Сцена одиннадцатая

Генри и Анни.

Из спальни появляется Анни, она одета, собирается уходить, торопится.

Генри (увидев ее, настойчиво). Послушай…

Анни. Некогда, опаздываю.

Генри. Это важно, прошу тебя.

Анни. Ну что такое?

Генри. Послушай.

Она понимает, что он имеет в виду музыку. Прислушивается.

Чье это?

Анни (довольно). Тебе нравится?

Генри. Очень.

Анни. Это Бах. Поздравляю.

Генри. Мошенник!

Анни. Что-о?!

Генри. Он украл эту мелодию.

Анни. Кто, Бах?

Генри. Да, у «Прокьюл Хэрем», просто нотка в нотку сдул. Только хуже! И украсть толком не мог… Погоди, сейчас оригинал поставлю. (Направляется к проигрывателю.)

Анни довольна им, но ей надо идти. Подходит к Генри.

Анни. Счастливо поработать.

Бегло целует его, но Генри длит поцелуй. Говорит он, однако, по-прежнему несколько отрешенно.

Генри. Тебе тоже.

Анни. Сегодня последний день съемок. Может, заедешь?

Генри пожимает плечами.

Ладно, как хочешь.

Генри. Кто я такой… Соавтор-призрак…

Звонит телефон.

Анни. Если с телевидения – скажи, что я уже ушла.

Генри (в трубку). Она уже ушла… Э-э… (Обращаясь к Анни.) Твой приятель.

Анни в нерешительности.

Ладно, все, тебя нет.

Анни берет трубку.

Анни (в трубку). Билли? Да. Что? Да, конечно. Опоздаю немного. Ну пока… Хорошо. (Вешает трубку.) Я люблю тебя. Понимаешь?

Генри. Не вполне.

Анни. Считаешь, что я веду себя некрасиво?

Генри. Нет. Наверно, я сам виноват – был слишком занят собой, оставил дверь открытой…

Анни. Вот меня и вынесло за порог как пушинку. Но я вернусь.

Генри. Ради меня? Не надо. Насильно я тебя возвращать не стану. Я так не могу и не хочу. Как-то глупо: стоит мне расстроиться, ты говоришь, что вернешься… Что ж, постараюсь больше не расстраиваться. И не бить на жалость. Это скучно, противно. Не играть же роль Макса, твоего бывшего. Помнишь? «Мне худо – люби меня…» Безвкусица. Следовательно? Буду гордым рогоносцем, это трудно, но возможно. Привыкну к мысли, что мы современная пара. Не будем врать, лицемерить – мы же выше этого. «Монополия хороша в колониальной политике, а не в любви…».

Анни. Прошу тебя, перестань.

Пауза.

Генри. Вся беда в том, что я не могу никакой частью души отделиться от тебя, стать независимым. Я и пишу-то только, чтоб быть достойным тебя и зарабатывать на жизнь с тобой. Жить как хочется. Не тебе, а мне – но именно с тобой. Без тебя мне ничего не нужно. Жрал бы консервы, ходил в грязных рубашках… А так – носки каждый день меняю, деньги зарабатываю, превращаю невнятный бред во внятный – пускай Броуди тоже писателем считается. Правда, из тюрьмы его пока никто не выпускает. Может, судьи почуяли подделку – что-то неподлинное, как в любви блудницы. Meretrix…

Анни. Не ввязывался бы, если считал, что это неправильно.

Генри. Но ты-то считала, что это правильно. Я не могу жить по двум нравственным системам одновременно. Я выбрал твою: то, что ты считаешь правильным, – правильно; и то, что ты делаешь, – правильно; и то, к чему стремишься, – правильно. Были же идолопоклонники, поклонялись Чарли Чаплину. Чем не Бог? Не хуже других. Они любили Чаплина. А я люблю тебя.

Анни. И за это мне все прощаешь? По-твоему, я – эгоистка, свинья, но ты меня любишь и закрываешь на все глаза, да, Генри? Спасибо, конечно, но это не о нас! Было бы много проще, будь я и вправду эгоисткой. С Билли все кончено. Мне он не нужен. Ребенок, который никак не вырастет… Знаешь, я похожа на… Радар – это такое сигнальное устройство?

Генри. Что?

Анни. Радар. От него волны исходят, да?

Генри. Не совсем…

Анна. Ну, не важно. Ты понял?

Генри. Что я должен понять? Везет мне с женами! Ни одна не в состоянии связно изложить мысль…

Анни. Погоди. Понимаешь, никакая я не эгоистка. Я даже излучаю волны, сигналы: «Замужем. Никто не нужен». А Билли не словил сигнал, нырнул под радар, в мертвую зону. Безрассудная игра в поезде, а на следующий день мне уже приятно его видеть – знаешь, словно влюбилась. Да что там – словно… Влюбилась по-настоящему. Он не заменил тебя, тебя нельзя заменить, но мне нравилось, что он – младше, что он слушается… Как ученик. А тебя рядом нет… И так далее. Мне очень жаль, что я причинила тебе боль. Но я это нарочно сделала, почему-то так было нужно. Теперь я уже не понимаю – почему, и чувствую, что глупость, но я не могу взять и бросить Билли, ведь у нас был не гастрольный романчик, все было не так, и я не такая. Я хочу, чтобы он перестал во мне нуждаться, тогда и я перестану щадить его. А пока – приходится. Пока надо выбирать, кому причинить боль. И я выбираю тебя, потому что я – твоя.

Пауза.

Звонит телефон.

А может, просто характер у меня такой.

Генри (в трубку). Роджер? Она ушла, минут десять назад. Да знаю, знаю… Нет, мой милый, не рассказывай мне, что такое «непрофессионально»! Кто у нас весь день снимал мемориал павшим, а потом в кадре вылезла тень от операторского крана? Да не вопи ты так, безумец…

Анни (забирает у него трубку). Штаны от злости не потеряй, профессионал! (Вешает трубку, идет к двери. Уже в дверях.) Пока.

Генри. Анни… (Пауза.) Ладно. Иди.

Анни. Ты мне нужен.

Генри. Я знаю.

Анни. Только не разлюби меня. Пожалуйста…

Генри. Не разлюблю. Но у любви – разные лики… Когда вернешься?

Анни. Не поздно.

Он кивает ей. Она кивает в ответ и выходит. Генри садится. Потом встает, ставит пластинку – «Белее белого» в исполнении «Прокьюл Хэрем» – аранжировку баховской пьесы. Генри улыбаясь слушает баховские аккорды. Вступает певец, и улыбка исчезает с лица Генри.

Генри. Только не это, пожалуйста, только не это…

Затемнение, музыка продолжает звучать.