под классом... следует разуметь объекты идей такого рода, т. е. все те предметы... которые обладают или мыслимы как обладающие соответственными свойства­ми" (8, с. 35). При этом, подчеркивает Петражицкий, вовсе не нужно предварительно исследовать все эти предметы. Про­сто берем некий признак "а", для чего достаточно только на­блюдения, и далее мыслим по схеме: "все, что обладает при­знаком "а" будет классовым понятием, например "все белое", "черные предметы" и т. д. (8, с. 66). Достаточно, таким обра­зом, взгляда на один предмет, чтобы получить необходимый материал для логически вполне корректного образования множества классовых понятий. Безразлично, откуда взялась мысль о таком признаке, главное следовать схеме: объекты с признаком "а". Иными словами, Петражицкий придержива­ется строго индуктивного, в духе эмпиризма и логического формализма, пути образования понятий, признавая при этом только аналитические суждения, что обнаруживает его яв­ный отход от кантовской схемы. Б. А. Кистяковский в этой связи заметил, что Петражицкий, в противоречие со своей же установкой, ориентирует свою теорию образования понятий на чисто житейские суждения (5, с. 266). Однако, ско­рее всего, противоречия здесь нет, ибо, как можно понять, обнаруживается принципиальная позиция Петражицкого: классовые понятия интерпретируются именно как выраже­ние здравого смысла.

Что касается терминологии, подчеркивает Петражицкий, то для большинства объектов и классов вообще не нужны особые термины ("белые предметы", "веселые люди" и т. п.) Четкое обозначение терминов нужно только для фундамен­тальных классов и идей, что особенно важно для социальных наук, где в системе понятий "чуть ли не сплошная научная патология" (8, с. 107). При этом, выбирая научный термин, мы должны рассматривать его только как условный словес­ный знак самостоятельно образованного научного понятия. Именно отсюда вытекает обращение Петражицкого к языку как фактору конституирования социальной реальности. Прав­да, эта перспективная идея оказалась у него не развернутой.

В целом же правильные понятия, отмечает Петражицкий, возможны только в структуре "адекватных научных теорий", т. е. таких теорий, в которых высказывания соответствуют классу объектов, о которых высказываются (8, с. 71). Следо­вательно, возникает проблема критерия адекватности. В принципе можно построить теорию любых объектов, даже совер­шенно случайных, например о сигарах в 10 лотов весом, о собаках с длинным хвостом и короткой шеей и т. д. Об этих объектах мы можем высказать множество истин механичес­кого, химического и т. д. характера и написать целые тома.

Но чего будут стоить эти теории? Проблема адекватности заключена в выборе надлежащего, достаточно обширного класса объектов высказывания, что поднимало бы статус зна­ний, полученных с помощью здравого смысла. Соответствен­но, возможны и неадекватные теории, которые Петражицкий подразделяет на "хромые" и "прыгающие".

Хромыми теориями называются те, которые стремятся описать слишком узкий, произвольно выделяемый класс объектов. Такие теории напоминают собой громоздкие пред­меты, положенные на недостаточное по размеру основание. К хромым относятся также теории о мнимых объектах либо теории, обусловленные сиюминутными практическими по­требностями. Путь исправления таких теорий — расшире­ние класса объектов, обобщение. В частности, Петражицкий выдвигает следующую "теорему" в качестве методологического закона построения адекватных теорий: если urn. n видов сродных предметов, то теорий должно быть n 4 ! (при наличии двух видов предметов требуется три ('Л I I) теории и т. д.) (8, с. 78).

Прыгающие теории характеризуются отсутствием ограничений класса изучаемых объектов, т. е. теория "…. " через свои естественные границы в чуждые ей области. Особенно распространены такие теории в общественных науках. Скажем, социология, утверждает Петражицкий, есть особого рода "музей научной патологии", в котором находится "……ная коллекция" прыгающих теорий. Исправление подобных теорий заключается в их сужении, в отказе от мнимостий,

В чем же, по Петражицкому, заключается специфика класса социальных явлений? Что следует считать "центральным научным термином социологии"? Термины "общество", "ценность" и т. п. Петражицкий считает неосновательными, по­скольку они не выясняют мотивационной силы нормативных переживаний. Подлинно центральным понятием социологии должно стать социальное поведение и его мотивы ("импульсы"). Это требует обращения к психологии, которой один может дать прочный фундамент гуманитарным паукам, но которая, правда, сама нуждается в радикальном реформиро­вании. Существующая психология, полагает Питражицкии, представляет "хромую науку", ибо сужает психичоскуш жизнь, сводя ее только к познанию, чувству и воле. Разрабатывая психологическую теорию права, Петражицкий предпринял широкое исследование психологических понятий, стремясь построить новую, "эмоциональную психологию". И итоге ученый приходит к выводу, что социологическое поня­тие "мотив" имеет научный психологический синоним понятие "эмоция". Эмоция же есть прототип психической (социальной) жизни вообще, интерпретируемой Петражицким в духе бихевиористской психологии.

Центральными в концепции Петражицкого являются сле­дующие положения: всякое социальное (правовое и нравствен­ное) явление происходит в психике одного индивида и только там, и его природа не изменяется от того, происходит ли что-либо иное где-нибудь между индивидами, над ними, в психике других индивидов или не происходит вообще; только индиви­дуальные эмоции суть содержательные причины социального поведения; эмоции внешне выражаются в слове и действии, и именно их понимание становится задачей социологии. Иными словами, и индивидуальное, и коллективное действия происходят благодаря тому, что сами действующие индивиды иптерпретируют ситуацию, а не вследствие каких — то внешних движущих сил, вызывающих определенное поведение. Как в таком случае происходит интерпретация?

Общепринятым делением психики на познание, чувства и волю, где познание и чувства — односторонне — пассивны, а воля — односторонне — активна, проблема не решается, пови­сает в воздухе, ибо упущен, подчеркивает Петражицкий, под­линный хозяин психики, передаточное звено между низшим (познание, чувства) и высшим (воля) этажами поведения, а именно — эмоции. Суть эмоций — в их двойственности, они имеют двустороннюю, пассивно — активную природу. Каждый момент взаимодействия людей по поводу духовных и материальных благ сопровождается эмоциями, хотя громадное их большинство не заметно, протекает бессознательно. И толь­ко их обнаружение, "научный психологический диагноз" по схеме "претерпевание — порыв" на основе интроспекции позволяет объяснить социальное поведение (9, т. I, с. 1—3). Очевидно, что для Петражицкого прежде всего важна функ­циональная роль эмоций в поведении людей, т. е. по сути он применяет бихевиористский подход. Четко это можно уви­деть на примере анализа Петражицким эмоционального воз­действия голода на поведение людей.

Петражицкий предлагает весьма детальную классифика­цию эмоций. По направленности они делятся на "аппульсивные" (положительные) и "репульсивные" (отрицательные). По характеру действия выделяются эмоции: 1) специальные, т. е. имеющие определенное специфическое содержание и вызы­вающие соответственное специфическое поведение; эти эмоции относительно предопределены; 2) абстрактные, или "бланкетные", т. е. не связанные с определенным содержанием и регулирующие общую направленность поведения в качестве категорий практического разума. Среди абстрактных эмоций особенно значимы те, которые возбуждаются представлени­ями разных поступков и выражаются в форме нормативных суждений (а всякое суждение или умозаключение есть для Петражицкого сугубо эмоциональный акт), принимающих или отвергающих то или иное поведение. Речь в данном случае идет о суждениях эстетических, этических, правовых (9, т. I, с. 11, 13-14).

Исходя из своей теории эмоций, Петражицкий трактует социальную мотивацию как систему переживаний и пред­ставлений, плюралистическую по сути. Система эта включа­ет: 1) основную мотивацию (абстрактные эмоции); 2) пред­метную мотивацию (специальные эмоции); 3) мотивацию по "образам" поступков — акционная или самодовлеющая мо­тивация (оценка по принципу "добро — зло"). В общем плане сущность эмоциональной связи между переживающим эмо­цию индивидом и ее адресатом заключается в следующем: "То, к чему мы себя считаем обязанным, представляется нам причитающимся другому как нечто ему должное, следующее ему от нас, так что он может притязать на соответствующее исполнение с пашей стороны" (9, т. I, с. 49). Это позволяет, согласно Петражицкому, понять социальную реальность (пра­во) как способ эмоционально — интеллектуального общения, в результате которого вырабатываются "эмоциональные сред­ние равнодействующие, средние эмоциональные оценки", определяющие характер социального взаимодействия (9, т. II, с. 655-656).

Такая номиналистическая позиция приводит Петражицкого к выводу о том, что общество как особая надындивиду­альная реальность не имеет статуса существования. Любое социальное явление существует реально только в психике того, кто изучает, переживает его в данную минуту. Для обоснова­ния этого вывода Петражицкий вводит понятие "фантазмы" или "проекции". Наши характеристики свойств объектов, полагает он, суть только наши эмоциональные (импульсив­ные) проекции или фантазии. "То, что, под влиянием эмоци­ональной фантазии, нам представляется объективно существующим, мы назовем эмоциональными фантазмами или проектированными, идеологическими величинами, а соответ­ственную точку зрения субъекта, т. е. его отношение к эмо­циональным фантазмам, идеологическим величинам, как к чему —то реальному, на самом деле существующему там, куда оно им отнесено, проектировано, мы назовем проекционною, идеологическою точкою зрения" (9, т. I, с. 39).

Общество, государство, власть, правовые нормы и есть такие "эмоциональные фантазмы". Когда мы говорим, что кто-то властвует, судит и т. д., это только означает, что мы выска­зываем наши эмоциональные переживания, побуждающие нас приписывать правительству, суду и т. д. объективную реаль­ность, хотя реально существуют только наши переживания. "Раз определено, "кто" "обязан", "к какому действию", "кто" "имеет право", "на что", то правоотношение вполне опреде­лено; на все вопросы, касающиеся состава правоотношения, отвечено" (7, с. 20). И даже если человек, скажем, заключил договор с дьяволом, здесь уже начинает действовать право­отношение (7, с. 22). Данное замечание Петражицкого вызва­ло много иронических откликов, хотя на самом деле оно, как это очевидно сегодня, имеет весьма значимую социологичес­кую нагрузку.

Вполне очевидно, что построить научную социологию толь — ко на эмпирическом базисе эмоциональных фантазий нельзя, поскольку нет реального выхода в систему социальных отно­шений. Получается явно "хромая теория". Понимая это, Пет — ражицкий вынужден ввести понятие групповой, народной психики как особой реальности, хотя логически из его тео­рии оно не вытекает, ибо такая психика тоже ведь должна рассматриваться как исключительно мое эмоциональное пред­ставление. Коллективной психикой Петражицкий называет "нормальное сознание*, систему эмоционально — интеллектуальных сочетаний, соответствующих общественному благу. Но как может возникнуть такое соответствие? Закономерно выдвигается вопрос об объективно должном, т. е. изгнанный в дверь неокантианский априоризм заглядывает, так сказать, в "окно" концепции Петражицкого.

Посредником между народной психикой и конкретным поведением являются, считает ученый, социальные нормы, или "нормы —законы", порождающие типичную мотивацию поведения людей. Опять же Петражицкий не объясняет, ка­ким образом появляются эти универсальные нормы, ведь по его логике получается, что право есть то, что я считаю пра­вом. И как ни отрицает Петражицкий априоризм, практичес­ки он вынужден к нему прийти. Тем не менее разработка Петражицким теории социальных норм представляет боль­шой интерес.

Основное внимание ученый уделял правовым и нравствен — ным нормам, объединяя их общим понятием этических норм. Как видим, тенденция к этизации социальной теории четко проявляется и у Петражицкого.

Нормы и императивы, полагает ученый, суть пережива­ния нами определенных обязанностей связанности с друга -ми, регулирующие наше поведение (9, т. I, с. 49). В области правовой психики решающее значение имеет императивно — атрибутивная функция норм, т. е. внешнее фиксирование образцов поведения, двусторонние эмоциональные пережи­вания; в области нравственной психики исключительная роль принадлежит императивной функции норм, т. е. речь идет только о внутреннем повелении, его одностороннем пережи­вании (9, т. I, с. 140). Это означает, что юридические нормы основаны на понимании долга как обязанности по отношению к другому, нравственные же нормы — это переживание долга как такового и его свободное исполнение. Нормы вы­полняют функции мотивационные (способствуют соверше­нию одних действий и воздержанию от других) и педагоги­ческие (содействуют развитию положительных и искорене­нию отрицательных диспозиций в психике индивидов) (9, т. I, с. 143). В реальном взаимодействии нормы взаимно пересе­каются, обеспечивая единство правовых и нравственных пе­реживаний, практически тождественных, по мнению Петражицкого.

Учитывая последующую эволюцию социологии, можно сказать, что Петражицкий посредством разработки теории норм пытается определить принципы коммуникации инди­видов. Люди, показывает он, априорно стремятся к взаимо­пониманию; в терминах Ю. Хабермаса это значит, что ком­муникативный разум изначален, априорен. Коммуникатив­ная реальность утверждается инструментально — посредством процедуры взаимопризнания эмоциональных проекций. Петражицкий, таким образом, выходит к будущей универсаль­ной прагматике, однако ему не хватает социологического язы — ка, и понятие нормы у него оказывается слишком широким, "прыгающим".

Способы воздействия правовых и нравственных норм на социальное поведение Петражицкий раскрывает через соот­ношение позитивного и интуитивного права, интерпретируя на этой основе характер и ход социальной эволюции. Интуитивное право охватывает всю совокупность норм, непрерыв­но творимых на основе индивидуальных эмоциональных переживаний практически каждым человеком; в этом смысле оно, по сути, индивидуально и фактически сливается с нравственностью. Позитивное право представляет собой переживания, ориентированные на внешние авторитеты. Социальный процесс, социальные изменения могут быть адекватно поняты, согласно Петражицкому, именно в логике взаимодействия интуитивного и позитивного права (в терминах Н. К. Михай­ловского — "правды —справедливости" и "правды —истины

Интуитивное право, будучи "бессознательно удачным массовым психическим приспособлением", динамично, измен­чиво, существует и применяется в любой ситуации, позитивное, хотя и не всегда, догматично, имеет тенденцию к окосте­нению, отстает от жизни, более того, в принципе не может охватить своим регулированием все огромное многообразие повседневной социальной жизни. Однако оба вида права могут переходить друг в друга, поскольку, с одной стороны, нормы интуитивного права постоянно и постепенно кодифициру­ются, а с другой, прогрессивное позитивное право способ­ствует совершенствованию интуитивного. Последнее Петражицкий считал особенно важным для России. Для нормаль­ного функционирования общества необходимо согласие обо­их видов права в направлении его унификации. Однако между ними возможен и конфликт, вплоть до социальной револю­ции, прежде всего в случае неизменяемости позитивного пра­ва. В целом же эволюция права (общества) определяется ди­намикой представлений людей о справедливости, которая и есть не что иное, как интуитивное право (9, т. II, с. 502). По­средством переживания справедливости (должного) люди эмоционально проектируют социальные идеалы и соответ­ственно оценивают реальность, т. е. свои переживания суще­го. Степень прочности того или иного социального строя оп­ределяется степенью согласия между интуитивным и пози­тивным правом, в том числе пониманием того, что далеко не все в обществе регулируется позитивным правом, и что ре­шение многих вопросов следует предоставлять интуитивно­му праву.

Таким образом, любая социальная система, рассматрива­емая нормативно (система позитивного права), является, со­гласно Петражицкому, "преходящею ступенью социального воспитания" и со временем заменяется иной, более действен­ной, более соответствующей "состоянию народной психики", эффективнее способствующей движению "в сторону общего блага" и достигающей более высокой степени "социально — разумного поведения" граждан (8, с. VII— VIII; 9, т. II, с. 652 — 653). В этом и заключается суть социального прогресса как смены нормативных (этических) идеалов. Общим же "идеа­лом и является достижение совершенного социального ха­рактера, совершенное господство действенной любви в чело­вечестве" (8, с. VIII).

История человечества есть постоянный рост разумности и гуманности норм и учреждений. Прежде этот процесс осу­ществлялся бессознательно — эмпирически. С построением практической социальной науки, т. е. политики права, можно будет, по мнению Петражицкого, сознательно, рационально вести человечество к общему благу, стимулируя нравствен­ный процесс, переводя человеческую психику на путь все более тонких и высоких переживаний. Более того, приходит к выводу Петражицкий, "вообще право существует из — за не­воспитанности, дефектности человеческой психики, и его задача состоит в том. чтобы сделать себя лишним и быть уп­раздненным" (10, с. 48|. По сути это относится и к нравствен­ности. А поэтому ^;'идеал любви в нашем смысле есть не толь­ко сверхправный, что само собой разумеется, но и сверх — нравственный идеал" (10, с. 51).

Неокантианская социология радикально изменила карти­ну в российских социологических поисках. Прежде всего ста­ли иными сам подход к постановке социологических проблем, стиль и характер их решения, язык социологии. Все более четко осмысливалась специфика социального, произошел от­каз от глобализма. Правда, можно сказать, что стал формиро­ваться глобализм иного плана — вместо вписывания соци­альности в космическую эволюцию ее стали столь же гло­бально интерпретировать в контексте нравственно — психологического процесса. Тем не менее акцент на нравственной детерминации позволил более объемно посмотреть на чело­веческие отношения, снять упрощения в интерпретации пу­тей решения социальных проблем. Знаменательно, что при всей критике позитивизма, субъективной социологии и др., неокантианцы творчески синтезировали их социологические модели и в целом продолжили антропологическую ориента­цию российской социологии. Более того, в своем антрополо­гизме и психологизме они пошли даже дальше П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского и др. Однако постановка проблем дол­женствования, ценности, нормативности и т. п. высветила необходимость более глубокого и объемного их решения. В частности, возник вопрос о более прочной опоре для долж­ного, чем априоризм и внутренняя уверенность личности. С другой стороны, потребовался более строгий подход к мето­дологии анализа социального поведения, поскольку одна лишь интроспекция давала для этого весьма шаткие основания. Особенно опасной при этом оказалась утеря реальности со­циального. Обнаружившиеся проблемы попытались решить два новых течения российской социологии — христианская социология и неопозитивизм, предпосылки которых вызре­вали внутри самого неокантианства

Литература