КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава четырнадцатая.
Хороший сон приснился в ту ночь Кирееву. Обычно он забывал, что емуснилось, оставались только смутные ощущения, некие обрывки образов,колыхание теней. А этот сон проявился как снимок. Но, самое главное, МихаилПрокофьевич впервые проснулся с ощущением радости - впервые за многомесяцев. А сон был и впрямь чудесный. Ему снилась речка. Не широкая - отодного берега до другого не более пятнадцати шагов. Не глубокая - по пояс.Огромные и спокойные ивы росли вдоль речки, образуя что-то вроде зеленойкрыши, сквозь которую пробивались солнечные блики. Блики играли на темнойводе - не быстрой и не медленной, по крайней мере, рано упавшие желтыелистья ив, похожие на остроконечные лодочки, плыли по речке не медленно и небыстро. Листья не вертелись в водовороте, а плавно покачивали своими острыминосиками. Сверху казалось, а Киреев видел во сне речку как бы сверху, чтолистья не плыли, а неспешно парили в воздухе. Вода чудилась темной, дажечерной от густой тени вековых ив, на самом деле она была удивительнопрозрачной. Если всмотреться, можно без труда полюбоваться белыми камешкамив крапинку, крошечной рыбкой, проплывающей меж гибких и тонких стеблейредких, но очень крупных кувшинок. Самое интересное, и это Киреев отчетливозапомнил: тихая и светлая речка несла свои прохладные струи не в поле илидремучем лесу. К более высокому левому берегу вплотную примыкали сады иогороды. От каждого к воде вели земляные ступеньки, по которым можно былоспуститься к маленькому мостику. Некоторые из мостиков почти утонули в воде.Последний фрагмент киреевского сна: бурый листок, плывуще-летящий вбликующей воде, цепляется за покрытую зеленью доску мостика. Он на мгновениепрервал свое движение, но вода не останавливала свой бег ни на секунду, ивскоре листок продолжил полет, присоединяясь к другим листьям-лодочкам -бурым, желтым, зеленым. Киреев проснулся, но глаза ему открывать не хотелось. На душе былоспокойно и хорошо. Болезнь, недавняя поездка в Тамбов, находка на Волжскомбульваре и даже красивая девушка Софья в эти несколько минут послепробуждения стали как бы сном: снилось и забыл. А вот сон, чудесный,светлый, был так же реален, как подушка, чье тепло и мягкость он чувствовалзатылком. Кирееву пришла в голову мысль о том, что сон действительно имеетправо на такое же признание, как и реальность. Впрочем, а что такоереальность? Эти деньги, найденные им под скамейкой, разве они реальны сейчасдля него? А вдруг они приснились ему? Как приснилась та девушка, Софья. Ееогромные синие глаза, нежный рот, пульсирующая жилка на тонкой шее - не сонли все это? С другой стороны, разве не реально то чувство радости, чтонавеял ему приснившийся сон? И где-то на белом свете есть эта речка, этотмостик, и лист плывет по реке, и синее небо, отражающееся в воде. Разве нереально синее небо? И вообще, Киреев с недавних пор стал все чаще задумываться над тем, чтотакое реальность. К примеру, все чаще ему вспоминалось новоюрьевскоедетство. Но Михаилу Прокофьевичу было трудно понять, какой Новоюрьевск,город его детства, более реален. Тот, что он помнил - с большими домами,деревьями до неба, заповедными уголками, город, в котором гораздо значимеебыли запахи, чем конкретные ощущения, или Новоюрьевск снов - хороших,грустных, оставлявших после себя щемящее чувство потери? Наконец, былреальный Новоюрьевск, в котором жила его сестра, город грязный после дождя,пыльный в зной, с маленькими неказистыми двухэтажными домиками и кучей"близнецов" - панельных пятиэтажек, пухом от тополей, с разбитым асфальтом ивечным ремонтом теплотрасс. И постепенно эти три города - с одним названием,но разные по сути - стали сливаться для него в один. Реален ли был этотНовоюрьевск? Киреев был убежден: да, реален. Грустно, конечно, что некогдааккуратненький, чистый и уютный городок стал грязным и неухоженным, чтолюдские апатия, разброд в душах перенеслись на городские улицы. Но ведь этотНовоюрьевск тоже был на белом свете. Неужели он навсегда исчез вместе стысячами людей, переселившихся из своих квартир на городское кладбище?Неужели взгляд маленького белобрысого мальчика, смотревшего на окружающиймир широко открытыми от удивления и восхищения глазами, имеет меньшеезначение, чем взгляд бородатого сорокалетнего мужика, не очень удачливого вэтой жизни и уже ничему и никому не удивляющегося. Впрочем, пора было открывать глаза. За окном шумел, смеялся и сердился,переживал, отчаивался и надеялся огромный город. Странная судьба досталасьэтому городу. Одни люди его страстно любили, другие не менее страстноненавидели, но почему-то и те и другие мечтали в нем жить. Тех, кому этоудавалось, в России называли счастливчиками. Киреев себя счастливчиком несчитал. Те надежды, что он возлагал на переезд в Москву, по большому счетуне сбылись, но Киреев не ругал столицу, полагая, справедливо или нет, еепросто не своим городом. И хотя у Михаила Прокофьевича были в Москве любимыеместа, такие как Коломенское или Большой Трехсвятительский переулок, но дажеих он любил посещать вечерами, когда иссякал дневной поток людей. Ему большенравилась Первопрестольная времен до пожара 1812 года, с дворянскимиусадьбами в центре города, сотнями церквей и церквушек, малиновым звоном,разносившимся над тысячами садов и чистых речек и ручьев. Об этой МосквеКиреев читал в книгах, но представлял ее отчетливо, будто сам жил в товремя. И бывало, гуляя по переулкам в районе Покровки или Кузнецкого Моста,он пытался представить эти места Москвы лет двести тому назад. "Наверное, япросто очень поздно родился на свет. И в этой жизни, и в этом городе ячужой. Вот и все", - думал тогда Киреев. Но ему и в голову не могло прийти,что из Москвы можно взять и уехать. Да и куда? В Новоюрьевск, где вединственной газете "Наш путь" журналистам по полгода не платят зарплату? Всоседний Старгород, где учителя единственной школы, чтобы прокормить себя исвои семьи, после уроков спешили на огороды? И вот сегодня, сейчас, когда онлежал с закрытыми глазами и радость и покой, навеянные ночным сном, уступалиместо реалиям нового дня, врывавшимся в его дом вместе с шумом улицы, Кирееввдруг остро-остро захотел не возвращаться в эту реальность. Тем более чтоему уже стала понятна вся призрачность данной реальности. В этот самыймомент так и не ставшая для Киреева близкой Москва превратилась для него всимвол той жизни, в которую чья-то холодная и насмешливая воля однаждыпогрузила его и из круговерти которой выхода не было. И ему захотелось насвободу. * * * Домработница открыла дверь. В прихожей раздался женский голос: - Мне Софья Николаевна назначила на это время. Воронова вспомнила, какГригорий Иванов, бывший охранник дяди, совсем недавно просил ее за одну своюзнакомую, которая, по его словам, была классной массажисткой и маникюрщицей.Рассказывал о стесненных обстоятельствах молодой женщины, желающей иметьсолидную клиентуру. Чем дальше уходила во времени смерть Смока, тем болееуверенной Софья становилась в странности совпадения болезни Гришани ипокушения на дядю. В милиции ей сообщили, что вроде бы Иванов чист, еготщательно проверили, но Воронова доверяла своей интуиции больше, чем выводаммилиции. Когда он обратился к ней с этой просьбой, Софья не отказала - нехотелось, чтобы Гришаня исчез с ее горизонта. А его знакомая становиласьсвоего рода связующей ниточкой с Ивановым. С самого первого момента Юляпонравилась Софье. Девушка держалась скромно, но была остроумна, свое дело,безусловно, знала. И Софья со спокойной совестью дала ей номера телефоновнескольких своих приятельниц, но... Портил все, казалось бы, пустяк: ужбольно не вязался почти смиренный вид этой скромницы с ее взглядом -быстрым, острым, оценивающим. Софья заметила, что время от времени Юлявнимательно окидывала взглядом, нет, даже не комнату, а тот ее участок, гдена столике у окна стояла Одигитрия. Вообще-то хлопот с иконой у Софьи с каждым днем было все больше ибольше. Чтобы не светиться с ней, Воронова пригласила к себе на дом Ривкина,известного специалиста по древнерусской живописи, консультанта всяческихфондов и музеев. К ее удивлению, он действительно датировал Одигитрию концомXIV века. Сам Борис Семенович Ривкин словно ошалел от радости. Он каждыйдень звонил Софье. В его голове созрела сумасшедшая мысль: икона должнапоступить в Третьяковку или музей Андрея Рублева. Хуже всего была шумиха,которая вот-вот могла возникнуть вокруг Одигитрии. Конечно, можно былопродать икону и в Третьяковку, можно было выставить ее в собственнойгалерее, но ни то, ни другое в планы Вороновой не входило. Когда ОльгаКремер передала желание Гюнтера приобрести несколько хороших икон, Софья впервую очередь подумала об Одигитрии. За нее можно выручить хорошие деньги.Но после восторгов Ривкина получить справку о малой ценности иконы, даже сучетом ее, Софьи, связей, становилось с каждым днем все проблематичнее.Хотя... После смерти дяди Воронова начала замечать, что привыкает к иконе.Возникало что-то подобное привязанности. Просыпаясь, она словно чувствовалавзгляд, обращенный в свою сторону. А когда Софья последний раз занималасьлюбовью с Алексом, на какой-то момент ей даже стало неловко от этоговзгляда. Правда, это чувство длилось недолго - она с усмешкой отогнала его,но тем не менее оно все же возникло. "И кто знает, - думала Софья, - если яподцеплю кого- нибудь в ночном клубе на очередной тусовке, глядишь, придетсяикону поворачивать лицом к стене". И вот теперь эта Юля. "А может, - думалаСофья, - я себе все это напрасно накручиваю? С чего я взяла, что этой девицеинтересна именно эта икона? По крайней мере, она же ничего не спрашивает..." - Скажите, Софья Николаевна, вы в Бога веруете? - неожиданно спросилаЮля. - А что? - Икона вон у вас. Наверное, древняя очень? Софья вспомнила один дядинприем, которым она тоже любила пользоваться. Когда не ясно, к чему клонитсобеседник, учил дядя, надо не бояться выглядеть невоспитанным и простозамолчать. Вопрос маникюрщицы остался без ответа. Софья внимательно смотрелана девушку. Судя по всему, они были ровесницы - Юля выглядела несколькостарше только в силу того, что жизнь, видимо, успела потрепать ее. Недождавшись ответа, Селиванова смутилась. - Вы только не сердитесь на меня, Софья Николаевна, - горячо заговорилаЮля. - За что? - За любопытство мое. Лезу вечно куда не следует. Это я от смущения. - От смущения? "Все-таки она забавная, эта девушка", - решила для себя Софья. - Ну да. Все время хочешь сделать работу как можно лучше. А когдаклиент молчит, начинаешь думать, а вдруг он не доволен чем? Вот и начинаешьболтать ерунду всякую. Разговорить человека хочешь. Когда-то Карнегиначиталась, но в жизни все сложнее бывает. Вы читали Карнеги, СофьяНиколаевна? - Давно очень. - Если помните, там момент такой есть. Карнеги пишет, как он одномубогачу продал что-то там. Пришел к нему в кабинет и похвалил картины,которые на стене висели. А картины, оказалось, написаны были сыном тогобогача. Карнеги стал нахваливать их, тот расчувствовался и купил все, чтохотел ему всучить Карнеги. Хитрющие они, американцы эти. Карнеги пишет, мол,вы только не льстите в похвале своей, а будьте искренни. Как же, нашелдураков! Я так и поверю, что он искренне восхищался картинами тогомальчишки. Юлина болтовня заставила Софью устыдиться за свои подозрения. В самомделе: ради куска хлеба ходит эта Юля по квартирам, пытается богатымсумасбродам угодить, да еще за это чуть ли руки им не целует. Надо отдатьВороновой должное: спесь, хамство, свойственные многим людям, быстропроделавшим путь, по народному выражению, "из грязи в князи", были глубокочужды ей. И человека с такими свойствами характера, если он встречался на еепути, Софья презирала совершенно искренне. В конце концов ее хваленаяинтуиция тоже может подвести. Юля продолжала щебетать. Но то, что она сталарассказывать дальше, вновь заставило насторожиться Воронову. Видимо, желаяразвлечь клиентку, Юля проболталась: - И вот как-то раз я к женщине одной пришла. Массаж ей делала -остеохондроз у тетки жуткий был. Пришлось повозиться, скажу я вам. А женщинаэта вечно недовольной была. Все ей что-то не так: то слишком сильно я рукаминажимаю на ее драгоценные плечики, то, наоборот, слабо. Ну я и решила поКарнеги поступить. А у нее, клиентки моей, не квартира была, а музей. Картинкругом, что у Гришани баб голых на стенах в туалете. Вот и возьми я сдуру испроси про картины эти. Кто, мол, автор? Она и впрямь разговорилась.Говорит, друг у нее был, художник знаменитый, по фамилии Волков.Талантливый, но пить любил и вроде жил, как бомж. За бутылки картины писал,а их потом за тысячи долларов продавали. Хозяйка моя, по ее словам, Волковуэтому и приют давала, и стол. Спасала от жизненных бурь, одним словом. Он ейв благодарность и оставил эти картины. И надо же такому случиться, видно,доля у меня такая горькая, дня через три ограбили эту женщину, которая состеохондрозом жила. Я как раз на очередной сеанс прихожу, а в доме милиция.Меня - хвать под белые ручки. Мадам эта на меня пальчиком кажет - вот ей, тоесть мне, она про картины говорила. Со мной и разговаривать не стали - вмашину и на нары. - Неужели в камеру посадили? - А то. Три дня просидела. Тетка эта вознаграждение тому, кто картинынайдет, объявила, вот меня и трясли по полной программе. - Отпустили потом? - А куда им деваться? Менты поганые. В кино показывают, какие оничеловечные, профессионалы - все из себя. А чем человек меньше, без связей икошелька толстого, тем они за него круче берутся. Следователь мне прямо иговорил: "Мы твоих подельников взяли, ты можешь успеть признанием вину себесгладить". А коли взяли, отвечаю, так у них и спрашивайте. Только не взяливы никого, а я чиста. И никаких таких подельников не знаю. Себе на жизнь вотэтими руками зарабатываю. Натерпелась я, одним словом, но, слава Богу, всехорошо закончилось. - Они извинились перед тобой? - Вы шутите? Ступай, говорят, и радуйся, что так легко отделалась...Софья хорошо знала о той нашумевшей краже. И владелицу картин, Нину ИвановнуМинскую, она хорошо знала. Украли тогда не только двенадцать картин Волкова,но и три полотна Пиросмани, пару этюдов Шишкина. Значит, говоришь, случайноты тогда о картинах с Минской заговорила? Или опять - совпадение? Ай да Гришаня, ай да удружил! Постой, а про икону онзнал? Знал! Это он ее с кухни приносил. И рассказывал про Одигитрию Вороновтогда громковато, на кухне все слышно было. Выходит, ты, Юлька, самаяобыкновенная наводчица. Впрочем, почему обыкновенная? Ноготочки мои красивообработала. Да и голова, видимо, соображает. Это у Гришани извилин, как усемилетнего ребенка, а эта... "Положим, с моей квартирой, - думала Софья, -у вас так легко не получится, как получилось с квартирой Минской, нонастороже быть надо. И, прежде всего, сделать вид, что я от всего сердцасочувствую этой чертовке. Как это Смок говорил: пожалел человека - и онтвой. Мой не мой, а уйдешь ты отсюда, Юленька, на коне". - Я давно не получала такого удовольствия от общения. А про работу я неговорю - класс. Считай, что все мои подруги отныне - твои клиентки. - Спасибочки вам, Софья Николаевна, за добрые слова. - Вот возьми. Надеюсь, хватит? - Да вы что?! Это много! - воскликнула Юлька, но деньги сразу положилав сумочку. - Софья Николаевна, руки помыть можно? - Конечно. И вообще, заходи - поболтаем. Если ты думаешь, что всебогатые женщины стервы - ты ошибаешься. - Я и не думаю. Та же остеохондрозница, я не помню, как ее зовут, потомизвинилась передо мной. Духи подарила. - Нет, поступили с тобой, конечно, по-свински. - Это и обидно: было бы за что, - говорила Юля, моя руки. - А топонапрасну. Мне что Волков, что Зайцев. А я вам признаюсь, Софья Николаевна,мне его картины не понравились тогда. - Зайцева? - Да, - засмеялась Юля. - Я темная, конечно... - В смысле масти? - В смысле мозгов, но сама бы я его картину не купила. - А если бы тебе ее подарили? - Ну разве что. Они тепло простились. Юля была довольна собой. Воронова- девка не глупая, да и не плохая, надо сказать. Поэтому если ее и трясти -то по-мелкому, одну икону. Зачем девчонку обижать? Правда, Юле показалось,что Софья в какой-то момент насторожилась, когда речь про икону зашла, нопотом, кажется, все обошлось. Под дурочку полезно косить... Неожиданнонастроение у Селивановой резко изменилось. Довольная тем, что удалось быстровойти в контакт с Вороновой, узнать, где находится икона, она, уже в такси,стала думать о своих следующих шагах. Пора было вызывать из Рязани братьевМорозовых, изучать распорядок дня Вороновой, а потом - как тогда у Минской.И вдруг Юля представила себе картину допроса потерпевшей: "А кто изпосторонних был у вас в доме? А спрашивала ли эта маникюрщица про икону?"Вот тут Воронова и вспомнит ее рассказик о Волкове. Юлино хорошее настроениевмиг улетучилось. - Вы что-то сказали? - спросил ее таксист. - Нет, служивый, я это про себя. Про себя, глупую. И уже мысленно:"Размечталась: только икону взять. Возьмешь - и загремишь лет на десять. Чтоже делать? Ждать - икона уйти может или Воронова ее к себе в галереюперетащит. Отказаться от плана - не в моем это характере. Хороша икона, чудокак хороша. Я себе на оставшуюся жизнь заработаю. Что же делать? Тогдамочить Воронову придется. И домработницу впридачу. А раз так - Морозовыздесь не нужны. Эти на мокрое дело не пойдут. Кузьмич - вот кто ей нужен.Кузьмич с ребятами все дело и обстряпает как надо. Только бы на свободемужик был". Юля повеселела. Решение пришло - это главное, а в удачу свою онаверила так же твердо, как в то, что сегодня заслужила хорошего пива. - Юноша, - обратилась она к старику-таксисту. - Я передумала. Не надомне дальше. Тормози вот здесь. - Хороша деваха, - только и смог произнести самоотверженный труженикшахматных клеток, глядя, как его недавняя пассажирка, словно королева, гордовходила под своды пивного погребка.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 106; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |