КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава одиннадцатая.
У дома деда Михаила, материного отца, Киреева ждало огромноеразочарование. Люди, когда-то купившие этот дом, превратили его в сарай длясена, построив себе новый дом, по сравнению с которым изба МихаилаАлексеевича Анохина казалась совсем маленькой. А она в памяти Киреева былабольшой, даже огромной. Вечерами за столом у русской печки собирались додвенадцати человек. Дед Михаил суровостью своей поражал видавших видыодносельчан. Говорили, что взрослых сыновей он порол нещадно вожжами. А вотв своем единственном внуке души не чаял. Еще Киреев вспоминал, как целымиднями шел снег, заваливая деревенские дома по крыши. И как они с дедомвыбирались через чердачное окно на улицу, расчищали проходы к дому. Высотапроходов была выше роста взрослого человека... И вот теперь перед ним грустно стоял чуть-чуть покосившийся маленькийдомик с крошечными оконцами. Острой тоской полоснуло по сердцу. Его увидели.Киреев коротко объяснил коренастому мужику в треухе, почему так долго стоитперед домом. Мужик любезно пригласил Михаила Прокофьевича пройти на усадьбу- "кое-что от старого хозяйства Михал Ляксеича осталось". Во времена егодетства в этом саду росли яблоки сорта анис. Летом яблоки были жесткие иневкусные - они поспевали осенью, но в пору летних ливней, когдаодновременно на сад, речку, ульи и дом с неба лились потоки воды исолнечного света, как чудесно блестели темно-розовым цветом под дождем исолнцем яблоки аниса... Михаил Прокофьевич представил на секунду, что техяблонь в саду он тоже не увидит, - и отказался от предложения нового хозяинаусадьбы. Впрочем, одна просьба у него была: на окнах старого дома осталисьналичники, сделанные дедом Мишей. - Можно один оторву, возьму с собой на память? - А хоть все бери. Зачем сараю наличники? От дома другого деда, ВасилияИвановича, вообще не осталось следа. Грустный, Киреев тихо шел вдоль длиннойдеревенской улицы в сторону выгона. Со встречными людьми здоровался.Старушки торопливо отвечали, а когда Киреев проходил дальше -останавливались, козырьком прикладывали руку ко лбу и долго смотрели емувслед, стараясь вспомнить, к кому мог приехать этот бородач. И лишь однаженщина напомнила ему прежних деревенских старушек, бойко крикнув вдогонку:"А ты чей будешь?" Объяснив свою родословную и со стороны отца, и со стороныматери, он пошел дальше, не сомневаясь, что к вечеру о его приезде будетзнать вся Поповка. Поповка находилась в той части Тамбовщины, где леса небыло, а бескрайние поля отличались ровностью обеденного стола - ни малейшегобугорка. На самом краю горизонта виднелся островок деревьев - значит, тамнаходится деревня. Наверное, Пальное. На взгляд - до нее километров пять.Дойдет ли он? Киреев решился. Желудок болел как обычно, грусть от увиденногопереполняла сердце, но шагалось легко. Впрочем, он и не спешил особо. То идело присаживался на молоденькую травку, любовался облаками на огромномнебе. А однажды просто уселся под большую березу и просидел под ней большечаса. Просто так просидел, ни о чем не думая. Грусть постепенно растаяла.Все, что бережно хранилось доселе в памяти, изменилось или исчезло совсем -так что из того? Ведь это же было, это осталось в сердце, в памяти. Какостались его родители, деды. Значит, это так же реально, как вот эта береза,это облако. Оно сейчас уплывет за горизонт - но ведь оно существует в данныймомент, он любуется им. В такие минуты Киреев жалел, что не умеет рисовать.Облако на самом деле было замечательным: огромное, похожее на цепь изнескольких горных вершин. В Пальное он пришел поздно. В деревушке было домовсемь-восемь - не больше. От отца Киреев слыхал, что где-то здесь живут егодальние родственники, но ни искать, ни спрашивать о них не стал. Киреев ужесобирался повернуть назад, как на самом краю деревни увидел несколько старыхвязов и лип и еле-еле видневшуюся из-за их молодой листвы колокольню.Церковь? В этом медвежьем углу? Наверное, недействующая, просто хорошосохранившаяся. И в этот момент на колокольне зазвонили - начиналась вечерняяслужба. Живя в городе, Михаил Прокофьевич в церкви не был ни разу. Он не любилчувствовать себя неловко. Боялся смущать верующих людей своим любопытнымвзором. Друзьям же свое категорическое нежелание входить в храм объяснялчуть ли не идеологическими причинами: "Христос проповедовал отказ отбогатства, а у них в церквях золото да полы мраморные. А на священникапосмотришь - уж какой там аскетизм...". А на иконы, которые Киреев высокоценил и считал основным вкладом России в мировую культуру, можно былоспокойно любоваться и в Третьяковке. И вот он стоял перед дверями храма вневидимой миру борьбе: "Вернуться домой? Тем более что тетка Лена, наверное,уже беспокоится, куда я запропастился. Или зайти на минуточку?" И он вошел,ступая осторожно-осторожно, будто желая остаться незамеченным. Внутрицерквушка оказалась совсем крошечной. Полумрак. На возвышении около царскихврат - священник. Две старушки у правого окна. Одна что-то читает. Видимо,это хор, догадался Киреев. Знания его в церковном устройстве были равнынулю. Еще он догадался, что в руках у священника кадило. Почти в самомцентре стояла высокая узкая тумбочка, на ней икона. Отчего-то иконупокрывала черная кружевная салфетка. Все это Михаил Прокофьевич увидел вдоли секунды. Все трое обернулись в его сторону. Первое желание -повернуться и уйти. Но он, опустив глаза, остался стоять. В конце концов, нуи пусть не буду креститься и бить поклоны - я же имею полное право здесьнаходиться, подумал он. Но неловкость не проходила. Священник стал махатькадилом, расхаживая взад-вперед перед алтарем. (Киреев догадался, что зацарскими вратами и фанерной перегородкой, на которой висели иконы, находитсяалтарь - самое святое место в храме. Еще он читал когда-то, что в алтарь немогут заходить женщины.) Запели старушки. Голоса их были тоненькие, пели онина церковно-славянском. Отдельные слова Киреев понимал, но целиком смыслпеснопения не улавливался. Как это было далеко от рахманиновской "Всенощной"в исполнении одного из московских хоров - эту пластинку, привезенную ему изБолгарии, Михаил Прокофьевич любил слушать в молодости, правда, предпочитаявсе-таки музыку Баха и Вивальди. Он постепенно осмотрелся. Убранство храма,можно сказать, убогое. Икон по стенам мало. Роспись сохранилась фрагментами.Под стать церкви - священник. Маленький, худенький, лет пятидесяти пяти.Сивого цвета бородка. Большая лысина. Стираная-перестиранная ряса, из-подкоторой торчат брюки, заляпанные грязью. Старомодные ботинки. Нет, нималейшего осуждения или брезгливости в мыслях Киреева не было, просто онпривык фиксировать малейшие детали. Михаил Прокофьевич знал, что они оченькрасноречиво говорят о человеке. Неожиданно для него священник спустился свозвышения и стал обходить помещение, не переставая размахивать кадилом, изкоторого струился легкий дымок. Киреев растерялся: что надо делать? Почему яне ушел сразу? Михаил Прокофьевич успел заметить, что, когда священник махалкадилом в сторону старушек, он им поклонился слегка, они поклонились ему.Священник все ближе. Помахав в сторону стены, повернулся к нему. Поклонился.