КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава седьмая
- Иван Прокофьевич? Ой, простите, мне всегда вас Иваном хотелосьназвать. Михаил Прокофьевич, можно к вам? Киреев сразу вспомнил этого человека. Когда года два назад он работал вжурнале "Земля Российская" (журнал, правда, быстро прогорел), в редакциислужил курьером и этот парень. Звали его не то Алексеем, не то Ильей. Былон, как говорят обычно, странный. Говорил мало, и то - если спросят, чащесидел в уголочке корректорской и ждал поручений. Редактор взял его на работуиз уважения к отцу - известному ученому. Алексей или Илья был в детстве чутьли не вундеркиндом, а потом у него что-то случилось с головой. Зачем он,интересно, пожаловал? - Чем, прошу прощения, обязан? - Меня Арсением зовут. Помните, мы с вами в "Земле"... - Конечно, помню. Вас кто-то послал? - Да нет. - Сухой прием смутил Арсения. Улыбка погасла. - Я поздно, да?Вчера повстречал одного нашего общего знакомого, он мне сказал, что вызаболели серьезно, говорил, что зайти к вам собирается... Я вот тоже...решил зайти. Но если не вовремя, я пойду, только торт, пожалуйста, возьмите. Кирееву стало стыдно. Единственным из всех, кто его навестил, оказалсяэтот паренек, с которым они за все время работы и двух слов друг другу несказали. Торт принес, а он его в дверях допрашивает. - Заходите, пожалуйста. Я как раз чайник ставить собирался. - Не помешаю, правда? - Правда. Так кто вам про меня сказал? - спросил Киреев гостя, когдатот, приглаживая вихор, присаживался в кухне на стул. Во всем: в каждомдвижении, даже в том, как Арсений сел на самый краешек стула, словно на немуже сидел кто-то, - была видна крайняя застенчивость. - Он у нас в журнале за политику отвечал. У него еще бородка такаяаккуратненькая была, как у испанского дворянина. - Понятно, Добышев. А откуда ему про меня известно? - Не знаю. Слухами, наверное, земля полнится. Говорит, что придет квам. И я тоже... решил навестить. - Арсений, только давайте договоримся: никаких сочувствий. Жалеть меняне надо. А за то, что пришли, - спасибо. - Во славу Божью, - быстро ответил Арсений, но потом тут же поправился,будто сообразив, что сказал не то и не в том месте. - Пожалуйста, мне нетрудно было это сделать. Они пили чай, Арсений рассказывал о своей новойработе - такой же незначительной и малоденежной, как и прежняя. Киреев, ксвоему удивлению, почувствовал, как незаметно отступила усталость. Несмотряна свою робость, Арсений оказался интересным и прямодушным собеседником. Унего была своеобразная манера говорить: глядя в пол, а потом, в конце фразы,резко поднимая голову и смотря в упор на собеседника. Он рассказал Кирееву,что его знаменитый отец умер в прошлом году, живут они с мамой, живут бедно,но, как выразился Арсений, "мы довольны". Михаил Прокофьевич неожиданно длясебя решил показать гостю свои миниатюры: "В нем есть что-то детское, такойлукавить не будет - правду скажет", - мысленно оправдал свой несколькотщеславный поступок Киреев. Тем более приятной для него стала реакцияАрсения: он читал рассказики вслух ("до меня так лучше доходит"), в удачных,по его мнению, местах бил себя ладонями по коленям и восклицал: "Однако!". Апоскольку бил и восклицал Арсений часто, Киреев понял, что его писанинагостю понравилась. Картина была любопытная: Михаил Прокофьевич стоял у окнас чашкой чая, спиной к нему сидел Арсений и читал вслух. Один рассказ, особопонравившийся ему, Арсений прочитал дважды. Киреев не возражал. Полководец иего жена В одной древней стране жил великий воин. В сражениях он не зналпоражений. Победив всех соперников у себя на родине, воин провозгласил себяцарем, а затем покорил ближайших соседей. А поскольку остановиться он уже немог, то ему пришлось покорить и не очень близких соседей (Арсений: хлопок -"Однако"!), и совсем дальних. От одного взгляда царя трепетали и стар имлад, его слово было законом для всех. Придворные льстецы сравнивали своеговладыку с тигром, львом и даже называли его земным богом. И никто не знал,что жил на свете человек, которого царь боялся. Боялся панически. Этимчеловеком была его собственная жена (Арсений: хлопок - "Однако!"). Долгимиодинокими вечерами, когда царь в очередном походе добывал себе новую славу,его супруга делилась со своей старой служанкой: "И послал же мне Богмуженька. У других жен мужья как мужья: днем на работе, ночью дома. А этоговсе носит где-то. А еще не понимаю: неужели люди так слепы? Бесхарактерный,безвольный, тряпка тряпкой, а не мужик. Вот садовник наш - вот это настоящиймужчина. (Арсений: хлопок - "Однако!") - А ведь он, царь этот, остановиться не мог, потому что дома сидеть нехотел. С такой-то женой... - Вообще-то, это наброски... от нечего делать, - покривил душой Киреев. - А мне нравится. Жизненно. Как вы говорите - парадоксы? Все верно, оникругом, парадоксы. Вот вы меня просили не жалеть вас, а я, не поверите, вамзавидую. Кирееву показалось, что он ослышался и не успел ни обидеться, нирассмеяться. А Арсений, словно боясь, что его не так поймут, продолжалговорить, не дожидаясь реакции Киреева на свои слова: - Я не спрашиваю, но знаю, что у вас было великое отчаяние и, можетбыть, даже ужас, но потом вам стало легче. - А откуда... - Откуда знаю? Я сам такое пережил. Это теперь я понимаю, что Бог насне оставляет и обязательно утешит нас, а тогда... Я только в восьмом класседолжен был учиться, а сам уже в университет ходил. Про меня в газетахписали. - Арсений махнул рукой. - Вспомнить даже стыдно, как я возгордился.И остановиться не мог, как тот полководец. Одну олимпиаду выиграю, меня навторую зовут. И вдруг однажды все вмиг переменилось. Голова стала болетьстрашно. Боль была такая, что я выть хотел. И вроде как забывать стал, чтознал раньше. Вроде бы помню формулу, а вроде бы и нет. А как-то раз средьбела дня упал на улице. Хорошо, что недалеко от дома. Но соседи сразу сталина меня пальцем показывать - мол, припадочный, доучился. А я и на самомделе: только за учебник возьмусь - голова на кусочки раскалыватьсяначинает... - Простите, Арсений, - перебил его Киреев. - Я что-то не понимаю: выдовольны тем, что заболели, что карьера ваша прервалась, наконец, что васдураком, простите, называть стали?.. - Видите ли, Михаил Прокофьевич... А это тот самый парадокс, о которомвы хотите целую книгу написать. Кто я был до болезни для себя, дляокружающих? Богом, не больше и не меньше. Гордыня во мне сидела и гордынейпогоняла. Это же погибель... - Кому погибель? - Как кому? - пришла очередь удивиться уже Арсению. - Человеку. Вданном случае мне. Господь нас для чего сотворил? - Для чего? - Вот вы смеетесь. - Да нет, что вы. Просто я не знаю, кто меня сотворил и зачем, вот испрашиваю. Арсений замолчал. Надолго. Молчал и Михаил Прокофьевич. НаконецАрсений заговорил, тихо- тихо: - Я человек... глупый, пытаюсь объяснить то, что сам только чувствую.Всем сердцем чувствую, но как об этом рассказать? Я опять к вашим парадоксамвернусь. Вы их можете еще много вокруг себя встретить, но только для того,чтобы подойти к самому главному. - Самому главному? - Вы слыхали о Тертуллиане? - Что-то слыхал. Он богословом, кажется, был. - Может быть. Знаю, что жил в первые времена христианства и от нападокязычников веру защищал. Так вот, он однажды сказал: "Верую, потому что этоабсурдно". Понимаете? То есть парадоксально! Вопреки разуму - верю! - А если это самообман? - А если наоборот: мы живем, как эта жена полководца, из-за узостисобственного разума не способные подняться выше кочки, на которой сидим?Живем, суетимся, ставим себе какие- то цели... Разве вот вы, вы сейчас непонимаете, насколько все они мелки и ничтожны, когда речь касается вечности. - Понимаю. Но я не понимаю, зачем Богу, если он действительно менясоздал, нужно так карать меня? - Вы не правы. Бог не карает. Он лечит вас. - Лечит?! - А еще останавливает. Как, скажите, Он мог иначе остановить ваштараканий, простите, бег? - Но почему меня? Я что, хуже всех? - Но ведь и не лучше? И я знаю, откуда - не спрашивайте, что и вы самитеперь это понимаете, что вы - не лучше. А потом поймете, что хуже. Ужпростите меня. Получается, что я вроде как поучаю вас. Они опять замолчали. Арсений заговорил еще тише, Кирееву пришлосьприсесть рядом: - Я многого не понимаю. Не понимаю даже, что сегодня на меня нашло ипочему я вам проповеди читаю. А про то, что я завидую вам - это искренне.Господь ведь и сам крест Свой нес и нам заповедовал нести. Каждому свой. Новот что замечательно: крест каждому дается по силам. Мне - мой. Я вынужден долгие годы жить дураком. Кто за спиной это скажет,кто прямо в лицо. Значит, так надо. - Кому, простите, надо? - Прежде всего мне. Чтобы спастись. Один старец сказал такие слова, я,правда, не ручаюсь, что точно их повторю: Бог ничего так не любит и нежелает видеть в нас, как искреннее сознание своей ничтожности и полноеубеждение, что всякое добро в нас происходит от Него единого как источникавсякого блага. Вот вы, Михаил Прокофьевич, умный и, я знаю, добрый человек -я же помню, как вы в редакции одного вашего коллегу отчитали, когда он мневместо воды дал водки... - Да ладно, нашли о чем вспоминать. - Я к тому, что даже вы, которого Бог и талантом не обделил, о Нем и невспомнили ни разу. Ведь так? - Можно сказать, так. А сейчас, когда мне плохо, я вспомнил. Но неужеливы считаете, что Ему нужно, чтобы я через страх к нему пришел? - Во-первых, страх Божий - это совсем неплохо. Люди из-за гордостисвоей этого не понимают. А во-вторых, не через страх вовсе - вы по-другомуна мир посмотрели. В вашем случае можно вообще в один момент переродиться. - Переродиться? - Многие верующие годами молятся, постятся, смиряют себя. И тяжко имприходится в такой борьбе. А вы смерти в глаза посмотрели. Она - рядом свами. Вы это знаете. Теперь все в ваших руках. - А что именно? - Не знаю, право слово, не знаю. Голова начинает болеть... Времени увас мало, понимаете? Это и плохо и хорошо. Почему плохо - это ясно. Ахорошо... Вы Бога в свой самый тяжкий момент взыскали. - Ой, вряд ли. - Не спорьте. Это разум ваш, еще по-прежнему гордый, не взыскал, адуша, которая в бездну адову заглянула и затрепетала, - взыскала. И вы ужесовсем не такой, каким были недавно. Многое из того, что говорил Арсений,Михаил Прокофьевич не понимал, со многим он готов был спорить... Но такаяубежденность звучала в тихих словах Арсения, что он верил, вернее, хотелверить каждому из его слов. И все равно, Киреев не сдавался. - Положим, моя душа заглянула и взыскала, как вы сказали. Но как яузнаю, что Бог услышал меня? - То, что с вами происходит, говорит о том, что Он вас услышал. Одинчеловек, не помню, кто, чудесно сказал о Господе: "Мой негордый Бог". Еслинаша гордыня, тщеславие, сребролюбие непоколебимы, если мы не нуждаемся вНем - Он и не подступит к нам. А если смиримся, поняв, что мы прах и пыль,если воззовем, как Давид-псалмопевец: "Виждь смирение мое, и труд мой, иостави вся грехи моя", - Он придет и исцелит. - Тело или душу? - А что такое душа без тела, Михаил Прокофьевич? - Значит, говорите, каждому крест дается по силам? - По силам... А вообще, я разговорился. Пора идти. Давайте-ка лучшесделаем так. Я вам тетрадочку одну подарю, - с этими словами Арсений достализ пакета толстенную тетрадь, точнее, пять или шесть общих тетрадей, сшитыхв одну. - Я когда в церковь начал ходить, книги духовные брать стал. Кое-чтодля себя выписывал. За пять лет вот сколько набралось. Сейчас ведь старцевнастоящих мало осталось, а мудрости духовной учиться надо. Вот и находил яее в книгах духовных. Вы уж не обессудьте, здесь только ссылки на того илииного старца без указания книги, откуда я это взял. Если вам будет безнадобности - вернете, а если нужно - держите сколько хотите. - Да я, право, не знаю... - Берите, берите. И простите меня за многословие, ради Бога. - Наоборот, спасибо, что просветили меня. - Нет, нет, в лучшем случае я только вестник, просвещает нас Другой. Иеще раз прошу: не отчаивайтесь и не ропщите. И уповайте на Бога. Большеникогда Киреев Арсения не видел... * * * У самого Киреева почерк был ужасный. На лекциях в институте онприлежно записывал за преподавателями, но готовился к экзаменам только поучебникам - не мог разобрать свои записи. Тетрадь Арсения Михаил Прокофьевичвзял только потому, чтобы не обидеть молодого человека. Поздно вечером уже впостели решил заглянуть в нее. К удивлению, почерк у Арсения Гусева (тетрадьбыла подписана) оказался почти каллиграфическим. Киреев открыл наугад. Какон понял, в том месте некий старец учил искреннему смирению. Слова старцабыли подчеркнуты красным фломастером: "Укоряют - не укоряй, гонят - терпи,хулят - хвали. Осуждай себя - так Бог не осудит". В прежние времена из устКиреева вырвалось бы только одно слово: "ерунда". А сейчас он призадумался.Все выходило как раз по его теории парадоксальности мира. Получается,некогда умные люди тоже думали об этом. "Укоряют - не укоряй, гонят - терпи,хулят - хвали. Осуждай себя - Бог не осудит", - повторял Михаил Прокофьевичкак заклинание. Он ничего не мог с собой поделать: при всей своей внешнейнелепости эта мысль притягивала его. И вообще, разговор с Арсением емупонравился. Многое из того, что говорил Арсений, интуитивно чувствовал и онсам. С другой стороны - странно, откуда паренек мог знать самые потаенныечувства Киреева? Киреев стал перелистывать тетрадь. Попадались слова, покачто непривычные для его слуха: скорби, страсти, искушения... Про искушения иАрсений говорил. Интересно, что здесь про них написано? Вот: "Что умножает внас духовную силу? - преодоление искушения". Слова-то какие: духовная сила.Подписано: о. Александр Ельчанинов. Маленькое "о." - наверное, означаетотец, то есть священник. Но кто он и откуда - Киреев не знал. А мысльпонравилась. Как ни приятно Кирееву было рассуждать о таких понятиях, какдуховная сила или пока новом для себя - искушение, Михаил Прокофьевичпонимал, что он словно встал перед дверью в огромный мир, мир непонятный,загадочный, волнующий, но дверь была только чуть-чуть приоткрыта. Случаен лисегодняшний приход к нему Арсения? Случайно ли в его руках оказалась этатетрадь? Киреев чувствовал: нет, не случайно. Как и листок с темстихотворением. Но он боялся обмануться, как боялся в который раз уйти, ноне в ту сторону. "Тараканий бег"? Хорошо, я готов остановиться, я ужеостановился, но если Бог, которому верит Арсений и ради которого он готовтерпеть унижения и насмешки над собой, - всего лишь иллюзия, плод еговоображения? Главный парадокс - так, кажется, сказал Арсений? ...В эту ночь Кирееву приснилось, что Арсений просит его написатьминиатюру-парадокс на тему: укоряют - не укоряй, гонят - терпи, хулят -хвали. Он отвечает: запросто, но ничего у него не выходит. Киреев вотчаянии: сейчас придет учитель, которого он ни разу не видел, и поставитему двойку. Он проснулся, плача. И перед тем как окончательно проснуться, толи во сне, то ли наяву услышал отчетливое: "Осуждай себя - так Бог неосудит". И Михаил Прокофьевич в один миг придумал, что ему надо написать.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 56; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |