КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава десятая.Странно: чуть более двух недель прошло с того дня, когда начались егомытарства, а Кирееву казалось, что прошло не меньше двух месяцев. Стольковсего вместили в себя эти пятнадцать дней! До этого целые годы пролетали,как стрижи над городскими крышами. Или как бекасы над болотом. Образ бекаса,пролетающего над болотной равниной, так понравился Михаилу Прокофьевичу, чтовскоре появилась еще одна миниатюра, которую он назвал "Стриж и бекас".Хотя, честно говоря, охоту Киреев никогда не любил, а потому о том, каклетает бекас над болотом, не имел ни малейшего понятия. Еще он был горд тем, что из его жизни совершенно исчезло такое понятие,как "распорядок дня". Как было раньше? Михаил Прокофьевич жил строго почасам - и это при том, что самому ему все происходящее глубоко не нравилось.В одно и то же время он вставал, шел на работу, возвращался с работы,смотрел телевизор, ложился спать. У них с женой был круг приятелей, а потомуКиреев знал, когда они пойдут на день рождения Петра Ивановича Кутикова, акогда на день рождения жены Петра Ивановича. Как знал, в какой день кому изродственников пора было посылать поздравительные телеграммы. ВременамиКиреев ощущал себя запрограммированным роботом. И вот после седьмого апреля,дня, когда он пошел к врачу на консультацию, все резко изменилось. Один деньон мог целиком проспать, зато затем всю ночь напролет писал или читал книги.На другой день Михаил Прокофьевич спокойно уходил в Сокольники илиКоломенское, гулял, предавался размышлениям. Критически настроенный читательимеет право задать вопрос о том, на какие деньги жил этот человек, если онне работал. Сам Киреев ответил бы: на гаражные. Случилось так, что буквальнона следующий день после памятной для него ночи Михаил Прокофьевич в булочнойповстречал приятеля, жившего неподалеку. Тот сначала похвастался: купилмашину, а затем посетовал: с гаражом проблема, негде машину поставить.Киреев сначала почти автоматически посочувствовал, а потом вдруг вспомнил,что сам имеет гараж, который стоит пустой почти семь лет. Когда-то они сженой мечтали о машине, копили деньги. В конце восьмидесятых МихаилПрокофьевич, довольно известный, правда в узких кругах, журналист, мог себепозволить покупку хорошего гаража под будущую машину... Что было дальше -рассказывать особо подробно не следует: реформа, резкое обесценивание денег- и об автомобиле пришлось забыть. И вот, купив хлеб и уже готовыйраспрощаться, Киреев неожиданно даже для себя предложил приятелю: - А хочешь, покупай мой. Почти новенький. - Ты это серьезно? Слушай, спасибо, только... Мы, как машину купили,поиздержались... - Мое дело предложить. - А сколько возьмешь? - Ты же знаешь, сколько в среднем гараж стоит? Дели это на два, бери насебя всю бумажную волокиту - и гараж твой. Приятель, боясь, что Киреев передумает, принес деньги ему на квартиру втот же вечер. Оба остались довольны. Правда, у любых денег есть односвойство: они всегда быстро заканчиваются, но Михаил Прокофьевич почему-тоне думал, что будет делать, когда эта участь постигнет его "гаражные"деньги. Он просто жил. И еще он ждал нового знака, новой весточки. Где-топодспудно вызревала в его голове простая и радостная мысль: ему сужденовыздороветь. Обязательно. Мысль немножко наивная, как было наивнымстремление Михаила Прокофьевича долгими вечерами и ночами дома дожидатьсязнака. В его сознании отложилось: вечером пришел Арсений, ночью выпал изкниги листок с тем стихотворением, той же ночью на кухне он пережилудивительные по своей эмоциональности минуты. А вместо всего этого двадцатьвторого апреля (про себя Киреев отметил: в день рождения Ленина) пришлописьмо из тамбовской деревни, где родились его отец и мать. Там до сих пор,в маленьком домике у речки, спрятавшейся в тени огромных ив (в деревне ихназывали "оскоря"), жило три дорогих для него человека: две бабушки - Анютаи Елена и сын Анюты Иван. Женщины были сестрами. Анюта была женой братародного деда Михаила Прокофьевича. То есть его отцу она доводилась теткой,но он, сколько себя помнил, называл и ее, и Елену тетками. Тетка Анюта ввойну стала вдовой, но замуж не вышла. Вырастила сына. Позже к ней переехалажить младшая сестра, также потерявшая мужа. К сожалению, в отличие отдетских времен Киреев очень редко - последний раз в студенческие годы -виделся с ними. Но любил он их, наверное, еще и за то, что все они были длянего последней связующей нитью с прежней жизнью. Жизнью его отца, матери,его предков. Родители Киреева рано покинули отчий дом, переехав в город, нодо конца дней своих хранили глубокую привязанность к своей малой родине. Ужемного лет не был Михаил Прокофьевич в Поповке. Московская жизнь затуманилаобраз деревушки на берегу маленькой, но глубокой Ситовки. Но Киреев помнил ипение сверчка длинными зимними вечерами, и вкус топленого молока, исумрачный свет лампады... Помнил он и теток - веселых, со следами былойкрасоты и стати. Помнил Ивана, красивого, но очень несчастного парня.Никакая сила не заставила его жениться, не помогли уговоры и укоры матери итетки. В деревне одни говорили, что на Ивана наслала порчу его бывшаяневеста, другие вспоминали атомную подводную лодку, где служил Иван вмолодости. Как бы то ни было, но так и остался он холостяком. Сначала письмо вызвало некоторое раздражение: его звали в деревню, аКиреев был настроен дождаться "знака" - ведь в его случае счет шел намесяцы. Но затем раздражение ушло, уступив место искренней печали: теткаЛена сообщала, что Анюта при смерти и хочет с ним проститься. Она писала:"Здравствуйте, дорогой наш родственник Михаил Прокопьевич! В первых строкахсвоего письма хочу передать тебе поклон от меня, тетки Анютки, Ивана.Кланяется тебе Зинка Виногушкина, она твоя троюродная сестра, а еще ВанькаСидорин, он тоже тебе троюродный брат, а также бабка Поля. Она на Святкисхоронила своего деда. Он дюже болел, с головой у него что-то стало, а потомпомер. А у нас тоже не все ладно. Тетка Анютка слегла, говорит, силовникаких нет. А откуда им узяться? Старые мы стали. Ванька пьет. В колхозеденег не платят. За счет хозяйства и живем. Уж и не знаю, что будет. Анадысь Анютка и говорит: пущай Мишка приедет. Любила она дюже отца твоего,Прокопия Васильевича. Хочет проститься с тобой. Ты уж приезжай, а то вряд ликогда свидимся. Тетка Лена". И Киреев поехал. Благо, добираться было недолго: несколько часовпоездом до Богоявленска, затем автобусом до райцентра Старое, а оттуда напопутке до Поповки. Привез подарков: колбасы, сыра, конфет, купил бутылкуводки - для Ивана и сладкого вина - теткам. Дом теток не изменился, все былокак много лет назад. В сенях на огромном сундуке лежала бабушка Анюта.Увидела его, попыталась приподняться, запричитала: "Приехал, касатик! Ой, датебя и не узнать. И бороду зачем-то отпустил? Неужто раньше времени старикомхочешь стать? Смотри, а то Галина тебя бросит". Со двора на звуки голосов прибежала Елена. Постарела, но такая жестатная, высокая - на полголовы выше Киреева. Обнялись. Первым делом онзанялся больной теткой, отказавшись от предложения Лены что-нибудьперекусить с дороги. Оказалось, что все началось с зуба - в местной больницететке Анюте вырвали зуб. Придя домой, почувствовала себя плохо - Иван решил,что на мать плохо подействовал наркоз. На следующий день ей стало еще хуже:появилась слабость, вялость, пропал аппетит. - Послушай, теть Лен, а грипп или ангина у нее до этого были? - спросилКиреев. Оказалось, что за неделю до того, как вырвать зуб, тетка Анюта какраз и переболела сильным гриппом. Младшая сестра охотно объяснила: - Простыла она. Вроде бы солнышко светило, а вечерок зябкий был... - И как она лечилась? - Да никак. Липовый чай с медом пила. - А в постели хоть лежала? - А кады лежать? То корову подоить надо, то поросенку корм приготовить.Я ведь тоже целый день на ногах, не управляюсь одна... Киреев повеселел: - Все, Анна Ивановна. Рано ты решила с миром попрощаться. Поживи еще.Жить, небось, хочется? - Так-то оно так. Да, видать, пожила. - Теть Лен, слушай меня внимательно: завтра свезем твою сестру вбольницу... - Не буду я в больнице умирать. Киреев будто и не услышал возражений тетки Анютки, продолжая спокойнообъяснять ситуацию тетке Елене, которая сидела перед ним и беспрестанновытирала руки передником: - Иван все на бензовозе работает? Вот он и довезет. И хорошо, что вымне сразу отписали. Еще недельку бы на сундуке поохала - тогда все. - Так если б у нее что болело, а то про слабость говорит, естьотказывается, вот мы и решили... - Ничего ведь не болит, Миша, - подала голос тетка Анютка. - У тебя осложнение, на сердце осложнение. Понимаешь? Заболела гриппом.Весна, силенок мало. На ногах и здоровому человеку грипп нельзя переносить.Вот он и вызвал осложнение. - Что же теперича делать? - почему-то начала охать уже Елена. - Я же сказал - лечить. Я думаю, мы еще успеем. А лечить тетку сейчасже и начнем. Медпункт уже закрыт? Тогда сходи к кому-нибудь из знакомых, ктоболеет часто. Нужен антибиотик - любой... Давай запишу, что надо. - Запиши. У нас за три дома фельшерка живет, Надежда Петровна, мы у неезавсегда чего надо берем. - Что ж ее не позвали к тетке? - Миша, я же уже говорила: вроде ничего не болит, а бабка старая. Чегоздесь еще думать? - Так, пишу. Ампициллин или олететрин - это антибиотики, аспирин - этодля крови и панангин - для сердца. Хотя он вряд ли у нее есть, я приеду,сразу вышлю вам. Не будет панангина - возьми аспаркам. Полтора чудесных дня провел Киреев в Поповке. Вечером посидели застолом. Тетка хотела зарезать курицу, но Киреев отказался: "Пусть вам яйцанесет". На стол сестры поставили все лучшее, что у них было. Приехал Иван.Постарел, отметил про себя Киреев. Но за столом Иван был молодцом. И ел, ипил хорошо. Михаил Прокофьевич немножко поел, только выпив немного водки.Тетка Лена тоже пила водку - кагор решили не открывать. Единственное, чтохотелось Кирееву, - попить холодного топленого молока. - Как не быть? Сейчас принесу из погреба. Только... Ты, случаем, незаболел? С дороги - и не пьешь. И бледный какой-то. Долю секунды в Кирееве шла борьба: рассказать или нет. Но затем решил,что незачем понапрасну беспокоить добрых старушек. - Жизнь, сами знаете, какая. Работать много приходится, видно, устал.Да и язва у меня старая. Иной раз беспокоит. Тетки спрашивали о жене, о том, когда Киреев станет, наконец, отцом.Михаил Прокофьевич отшучивался: - Я еще молодой, успею. - Иван тоже так говорил... Тебе же уже сорок небось, да? За племянникавступился Иван: - Да что вы к человеку пристали, балаболки? Ты мне лучше скажи, Миша,как нам жить дале? - Как жили, так и будем жить. Киреев наслаждался запахом, идущим от стен, пола, слушал сверчка,который, как и двадцать лет назад, о чем-то пел за печкой. О политикеговорить не хотелось, но и обижать Ивана тоже. А Иван рассказывал: - Все перевернулось, понимаешь? В школе вроде одному учили, а сейчасвсе по-другому. Кто трудится - тот дурак, а ворье процветает. Почему? - Не знаю. - Правда не знаешь? Ты же в Москве живешь, журналист... Впрочем,головой это не понять. Посуди сам. У нас же чернозем, тамбовский. Лучший вмире! До одиннадцати метров глубины доходит. - Да, грязь непролазная. Я с детства помню: маленький дождь прошел - ине выбраться. - Точно. А знаешь, Прокофьич, сколько мы зерна собираем? По восемьцентнеров с гектара. По восемь! И то половину того, что собираем,разворовывают. Или в поле оставляем. - А колхоз у вас остался? - Не поймешь, какое-то товарищество у нас. В остальном все по-старому.Куда там - в сто разов хуже. Председатель - царь-бог. Денег не платят. - Совсем? - Совсем. Полтора года. Ребята, которые в поле работают, то сенца себемогут привезти, то зерна. А я? В шесть утра уезжаю - и на нефтебазу вНикифоровку. Сто верст туда, сто - обратно. Приезжаю вечером. Без выходных.Ни тетке помочь с огородом, ни для хозяйства чего сделать. Вот ты говоришь - завтра мать в больницу везти. А я не могу. - И отпроситься нельзя? Все равно задаром работаешь. - Отпроситься? А у нас один бензовоз на все товарищество это гребаное.Сев идет. Потом покос. Потом уборка. И так цельный год. - Что же вы не боретесь? За права свои? - Это негры американские борются, а мы хуже их. С кем бороться?Председатель себе хоромы построил, кучкой прихлебателей окружился, а в районбесполезно жаловаться: он и начальника милиции кормит, и прокурора. Они сюдана охоту приезжают, мясо регулярно в Старое им на квартиры возим. С другойстороны, у кого похороны или свадьба, или сына в армию - идут кпредседателю, он выписывает мяса, денег дает. - Да... Но ведь вы, по уставу вашему, его переизбирать должны. Взялисьбы миром... - Миша, где у нас в деревне мужики? - присоединилась к разговору теткаЛена. - Не встревай, тетка, - недовольно поморщился Иван. - И встряну. Правду гуторю. Где они, мужики? Кто в деревне остался?Проходимцы да пьяницы. Или такие непутевые, как Ванька наш. Таких у нас вПоповке много. Они тихие, слова супротив начальства не скажут. Зато вот застолом - они герои. - Да не считаю я себя героем. - И правильно. Вон у нас в соседней Степинке старообрядцы живут. У нихтоже начал председатель озорничать да людей обижать - пришли к нему наквартиру вечером человек пятнадцать... - Да брешешь, тетка. Пятеро их было. Я их всех знаю. - А хоть и пять. И сказали своему председателю: баловать с народомбудешь - вмиг порешим. И ни одна милиция тебе не поможет. А нас всех всеравно не посодют. - Это точно, - кивнул головой Иван. - В Степинке серьезные мужики. Унас другой народ... А вот поди, рассуди: тихий народ, тихий, а друг другупакости делаем. Ты заметил, я машину внутри двора ставлю? - Что так? - Воруют. Сняли у меня передние зеркала, представляешь? Да разве когдатакое было? - Грустные вещи ты, Иван, рассказываешь. - Знамо, грустные. Комбайны теперь в мастерских не оставляют - к домуподгоняют. Иначе все разберут, до колесика. - Вот так, Мишенька, и живем, - подвела итог тетка Елена. Но как нисочувствовал своим родичам Киреев, на душе все равно было хорошо. Будто и небыло огромной и суетливой Москвы и будто он вновь - молодой паренек, укоторого вся жизнь впереди. - А помнишь, Иван, какие в Ситовке щуки водились? - неожиданно спросилон дядю. - Мой родной дед от вашего дома как раз наискосок жил, на томберегу Ситовки. А однажды мы угря поймали. Его у вас вьюном называют. Мы ещеего в бочку положили, и он там жил... - Эх, обмелела Ситовка. Выше ее по течению такая плотина была... - Почему была? - Спустили. Председатель с дружками. Рыбки им захотелось, язви их душу.А сама Ситовка сейчас мне по пояс. Да-а... На следующий день Киреев переделал уйму дел. Отвез тетку Анюту вбольницу. Вместе с теткой Леной сходил на кладбище, где покоились все егородственники как с отцовской, так и с материнской стороны. Тетка крестиласьперед каждой могилкой, а Киреев кланялся. День выдался замечательный. Высоков небе пел жаворонок. Огромные деревья стояли тихо, как часовые. Могилкадочери тетки Анюты, погибшей в семь лет в результате несчастного случая,поразила его. Скромная ограда. Холмик. Деревянный крест. Но - чудо: крестстал расти и превратился в дерево. Как деревце могло существовать без корней- уму непостижимо. С кладбища они шли молча. - Теть Лен, - обратился к спутнице Михаил Прокофьевич. - Я, пожалуй,завтра поеду. - Как знаешь, Мишенька. А то - поживи чуток. - Рад бы больше, да надо ехать. А сегодня хочу по окрестностямпоходить, в дома дедовские зайду: и к Михаилу и к Василию. Ты не возражаешь?А к вам к вечеру приду. Посидим на дорожку, погуторим, а завтра с утра ипоеду. - Погуторим. Ты над нами, неграмотными, не смейся. - Да я и не собирался, мне нравится ваш говор: гуторить, надысь,осокарь, арепей. - А как правильно? - Репей. - Да ну? - А мне по-вашему больше нравится. - Ну и хорошо. Я вечером аржаников напеку, ты любил их в детстве. - Аржаников? То есть ржаных лепешек? А, вы же говорите аржаная мука. - Аржаная. С Иваном еще погуторите. А то, глядишь, только к холоднымногам моим и приедешь. Киреев подумал: "Еще неизвестно, у кого ноги раньшехолодными станут", но ничего не сказал. На главной улице деревни онирасстались: тетка повернула к дому, а Киреев направился в район села,который называли Маревкой. Там когда-то жили оба его деда.
|