РЕБЕНОК БЕЗ МАТЕРИ

Только тогда, когда у меня появился первый ребенок, я поняла, как сильно меня любила моя мама.

Из «Букета высказываний — для мамы»

Смерть моей мамы была быстрой и жестокой. Она в пятницу подхватила вирусную инфекцию и скончалась в понедельник утром. Я даже не успела попрощаться с ней. Мы не были готовы потерять ее так быстро. И потом, как вы объясните смерть мамы маленькому ребенку двух лет? Я спросила отца, как я тогда отреагировала на это изменение нашей жизни.

— Ты была совсем маленькой, и тебя можно было отвлечь, — объяснил он.

Его быстрый ответ подсказал мне, что в то время он не обсуждал со мной смерть мамы. И теперь говорил об этом лишь потому, что я настояла.

Почти у всех моих любимых сказочных героев не было мамы: у Золушки, Бэмби и Белоснежки. Маленькая Анни была сиротой. Дороти вырастила ее тетя Эм. Отсутствие матери делает героев более мужественными и в то же время вызывает у детей-читателей сочувствие и любовь к ним. Поэтому сказочники часто делают своих героев сиротами. Да, когда я была маленькой, то очень любила своих сказочных друзей, не потому, что они были покинуты и их было жалко, а потому, что у меня с ними было что-то общее.

Женщины, которые выросли с мамами, ожидают от меня признания горечи и сожаления, которые, по их мнению, я должна испытывать, Они хотят увидеть во мне развившиеся комплексы, потому что я росла без материнской ласки и некому было наставить меня на правильный путь. Однако на самом деле я вовсе не была так одинока, как мои сказочные герои. Благодаря моей бабушке, тетям, сестрам и папе ужин меня ждал всегда вовремя. Волосы мои были заплетены в тугую косу. Мне читали нотации и наставления. И кто-то в свое время мне объяснил, что же такое продается в автоматах в женских, туалетах. Я не чувствовала себя обделенной любовью. Ко мне всегда хорошо относились в детстве. В конце концов, я была ребенком, а дети слишком сконцентрированы на себе и своих маленьких нуждах.

Когда я пошла в школу, я уже понимала, как можно использовать тот факт, что я жила без матери. Это печальное обстоятельство делало меня какой-то особенной, отличающейся от всех остальных. Узнав о том, что я расту без мамы, няньки и учителя относились ко мне совершенно по-другому, чем к другим девочкам. К тому же я могла отлично влиять на отца, если он поздно забирал меня из детского сада или из школы. Я всего лишь говорила:

— Вот если бы была жива мама, она пришла бы вовремя.

И во времена моей бесшабашной юности мне часто приходилось выслушивать жалобы моих подружек на своих мам. На что я непременно отвечала:

— Ну, у тебя хотя бы есть мама!

Став взрослой, я спокойно воспринимала свою жизнь без матери, это было не так уж трудно. Именно поэтому я удивилась, что начала скучать по маме, когда родился мой сын. И вовсе не потому, что мне нужна была ее помощь или совет. С рождением Джейкоба я поняла, что мать может дать своему ребенку. Я поняла, что такое быть мамой. Ко мне пришло понимание силы любви, той любви, о, которой я до сих пор и не подозревала. Тогда я поняла, по чему скучала и чего желала, но никогда не могла облечь в слова.

Я внимательно наблюдала за сыном, когда ему исполнилось два годика и пять дней — тот самый возраст, когда у меня умерла мама. Я пыталась понять, как ее смерть подействовала на меня. Я пыталась вспомнить, что значит быть ребенком и видеть, что центр твоей жизни исчез. Но я так и не смогла этого вспомнить в полной мере. Специалисты называют это досознательной памятью: это мысли и чувства, которые не может описать взрослый, потому что они пришли к человеку еще до того, как он научился говорить. Итак, я не смогла вспомнить прошлое. Поэтому я сконцентрировалась на своих отношениях с Джейкобом. Эти отношения были «мать — сын», а не «сын — мать». Я смотрела, как его малюсенькие пальчики ложатся в мою ладонь, и вдруг поняла, что когда-то и моя мама так же держа/т меня за руку. Я научила его нашему «тайному пожатию» — три раза сжать ладонь и прошептать: «Я люблю тебя». Этому я научилась у своей бабушки. Возможно, она и мою маму научила и мама тоже сжимала мою ручонку. Я думала о том, как я успокаиваю Джейкоба, когда он плачет. Смотрю, как он смеется, когда я кладу ему в ротик сладкую ягодку. Все, что я делаю по отношению к Джейкобу, делала мама по отношению ко мне.

Впервые в жизни я подумала о моей маме как о женщине, которая любила свою дочь с такой силой, с какой я люблю своего ребенка. И вот тогда я заплакала. Это было настоящее очищение. Я плакала по женщине, которую у меня забрали, когда я была ребенком. Я плакала по маленькой девочке. Мне хотелось обнять ту девочку и рассказать, как мне ее жалко, и утешить. Я хотела помочь ей понять, как сильно любила ее мать. И та пустота, которую я пыталась заполнить работой, любовниками и. рискованными занятиями, начала постепенно заполняться. Но все равно эта рана до конца не заживет. Я знаю это.

Теперь, когда я читаю Джейкобу сказки на ночь и смотрю вместе с ним детские фильмы, я все еще чувствую симпатию к тем героям, которым пришлось жить одним. Но я также понимаю теперь, как это ужасно для ребенка — не иметь матери. Этому меня научил мой ребенок.

Джейн Керби

РОБИН

Я не печалюсь, что ушла наша любимица,

ведь мы с ней вместе жили на земле,

она всегда была окружена любовью.

Слезы здесь ни к чему,

ведь это счастье —

что мы с ней вместе жили на земле.

Послание Бушам от друга после смерти Робин

Нашему сыну Джебу было всего несколько недель, когда наша дочка Робин проснулась однажды утром и сказала:

— Я не знаю, что делать этим утром. Я могу выйти и лечь на траву и наблюдать за машинами или могу остаться в кровати.

Мне показалось, что от трехлетней девочки как-то странно слышать такие слова, и я решила, что она подхватила грипп. Я повела ее к нашему педиатру, доктору Дороти Уайвелл. Она осмотрела Робин, взяла на анализ кровь и сказала, что позвонит, когда будут готовы результаты. Она предложила в следующий раз прийти к ней без девочки, но с мужем, Джорджем Бушем. Это прозвучало несколько зловеще, как мне показалось, но я не слишком обеспокоилась. Конечно, Робин была какой-то вялой, но ведь она все же чувствовала себя хорошо, так что особых причин тревожиться за нее не было.

Доктор Уайвелл позвонила нам, и мы с Джорджем встретились с ней. Дороти не стала обманывать нас и прямо сказала, что у Робин лейкемия. Никто из нас ничего не знал об этой болезни, поэтому Джордж спросил доктора, каким дол-

жен быть следующий шаг — как надо лечить ее? Она немного рассказала нам о красных и белых кровяных тельцах и как можно тактичнее сообщила о том, что это заболевание неизлечимо. Ее совет ограничился тем, что будет лучше, если мы напрочь забудем о болезни и постараемся жить спокойно, радуя и любя ее, чтобы облегчить ей переход в иной мир. Доктор также сказала, что это случится очень скоро, буквально через несколько недель. Джордж попросил ее поговорить с его дядей, врачом Джоном Уокером, который работал в Мемориальном онкологическом центре Слоуна и Кеттеринга в Нью-Йорке. Она с готовностью согласилась. Дядя Джон подтвердил, что у Робин мало шансов выжить, и единственное, что мы можем сделать, — это наполнить радостью ее последние дни. А врачи постараются продлить ее жизнь, насколько это в их силах.

На следующий день мы с Джорджем полетели в Нью-Йорк и поместили Робин в клинику. С этого момента начался наш кошмар, и в то же время мы начали понимать, что счастливее многих других. Мы встретили там людей, у которых был только один ребенок. У нас же было трое. Мы встречали людей, которые не любили друг друга. Мы же любили друг друга очень сильно. У нас была самая лучшая, самая крепкая семья и друзья, которые помогали нам.

А главное, мы верили в Бога. Это привносило в нашу жизнь огромное облегчение и радость, и тогда, и теперь.

Робин вела себя замечательно. Она никогда не спрашивала, почему это случилось именно с ней. Она с радостью проживала каждый день, дарованный ей Господом. Она была любящей и милой, нестроптивой и добродушной.

Я решила, что вокруг умирающей Робин не будет слез и рыданий. Мне не хотелось лишний раз пугать девочку. Бедный Джордж испытывал муки ада, он не мог смотреть на нее во время переливания крови и выходил из палаты.

Способы лечения, которые предлагала медицина, вызвали другие неразрешимые проблемы, и наша девочка впала в кому. Ее смерть была очень тихой. Вот одна минута — она здесь, а другая — и ее нет. Мне казалось, я видела, как душа

уходит из ее маленького тела. В последний раз я поправила ее волосы, в последний раз мы обняли нашу маленькую девочку. Никогда прежде я не чувствовала так близко присутствие Господа Бога, как в тот момент.

В 1992 году после смерти матери Джорджа мне передали конверт, подписанный его именем. В него было вложено вот это письмо, которое Джордж написал своей матери вскоре после того, как умерла наша Робин. Это письмо все эти годы хранилось у нее.

«Дорогая мама!

Я тут написал несколько слов по поводу дорогой нашему сердцу девочки. Вчера я возвращался домой — поздно ночью — и сказал себе: «Ты мог бы сходить этим вечером на Гринвичское кладбище...» Эта мысль молнией пронзила меня, но на самом деле я не почувствовал за собой реальной вины. Я уже привык думать о Робин как о части нашей жизни, живой части жизни наших детей, меня и Барбары.

Мы часто размышляем с Барбарой, как долго это будет продолжаться. Мы думаем, что все равно будем ощущать ее близость, даже когда нам исполнится по восемьдесят лет. Как ты думаешь, не прекрасно ли это — в восемьдесят лет иметь красивую трехлетнюю дочку?.. Да, она больше не вырастет... Она всегда будет с нами как самая живая часть нашей повседневной жизни. Я иногда задумываюсь, честно ли с моей стороны по отношению к нашим мальчикам и друзьям выставлять портрет Робин, который так мне нравится, но тут берет свое родительский эгоизм, потому что каждый раз, как я сажусь за стол при свечах, я почему-то не могу не смотреть на этот портрет, который ты подарила. Он каким-то образом делает ее присутствие зримым и более ощутимым. Мы по-прежнему любим ее.

И это письмо... своего рода исповедь тебе, моей маме, от ее маленького сына, который, согласись, и не такой уж маленький теперь, но который все так же близок тебе. Просто когда мы становимся старше, то почему-то боимся признаваться родным в наших самых лучших чувствах.

Ну вот, теперь о нашем доме. Повседневная жизнь, четыре мальчика, они растут и учатся, взрослеют. Счастливые голоса слышны в нашем доме... Но знаешь, нам хочется порой, чтобы среди джинсов мелькала накрахмаленная юбочка, а среди вихрастых головок — ангельские кудряшки. Нам не хватает кукольного домика напротив крепостей, ракет и тысячи бейсбольных мячей. Нам нужен кто-то... кто бы мог спеть потрясающе тоненьким голоском детскую песенку.

Нам нужен настоящий ангел на Рождество, которому не надо гримироваться.

Нам нужен кто-то, кто боялся бы лягушек.

Кто-то, кто заплачет, когда я буду сердиться.

Нам нужен кто-то, кого бы мы могли поцеловать, как нашу сладенькую ягодку.

Нам нужна девочка.

У нас она была когда-то — шалила и плакала, играла и делала все, что ей угодно, как все остальные. Но в ней была при этом невыразимая нежность.

Она была такой терпеливой и не вырывалась из родительских объятий, как другие.

Она приходила ко мне по утрам и забиралась под одеяло, чтобы прикорнуть рядом.

Не будила меня, не расталкивала, не сопела над ухом.

Нет, она просто стояла рядом с нашей кроватью до тех пор, пока я не почувствую ее присутствие. Молча сворачивалась калачиком, касалась своими шелковистыми локонами моей груди и засыпала.

Ее мирный сон делал меня сильным и уверенным.

Слова «мой папочка» она всегда произносила с необычайно нежным выражением в голосе. «Привет, па!» мне тоже нравится, хотя заучит совсем по-другому.

Но она по-прежнему с нами. Мы не можем коснуться ее и все же чувствуем, что она здесь, рядом.

Мы надеемся, что в нашем доме она будет жить еще долго-долго.

С любовью, Джордж».

Мы с Джорджем теперь сильнее любим и ценим каждого из наших детей. Робин живет в наших сердцах, памяти, делах. Я больше не оплакиваю ее. Она — счастливая, яркая часть нашей жизни.

Мы с Джорджем были двумя самыми счастливыми людьми на свете, и когда все на свете проходит, остается вера, семья и надежные друзья. Мы были на самом деле самой благословенной семьей, и мы знаем это.

Барбара Буш