С ЛЮБОВЬЮ...

Любовь доступна в любое время года и всегда находится под рукой.

Мать Тереза

ВЫБОР

Прощать — значит любить.

Рейнгольд Ниебур

Я торопливо юркнула в маленький автомобиль и устроилась рядом со своим женихом Грэгом. Мама стояла на тротуаре, а за ее спиной расстилался бруклинский квартал, где я и выросла. Она с надеждой улыбалась мне.

— Пока, мама, — бросила я небрежно.

Когда же она наклонилась, чтобы поцеловать меня на прощание, я слегка отвернулась в сторону. Я не хотела, чтобы она целовала меня.

Я очень надеялась, что Грэг не видел, какая обида омрачила лицо моей мамы. Но, к сожалению, когда мы отъехали, я заметила в его глазах тревогу. Я молча сидела рядом, неестественно выпрямившись в кожаном кресле, и упрямо смотрела на тени, пробегавшие по ветровому стеклу.

— Линда, — наконец проговорил Грэг, — конечно, это я настоял на встрече с твоей мамой...

Я по-прежнему молча смотрела вперед.

— И я рад этому. Она замечательная. Я ничего не ответила.

Грэг вздохнул.

— Я никогда еще не видел, чтобы ты вела себя так странно. Откуда такое равнодушие? Не знаю, что произошло между вами, но должна быть веская причина для неприязни, которую ты к ней испытываешь.

Причина! Да как он может меня судить? Но когда я потянулась к нему, то не увидела ни тени осуждения, только желание попять. Его рука соскользнула с руля и мягко накрыла мою руку. И тогда я медленно, запинаясь, начала рассказ о своих родителях...

В те далекие 50-е, когда я была маленькой, моего отца преследовали неудачи. Отцы других детей каждый день приходили с работы в красивых деловых костюмах, а мой сидел на скамейке перед нашим многоэтажным домом, одетый в порванные голубые джинсы и белую футболку. У него не было работы. Он просто сидел там, уставившись в пространство, и курил одну сигарету за другой.

Иногда я видела соседскую девочку. Она выбегала из квартиры встречать своего отца, который шел по дороге с блестящим кожаным портфелем. И тогда я уходила домой, чтобы скрыть горечь. В своих детских молитвах я никогда не забывала отца: «Господи, помоги папочке стать лучше».

Беспокойство мамы росло с каждым неоплаченным счетом, которые она складывала на полке кухонного шкафа. Самыми тяжелыми всегда были воскресенья. Отец спал целый день, а мама набрасывала на плечи плащ и бежала на улицу в газетный киоск, чтобы купить «Нью-Йорк тайме». Затем доставала красную ручку. Она садилась за белый столик и начинала яростно отчеркивать колонки в газете под заголовком «Вакансии для мужчин». Когда вся полоса заполнялась красными овалами, мама бросала газету отцу:

— Здесь есть несколько вакансий для тебя.

Но отец лишь глубже зарывался в старое одеяло.

— Я не могу, — шептал он. — Не на этой неделе.

Однажды мама не выдержала и схватила отца за плечи.

— У нас нет молока, у нас нет даже хлеба! — плакала она.

Отец беспомощно посмотрел на нее:

— Ты думаешь, мне самому нравится так жить?

Я думала, что нет. Но мама находилась на грани отчаяния и не могла ему сочувствовать. Она лишь плотно сжала губы. В следующее воскресенье она купила «Нью-Йорк

тайме» и стала подчеркивать колонки в разделе «Вакансии для женщин».

В 50-е годы нанимать женщину, имевшую ребенка, было не принято. Однажды вечером, сидя в темноте с сестричкой, я услышала тихую молитву матери. Она не произносила пышных фраз. Она беседовала с Богом как с другом, который никогда не подводил ее. «Мне так тяжело, Господи, — говорила она, — пожалуйста, не вводи нас в нищету. Я никогда не искала легких путей. Я найду работу, какую смогу, даже если придется работать за гроши. Я буду самым лучшим работником, которого они когда-либо видели».

Неожиданно знакомый ее подруги предложил маме секретарскую должность, но сразу же предупредил: «Я дам вам шанс. Но если вы собираетесь сбегать с работы каждый раз, когда заболеет ваше чадо, тогда лучше и не начинайте».

С тех пор мама никогда не оставалась с нами дома. Даже когда мы с сестрой заболели корью, она ходила на работу. Если нам требовался особый уход, мама отводила нас к соседке. Я лежала на кровати с лихорадкой и слышала, как соседка жаловалась кому-то по телефону: «Да какая хорошая мать оставит своего ребенка!» Мне никогда не нравилась эта женщина. Но ее высказывание заставило меня по-другому взглянуть на мою маму.

Папе становилось все хуже и хуже. Без мамы, без ее заботы и ухода он стал совсем вялым и рассеянным. Однажды я вернулась домой, а в квартире было полно дыма. Отец оставил на плите кастрюлю и забыл. Я побежала открывать окна, боясь, что мама узнает.

В другой раз я пришла домой и увидела, что мама в квартире одна.

— А где папа?

— Он мог тебя погубить, — сказала она рассеянно. — Он мог сжечь весь наш дом.

— Где же он? — спросила я.

— Я отправила его в больницу.

Я бросилась к двери, как будто он ждал меня там. Но, конечно, его не было.

Он очень болен, Линда, у меня не было выбора. Я не могу присматривать за всеми. — Наверное, она пыталась меня утешить, но я убежала от нее, расстроившись еще больше.

На следующий день мама снова пошла на работу, а отца отправили в психиатрическую лечебницу.

Выписавшись из больницы, он даже не пытался навестить нас. Его эмоциональные проблемы и глубокая депрессия не оставляли надежды на выздоровление. Ему было трудно содержать семью. Он жил один, время от времени находя малооплачиваемую работу. Я обвиняла маму в том, что она отняла у нас отца.

— Ты должна забыть прошлое, — говорила мне мать, когда я выглядела особенно несчастной.

Но я не могла. Я не могла простить ее за то, что она отослала отца прочь. Ни дня не проходило без этих мыслей. Я думала: «Что бы произошло, попытайся она ему помочь понастойчивее...»

За время рассказа Грэг доехал до моего дома. Мой голос дрожал, я охрипла от волнения.

— Твоя мама простила его? — спросил он.

— Нет. — Я вспомнила те обвинительные речи, которые мать до сих пор произносила в адрес отца. — Она не может забыть прошлое. Она все еще осуждает его за то, чего он не мог сделать. Она не может простить, не может забыть...

— Так, — мягко прервал меня Грэг. — А ты можешь?

— Конечно, могу! Я уже простила. Я знаю, что мой отец просто не мог иначе. Он никогда не хотел нас обидеть. Он...

— Я о другом, — терпеливо проговорил Грэг. — Можешь ли ты простить свою мать?

Воцарилась тягостная тишина. Лишь за окном шумели проезжавшие мимо машины. Я? Простить свою мать?

— Ты знаешь, Линда, — сказал Грэг, врываясь в поток моих мыслей. — Я знаю, что иногда наступает такое время, когда надо принять важное для себя решение. Сделать выбор, который может изменить всю жизнь. Как это вышло с твоей мамой. Вы подошли к той черте, когда вам стало нечего есть, поэтому она и вынуждена была сделать трудный

выбор. Твой отец был взрослым мужчиной, поэтому она выбрала тебя, она выбрала детей.

Я посмотрела на Грэга. Что он сказал? Мама выбрала меня. Я невольно стала перебирать в памяти обиды, но неожиданно все мои нехорошие мысли исчезли, и вместо них всплыл один эпизод из далекого детства.

Утро. Я сижу на зеленом диване, угрюмо уставившись на маму. Она собирается на работу.

— Тебя никогда не бывает дома, — говорю я. — Тебя никогда с нами нет. Ты ничего не делаешь для пас как настоящая мама. Мама Робина всегда печет булочки с вареньем на обед.

— Линда, — устало сказала мама. — Я хожу на работу для того, чтобы у вас был обед. Я очень устаю, у меня нет времени на готовку.

— У тебя ни на что нет времени!

— Ты же не хочешь, чтобы мы жили в нищете? — спросила она тихо.

Я плохо представляла, что это значит.

— Нет, хочу!

Мама побледнела.

— О, милая, ты думаешь, что нищета — это весело? Мы с моей матерью однажды оказачись в нищете. У нас не было ни одежды, ни еды, ни денег на врача и лекарства. Я просто хочу, чтобы вам с сестрой жилось чуточку полегче, но я не могу успевать везде. Я тоже устаю, я человек.

— Но в других семьях, — упрямо продолжала я, — мамы бывают дома.

Мама вздрогнула, но сделала вид, что ей все равно, и проговорила:

— А в нашей семье меня уволят, если я опоздаю, — и выбежала из квартиры, чтобы успеть на поезд.

На следующей неделе я нашла в своем портфеле три огромные булочки с вареньем. Но я никогда так и не поблагодарила маму, даже не сказала, что я видела их. Интересно, сколько раз я отказывалась замечать мамины попытки утешить меня?

И ног теперь воспоминания разом обрушились на меня. Йог мама поздно ночью пришивает оторванную пуговицу на моем платье. А вот учит заплетать в косы мои длинные черные волосы. Мама, которая всегда разнимала нас с сестрой во время ссоры. Как бы плохо я к ней ни относилась, она непременно оставалась на моей стороне. И почему же я до сих пор не замечала этого?

Сидя в машине, я сделала то, что так часто делала мама. Я склонила голову и тихо помолилась. Моя молитва была просьбой о прощении. «Пожалуйста, Господи, помоги избавиться от этой горечи!»

— Грэг, может, тебе это покажется странным, но...

— Ты хочешь вернуться назад к матери, — закончил он за меня. И, поворачивая машину, широко улыбнулся.

Чуть позже, сидя в маминой уютной кухне, я тихо благодарила ее. Я тысячи раз видела маму на кухне, но слишком злилась на нее, не замечая силу ее любви, постоянное тепло и поддержку.

— Мама, — смущенно проговорила я, не зная, как начать. — Как ты думаешь, ты могла бы в свободное время научить меня печь те булочки с вареньем?

Сначала я думала, что она так и не ответит на мой странный вопрос, но потом увидела, как мама кивает.

— Так ты все эти годы помнила мои булочки? — чуть слышно спросила она.

— Да, мама, — сказала я, — помнила.

Линда Браун