Я взглянул: лицо у Фили

Было пробкового стиля,

А из галстука Петруши

Бил в глаза армейский стиль.

Естественно, удары, разящие без промаха, не нуждаются в частом повторении – произведение не может состоять из одних кульминаций. Саркастические пассажи сверкают на фоне более умеренного тона высказывания. Поэтому сарказм можно отнести скорее к разряду локальных художественных приемов, чем к эстетическим модификациям комического.

Эмоциональный диапазон иронии чрезвычайно широк. Говорят об иронии мягкой, сочувствующей – и едкой, язвительной. Существуют понятия иронии истории, трагической иронии, самоиронии. Все это свидетельствует о многозначности термина. Напомним механику «сократовской иронии». Для Сократа это способ обнаружения истины. Притворяясь единомышленником, он «поддакивал» своему оппоненту, будто бы разделяя его точку зрения, и постепенно приводил ее к абсурдному выводу, обнаруживая ограниченность якобы очевидных для здравого смысла истин. Скрытая двойственность зачастую подчеркивается в определениях иронии. Д.Вико писал: «…этот троп образован ложью, которая силой рефлексии надевает на себя маску истины» (29, 149). По словам Ф.Шлегеля, «шутку принимают всерьез, а серьезное в шутку» (183, 176). Ирония избегает прямолинейности: смысл высказываемого уходит в подтекст. В романе «Евгений Онегин» язвительную характеристику «причудниц большого света» А.С.Пушкин сопровождает примечанием: «Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Людовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностью и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестью, столь пленившую г-жу Сталь» (126, 165). Здесь завуалированная насмешка получает оправдание, которое ее не столько смягчает, сколько подчеркивает. Выспренность примечания, поданная без нажима, диссонирует с общим тоном строфы, которому свойственна отточенная простота лексики и синтаксиса. Но отрицание, выраженное в форме утверждения, все же сохраняет легкий след утверждения. Ирония недоверчиво относится к высокопарным фразам (вспомним знаменитую реплику Базарова: “Друг Аркадий, не говори красиво”). Она «стыдится» пафоса, как в утверждении, так и в отрицании. Серьезное часто в себе самом содержит насмешку над собой, а насмешка и даже издевка, заключая в себе серьезное, иногда возвышается до трагедии. Девизом этой «надмирной» трагической иронии могут служить слова А.Блока: «Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним» (23, 270).

«Стереоскопичность» видения роднит иронию с юмором. В концепциях романтиков эти понятия подчас невозможно отделить друг от друга – ирония здесь также универсальна, как и юмор16. Но ирония не тождественна юмору. Его глубинная философичность, вскрывающая противоречия жизни, проявляется, как уже отмечалось, и в утверждении, и в отрицании. В иронии преобладает отрицающая тенденция. Даже замаскированная похвала, высказанная в виде порицания, несет в себе некий разрушительный потенциал.

Иронии свойственна своя инерция. Ироническое суждение рождается лишь в перекрестном свете противоположных мнений, и беспокойный дух рефлексии не склонен останавливаться перед отрицанием уже, казалось бы, найденной – опять же с помощью отрицания! – истины. Тогда ироническое суждение предстает некоей интеллектуальной игрой, в результате которой суждение «пульсирует», колеблется в тщетной попытке обрести четкие очертания (см.: 91, 80).

Кристаллизацию гротеска справедливо соединяют с категорией безобразного (см.: 88, 287). По мнению Ю.Манна, «термин “гротеск” обязан своим происхождением настенным орнаментам, обнаруженным в конце XV- начале XVI века Рафаэлем и его учениками при раскопках засыпанных землей древнеримских помещений – гротов. Растения, животные, человеческие лица составляли в этих необычайных орнаментах причудливые, странные сочетания» (100, 15). Явления, обозначенные этим термином, конечно, существовали значительно раньше – напомню стих Гомера, в котором описывается химера: «Лев головою, задом дракон и коза серединой» (“Илиада”, VI, 181; перевод Н.Гнедича).

Гротеск обусловлен фантастически деформированным восприятием и претворением действительности, в результате которого парадоксально сближаются далекие эмоциональные и образные сферы, а преувеличение и окарикатуривание выходят за рамки правдоподобия, давая отображаемому новое, неожиданное освещение. Гротеск – это попытка творческой фантазии охватить и передать противоречия мира в их наиболее наглядном, гипертрофированном выражении. Поэтому гротеск как художественный прием складывается во взаимодействии хотя и различных по эмоционально-смысловому значению, но целостных образов.

XX-й век обогатил гротеск новым мотивом: техника, как продукт человеческого разума, отчуждается от своего творца, являя мир механических чудовищ, враждебных человеку (213, 197-198). В чаплинском фильме «Новые времена» кадры безликой толпы, утром спешащей на работу, монтируются с кадрами, изображающими стадо баранов. Эпизод с аппаратом, кормящим рабочего, занятого на конвейере, наглядно демонстрирует порабощение человека технократической цивилизацией. Бедный Чарли, попавший между шестеренок огромного передаточного механизм – правдивая метафора, объединяющая старый и новый мотивы гротеска.

Свойственная гротеску предельная поляризация противоречий используется в сатирических целях, образуя пограничную сферу трагического гротеска, в которой комическое смыкается с областью ужасного. Мрачная фантастика, выступающая в самом приземленном, прозаическом обличье, кошмары, ставшие реальностью,- таков трагический гротеск, лежащий в основе жанра антиутопии. Это предостережение, высказанное в форме доказательства “ad absurdum”.

Подведем итоги.

Чувственной первоосновой категории комического является смех. Смех – врожденная реакция, срабатывающая на различных уровнях психики, взятых в их взаимодействии, и поэтому обладающая множеством тончайших оттенков. Психологический фундамент смеха - чувство юмора, способность подмечать и продуцировать смешное. Можно предположить, что чувство юмора представляет собой развитие некоего психологического защитного механизма, сторонами которого являются: стремление к гибкости, мобильности мышления, предохранение от какой бы то ни было абсолютизации, постоянная «проверка на прочность» как старого, так и нового,- одним словом, такого механизма, который стихийно отражает диалектику жизни.

Как и любая способность, чувство юмора многофункционально, тесно связано со всем психическим миром человека и может проявляться в различных сферах деятельности. Его актуализация в эстетическом сознании составляет сущность комического. Поэтому юмор пронизывает собой весь эмоциональный спектр названной категории.

Историческое развертывание комического протекает в сложном взаимодействии утверждающей и отрицающей тенденций. На уровне личности самые важные проявления этого взаимодействия связаны с наиболее полным и гармоничным осуществлением ее творческого потенциала. В социальном плане главные аспекты воплощают кардинальное направление развития общества и служат катализаторами этого развития,- ведь недаром Протею приписывалась способность не только изменять свой облик, но и предсказывать будущее.