На какую-то долю секунды глаза их встретились. Взгляд у человека в рясе былвнимательно-испытующий, но одновременно мягкий, будто говорящий: не знаю,кто ты есть, мил человек, но стой себе на здоровье, нам ты не мешаешь. Что произошло потом, Киреев не мог объяснить даже самому себе. В головуударил запах ладана. Он, обрадовавшись, что креститься не надо, отвесилсвященнику глубокий поклон и повернулся в сторону алтаря. На него с иконысмотрели Богородица и Ребенок, которого она держала на руках. Мастерствоиконописца, Киреев успел это заметить, оставляло желать лучшего, краска былананесена не на грунт, а прямо на доску, от этого цвета на одежде Богородицывыглядели аляповатыми, никакого фона и в помине, но глаза... МихаилуПрокофьевичу пришла в голову мысль: глаза этого старичка и глаза БожьейМатери чем-то схожи - внимательно-испытующие и добрые. Только Она их неопускала, а продолжала смотреть на него. И от этого взгляда нельзя былоукрыться, но он и не хотел. А дым от ладана клубился в сумеречном воздухе,мерцали свечи, пели старушки, что-то возгласил священник - голос как устарушек, такой же дребезжащий и тонкий. Вот и все. После в памяти Кирееванаступил провал. Он не помнил ничего. Видел только эти глаза. Огромные,печальные. Киреев почувствовал себя маленьким и беззащитным. Голоса старушекстали удаляться, удаляться и вдруг превратились в ангельские -чистые-чистые, заполнившие собой всю церковь, всю его душу и, казалось ему,весь мир. А в центре этого огромного мира стоял он - маленький, глупый,беззащитный. Меньше того таракана на его кухне. Жалкий и смешной. И Она -прекрасная и печальная. Неужели Она обратит на него Свой взор? А Богородицаи Ее Сын смотрели на него, жалкого и ничтожного, с огромной любовью. Так, говорят, бывает перед расстрелом: вся жизнь Киреева промелькнулаперед ним, как на экране. "Ну иди же, иди" - слышалось ему в этих голосах,от которых на сердце становилось сладко-сладко. Будто льдинки, сковывавшиесердце, отлетали, тая, одна за другой. Неожиданно Киреев как бы увидел весьмир с высоты птичьего полета. Голубые нити рек, зеленые островки лесов,желтые квадраты полей - и что-то огромное, белое, похожее на платок,покрывало всю землю. Он плакал, повторяя одно слово: "Прости! Прости!Прости!". И какая сладость была в этих словах, в этих слезах... Горькоеосознание своей ничтожности сменилось радостью. Ибо он понял, что Та, Ктоопускает на землю этот плат, любит его и такого - маленького и беззащитного.Ему захотелось также петь и славить... Кого? В тот момент Киреев об этом недумал. Он просто плакал, и ему казалось, что он бежит - к этим глазам, кэтому свету... Чья-то рука осторожно легла ему на плечо. Киреев вздрогнул. - Молодой человек, служба закончилась, церковь закрывается... МихаилПрокофьевич удивленно смотрел на священника, с трудом понимая смыслсказанных им слов. - Простите? - Мы закрываем... Служба закончена. Вы приезжий? Кирееву совсем нехотелось разговаривать. Он только кивнул. Священник спросил что-то еще, ноМихаил Прокофьевич, сказав "спасибо", отправился к выходу. Перед самойдверью еще раз оглянулся, словно стараясь запомнить изображение Матери сМладенцем. Вышел. На улице было темно. Две старушки стояли поодаль и очем-то разговаривали. Вновь возле него возник священник. Тихим голосомспросил: - Вы в порядке? С вами ничего не случилось? - Случилось. Только не спрашивайте меня ни о чем, хорошо? И еще. Какназывается ваша церковь? - Никольская. - Спасибо. До свидания. - Идите с Богом! - донеслось до него, и он почти бегом припустил всторону Поповки. Добрался домой Киреев быстро. Но все равно Иван и особеннотетка Лена встретили его упреками: "Мы уж волноваться начали". - Прогулялся. В Пальное сходил... В церковь зашел. - На вечерне был? - Елена всплеснула руками. - Нешто в Бога веруешь? - Нет... Не знаю. Просто сходил. Да ничего особенного. Давайте лучшепотрапезничаем перед завтрашней дорогой. - Так стол давно накрыт, тебя ждем. После ужина тетка опять былопринялась расспрашивать Киреева о его житье, о родственниках, но емупо-прежнему хотелось молчать. Его ум упорно пытался осмыслить происшедшее.Гипноз? Не похоже. Что же тогда это было? - Тетка, Иван, расскажите мне про пальновского священника. Что это зачеловек? - Отец Георгий? Хороший человек, но, говорят, слаб на это дело. - Кто это говорит? - возмутился Иван. - Евдокия Иван-Степанычева говорила. Она пальновская. Зачем ей брехать? - А затем, что все вы, бабы, языком чесать любите. И совсем он не слаб.Выпивает в меру, наша религия это позволяет. - Почему же его тогда в нашу дыру перевели? Люди рассказывали, что он вбольшом городе служил, зачем его в нашу дыру сослали? - А ты думаешь, среди церковников интриг нет? - не сдавался Иван. -Какой-нибудь молодой семинарию закончил, чей-нибудь сын, для него местоосвободили. А что Георгий? Он тихий человек. Жену похоронил, детиразъехались. Вот он и приехал к нам. Может, и выпивает от тоски. - Про это ничего не скажу. А Дунька сама рассказывала, что к Георгиюкакие-то бомжи ходят... - Бомжи? - удивился Иван. - Ну, бродяги... Странные какие-то люди. Вот они и бражничают. Видал,какой он отекший ходит? - А ты увидела! Киреев не хотел становиться причиной ссор хозяев и немного сменил тему: - Теть Лен, а почему в церкви народу никого не было? - А кому там быть? Завтра воскресенье - поболе будет. Но раньше восновном наши, поповские, туда ходили, а ноне и у нас церковь работатьначала, из Мичуринска батюшка по воскресеньям ездит. А откуда в Пальномнароду взяться? - Ну вот, объяснила. Завтра придет народ. Федоровские ходят,балабановские. Хотя... Мало, конечно. Видя, что Иван согласился с ней, пошла на уступки и тетка Лена: - Человек он и впрямь хороший. И проповеди душевные говорит. А чтобродяги к нему ходят, может, и впрямь бабы брешут. Они еще о чем-то говорили, но Киреев уже засыпал. Увидев это,разбрелись по своим уголкам и хозяева. Ему, гостю, выделили кровать, накоторой никто не спал. Иван вообще не стал раздеваться и лег на печке, насундук, освобожденный теткой Анюткой, отправилась ее младшая сестра. Со стенна Киреева смотрели фотографии молодых Ивана, Елены, Анны. Запел свою ночнуюпесенку сверчок. Тикали ходики - эти часы были старше Киреева, но ходили также справно, как много лет назад. Все как в далеком беззаботном детстве, нехватает только звуков гармошки за окном и звонких девичьих голосов. Но нехватает не только этого. Тогда, в детстве, юный Миша был уверен, что каждыйследующий день будет лучше предыдущего. А потому хотел, чтобы скореенаступило завтра. Сегодня он желал обратного. Чтобы не кончался этот вечер,чтобы подольше тянулось каждое его мгновение. Теперь он хорошо знал:завтрашнего дня может и не быть. Для него, тетки Анютки, тетки Лены...Сегодня в церкви его мир - внутри и вокруг него, раньше понятный и легкообъяснимый, раскололся. Кто-то повернул трубочку калейдоскопа. Или снял ещеодну повязку с глаз. Смутно он догадывался, что начинает смотреть наокружающий мир другими глазами. Глазами, на которых больше не былоповязки... И совершенно неожиданно для себя он произнес слова, которые неговорил никогда, но которые давным-давно слышал от бабушки. Та, засыпая,всегда произносила шепотом: "Слава Тебе, Господи. И спасибо за все!" И онтоже произнес эти слова. Произнес и, словно застыдившись, прислушался. Новсе оставалось по-старому: пел сверчок, тикали ходики, а с освещенной лунойстены смотрели на него молодые хозяева этого дома.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 56; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |