Часть 3. Скалли, помогавшая Эве готовить ужин, обернулась и увидела Эмили, дергавшую ее за юбку

«Мама? Мама!»

Скалли, помогавшая Эве готовить ужин, обернулась и увидела Эмили, дергавшую ее за юбку. Она протянула ей своего плюшевого зайца, из которого вываливалась набивка. Эмили хотела, чтобы Скалли залатала его. Скалли взяла любимую игрушку девочки и принялась за шитье. Ее ум не был занят работой, и она думала о своем.

Забавно, но она все не могла привыкнуть к слову «Мама». Все остальные звали ее Скалли, она настояла на этом. Но маленькая Эмили просто вцепилась в «Маму» и отказалась называть ее как-либо иначе. Эмили и Эва заняли особое местечко в сердце Скалли. Самой первой ночью здесь Малдер сказал ей, что Эмили специально выбежала тогда на дорогу и вызвала аварию. В то время Скалли не могла в это поверить. Но сейчас она узнала эту малышку и больше ничему не удивлялась. Бедняжка Эмили. Она никогда не повзрослеет. Физически она вырастет, но ее психика останется психикой семилетней девочки. Она живет в своем собственном мирке и чувствует себя свободной. Иногда Скалли завидовала этой свободе. Скалли зашила зайчика и похлопала его по голове для пущей важности, прежде чем отдать его Эмили в протянутые ручонки.

«Спасибо, мама!» - Эмили подпрыгнула и обвила руки вокруг шеи Скалли. Она крепко ее обняла, опустила на пол и отправила играть.

Эва крикнула с другого конца комнаты: «Скалли, ты бы заварила свой чай, пока остальные не вернулись».

Скалли кивнула и пошла готовить свой «специальный» чай. В первую же неделю после того, как они с Малдером стали пленниками, Эва как-то отвела Скалли в сторонку и сказала, что у нее есть кое-что для нее: «чтобы дети не появлялись, пока ты и твой муж не захотите их». Скалли потребовалась минута, чтобы сообразить, что Эва говорит о контрацепции. Она протянула ей коробку со сбором трав, и кореньев и по очереди вынимая по пакетику, объяснила предназначение каждого ингредиента. Скалли со стыдом подумала, что ей приходится выслушивать урок семейного планирования от 15-летней девочки. Она поблагодарила ее и сказала, что обсудит это с Малдером.

Для того, чтобы все поверили в то, что они – нормальная семейная пара, недостаточно было просто согласиться взять предложенные травки. Надо было публично проявлять все признаки сердечной и прочей привязанности. Это было необходимо. В глазах этих людей Скалли принадлежала своему мужу, то есть Малдеру, и это означало, что никто, в том числе Этан, не имел права к ней прикоснуться. Кроме того, если бы кто-то узнал, что они – не муж и жена, их бы разлучали на ночь, а они не могли рисковать несколькими часами, проводимыми вместе. Не только для того, чтобы иметь возможность планировать побег, но и для того, чтобы ненадолго побыть самими собой.

Целый день Малдер, Этан и старшие мальчики проводили в лесу и в поле, а Скалли и девочки – за домашней работой. Они понимали, что их держат порознь целый день, чтобы исключить возможность побега: если бы один из них убежал, другой бы остался в заложниках. Никто из них даже не рассматривал возможность побега в одиночку.

Скалли вспомнила о первых днях, проведенных здесь. В первый день Этан и Малдер вернулись далеко затемно. Скалли сидела взаперти на кровати и старалась не думать о самом худшем, ведь Этан был так зол на них с утра. Она гнала от себя мысль о том, что Этан, вполне способный на убийство, может вернуться домой без Малдера.

Наконец, дверь открыли, и кто-то втолкнул Малдера в спальню и вновь запер дверь. Поначалу Скалли его не узнала. Она бросилась к нему как раз, когда у него подогнулись ноги. Она опустилась рядом с ним на колени, жалея о том, что не может его обнять обеими руками. Он опустил голову на грудь, и ей пришлось приподнять его подбородок, чтобы осмотреть его лицо: оно было залито потом и пылью. Рубашка и брюки полностью вышли из строя. Но настоящий шок она испытала, взглянув на его руки, покрытые страшными волдырями-мозолями и въевшейся грязью.

Кое-как ей удалось дотащить его до кровати. Он заснул мертвым сном, едва его голова коснулась подушки. Ей потребовалось больше часа, чтобы одной здоровой рукой раздеть и вымыть его. После этого она смогла, наконец, заняться его синяками, порезами и мозолями.

Этот ритуал повторялся каждый день. Изо дня в день Этан пытался сломать его. Изо дня в день Малдера возвращали Скалли полумертвым от усталости. Изо дня в день она упрямо делала все, чтобы поставить его на ноги, а наутро все началось вновь.

Она и не заметила, когда это произошло, но однажды она поняла, что Малдер изменился: он приспособился. Его мозоли затвердели. Его мускулы окрепли. Его биологические часы настроились на подъем с восходом солнца и работу допоздна. Теперь он не отрубался, как только добирался до кровати.

Она не заметила и как сама приспособилась. Эва была с ней терпелива, и Скалли быстро усвоила все необходимые навыки, это было несложно. Что было действительно ужасно, так это монотонность. Работа федерального агента заставляла ее постоянно напрягать мозг, развивать способности и применять на практике свои медицинские знания. Сейчас тупая, однообразная работа сводила ее с ума. Но даже среди этого кошмара у них было несколько моментов, когда он заставил ее рассмеяться.

Например, вчера ночью. Едва он вошел в дверь, и его лицо расплылось в улыбке, Скалли поняла, что у него – что-то на уме. Он встал перед ней, руки – за спиной:

«Скалли, у меня для тебя – подарок. Давай, угадывай».

«Подробная схема леса с маршрутом побега, начерченного кровью, и металлической ложкой для рытья подкопа в придачу?»

«Не-а» – сказал он и театральным жестом протянул ей сосновую шишку.

«О, шишка. Ты не дал мне второй попытки, я бы догадалась».

И он начал объяснять, что шишка предназначалась для ее сломанной руки. Для изометрических упражнений, укрепляющих мышцы. Он сказал ей, чтобы она подняла правую руку. Она с минуту боролась с этой рукой, пытаясь поднять ее на уровень плеча, и упрямо отказываясь использовать вторую руку для поддержки. Малдеру надоело наблюдать за этим жалким зрелищем, он подошел к ней сзади и подставил свою руку под ее локоть.

«Так нечестно, Малдер» - она ткнула его другим локтем.

«Ну, знаешь ли, мы не можем целую ночь развлекаться подобным образом. Делу – время, потехе – час. Спозаранку – за работу: свиньи – не кормлены, коровы – не доены, дрова – не наколоты, крыша течет. А сточная канава, которую я должен вырыть за домом?»

Она засмеялась, а он вложил шишку в ладонь ее вытянутой руки и накрыл ее своей ладонью: «Значит, так, будешь качать мышцы. Сожми шишку в руке так сильно, как сможешь».

Скалли кивнула и напрягла ладонь, которая даже и не думала сжиматься вокруг шишки. Она расслабила пальцы и сделала еще одну попытку. Еще одну. Еще. Пока лоб ее не покрылся потом.

Теперь это стало ее ежедневным занятием. Они понимали, что должны достичь максимальной физической формы к моменту, когда они рискнут убежать из этого кошмара.

Скалли заварила свой «чай». Это было для них еще одним поводом вместе посмеяться

Да, у них были свои моменты, но со временем они случались все реже и реже.

Первый своего рода юбилей случился, когда кончились пальцы на руках, которые они загибали, отсчитывая дни, проведенные в неволе.

Это была первая веха. Тогда они приняли важное решение: они прекратили считать дни. Это было разумно, потому что каждый прошедший день, каждый час, каждая минута были напоминанием о безнадежно утерянном времени. О дне, растраченном впустую.

Тогда они еще верили, что ни сегодня, так завтра найдут выход. Что о них помнят, их ищут. Что их освободят. Но дни сменялись днями, а никто за ними не приходил, и ни одному из планов побега не суждено было сбыться. И тогда они начали терять надежду.

А потом началось немыслимое, по крайней мере, с точки зрения Скалли: их отношения постепенно перешли на новую ступень. Их уже нельзя было назвать ни партнерскими, ни дружескими. Она все еще не могла подобрать верного определения. Он – тоже, она была в этом уверена.

Но это была вторая веха: сама атмосфера изменилась. Поначалу они просто стали приводить в действие свой сценарий, по которому должны были изображать семейную пару. Каждый вечер, когда Малдер возвращался со своей трудовой повинности, она бросалась к нему, а он – к ней. Далее следовали приличные для данного случая объятия и поцелуи. Сперва они чувствовали себя ужасно неловко, как в плохой мелодраме. В первый раз, когда его губы коснулись ее губ, в этом не было ничего романтического: дружеский поцелуй, может быть, более долгий, чем нужно. Но на Вистледов это произвело должное впечатление.

Тогда она сказала себе, что это – всего лишь еще один ритуал, добавленный к ее ежедневному списку дел: утренний поцелуй на дорожку и вечерний – с возвращением.

Она не заметила, когда все изменилось: был ли это поцелуй №12, а может быть - №26. Она не знала. Но это случилось. Просто она стала ждать этих поцелуев. Просто он стал все крепче обнимать ее, прижимая к себе. Просто она стала вплетать свои пальцы в его волосы, притягивая его лицо к своему лицу. Просто за первым поцелуем теперь следовал, как минимум, еще один.

Она вздохнула, и поднесла чашку с горячим чаем ко рту. Ее «особый» чай. Она осознавала, что они могли бы, если бы захотели... без всякой опасности нежелательной беременности... Но они все еще боялись переступить этот последний барьер, потому что понимали, чем им это грозит. Полным поражением. Это будет означать, что они смирились с жизнью здесь и отказываются от борьбы за возвращение домой, в свой прежний мир. В мир, где дружеские/профессиональные/платонические отношения были более чем достаточны для них. И даже если они решат построить эти новые отношения, когда вернутся... ЕСЛИ они вернутся. Если это случится здесь, в их воспоминаниях это навсегда будет связано с болью, страхом и ошеломляющей беспомощностью.

Сейчас их реальность – не любовь, а ненависть к ним обоим, которую излучал Этан. То, как он пытался прогнуть Малдера. То, как он наслаждался тем, что Скалли ему прислуживала за столом. Они ненавидели унижение, и он это знал. Он упивался властью. Она все еще не сказала Малдеру о садистских наклонностях Этана, о своих наблюдениях в первую ночь, боясь, что это будет стоить ему жизни. Малдер и Этан вели войну характеров не на жизнь, а на смерть. Ей было страшно. Она давно уже не думала о том, сколько лет Этану. Она сомневалась, был ли он когда-нибудь ребенком.