Николай Васильевич ГОГОЛЬ. (1809-1852). 5 страница

Образ Чичикова. Поэма Гоголя с загадочным названием «Мертвые души» рассказывает о фантастической афере Чичикова — купле ревизских душ. Современному читателю, отдаленному от тех событий в 160 лет, трудно представить, что же такое ревизская душа. Согласно действующему в России законодательству крестьяне мужского пола раз в 12—15 лет ревизовались, то есть переписывались, а в промежутки между ревизиями даже уже умершие считались живыми, и помещик должен был платить за них налог.

Павел Иванович Чичиков, не нарушая никаких законов, решил купить умерших, но не прошедших еще ревизию крестьян, заложить их как живых и на этом деле разбогатеть. Но этому не суждено было сбыться.

Но что же за человек Павел Иванович Чичиков? Мы видим «человека уже средних лет и осмотрительно-охлажденного характера », он отчасти чиновник и отчасти помещик (правда, помещик «херсонский», но все-таки дворянин). Павел Иванович прибыл в город NN, а далее совершает путешествие по близлежащим помещичьим имениям. Чичикова интересуют мертвые в прямом смысле души и люди, способные пойти с ним на задуманную сделку. С этой целью он посещает пятерых помещиков: Манилова, Коробочку, Ноздрева, Собакевича и Плюшкина. С каждым из них он ведет себя по-разному: то вкрадчив и льстив, то упорен и настойчив, то сентиментален, то груб. Короче — Чичиков оказался гибким и многоликим человеком. На фоне убогих помещиков, живущих бездумно, вяло, неинтересно, он отличается деловитостью, энергией, ловкостью, умом. До появления в городе NN Чичиков много работал, в юные годы спал в канцелярских комнатах на столах, обедав со сторожами, Чичикова заметило начальство, он стал знаменитым чиновником. Когда на этой службе он потерпел фиаско, он не теряет голову — снова устраивается. Теперь он служит в таможне. Он работает очень хорошо, но при этом, конечно же, грабит и людей, и государство.

Чичиков, как и Коробочка, и Собакевич, и Плюшкин, тоже любит деньги, но он их, во-первых, «зарабатывает» сам, во-вторых, они ему нужны для того, чтобы жить красиво и богато. Павел Иванович не сухарь, ему доступны многие чувства: он размечтался при виде хорошенькой блондинки; он всегда анализирует свои поступки, а чаще — свои неудачи: «Почему же я? Зачем на меня обрушилась беда?..» Правда, Чичикова мучает не то, что он переступил закон или поступил как-то не очень честно, а то, что сделал это неудачно и не прибавил в свой карман очередную «копейку». Как видим, Павел Иванович выгодно отличается от всех тех людей, с кем ему приходилось встречаться, и его вполне можно назвать новым человеком. Биография Чичикова, представленная Гоголем очень подробно, убеждает нас в абсолютной закономерности всего происходящего с ним. Уроки морали и нравственности, преподанные в детстве отцом, годы учения в училище, служба в «казенных палатах», а потом — в таможне — все это укрепило в нем главную страсть или, как говорит Гоголь, «задор» — приобретательство.

Наиболее ярко черты дельца и приобретателя у Павла Ивановича раскрылись в эпопее с «мертвыми душами». Карьера, чины его никогда не волновали, служба интересовала лишь как средство обогащения. В настоящее волнение его приводят деньги, капитал, это и становится целью всей его жизни. Идет он к своей цели, к своему «миллиону», ничем не брезгуя. Он освобождается в себе от всего человеческого и становится беспощадным к людям, ставшим на его пути.

В русской литературе впервые был представлен такой герой: герой, который, несомненно, выше на целую голову всех помещиков, но вместе с тем это жулик и беспринципный человек. Итак, Чичиков — новый герой, он обладает такими чертами характера, которых нет в людях поместной России, — энергией, волей, работоспособностью. В лице Чичикова Гоголь прозорливо увидел идущий на смену дворянам новый класс — класс буржуазии, но в нем писатель почувствовал ту страшную угрозу, которую нес народу мир Чичиковых, мир бессовестного, хотя и прикрытого хищничества.

Духовный кризис Н.В.Гоголя 1840-х годов: поиски положительного героя и проблема нравственного возрождения русского человека, замена общественных проблем этическими. Выбранные места из переписки с друзьями. Письмо к Гоголю В. Г. Белинского. Гоголевское направление в русской литературе (идеи социального значения искусства, критический реализм).

Вторая половина 1840-х годов – Николай Васильевич переживает духовный кризис. Доходило до того, что писатель сомневался в значении и действенности художественной литературы и был готов отречься от своих произведений.

Конец июня 1845 года – Гоголь сжигает рукопись второго тома поэмы «Мертвые души». Причиной стало душевное состояние писателя, выражаясь современным языком, длительная депрессия. Позже Николай Васильевич объяснил свой поступок в произведении «Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ» - выбранные места»: во втором томе «пути и дороги» к идеалу были указаны недостаточно.

1847 год – Гоголь издает «Выбранные места из переписки с друзьями». Белинский крайне недоволен этим обстоятельством, особенно религиозно-мистические идеи писателя, звучащие в «Переписке…».

Апрель 1848 года – Гоголь посещает Гроб Господень в Иерусалиме, после чего окончательно возвращается в Россию. Живет в Одессе, Петербурге и Москве, все это время работает над вторым томом «Мертвых душ». Здоровье писателя ухудшается. Что касается духовных настроений, мистика и религия продолжают занимать его мысли.

Весна 1850 года – Гоголь делает предложение руки и сердца А. М. Виельгорской, однако получает отказ.

1852 год – Николай Васильевич регулярно встречается и беседует с протоиереем Матвеем Константиновским, фанатиком и мистиком.

Ночь с 11 на 12 февраля 1852 года – Гоголь сжигает теперь уже беловую рукопись второго тома «Мертвых душ». Существует версия, что сделать это писателя уговорил Константиновский.

21 февраля 1852 года – Николай Васильевич Гоголь умирает

Выбранные места из переписки с друзьями. В переписке запечатлены драматизм и напряженность гоголевских духовных исканий, эволюция его характера, эстетических взглядов, человеческих привязанностей. Она показывает Гоголя в общении с крупнейшими художниками той эпохи – А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским, А. А. Ивановым, М. С. Щепкиным – и с безвестными людьми, чьи имена сохранились в истории нашей культуры лишь благодаря их дружеским связям с автором.

ЗАВЕЩАНИЕ:«Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю.

I. Завещаю тела моего не погребать по тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться... Будучи в жизни своей свидетелем многих печальных событий от нашей неразумной торопливости во всех делах, даже и в таком, как погребение, я возвещаю это здесь в самом начале моего завещания, в надежде, что, может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности…

III. Завещаю вообще никому не оплакивать меня, и грех себе возьмет на душу тот, кто станет почитать смерть мою какой-нибудь значительной или всеобщей утратой».

«ЖЕНЩИНА В СВЕТЕ

(Письмо к ....ой)

Вы думаете, что никакого влияния на общество иметь не можете; я думаю напротив. Влияние женщины может быть очень велико, именно теперь, в нынешнем порядке или беспорядке общества, в котором, с одной стороны, представляется утомленная образованность гражданская, а с другой - какое-то охлаждение душевное, какая-то нравственная усталость, требующая оживотворения. Чтобы произвести это оживотворение, необходимо содействие женщины. Эта истина ввиде какого-то темного предчувствия пронеслась вдруг по всем углам мира, и все чего-то теперь ждут от женщины. …Всякому теперь кажется, что он мог бы наделать много добра на месте ив должности другого, и только не может сделать его в своей должности. Это причина всех зол. Нужно подумать теперь о том всем нам, как на своем собственном месте сделать добро. Поверьте, что бог недаром повелел каждому быть на том месте, на котором он теперь стоит. Нужно только хорошо осмотреться вокруг себя».

«ЧТЕНИЯ РУССКИХ ПОЭТОВ ПЕРЕД ПУБЛИКОЮ

(Письмо к Л**)

Я рад, что наконец начались у нас публичные чтения произведений наших писателей. Мне уже писали об этом кое-что из Москвы: там читали разные литературные современности, а в том числе и мои повести. Я думал всегда, что публичное чтение у нас необходимо. Мы как-то охотней готовы действовать сообща, даже и читать; поодиночке из нас всяк ленив и, пока видит, что другие не тронулись, сам не тронется».

«0 ПОМОЩИ БЕДНЫМ

(Из письма к А. О. С......ой)

...Обращаюсь к нападеньям вашим на глупость петербургской молодежи, которая затеяла подносить золотые венки и кубки чужеземным певцам и актрисам в то самое время, когда в России голодают целиком губернии. Это происходитне от глупости и не от ожесточения сердец, даже и не от легкомыслия. Эпроисходит от всем нам общей человеческой беспечности. Эти несчастия и ужасы, производимые голодом, далеки от нас; они совершаются внутрпровинций, они не перед нашими глазами, - вот разгадка и объяснение всего!.. А теперь поговорим о том, где скорей нужно помогать. Помогать нужно преждевсего тому, с которым случилось несчастие внезапное, которое вдруг, в одну минуту, лишило его всего за одним разом: или пожар, сжегший все дотла, илипадеж, выморивший весь скот, или смерть, похитившая единственную подпору, словом - всякое лишение внезапное, где вдруг является человеку бедность, к которой он еще не успел привыкнуть. Туда несите помощь. Но нужно, чтобы помощь эта произведена была истинно христианским образом; если же она будет состоять в одной только выдаче денег, она ровно ничего не будет значить и не обратится в добро».

«СПОРЫ

(Из письма к Л***) Споры о наших европейских и славянских началах, которые, как т говоришь, пробираются уже в гостиные, показывают только то, что мы начинаем просыпаться, но еще не вполне проснулись; а потому не мудрено, что с обеих сторон наговаривается весьма много дичи. Все эти славянисты и европисты, или же староверы и нововеры, или же восточники и западники, а что они в самом деле, не умею сказать, потому что покамест они мне кажутся только карикатуры на то, чем хотят быть, - все они говорят о двух разных сторонах одного и того же предмета, никак не догадываясь, что ничуть не спорят и не перечат друг другу. Один подошел слишком близко к строению, так что видит одну часть его; другой отошел от него слишком далеко, так что видит весь фасад, но по частям не видит. Разумеется, правды больше на стороне славянистов и восточников, потому что они все-таки видят весь фасад и, стало быть, все-таки говорят о главном, а не о частях. Но и на стороне европистов и западников тоже есть правда, потому что они говорят довольно подробно и отчетливо о той стене, которая стоит перед их глазами; вина их в том только, что из-за карниза, венчающего эту стену, не видится им верхушка всего строения, то есть главы, купола и все, что ни есть в вышине».

В. Г. Белинский.Письмо Н. В. Гоголю. Повод для полемики - книга Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», заставившее Белинского сорваться с цепи, вызвавшая его «негодование и бешенство», названная им «гнусной», вообще на целое столетие было изъято из гражданского оборота и заключено в закрытые библиотечные хранилища. Русские могли читать «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Старосветских помещиков», «Вия», «Ревизора», «Невский проспект», «Игроков» «Тараса Бульбу», «Мёртвые души», то есть произведения литератора-беллетриста, но только не произведения религиозного мыслителя и публициста. Как же. Ведь «Выбранные места…» «вызвали в передовом русском обществе взрыв негодования». Чего только не было понаписано в эти годы о Гоголе и его книге. Что это было горькое и тяжелое заблуждение писателя, утратившего верное представление об окружающей его действительности. Что книга выражала его слабость как мыслителя и человека. Что он испугался выводов, которые следовали из его художественных произведений. Что книга показывала идейные колебания писателя, оказавшегося в плену реакционных утопий и религиозные предрассудков.

Ныне «Выбранные места из переписки с друзьями», которые Гоголь называл «единственной моей дельной книгой», возвращены русскому читателю, и он может в своем общении с Гоголем обойтись без недобросовестных посредников.

« ... Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которая возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появления ее, все ваши враги - и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные, которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от вашей книги отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом. Если бы она и была написана вследствие глубоко-искреннего убеждения, и тогда бы она должна была произвести на публику то же впечатление...

... Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение ... Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в ее апатическом полусне! И в это время великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале, - является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их "неумытыми рылами"!.. И это не должно было привести меня в негодование?!. Да если бы Вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел Вас за эти позорные строки... И после этого Вы хотите, чтобы верили искренности направления вашей книги?! Нет! Если бы Вы действительно преисполнились истиной Христова, а не дьяволова ученья, - совсем не то написали бы Вы вашему адепту из помещиков… Не без некоторого чувства самодовольства скажу Вам, что мне кажется, что я немного знаю русскую публику. Ваша книга испугала меня возможностью дурного влияния на правительство, на цензуру, но не на публику. Когда пронесся в Петербурге слух, что правительство хочет напечатать вашу книгу в числе многих тысяч экземпляров и продавать по самой низкой цене, мои друзья приуныли. Но я тогда сказа им, что, несмотря ни на что, книга не будет иметь успеха и о ней скоро забудут. И действительно, она теперь памятнее всеми статьями о ней, нежели сама собой. Да! У русского человека глубок, хотя и не развит еще, инстинкт истины!

Ваше обращение, пожалуй, могло быть и искренно. Но мысль - довести ваше обращение ко мне до сведения публики - была самая несчастная. Времена наивного благочестия давно уже прошли и для нашего общества. Оно уже понимает , что молится везде все равно и что в Иерусалиме ищут Христа только люди или никогда не носившие Его в груди своей, или потерявшие его. Кто способен страдать при виде чужого страдания, кому тяжко зрелище угнетения чуждых ему людей, - тот носит Христа в груди своей, и тому незачем ходить пешком в Иерусалим.

… И вот мое последне6е, заключительное слово: если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с искренним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы ваши прежние.

Зальцбрунн 15-го июля 1847-го года»

По поводу разбора Белинским «Выбранных мест из переписки с друзьями» Добролюбов писал, имея, конечно, в виду и письмо к Гоголю: «Критика Белинского не трогала гоголевских теорий, пока он являлся пред нею просто как художник; она ополчилась на него тогда, когда он провозгласил себя нравоучителем и вышел к публике не с живым расска­зом, а с книжицею назидательных советов».

«Гоголевское направление» - литературное направление, начало которому положил Н.В.Гоголь «петербургскими повестями», «Ревизором» и «Мертвыми душами» и которое определилось в 40-х годах как натуральная школа. В.Г.Белинский, выступавший горячим сторонником натуральной школы, подчеркивал ее связь с идейно-художественными принципами гоголевского реалистического творчества, утверждая плодотворное влияние гоголевской школы на современную русскую литературу. Термин возник в 50-х годах 19 века в полемике между революционно-демократической и либеральной критикой как обозначение социально-критической, сатирической линии в русской литературе. Демократическая критика выступила с обоснованием «Г.н.» в современной литературе. Этой цели прежде всего был посвящен обширный труд Н.Г.Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской литературы», печатавшийся в «Современнике» в 1855 году. Против идей, развитых Чернышевским, выступил А.В.Дружинин, напечатавший в «Библиотеке для чтения» (1856, №№ 11, 12) статью «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», в которой нарочито сталкивал гоголевское и пушкинское начала в русской литературе, ратовал за «артистическое» понимание искусства. Критика идеалистическая, либеральная (Дружинин, П.В.Анненков, С.С.Дудышкин, Н.Д.Ахшарумов) и славянофильская (А.А.Григорьев, Т.И.Филиппов, Б.Н.Алмазов, Е.Н.Эдельсон) писала о необходимости преодоления гоголевского «одностороннего» критицизма (П.В.Анненков, «О значении художественных произведений для общества», 1856) и о победе «пушкинского направления», «чистой художественной поэзии», «здорового» отношения к жизни.

«Пушкинское направление» объявлялось либеральной критикой единственным подлинно поэтическим выражением якобы «чистого искусства». «Г.н.» истолковывали как искусство «грубое», даже низменное. В противовес подобному искажению действительного смысла эволюции русского реализма критики революционно-демократического лагеря всемерно подчеркивали общественное значение критического пафоса именно «Г.н.». Продолжая точку зрения Белинского, Чернышевский и Добролюбов справедливо утверждали, что для современной жизни нужна столько «поэзия действительности», сколько «идея отрицания» ее, составляющая пафос творчества Гоголя. Вместе с тем революционно-демократическая критика понимала, что «Г.н.» не может просто повторять Гоголя. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода» говорит о необходимости «более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». Вскоре он отметил в «Губернских очерках» Щедрина отсутствовавшее у Гоголя ясное понимание связи отдельных «безобразных фактов со всею обстановкою нашей жизни». Таким образом, в основе литературно-эстетической полемики был вопрос об отношении к русской действительности, об общественной роли литературы, ее задачах и путях развития; в конечном счете это был спор о том, по какому пути пойдет русская литература - по пути «чистого» (по существу, охранительного) искусства или по пути прямого, открытого служения народу, то есть по пути борьбы против крепостничества и самодержавия.

Критический реализм по-новому изображает отношение человека и окружающей среды. Человеческий характер раскрывается в органической связи с социальными обстоятельствами. Предметом глубокого социального анализа стал внутренний мир человека, критический реализм потому одновременно становится психологическим. В подготовке этого качества реализма большую роль сыграл романтизм, стремившийся проникнуть в тайны человеческого «Я».

Углубление познания жизни и усложнение картины мира в критическом реализме XIX века не означает, однако, некоего абсолютного превосходства над предыдущими этапами, ибо развитие искусства отмечено не только завоеваниями, но и утратами. Утрачена была масштабность образов эпохи Возрождения. Неповторимым оставался пафос утверждения, свойственный просветителям, их энтузиастическая вера в победу добра над злом.

Гоголь в 40-е годы относится критически к русской литературе романтического периода. Он видит её недостаток в том, что она не дала верной картины русской действительности. Романтики, по его мнению, часто неслись «выше общества», а если, опускались к нему, то разве за тем только, чтобы хлестнуть его бичом сатиры, а не передавать его жизнь в образец потомств. Гоголь и самого себя включает в число критикуемых им писателей. Его не удовлетворяет преимущественно обличительная направленность его прошлой литературной деятельности. Гоголь теперь ставит перед собой задачу всестороннего и исторически конкретного воспроизведения жизни в её объективном движении к идеалу. Он совсем не против обличения, но только в том случае, когда оно выступает в сочетании с изображением прекрасного.