КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава четвертая.
Проснулся Киреев посреди ночи. Он еще не успел ни о чем подумать, неуспел даже вспомнить, что ему снилось, как жуткий, смертный ужас вошел в егосердце. Именно ночью, когда за окнами его квартиры спокойно спал огромныйгород, а свет от полной луны падал на подоконник и шторы, Киреев каждойклеточкой своего существа понял, что такое смерть. Он осознал, что такоенебытие. Еще днем можно было на кого-то обижаться, возмущаться, даже простоплакать от горя и несправедливости к нему жизни. Сейчас, глухой ночью, онпонимал только одно: пройдет несколько месяцев - и все. Слово "конец"приобрело совсем другой смысл. После одной прочитанной книги можно взятьдругую. После одного дня обязательно наступит другой, третий. А для него,Киреева, не будет ни дня, ни ночи, он перестанет мыслить, чувствовать,ощущать. Его не будет. Вчера пришла беда, которую он осознал умом. Сейчас,ночью, когда рядом не было ни одной живой души, даже кошки, даже мыши,которая бы скреблась в углу, - в полной, мертвенной тишине, когда только чтопроснувшийся ум не работал и его вечный спутник - "внутренний голос" молчал,на самом глубоком уровне - душевном - Киреев, нет, не почувствовал, а будтона секунду заглянул в глаза смерти и... прочитал свой приговор. Этоглубинное понимание, которое нельзя объяснить словами, длилось мгновение, нооно показалось Кирееву вечностью. Затем он услышал, как бьется его сердце,как острым ножом свербит в желудке боль, почувствовал тяжесть одеяла наногах - и ему ужасно захотелось жить. Как угодно - в одиночестве, с болью,без крыши над головой - только бы жить, только бы оттянуть свой уход впустоту. А еще секунды спустя началась истерика. Киреев будто пыталсяспрятаться от этого животного смертного страха эмоциями и действиями. Оноделся, включил везде свет, даже в кладовой. Сначала бросился искатьлекарства, затем кинулся к телефону. Повертев в руках трубку, швырнул ее наместо и помчался к книжному шкафу. Киреев не понимал, что делает, что ищет.Он что-то бормотал, время от времени из груди его вырывались какие-то звуки,похожие на рыдания. На пол комнаты летели из шкафа книги, старые тетради,журналы. Спасительный "внутренний голос" не включался. Позже, вспоминая этуночь, он удивлялся, что в памяти не осталось мелких деталей, которые обычнозапоминаются. В тот момент Киреев больше напоминал обезумевшего волка, совсех сторон обложенного охотниками. Нет, волк в своей предсмертной агониибыл бы наверняка благороднее, чем Киреев в тот момент. Не было такогоунижения, на которое бы он не пошел, только чтобы кто-то мог подарить емужизнь. Михаил Прокофьевич не понимал, что ему предстояло жить месяцы, аможет быть, даже счет мог пойти на годы. Смерть - старуха в черной накидке -посмотрела ему в глаза из-под своего капюшона, дохнула на него могильнымхолодом - и он от страха забыл обо всем. Нет, не волком метался он по своейквартире, а несчастной крысой. Той крысой, которую окружают уличные ребята -самый безжалостный народ в мире - и потехи ради или просто от нечего делатьбросают в нее камнями. Ребят много, их ноги и тела образуют сплошное кольцо.Крыса бросается от одной ноги к другой, а в нее летят камни. Один зацепилее, затем другой. Крыса взвизгнула, ее движения становятся еще быстрее, ещебеспорядочнее. Она ищет спасительный просвет среди ног, но вокруг тольконоги, ноги, ноги. И еще камни. Крыса уже не чувствует боли. Ребята входят вазарт. Наконец, чей-то точный бросок прерывает крысиную беготню. Зверекпошатнулся, остановился, встал на задние лапы, передними словно моля опощаде. Но глаз мучителей не видно, только ноги... Несколько ударов следуютуже по мертвому телу. Ребята расходятся, споря о том, кто из них оказалсяболее метким... Восклицания и беготню Киреева из кухни в комнату и обратно прервалсамый обыкновенный таракан, рванувший из умывальника в сторону холодильника,но почему-то остановившийся на полпути. Киреев чисто автоматическиразмахнулся, чтобы прибить прусака, но неожиданно... Со стороны, наверное,это выглядело нелепо. Полуголый, бородатый мужчина, что-то бормоча, бежит накухню. Видит таракана, рука размахивается для удара... и вдруг зависает ввоздухе, мужчина медленно оседает на стул и начинает плакать. Как баба - вголос и как ребенок - размазывая слезы руками. Беготня, бессмысленная исудорожная, прекратилась. Говорят, что если слепой от рождения человекполучает возможность видеть, то первое человеческое лицо, которое он увидит,покажется ему самым прекрасным на свете. Самый обыкновенный таракан, вечныйспутник и нахлебник человека, стал причиной того, что сознание вернулось кКирееву. Более того, первая пришедшая в голову мысль показалась МихаилуПрокофьевичу самой глубокой и бесспорной из всех посещавших его когда-либо.Он всю жизнь считал, что раз он человек, то "звучит" гордо, что рожден ондля чего-то обязательно важного. В тот момент, когда Киреев был готовприхлопнуть таракана и бежать дальше, прячась от постигшего его животногоужаса, он вдруг ощутил свое абсолютное ничтожество, понял, что является посути дела таким же тараканом. "Этот прусак вышел на пропитание, повстречался со мной и должен сейчаспогибнуть. И ничего в этом мире не изменится: одним тараканом меньше, однимбольше - какая разница? Он сейчас шевелит усами и вспоминает свою тараканьюмамочку, надеясь, что я его не вижу. А я увидел и сейчас прихлопну. Нокто-то большой, огромный, перед кем я сам таракан, - природа ли, Бог илиКосмос, право, не знаю, - решил прихлопнуть меня. И ничего в этом мире неизменится: одним Киреевым больше, одним меньше - какая разница? Иполучается, что мы с этим прусаком - ровня. Мне тоже умирать страшно и житьхочется. Я тоже кричу криком, а никому до этого никакого дела нет... Не будуя тебя убивать. Кто знает, может быть, ты в моей квартире кроме меня -единственная живая душа. Хлеба нам с тобой хватит, Федя. Живи". На часахбыло около четырех. Странно, но слезы и одновременно пришедшее пониманиесобственного ничтожества успокоили его. Он представил себя человеком,бредущим по дороге с повязкой на глазах. И вот кто-то снял эту повязку.Нельзя сказать, что он прозрел, наверное, другие повязки оставались наглазах, но кое-что Киреев стал видеть по-другому. Ему вдруг показалисьсмешными прежние мечты о славе, богатой жизни, успехе у женщин... "Дурак ты, Киреев, всю жизнь откладывал эту самую жизнь на завтра, напотом, а надо жить сегодняшним днем. Вон Федор, сидит сейчас в своей норке ирадуется, что пронесло, что жив остался. А уйду я из кухни, свет выключу,он, бедолага, опять за пропитанием отправится. За что мне на жизньобижаться? Все-таки сорок годков я прожил. Глупо прожил - это другой вопрос,но другим и этого не дается". И еще он вспомнил, что в холодильнике ужемесяца три стоит непочатая бутылка водки. Вспомнил, что все последнее времяон мечтал поскорее залечить якобы язву, а потому спиртного в рот не брал. Дорассвета было еще далеко, Киреев придумал, чем он займется сейчас. На душестало еще легче. Достал бутылку, нашлась банка шпрот и кусок хлеба. Каждоедействие, каждый шаг доставляли ему почти физическое удовольствие. И пока ондоставал рюмку, пока открывал шпроты, "внутренний голос" спокойно вел своймонолог: "Киреев, ты понял, как