КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава тридцать первая.
Маловероятно, что Селиванова была знакома с высказыванием Вертинского,человека скорее изысканного, нежели мудрого, о том, что русские женщинылюбят переделывать мужчин. В той ситуации, в какой она оказалась, Юля моглабы поставить под сомнение это высказывание. Во-первых, если уж на то пошло,мужчин любят переделывать все женщины независимо от их национальности. Аво-вторых... Все то время, что четверка в белом "Саабе" моталась пошоссейным и проселочным дорогам России, Юля пыталась приспособиться кхарактерам своих спутников, прежде всего Гнилого и Бугая. Но это было оченьтрудно. От обоих исходила какая-то животная, первобытная сила, котораязаставляла молодую женщину цепенеть от ужаса. Юлю многое поражало в этих"братках": быстрая смена настроения, внезапная агрессивность, которая моглавозникнуть буквально на пустом месте. И в то же время и Гнилому, и особенноБугаю была присуща какая-то совершенно детская непосредственность.Оказалось, что Бугай просто обожал мультфильмы, причем, если мультик былсмешной, он смеялся заразительнее любого ребенка. Словно ребенок Бугай велсебя и тогда, когда проигрывал в карты Гнилому. От природы наблюдательная,Юля научилась пользоваться такими моментами. Карнеги был бы доволен такойученицей. Когда это требовалось, Селиванова смеялась, хотя смеяться ей нехотелось, когда Бугаю или Гнилому требовалось сочувствие, она сочувствовала,даже если про себя говорила: "Так вам и надо, гаденыши". Точно так жедействовал и Шурик. Особенно это стало заметно, когда на мобильник Шурикапозвонили из Москвы и сообщили, что Кузьмича во Владимире взяли.Подробностей они не узнали, но Шурик предположил, что хитрый Кузьмич сам всеподстроил: надежнее зоны места отсидеться нет - годик-другой. Гнилой резонновозразил, что, похоже, Кузьмича действительно "замели": в последнее время ихбосс потерял всякую осторожность. Да и конкуренты могли подставить. Как быто ни было, но ситуация резко менялась. Вот уже три недели они искалиКиреева. Юля поражалась той поистине охотничьей страсти, которой былиохвачены ее спутники. С каждым новым неудачным днем для них словно вырасталиставки. Хотя сама Юля уже была готова сидеть в Старгороде и ждать Кирееватам. Более того, она все чаще и чаще корила себя за то, что заварила всю этукашу. Но кому-то надо было ее расхлебывать. Между прочим, в Старгороде онитоже побывали: Киреев туда еще не приходил. Гнилой уже ничего не обещал,Бугай не строил планы, Шурик не командовал. Несколько раз казалось, удачанаконец им улыбнулась. В Черни им сказали, что в сторону Плавска прошелкакой-то бородач с рюкзаком. Они, действительно, нашли того бородача. Нооказалось, что радовались рано: семидесятилетний дед с двумя флажками -российским и украинским совершал переход от Черного моря до Белого, которыйпосвятил российско- украинской дружбе. Нашу "четверку" турист принял закорреспондентов и уже готов был дать Юле интервью... Тульскую область Юлятеперь знала, как свою квартиру. Один Одоев они проезжали пять раз. В минутыочередной неудачи Селиванова, которая как женщина больше всех страдала откочевой жизни на колесах, старалась отвлекать своих компаньонов. К примеру,из Москвы она взяла несколько кассет со своими любимыми песнями. Гнилому иБугаю понравились записи автора и исполнителя Тимура Шаова. Когда Юлячувствовала, что тучи сгущаются, она ставила эту кассету. Бугаю особеннонравилась песня "Идея всеобщего братства". Вслед за бардом он пел,прихлопывая себе в такт рукой: Вот стоят, неземной красоты, Наши меньшие братья - менты. Как завижу фуражки, Тотчас становлюсь мизантропом. Будут бить меня по голове, Если я не прописан в Москве, И станцуют на мне: Два прихлопа, четыре притопа. Но иду к ним, любовью объятый, А на лбу проступают стигматы, И, дубиной сражен, я паду на газон К сапогам мной любимого брата. И Бугай, уже забыв о своем гневе,обращался к Селивановой: - Слушай, Юль, классная вещь. В Москве достанешь мне такую же? - Конечно. У Шаова несколько кассет вышли. - Только словечки попадаются непонятные. - Например? - Да хотя бы мизантроп какой-то. - Мизантроп - это вроде дурачка блаженного, - с умным видом пояснилГнилой. Юля не спорила. - Да? - удивлялся Бугай. - А стимгады, тьфу, стигматы - это что захреновина? На этот раз Гнилой молчал. И лишь после этого Юля очень мягкопоясняла: - Точно не знаю сама. Кажется, так называется кровавый пот. - Кровавый пот? - еще больше удивлялся Бугай. - Вот ты бежишь, бежишь, взмок, как после бани, и вдруг, бац: получаешьпо голове. И крови полно, и пота, - довольный, подколол приятеля Гнилой. - Не совсем так, - голос Юли звучал почти нежно. - Среди католиков естьлюди, у которых выступает кровь в тех местах, за которые Христа прибивалигвоздями к кресту. Эти выступления и называются стигматами. Бугай слушал, открыв рот... Теперь перед Кузьмичем не надо было держатьотчета. Да и в Москве, заявил категорично Гнилой, пока лучше непоказываться. - Не знаю, как вам, мне к тому же западло будет ехать назад пустым.Меня еще никогда таким дураком не выставляли. Ему никто не возразил. Юля смотрела на Шурика, но он молчал, опустивголову. - Ну вот и лады, - подвел черту под разговором Гнилой. - Лучше давайтекумекать, как искать этого стервеца дальше. И, кстати, как эта дыраназывается? - Он показал рукой на окружающие их строения. - Сосновка, поселок городского типа, - подсказал Шурик. Юля отметилапро себя: подсказал быстро и угодливо. - Значит, так, ребята, - приказал Гнилой, - пойдем перекусимчто-нибудь, а заодно осмотримся. Все послушно вышли из машины. Переходвласти из рук в руки прошел мирным путем. * * * Дорога меняла Киреева, а он отвечал ей тем же. Всегда находился поводповернуть в сторону от старгородского направления. В одном месте жил егостаринный друг, в окрестностях другого много лет назад Киреев будучистудентом помогал колхозникам собирать урожай. Само собой, не мог он пройтисначала Бежин луг, а затем Куликово поле, Ясную Поляну, дворец графаБобринского в Богородицке, древнюю Епифань. А бывало и так: в каком-нибудьселе его спрашивали: "У нас километрах в двадцати отсюда святой источникимеется. Не хотите сходить туда?" Разумеется, он хотел. Вот и получалось,что Киреев к середине июня мог не только дойти до Старгорода, но и вернутьсяобратно в Болхов или даже подходить к Москве. А он, шагая проселочными иполевыми дорогами, избегая оживленных трасс и больших городов, все дальше идальше уходил от Старгорода, не говоря уже о Москве. Психоаналитик,помешанный на Фрейде, сказал бы, что Киреевым движет подсознательный страхсмерти, а потому и желает он оттянуть свой приход в то место, где ждет егокончина. Вряд ли Михаил стал бы с ним спорить: Киреев уже давно ни с кем неспорил и ничего никому не доказывал. Даже самому себе. Он просто шел - ирадовался. Радовался тому, что может идти, дышать этим воздухом, купаться вчистых речках. За очередным поворотом дороги он открывал для себя новыеместа, новых людей. И все-таки, может, прав был тот "продвинутый"психоаналитик? Бог весть. С каждым днем Киреев все дальше углублялся в лесостепь - преддвериедревнего Дикого поля. Как форпост на границе леса и степи почти четырестолетия стоял Сосновск, давно, впрочем, ставший поселком городского типаСосновкой. Здесь жил хороший приятель Михаила Слава Никонов. Зданиередакции, где работал друг Киреева, найти было несложно. Впрочем, слово"здание" не очень подходило к одноэтажному деревянному дому с высокимкрыльцом. Симпатичная девушка, диктовавшая что-то машинистке, сказала, что"Вячеслав Павлович здесь, но сейчас у него посетитель. Если хотите,подождите здесь, пожалуйста". Киреев, поблагодарив, сел в видавшее видыкресло и осмотрелся. Сразу вспомнились офисы некоторых изданий в Москве. Онулыбнулся: небо и земля. Поневоле прислушался к тому, что диктовала девушка:"...не хлебом единым жив человек, считает Анна Павловна. Наверное, поэтому стакой охотой... Нет, Зиночка, лучше пусть будет с радостью... с такойрадостью приходят сюда сосновцы. Для каждого из них, будь это взрослый илиребенок, у Анны Павловны находится и доброе, приветливое слово, и..." Киреевопять улыбнулся. Как все знакомо - он будто вернулся в свою молодость. Адевушку можно было назвать даже красивой. Забавно: на тоненькой ее шейкепульсировала жилка. Как у Сони. Девушка, словно почувствовав на себепристальный взгляд Киреева, смутилась. "Боже мой, - подумал Михаил, - в мирееще есть место, где девушки - краснеют, вместо компьютеров - стучит машинка,а от половых досок пахнет настоящим деревом". Девушка посмотрела на него: - Простите, - сказала она, - вы, видно, с дороги, а я вам не предложилачая. Машинистка, оторвавшись от клавиш, подала голос: - Касатка, а ты спроси: есть у нас чай? Как, впрочем, и сахар. - Так я же сама неделю назад покупала! - Неделю. Славик его литрами глушит. Дома не жрет ничего, прости,Господи, вот он твоим чаем и сыт. - Нет, нет, спасибо, - запротестовал Киреев. - Мне бы Славикадождаться, и все. - Вы с ним знакомы... если так называете? - полюбопытствовала девушка. - Есть такой грех, - улыбнулся Киреев. - Почему грех? Вячеслав Павлович очень хороший. Машинистка, пышногрудаяблондинка с ярко накрашенным ртом, полуласково, полуснисходительно погладиладевушку по руке: - Касатка, человек же пошутил. Ты у нас удивительная: каждое слово наверу берешь. - А как же иначе, Зина? "И ведь по сути она права, - подумал Киреев. - Если вдуматься в то, какя ответил на ее вопрос..." - Простите, - он решил сменить тему разговора, - я краем уха услышал,как вы диктуете. Можно вас спросить: кто такая Анна Павловна и где так радывсем сосновцам? Девушка внимательно посмотрела на незнакомца. Не заметивусмешки, ответила: - В библиотеке. Анна Павловна Дегтярь заведует сосновской библиотекой.Вы знаете, это такой чудесный человек. - У тебя все чудесные люди. - Зина была явно рада немного передохнуть. - Не все, - девушка зарделась и стала чудо как хороша. Один локонупрямо закрывал ей глаз, и она все время отводила его в сторону. - А вотАнна Павловна - чудесный. - Да не спорю я. Только ответь мне, касатка, почему вы, журналисты, всетак благостно описываете. Почитаешь вашу писанину - и будто сказку читаешь. - Зина, - девушка загорячилась, - я же правду пишу. Или нет? - У нее дома корова, телок, поросенок, тридцать соток огорода и мужалкаш. Ты бы посмотрела на Павловну к концу рабочего дня, особенно когдакочегар Толик в запой уходит и в библиотеке холоднее, чем на улице. - Но я же о другом пишу, Зина. Как ты не понимаешь? - А я согласен с вашей подругой, - вступил в разговор Киреев. - Вы обэтом тоже в своем очерке напишите. Про корову, огород. О муже не надо,пожалуй, а вот о том, как вашей Анне Павловне дается ее доброта, напишите. - Да я бы рада, но главный, - девушка показала на дверь, на которойвисела табличка: "Никонов Вячеслав Павлович, главный редактор газеты "ВестиСосновки"", - он не пропустит. - И посмотрела на машинистку, ища у тойподдержки. Но Зина не успела ответить. В эту минуту дверь открылась. Никонов, едвапопрощавшись с посетителем, стал выговаривать женщинам: - Мирей, Зина, у меня еще вся первая полоса пустая, а вы здесь лясыточите. - Наконец он заметил и Киреева: - Вы ко мне, гражданин? - К вам, - Михаил улыбнулся. - Я где-то вас... Кира, ты?! - Главный редактор, человек весьмасолидной комплекции, подпрыгнул, словно шарик. - Кира! Какими судьбами?!Девчата, вы знаете, кто это? Вячеславу явно было тесно в комнате. Он тообнимал Михаила, то, отскакивая на несколько шагов в сторону, оглядывалгостя, как любитель живописи оценивает картину. Слова никто вставить не мог.Говорил только Никонов: - Девчата, это же мой друг, Михаил Киреев. Мирей, помнишь, я тебе егостатьи показывал? Как ты у нас очутился? Рюкзак твой? Впрочем, после, после.Зина, сгоняй в магазин. Чай, тортик... Короче, сама знаешь. Нет, пошлиГалину Петровну. Ты печатай. Кирееву начинало казаться, что перед ним неодин, а как минимум три маленьких Славика. Только через десять минут Михаилсмог объяснить, каким образом он оказался в Сосновке. Последовал новый взрывэмоций. - Интервью. Ты дашь нам интервью. Мирей, тащи диктофон. Ты сейчас...нет, я сам возьму интервью, а ты садись рядом и учись. Киреев пытался протестовать, но тщетно. Никонов не хотел слушатьвозражений: - Мы же коллеги, Кира. Где же твоя солидарность? Тема - пальчикиоближешь. Человек идет пешком по России, приходит к нам, в Сосновку. Завтрая тебя с нашим мэром познакомлю. Сегодня он в отъезде. - Слава, - мягко, но настойчиво произнес Киреев, - я не буду даватьтебе интервью. Ничего особенного не произошло, тысячи людей путешествуют.Вот если появится в ваших краях Федор Конюхов - это другое дело... Мирей и Никонов переглянулись. - Хорошо, хорошо, - сбавил обороты главный редактор. Сев напротивКиреева, он заговорил медленно, стараясь быть как можно более убедительным:- Миша, ты, сам того не понимая, наступил мне на больную мозоль. Конюховведь был в прошлом году в Сосновке и дал интервью - другой газете. - В Сосновке есть еще одна газета? - не поверил своим ушам Киреев,знавший, что в этом поселке живет от силы семь тысяч человек. - Представь себе, есть. "Сосновский курьер" называется. Ее Адыговучредил, наш местный водочный король. Он в мэры через год будет выдвигаться,вот и решил себе плацдарм заранее готовить. По тиражу в Сосновке они наспочти догнали, мы за счет села держимся. - Лучше, значит, работают. Или есть другие причины? - Вот именно, другие. Мы - газета администрации. Сам понимаешь, немаленький, какая у нас цензура сверху. Того нельзя писать, этого. Тьфу! Аэти... адыговцы изгаляются в своем критиканстве, да еще деньги за этохорошие гребут. Туда от меня пять человек ушли. Вот, - Никонов показал наМирей, - совсем зеленых набираю. Выручай, Кира, - Никонов просяще смотрел вглаза Михаила. - Мне интересные материалы вот как нужны! Сейчас подписка навторое полугодие идет... Он замолчал. - Даже не знаю, - неуверенно произнес Киреев. - С Конюховым мне несравниться, да и одним материалом дело не поправишь. И о чем говорить - тожене знаю. А с другой стороны... мне помочь тебе хочется. - И славненько! - повеселел Никонов. - А о чем говорить, не беспокойся:мне фактура нужна, а уж я потом все живописую. На первой полосе снимок твойпоставим. - Вот уж этого не надо! Пиши, что хочешь, а фотографироваться я небуду, - Киреев запротестовал так энергично, что Никонов решил не искушатьсудьбу. - Ну, хорошо, как знаешь. Так, мой первый вопрос... Они началибеседовать. Мирей сидела в сторонке и наблюдала за ними. Вячеслав Павловичей все время говорил, что высший журналистский пилотаж - разговоритьсобеседника так, чтобы он рассказал о самом сокровенном. Но у него самогоэто пока не получалось. Приезжий мужчина отвечал односложно, не вдаваясь вдетали. - Кира, объясни мне, а зачем ты вот взял - и пошел? Ведь не просто так?Михаил надолго задумался. Наконец произнес: - "Мысль изреченная есть ложь" - так кажется? Ты же обещал всеживописать. Напиши, не мне тебя учить, что Россию хочу увидеть вблизи,что... одним словом, ты меня понял. - Не совсем, Кира. Это что-то очень личное и ты не хочешь об этомписать в газете? Тогда только для меня скажи, чтобы я понял. Михаил улыбнулся, а затем вдруг стал декламировать: Я знаю, что ссудьбою вдруг Я встречусь где-то в облаках. Защитник тех, кому не друг, Противник тех, кому не враг. Я взвесил все и рассудил, Что мне отныне не суметь Бесцельно жить, как прежде жил, Какая жизнь - такая смерть. - Чьи это стихи? - спросил Никонов. - Это Йетс, - ответила за Михаила Мирей. И покраснела. Киреев, судивлением и одновременно уважением посмотрев на нее, произнес: - Правильно, Йетс. А кстати, почему у вас такое странное имя? Вместодевушки ответил Вячеслав Павлович: - Мама у Мирей, Вера Васильевна Назарова, - очень уважаемый в районечеловек. Она в нашей больнице заведует инфекционным отделением. А папа... Тыуж извини меня, Мирей, но Платон мне друг, а истина дороже. Папа еще тот типбыл. - Он что, умер? - Киреев сочувственно посмотрел на смущенную девушку. - Как же, умер! - опять за нее ответил Никонов. - Я ведь и с ВеройВасильевной, и с ним, Петькой Назаровым, в одном классе учился. Сумасбродбыл, прости, Господи. Что она в нем нашла... В голове - ветер, все по верхушкам бегал. Семью он бросил, когда Мирей годикатри было. Сейчас, говорят, где-то в Германии посуду моет. - И вовсе нет, - запротестовала девушка. - У него ресторанный бизнес,кафе свое. Там артисты выступают... - Артисты-пародисты, - засмеялся Никонов. - Брешет твой фатер. Если унего бизнес, почему он вам с матерью помочь не может? Не знает, как мы здесьживем? Мама ему не написала, что у них в больнице еще за прошлую зиму денегне дали? - Мама ему вообще не пишет. - Послушайте, - вмешался в их разговор Киреев. - Но почему все-такиМирей? - Забыл, - стукнул себя по лбу Вячеслав Павлович. - Сейчас объясню.Когда Мирей родилась, тогда в Москву певица французская приезжала, МирейМатье. Очень уж она Петрухе понравилась. Пошел в поссовет и записал дочь подтаким именем. Вера, помню, наревелась тогда досыта. И в самом деле, это надоже додуматься: Мирей Петровна Назарова. Но Петька ничего слышать не хотел:будет Мирей - и все! - Ничего, - ободряюще улыбнулся девушке Михаил. - Главное, чтобычеловек был хороший. Да и поправимо все это. - Поправимо? - удивилась Мирей. - Вы крещены? - Нет. Мама говорит, дедушка не разрешил. - Да, - согласился Никонов. - Покойный Андрей Ильич Успенский крутогонрава был человек, крепкой партийной закалки, но честен и справедлив - такихсейчас нет. - Ты, Славик, как на митинге заговорил, - вновь улыбнулся Киреев. - Ещеполюбопытствую: Мирей, когда у вас день рождения? - Семнадцатого июля. Я - Рак. - В каком смысле? - По гороскопу. - Тогда, скорее, ракушка... Значит, семнадцатого июля. - Киреев что-топытался вспомнить, но не вспомнил и, извинившись, полез в свой рюкзак.Вскоре он достал какую-то тетрадь. - Так, семнадцатое июля. Памятьпреподобного Андрея Рублева, святителя Андрея, архиепископа Критского...Вот, - обрадованно воскликнул Михаил, - преподобной Марфы, матери СимеонаДивногорца. Марфа Петровна Назарова, по-моему, звучит. А вы как считаете? - Не понимаю, - честно призналась пока еще Мирей. - Очень просто: креститесь семнадцатого июля и становитесь в крещенииМарфой. Мирей - такого имени в русских святцах нет. - Разумеется, нет, - согласился Вячеслав. Потом встрепенулся: -Слушайте, ребятки, - взмолился он, - у меня еще дел по горло. Давайтевернемся к нашим баранам, то бишь к тебе, Кира. - Премного благодарен. - Шутка. Но давай закончим интервью. Скажи, как к тебе люди во времяпутешествия относились? - Хорошо относились. - Я серьезно. - Я тоже. - Ну а случаи смешные были? - Почему именно смешные? - Читатель любит, когда его развлекают, - с важным видом пояснилНиконов. - Может, истории какие забавные в дороге услышал? - Не знаю, будет ли это смешно... В одной деревне мне домик показали. Внем уже никто не жил. Крыльцо перекосилось, крыша вся в дырах, от оконныхстекол и воспоминаний не осталось. А показывали мне его с такой гордостью,будто в нем человек какой великий родился. А так и есть, говорят. Великий,не великий, но память о Полине Матвеевне Тарасовой - она же бабка Поля, онаже Тарасиха - всегда будет жить в наших сердцах. Чем же, спрашиваю, былазнаменита Полина Матвеевна? Рассказали мне об этой славной женщине, и японял, как рождаются мифы и легенды. Бабка Поля отличалась очень веселым,даже озорным нравом. На выдумки была просто неистощима. Этакий русский ХоджаНасреддин в юбке. Причем, когда я начинал сомневаться в правдивости техисторий, которые мне рассказывали, люди божились, что все - чистая правда.Одна такая история мне особенно запомнилась. Я бы не возражал, Слава, еслибы ты ее записал вместо рассказа обо мне. Бабка Поля как-то сидела у окошкаи грустила. За окном весь день шел дождь. Октябрь, одним словом. Все серо итоскливо. И вдруг говорит она своей родной сестре, с которой много лет жилапод одной крышей: - Нюра, я вот представила, что умерла и вы меня хороните. Вот здесь налавках гроб поставили. - Ну а как же иначе, Полюшка? Что мы, нешто не люди. - Аксинья Безрукова псалтырь надо мной читать станет... - Все как положено, сестрица. А к чему ты это все? - Да уж больно мне хочется все это увидеть: и вас, и плачущих, и себя вгробу. - Что ты такое говоришь? - Нюра перекрестилась. - Зачем тебе это всенадо? - Так интересно же! - Вот сверху на себя и посмотришь. Говорят, что... Тарасиха перебиласестру: - А если брешут? Если эти... как их... атми... - Кто-кто? - Атмисты... в общем, те, кто в Бога не верует, правы? Умру я - и все,темнота. Нюра перекрестилась опять: - Ты что мелешь?! - Да ладно, молчу я. Но все одно, больно посмотреть на себя хочется. Анадо сказать, что еще года за три до этого бабка Поля приобрела себе гроб.Колхозный столяр Михалыч уважил старуху за две бутылки самогона и шмат сала.В деревне, привыкшей к чудачествам Тарасихи, не удивились. С тех пор гробстоял в маленьком летнем домике - в тех местах такие домики называюткизяковками. Если бабке Поле что-то входило в голову, то выбить это оттуда былопросто невозможно. Так было и на этот раз. Уже на следующий день во всемпослушная старшей сестре Нюра отвезла в районный дом быта заявку нафотосъемку. Это сейчас почти в каждом доме имеется "мыльница", а тогдапрофессия фотографа была очень даже востребованной. И вот в один прекрасный день в деревне, где жила бабка Поля,остановился рейсовый автобус. Из него вышел энергичный молодой человек. Наплече у фотографа, а это был он, висел видавший виды кофр. Дом Тарасихиприезжий нашел быстро. Зайдя в комнату, где на лавках стоял гроб, он даже неснял кепку. Кроме Нюры, сидевшей у изголовья сестры, никого в комнате небыло. - Анна Матвеевна Сомова - это вы? - спросил он с порога. - Я, миленький, я. - А что народу так мало? - удивился приезжий. - Впрочем, это не моедело. Когда покойницу выносить будут? - Сынок, мы одинокие, - сказала Нюра, - откуда народу взяться? Выноситьбудут, подойдут люди. Но ты, миленький, только в гробу голубушку мою сними,а боле ничего не надо. - Мне еще лучше. Фотограф приступил к работе. Сначала он сделал общий план. - Кстати, - обратился приезжий к Нюре, - вы хотя бы поплачьте. Вас ятоже сфотографирую. - И меня тоже? - И Нюра заголосила: - Ох, и дура же ты, Поля, ох, идура... Да что же ты наделала... Фотограф пожал плечами: - Сколько работаю, но никогда не слыхал, чтобы покойников дуракамиобзывали. Плохо жили, что ли? - Хорошо жи-и-ли! - голосила Нюра. - Ой, как хорошо. Наконец фотографприступил к самой ответственной части съемок. Он решил взять лицо покойницыкрупным планом. Навел резкость, прицелился, замерев... И вдруг "мертвая", неоткрывая глаз, произнесла: - Только вы уж постарайтесь, чтобы все хорошо получилось. ...Люди ещедолго вспоминали, как по деревне бежал в направлении города молодой человекс перекошенным от ужаса лицом. Позже в народе прошел слух, что фотографполучил вторую группу по инвалидности и "завязал" навсегда со своейпрофессией... Смеялась только Мирей. Никонов развел руками: - Ты предлагаешь мне это опубликовать? - Почему бы нет? По-моему, забавно. Ведь читатель любит, когда егоразвлекают. - Ладно, подумаю. Скажи, а... - Простите, Вячеслав Павлович, - перебила своего начальника девушка, -можно мне спросить Кирилла... - Меня зовут Михаилом Прокофьевичем. Кира - от фамилии Киреев. - Простите, - смутилась Мирей. - Ничего, спрашивайте. - А куда вы хотите придти в конце концов? - В конце концов? Как здорово звучит... Сказать честно? - А разве можно иначе? - удивилась девушка. - Вы очень редкий человек, Мирей. - Киреев опять посмотрел на молодуюжурналистку с уважением. - А нужна читателям вашей газеты моя честность? - Честность всем нужна, - девушка стояла на своем. - Сдаюсь, - улыбнулся Киреев. - Если честно, то я иду в Старгород. Выслышали о таком городке? - Конечно. Но ведь он находится в другой стороне. - Но я сказал вам правду. Я туда иду. - Киреев уже не улыбался. Словнотень легла на его лицо. Мирей на какой-то миг показалось, будто перед нейсидит очень древний человек. - Всю жизнь иду... - Я... я, кажется, понимаю вас, - пролепетала девушка. В глазах Киреевасверкнул голубой огонек. - Правда? В комнате наступила тишина. Было слышно, как за окном ласкалзелень деревьев теплый летний дождик. - Да ну вас, - наконец заговорил Никонов. - Так ты, Кира, сейчаспойдешь на Богородицк, а потом... - Не знаю, я еще не решил. - Киреев словно не замечал своего старогодруга и смотрел только на девушку. Ответил, словно отмахнулся. Зато сказал,обращаясь к Мирей: - А еще я хочу найти одну реку... - Реку? - переспросила девушка. - Речку, речушку. Одну-единственную. Я ее видел во сне. - А если ее... не существует? - Это было бы очень... печально. - А вы знаете, в наших краях столько красивых рек. Вы на Олыме были? - Нет. - А Сосну, Любовшу, Зушу или Фошню видели? - Фошню? - Она в Сосну впадает. - У нас Мирей заядлая туристка, - пояснил Вячеслав Павлович. - И вовсе нет, - горячо запротестовала девушка. - Просто мы с мамойочень любили путешествовать по незнакомым местам. - Значит, говорите, в ваших краях много рек? - Много, - сказала девушка. И тихо добавила: - Может, одна из них -ваша? Киреев ничего не ответил. Потом улыбнулся, тень исчезла с лица,потухли голубые искорки в глазах. - Говорите - Сосна? А что, это мысль. На Сосне, кажется, Елец стоит? - Точно, - подтвердил Вячеслав Павлович. - А как же Старгород? Думавшийо чем-то своем, Киреев словно не услышал вопроса. - Сосна... Если бы еще знак был... В этот момент дверь открылась и в комнату вошла сияющая Зина: - Вячеслав Павлович, из третьего магазина звонили. Им елецкой колбасыпривезли, говорят, вкусная и дешевле, чем арсеньевская. Спрашивают, выбудете брать? Киреев засмеялся, довольный: - А вот и знак. Зина, передайте, что Вячеслав Павлович обязательновозьмет елецкой колбаски. Правда, Никон?
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 50; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |