Глава 2. Пег уже подставила одно из кресел под дверную ручку, но внезапный приступ страха, вызванный тем, что она как будто бы услышала голос Натаниэля

Пег уже подставила одно из кресел под дверную ручку, но внезапный приступ страха, вызванный тем, что она как будто бы услышала голос Натаниэля, заставил ее подтащить шифоньер и толкнуть его так, чтобы придавить кресло. Ее беспокоили обе двери. Одна связывала комнату с их общей с мужем спальней, а вторая выходила на лестничную площадку. Последняя была закрыта на задвижку, установленную некоторое время назад. Натаниэль сказал, что это было нужно, чтобы он и его предыдущая жена, Гармания, могли иметь частную жизнь, и дети не мешали им. Все, что он говорил, подразумевало упрек ей, так как Гармания не любила ничего лучшего, чем проводить время с ним наедине. Она была любящей и уступчивой.

Не как ты. Никогда как ты.

Пег обернулась и, чтобы успокоиться, проверила задвижку. Она была плотно закрыта на болт. Им придется взломать дверь, чтобы войти. Женщина замерла, прислушиваясь. В доме было тихо. Она вздрогнула. В комнате было прохладно, так как накануне вечером она израсходовала последний кусок угля. Кончики пальцев озябли. Вдруг она увидела себя в зеркале шифоньера и с трудом узнала себя. В уголке рта запеклась кровь, в том месте, где кольцо рассекло губу. Пег осторожно коснулась раны языком и содрогнулась. Соленый вкус собственной крови напугал ее. Муж был старым человеком, но все еще сильным, особенно в ярости. Она снова посмотрела на свое отражение: веки покраснели от недосыпания, волосы растрепаны и тусклы, а лицо… лицо шлюхи, кем она и была. Отталкивающее отражение. Она стала похожа на свою мать. Пег схватила вязаную салфетку и набросила на зеркало.

«О вас и мальчике будут хорошо заботиться, моя сладкая, я обещаю», - именно это сказал он, когда впервые пришел с ухаживаниями, и по-дурацки, отчаявшись, она дала согласие. Женщина застонала. Обещание не сдержано. Его чувства к ней умерли, разъедены его собственным унижением.

- Она шлюха, отец. Ты женился на уличной девке.

Джариус был спокойным, его голос бесстрастным, как будто он читает песнопения. Они уставились на нее из-за стола, все, и даже ребенок.

- Ты сделала это? Ты ходила в комнату Джариуса и предложила себя ему, как какая-то Иезабель?

И все, что она могла ответить:

- Он пытается убить меня. Он подмешивает мне яд в еду. Он убил Чарли.

Но муж повторил вопрос:

- Ты ходила в его комнату?

- Да, - ответила она, и Натаниэль жестоко ударил ее по лицу.

Одна из свечей в стенном подсвечнике растаяла, и сердце Пег забилось чаще.

«Я должна сохранить их до следующей ночи. Они сгорают слишком быстро», - подумала она и потянулась к подсвечнику, но остановилась. Все в порядке. Он вернется, прежде чем … Он поверил тебе.

Она вернулась к дивану и вдруг почувствовала, что очень устала и сейчас упадет. Она опуститься только на мгновение, а затем будет думать. Ей нужно выработать план. Откинувшись на спинку, она закрыла глаза.

В столовой детского приюта «Вилладж» была крошечная кладовка, настоятельница называла ее «успокоительная комната». Непослушных детей отправляли туда, в темноту, и держали до тех пор, пока они не передумывали свое поведение и были готовы вести себя, как благородные христианские дети, а не язычники. Почти сразу, как только она прибыла в приют, Пег заперли там из-за того, что она бранилась и оцарапала и покусала другую воспитанницу.

- Она украла мою чашку. Эта взяла ее, а она моя, - оправдывалась Пег.

Настоятельница, миссис Саусгейт, была строга.

- Никто не владеет здесь собственностью. Чашки и тарелки, вилки и ложки принадлежат всем. Ты ведешь себя нечестиво, и ты должна молить о прощении.

Хотя Пег пиналась и сопротивлялась, настоятельница и две старших девочки легко справились с ней и заперли в кладовке.

Возможно, миссис Саусгейт, действительно забыла, а возможно, время в темноте прошло не так много, как показалось Пег. Однако, когда ее, наконец, выпустили, то она охрипла от слез. В одночасье она стала образцовым ребенком, и ей часто щеголяли перед гостями в качестве примера чуда любви и христианского смирения. Когда ее решили отправить в Канаду, миссис Саусгейт вручила ей великолепный отзыв и поцеловала.

Пег села. Воспоминания обжигали, как кислота в желудке. Она поднялась с дивана, подошла к окну и подняла занавеску. Небо просветлялось, и дрожь облегчения пробежала по ее телу. Ночь заканчивалась. Она резко рванула створку окна, но знала, что это бесполезно. Френк забил его в начале неделе. Женщина подалась вперед и прижалась лбом к стеклу. Даже если бы она смогла разбить его, то все равно не было никого, кто мог бы ей помочь. Она не водила дружбу с соседями, чувствуя их неодобрение, и, если бы хоть одно слово из обвинений Джариуса вышло за пределы дома, они полностью отвернулись бы от нее. С него станется.

Он был молод, светловолос. Его глаза излучали доброту. Она рассказала ему все. О Чарли, о яде, который она вкушала две ночи подряд, прежде чем заболела, как все они ненавидят ее. Кроме того она рассказала ему о Джариусе и, наконец, о Френке.

- Я вернусь, - сказал он. И она … она поверила ему. Он обязательно вернется.

У нее перехватило дыхание, как будто весь воздух вышел из легких. Она вернулась к дивану и снова легла. Пег перенесла сюда этот предмет мебели, когда вышла замуж за Натаниэля, и знакомство с диваном было приятным. Она погладила плюшевую поверхность, как если бы он был живым существом. Затем натянула велюровое покрывало на голову. Под этим шатром она почувствовала запах своего несвежего тела.

Все, что ей нужно, это ждать.

Вдруг, раздался резкий стук в дверь. Она подпрыгнула.

- Мачеха? Мачеха? – голос за дверью звал ее, и дверная ручка задергалась.

- Пожалуйста, дайте мне войти, мачеха. Я сделала для вас кашу на завтрак. Вы должны поесть.

Августа говорила мягко, ласково, как будто говорит с ребенком и пытается обмануть его, чтобы дать лекарство. Она не ответила, дверная ручка задергалась снова. Голос Августы стал менее дружелюбным на этот раз.

- Мачеха, открой дверь.

Прилив ярости захлестнул Пег, и она, вскочив с дивана, подбежала к двери.

- К черту, - крикнула она. - Вы все можете идти в чертовой матери.

И она ударила кулаком по упругому дереву.