чувствуют себя безногие люди? Они смотрят натех, кто может ходить, завидуют и мечтают о том, чтобы пробежаться босикомпо траве. А ходячие топчут землю и никогда не поймут безногих. Они дляосуществления счастья как бы выставляют условия. А кому, собственно,выставляют? Копят, к примеру, одиннадцать месяцев деньги на отпуск. Накопив,берут с боем билетные кассы, а затем лежат где-нибудь в Крыму на пляже вверхживотом и думают, что это и есть счастье. Глупые, счастья не бывает черезодиннадцать месяцев. Сама жизнь - счастье. Нет, не так - это слишком громкосказано, а значит, фальшиво. Вот эта огромная луна за окном - счастье. Этабутылка водки, запотевшая от холода, - счастье..." Первая рюмка пошлатяжело. Киреев привык водку запивать чем-нибудь сладким, но запивать былонечем. Внутри обожгло, боль стала еще острее. Зато спустя минуту сталохорошо. Уже несколько месяцев у Киреева не было настоящего чувства голода, асейчас ему впервые захотелось есть. Он вспомнил, что последний раз ел почтидва дня назад. Но он не стал закусывать, а сразу налил вторую рюмку. Делопошло веселее. Ему вспомнилась история, которую когда-то рассказывал отец. Уних в тамбовской деревне жил дед, глубокий старик. Сколько лет было деду,никто не знал, говорили, что не менее ста. Собрался тот старик умирать ипопросил перед смертью рюмку водки: "За всю жизнь я ни капли не пригубил,хочу хоть перед смертью узнать, что же это такое и почему ее люди пьют".Принесли деду водки. Махнул дед рюмку, обтер губы - и замолчал. Долгомолчал, а потом говорит: "Эх, какой же я был дурак!". После третьей рюмки Киреев почувствовал настоящий прилив сил.Захотелось послушать хорошую музыку. Он вспомнил, что давно не доставалкассету с песнями Тухманова. Особенно Киреев любил ту песню, что пелОбодзинский. Эта песня была о нем, о его первой любви. Нашел кассету быстро,поставил ее на самый тихий звук - не потому, что дорожил сном соседей,сейчас он думал только о себе, - просто ему доставляла удовольствие самамысль, что только он один будет наслаждаться этой песней. Дивный голосОбодзинского запел: "Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъездепротив дома твоего стою. Жду, что ты пройдешь, а быть может, нет, стоит мнетебя увидеть..." Взгляд упал на валявшиеся на полу книги и тетради. Киреевпринес из кухни бутылку, рюмку, остатки шпрот. Сидел на полу, подпеваяпевцу, листал книги. Незаметно увлекся. "Песню подобрал на гитаре я, жаль,что ты ее не слышишь, потому что в ней, грусти не тая, я тебя назвал самойнежной и красивой..." Ого, да это же все я писал двадцать лет назад..."Дневник прочитанных книг". А это что? "Мудрые мысли". С одной стороны,многое из того, что спустя столько лет вновь попало ему на глаза, Киреевуказалось наивным, но с другой... Он вдруг вспомнил забытое чувство радостиот встречи с новым, доселе неизвестным, вспомнил, как он собирал книги поискусству. Вспомнил, как два раза в месяц выбирался в Москву. Программа былатрадиционной и очень насыщенной. Сначала он посещал несколько художественныхвыставок, затем пил кофе по-турецки в Доме журналиста на Гоголевскомбульваре... Что было дальше? Дальше он в магазине на Новом Арбате покупалдиски, нет, тогда говорили пластинки, - пластинки с классической музыкой...Покупал в "Балатоне" бутылку "Токайского" и шел на футбол. "Где тогда "Торпедо" играло? В "Лужниках" или на Автозаводской? В"Лужниках", конечно. А на последней электричке ехал домой. Господи, и всеэто - на студенческую стипендию в сорок рублей! И, самое главное, не ценилвсего этого. Вот когда закончу институт, думал, тогда заживу. А потом думалзажить после женитьбы, после новой должности, новой работы... А сейчас -живу в Москве, а на футболе лет пять не был, о выставках забыл, пластинкипод диваном пылятся, книги по искусству зевоту вызывают. Почему?" Постепенно бутылка пустела. Закусывать было нечем, да Кирееву и небольно хотелось. В его архиве оказалось много записных книжек с выписаннымиумными мыслями из книг. Одну раскрыл наугад. "Вот на это я зря время тратил.Слышишь, Федор? Мысли-то они, может, и умные, но и смысл отчего- то не черезголову до тебя доходит, а через собственную шкуру. Ну-ка, что здесьнаписано? Ага. "Самое страшное из зол - смерть - не имеет к нам никакогоотношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когдасмерть присутствует, мы не существуем. Эпикур". Представляешь, Федя, какуюэтот Эпикур глупость сказал? А я эту глупость когда-то переписывал. Положим,он прав. Эти философы не дураки были. Но скажи мне кто-нибудь такие словавчера, когда мне врач тот, собака, приговор произнес, мне бы что, легчестало? А вот сегодня, после встречи с тобой, Федя, и выпитой бутылки, я егопонял. И согласен я с ним. Вот сегодня, сейчас я живу, чего же я себя раньшевремени хоронить должен? Почему, спрашиваешь, он глупость написал? Янеправильно выразился. Эпикур не глупость написал, он был глуп, когда думал,что человеческую мудрость от ума к уму передать можно. Нет, только от сердцак сердцу, и чтобы так проняло, как меня эта водяра жгет. А бывает еще хуже.Лев Николаевич Толстой - ты о таком слыхал, Федя? Так вот, Лев Николаевиччуть ли не религию собственную сочинил, написал, что, поняв правду жизни,умирать легко. А сам перед смертью как из Ясной поляны рванул? Я думаю, чток нему эта... с косой постучала, как ко мне сегодня... вот он и рванул издому. Я, положим, по квартире как оглашенный гонялся, а он на Кавказ отсмерти убежать хотел. Наивный старик. А других ведь учил уму-разуму. Я читалгде-то, как артист Дикой умирал. Был такой, очень Толстого уважал. К немуодин человек пришел, а у Дикого, как и у меня, рак был. Лежит, значит, этотартист, огромный такой мужик, весь книжками Толстого обложен. И плачет.Обманул, говорит, гад, обманул... Вот почему вся эта философия, особливосочиненная в часы хорошего пищеварения и после дневного отдыха - ни хрена нестоит... Эх, жаль бутылка кончается. Пей, немного есть еще. За тебя, Федор!Живи, сколько тебе суждено, только в эти самые, как их - приманки, непопадай. Я в рекламе видел: и сам заразишься, и товарищам передашь... Аничего водочка была. Завтра за другой бутылкой сбегаем. "Ты, право, пьяноечудовище, я знаю - истина в вине". Федор, угадай с трех раз, кто это сказал.А-а, все равно не знаешь. Блок! А он не дурак был. И тоже умирать не хотел.А пришлось. И мне придется... А никто и не заметит, Федя. И слава Богу, чтоя писателем не стал. Журналист - это совсем неплохая профессия, Федор. Олюдях хороших писал. О плохих, правда, тоже. Каюсь, некоторых хвалил. Нотокмо корысти ради, а не потому, что одобрял их. А вот про этого еврея...как его, Хайкина, писать не буду. Не хочу. И пусть даже не просит. Думаешь,мне слабо умные мысли на-гора выдавать? Вот сейчас возьму тетрадь и запишупервую. Свою собственную, слышишь, Федор, а не Эпикура или Сенеки. Пишу.Так. "Для нас ценно лишь то, что мы потеряли". Или теряем, как лучше?"Киреев был пьян, но в отличие от прошлых лет, когда ему приходилосьнапиваться и жена после этого по два-три дня с ним не разговаривала, он отэтого не испытывал угрызений совести. И это ему нравилось тоже. Нравилось,что хоть язык и нес околесицу, голова все-таки работала четко. Емудействительно пришлась по душе мысль о книге. Ведь писать можно не толькоради гонорара, но и для чего-то еще. Например, для души. Он понимал, чтонаписанная им фраза отнюдь не нова, но сегодня ночью ему было радостноделать все. И если раньше он писал скорее из нужды, то теперь было совсемдругое дело. На кассете уже другой певец пел: "Не унять непонятную радость свою, таквот каждую ночь коротаю. Завтра снова с любимой до звезд простою и опятьопоздаю-ю. Не жди ты меня, пожалуй, последняя электричка..." "А жаль, что я не родился в Древней Греции, из меня бы неплохой философполучился. Эти греки с толком жить умели, хоть вино водой разбавляли.Глядишь, сидел бы целыми днями под кипарисом, смотрел на море и размышлял,есть ли у жизни смысл или нет. И если да, то в чем он. А может, в отсутствиисмысла - смысл и есть? Надо же, парадокс получился. Парадокс... А вдруг этотсамый парадокс и правит миром? Возьмем, к примеру, меня. Только узнав о том,что я смертельно болен, ад, грешный, почувствовал, как хороша жизнь". Над Москвой светало. За окном начинался новый день. Шум, голоса, гулмашин, но ничего этого Киреев не слышал. Он самозабвенно, забыв обо всем,писал. Мысль о парадоксальности мира привела его к желанию написать об этомчто-то вроде притчи. И вот что вышло из-под его пера. Петух и дождь Петух был красив и голосист. Ему нравились в жизни две вещи: любитьсвоих кур и рыться в навозной куче. Но в тот день с утра до вечера лилдождь, и петух был лишен радостей жизни. "Как же я тебя ненавижу, противныйдождь", - думал петух, с тоской глядя на улицу. А в это время хозяйка петухапровожала внучат, приехавших к ней из города погостить. Передавая имгостинцы, она сказала: "Хотела вам петуха на дорожку зарезать, да дождьтакой, что выходить из дома не захотелось. Вы уж не обессудьте"."Получается, этот дождь петуху жизнь спас?" - спросила бабушку внучка Маша."Получается так. Я его теперь точно резать не буду. Пусть живет". А дождьвсе лил и лил. Петух засыпал на насесте вместе со своими женами, думая отом, какой бы у него был чудесный день, если бы не этот противный дождь.Киреев перечитал. Похвалил себя: "А что, неплохо". Пошатываясь, он убралпоследние книги с пола. Из одной выпал листок. На нем его, Киреева, почеркомбыло записано какое-то стихотворение. Ни автора, ни названия. Он перечиталстихотворение раз, затем другой. Попытался вспомнить автора - не вспомнил.Сон брал свое. Он сел на кровать и еще раз прочитал стихотворение. "А вотэто еще лучше. Завтра, то есть сегодня, надо будет поразмышлять, почемуименно это стихотворение буквально свалилось мне под ноги". И Киреев уснул,почти счастливый. Уснул в любимой позе - лежа на животе. В руке он держаллисток из книги. Так закончилась эта ночь. А листок выпал из руки МихаилаПрокофьевича и теперь белел пятном на темном ковре. Вот что на листке былонаписано: Любой цветок неотвратимо вянет В свой срок и новым место уступает. Так и для каждой мудрости настанет Час, отменяющий ее значенье. И снова жизнь душе повелевает Себя перебороть, переродиться, Для неизвестного еще служенья Привычные святыни покидая, - И в каждом начинании таится Отрада благостная и живая. Все круче поднимаются ступени, Ни на одной нам не найти покоя, Мы вылеплены Божьею рукою Для долгих странствий, не для косной жизни. Опасно через мерупристраститься К давно налаженному обиходу: Лишь тот, кто вечно в путь готовпуститься, Выигрывает бодрость и свободу. Как знать, быть может, смерть, и гроб, итленье - Лишь новая ступень к иной отчизне. Не может кончиться работа жизни... Так в путь - и все отдай заобновленье.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 92; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |