Положения внутреннего права государства и правила международной организации, касающиеся компетенции заключать договоры

Речь идет о весьма сложной проблеме. С одной стороны, государства в силу своего суверенитета вправе определять компетенцию своих органов при заключении договоров. На той же основе государства вправе определять правила международной организации, касающиеся компетенции заключать договоры. Но, с другой стороны, государство не в состоянии разобраться в правовых системах других государств, которые весьма различны *(355). Обязать их к этому означало бы поставить судьбу договора в зависимость от особенностей внутренней правовой системы. Учитывая данное обстоятельство, необходимо было установить, в какой мере конституционные ограничения могут оказать влияние на действительность по международному праву согласия на договор, данного представителем государства, имеющим на это право.

Вопрос этот порой приобретает большое практическое значение. Так, после Второй мировой войны имели место попытки оспорить правомерность таких соглашений, как соглашения Ялты и Потсдама, которые имели серьезное значение для ведения военных действий и послевоенного устройства. Утверждалось, что, учитывая содержание Ялтинских соглашений, президент США обязан был согласовать их с сенатом. Поэтому соглашения не будут обязательными для нового президента *(356).

Наиболее широкие обязательства по Ялтинским соглашениям взял на себя СССР, включая денонсацию пакта о ненападении с Японией и военные действия против нее. Как известно, соглашение об этом не было опубликовано. В значительной мере все это объяснялось чрезвычайными обстоятельствами войны. Говорилось также и об отсутствии правовых оснований представителей держав антигитлеровской коалиции принять окончательно Потсдамские соглашения 1945 г. *(357)

Значительное число авторитетных ученых доказывало, что нарушение конституционной процедуры согласия на договор делает его для государства необязательным. Этого мнения придерживались, например, Г. Триппель, А. Гефтер, М. Шюкинг, Л. Оппенгейм, Г. Лаутерпахт, Ш. Руссо, П. Шелльи, С. Крандалл, С. де Вишер. Из отечественных юристов такой точки зрения придерживались А.Н. Стоянов, Л.А. Камаровский, А.М. Горовцев. В.М. Шуршалов считал, что любые отклонения от конституционных процедур делают международный договор недействительным *(358). Сторонники этого взгляда полагали, что соответствующие нормы внутреннего права являются частью международного права.

В соответствии с Гаванской конвенцией о договорах 1928 г. они должны заключаться компетентными властями государства "согласно его внутреннему праву". Аналогичная позиция была изложена и в Гарвардском проекте права договоров (ст. 21). Учитывая, что подобное правило не может обеспечить стабильность договоров, некоторые авторы считали, что заключенный не в соответствии с внутренним правом договор будет иметь международное значение, но не будет исполним внутри страны (Г. Еллинек, Э. Зелигман, И. Унгер *(359)). В отечественной доктрине этой точки зрения придерживались М.М. Горовцев, С.А. Котляревский *(360).

Ее сторонники учитывали практику национальных судов, которые порою объявляли недействительными договоры, заключенные вопреки конституционной процедуре, оставляя исполнительной власти решать связанные с этим международные вопросы. Были также случаи, когда суды признавали, что такие договоры недействительны и в международном плане.

Нелогичность приведенной концепции очевидна. Договор может быть обязателен не только в международной сфере, но и внутри государства. В.Н. Дурденевский писал, что бессмысленно и схоластично говорить о международно-правовой действительности международного договора при невозможности исполнить его внутри государств-контрагентов *(361). Действительно, понятие таких неполноценных договоров, которые не могут быть осуществлены внутри страны, едва ли совместимо с международным правом, особенно в наше время, когда все большая часть договоров касается событий внутри страны.

Суть второй концепции и заключалась в том, что конституционная процедура принятия договора является внутренним делом государства и именно оно должно обеспечить ее осуществление. Другие государства не вправе вмешиваться в осуществление этой процедуры и, следовательно, принятый законным представителем государства договор является обязательным, несмотря на те или иные отступления от внутреннего права. Эта концепция отстаивалась Л. Биттнером, Г. Кельзеном, Ч. Хайдом, Е. Макнейром, Ж. Сселем, П. Гугенхаймом и др. В отечественной доктрине ее придерживались Ф.Ф. Мартенс, Г.И. Михайловский.

Ф.Ф. Мартенс считал: "Если верховная власть утверждает договор без спроса компетентного учреждения, то контрагент не имеет права требовать его исполнения, ибо не его дело входить в рассмотрение, насколько содоговаривающееся правительство, утверждая трактат, нарушает свои законы" *(362). В работе, специально посвященной этому вопросу, В. Гек писал, что действительность договора должна определяться международным правом, поэтому нарушение конституционного порядка не влияет на действительность договора *(363).

Такой подход нашел отражение и в праве международной ответственности. Еще докладчик Комиссии международного права по праву ответственности Р. Аго отмечал, что внутреннее право не имеет отношения к квалификации действия как международно-противоправного *(364). В Статьях об ответственности государств за международно-противоправные деяния говорится: "Квалификация деяния государства как международно-противоправного определяется международным правом" ( ст. 3).

Вместе с тем было бы неправильно целиком игнорировать внутреннее право, касающееся заключения договоров. Это могло бы вести к заключению договоров, не отражающих волю государства. Поэтому именно международное право устанавливает, в каких случаях нарушение внутреннего права дает основания ссылаться на него для оспаривания действительности договора.

Некоторые авторы, признававшие приоритет международного права, полагали, что если истекает определенное время, прежде чем государство ссылается на свои конституционные ограничения или пользуется вытекающими из договора правами, то оно лишается права ссылаться на эти ограничения (принцип эстоппель). Поскольку эту концепцию восприняли далеко не все, в доктрине появилась новая, согласно которой лишь коренные нарушения конституционного порядка приобретают международно-правовое значение (Е. Макнейр, С. Бадеван, А. Фердросс). По мнению А. Фердросса, "ратифицированный международный договор может быть оспорен в том случае, если эффективное ограничение договорной правоспособности было известно другой договаривающейся стороне или могло стать известным при проявлении необходимой заботливости" *(365).

В результате предпринятого им анализа практики прошлого Й. Сандорский пришел к выводу: "Не существует общей практики государств, свидетельствующей о формировании в международных отношениях мнения (opinio juris sive necessitatis), согласно которому договор, который был заключен вопреки как процессуальным, так и материальным конституционным ограничениям, не является действительным в области международного права" *(366).

Проанализировав практику государств и судебных органов, автор этой книги в 1960 г. писал, что в большинстве случаев суды "придерживаются того взгляда, согласно которому нельзя сомневаться или оспаривать право должностного лица, представляющего государство в международных отношениях, выступать с обязательными для его государства заявлениями, если при этом нет очевидного грубого нарушения конституции" *(367).

Международная судебная практика содержит ряд подтверждений сказанному. При рассмотрении Постоянной палатой международного правосудия в 1933 г. дела о Восточной Гренландии Норвегия утверждала, что заявление ее министра иностранных дел не имело обязательной силы, поскольку согласно Конституции в важных вопросах полномочия должны основываться на акте короля, внесенного в Совет государства и им утвержденного. В своем решении Палата не учла влияние конституционного права Норвегии на действительность соглашения, посчитав его несущественным для дела. Палата определила, что в международном праве министр иностранных дел является компетентным для принятия обязательств путем выражения воли государства. В таких условиях норвежское заявление об оккупации Гренландии как противоречащее праву, с которым согласился министр иностранных дел, не может быть признано обоснованным *(368).

Аналогичной практики придерживается и Международный Суд. В решении по делу о границе между Камеруном и Нигерией 2002 г. Суд установил, что "Германия сама считала, что процедура, предписанная ее внутренним правом, была соблюдена; Великобритания также никогда не поднимала вопрос по этому поводу. Более того, соглашение было официально опубликовано в обеих странах. Поэтому не имеет значения, что Англо-германское соглашение от 11 марта 1913 г. не было одобрено германским парламентом" *(369).

При рассмотрении этого же дела Нигерия утверждала, что Декларация Маруа не была ею ратифицирована в соответствии с ее Конституцией. Суд не признал значение приведенного аргумента. Это вызвало возражение судьи Резека, который счел, что столь важные договоры, как посвященные территориальным вопросам, должны утверждаться в соответствии с Конституцией *(370).

В результате анализа судебной практики Комиссия международного права пришла к выводу, что эта практика не всегда четко "означает, что международные трибуналы неохотно подвергают сомнению очевидные полномочия по международному праву представителей государства - министра иностранных дел или представителя в международном процессе, в соответствующем случае, обязывать свое государство" *(371).

Что же касается практики государств, то в ней немало случаев, когда ссылались на неконституционность согласия с договором. Однако такие ссылки редко признавались другими государствами.

Эффективность договоров сегодня во многом зависит от их применения внутренними органами государства, включая судебные органы. Если обратиться к практике судебных органов государств, то следует отметить, что они нередко касались вопросов о действительности договоров. Так, голландский суд, решая вопрос о применимости Мангеймской конвенции 1868 г. относительно навигации по Рейну между Голландией и ФРГ, в 1950 г. заявил: "Поскольку происхождение и прекращение международных обязательств, возникающих из договоров, определяются обычным международным правом и поскольку голландские суды являются компетентными и потому обязаны применять это право, то эти суды могут независимо судить относительно применения и в каких пределах применяются положения Мангеймской конвенции в данном случае" *(372). Как видим, Суд подчеркнул, что прекращение договоров определяется международным обычным правом, которое он и должен применять. Здесь отражено также общее правило, согласно которому решение суда относительно договора касается лишь данного случая и не может касаться действительности или прекращения договора в целом. С другой стороны, официальное прекращение договора государством делает его неприменимым судами.

Приведенные ранее точки зрения теоретиков нашли отражение в дискуссиях в рамках Комиссии международного права. На первом этапе возобладало мнение, согласно которому международное право оставляет на усмотрение внутреннего права каждого государства определять процедуру, при помощи которой государство дает согласие на договор. Поэтому конституционное право должно всегда приниматься во внимание при определении согласия. В результате Комиссия в 1951 г. приняла соответствующую статью, предложенную первым докладчиком Дж. Брайерли: "Договор становится обязательным в отношении государства в результате подписания, ратификации, присоединения или иным образом выраженной воли государства в соответствии с конституционным правом и практикой органа, компетентного для этой цели" *(373).

Подобная статья означала, что государства не смогут полагаться на полномочия главы государства, главы правительства, министра иностранных дел, предусмотренные ст. 6 проекта. Они должны будут в каждом случае убеждаться в том, что положения Конституции партнера не нарушены или брать на себя риск того, что договор впоследствии окажется недействительным. Статья, как видим, расходилась и с преобладающей практикой.

Представляет интерес заявление помощника Генерального секретаря ООН по правовым вопросам, который выразил свое неудовлетворение принятой статьей в связи с теми трудностями, которые она поставит перед депозитарием. В обоснование статьи ее сторонники говорили, что она не столько основана на юридических принципах, сколько на том, что государства не примут иную формулу.

Второй докладчик Г. Лаутерпахт отразил свою позицию. Договор недействителен, если заключен в нарушение конституционного права. Сторона утрачивает права ссылаться на это, если в течение длительного периода она не сделала этого. В случае спора сторона, ссылающаяся на нарушение своих конституционных положений, обязана согласиться на судебное разрешение спора. Комиссия международного права не имела возможности обсудить этот проект.

Третий докладчик Дж. Фицморис предложил статью, которая исключала конституционные положения при определении действительности договора при любых обстоятельствах (Док. А/СN./4/115). Он считал такое положение "международно-правильной" нормой, а концепцию, признающую значение конституционных ограничений в международном праве, рассматривал как трудно примиримую с принципом верховенства международного права над внутренним правом.

Дискуссия по этому вопросу вновь развернулась в Комиссии во время XV и XVII сессий. Четвертый докладчик Х. Уолдок представил новые положения. Когда согласие государства на обязательность договора выражено представителем, предусмотренным проектом Конвенции (глава государства и правительства, министр иностранных дел), то факт нарушения внутреннего права государства относительно процедуры заключения договора не влияет на действительность согласия. Исключением является случай, когда нарушение является очевидным. В других случаях государство может отказаться от согласия по соглашению с другими сторонами (ст. 31).

Эти положения были поддержаны большинством членов Комиссии, которые сочли, что основным принципом статей должен быть тот, согласно которому несоблюдение положений внутреннего права относительно компетенции заключать договоры не влияет на действительность согласия, данного компетентными органами. Некоторые из сторонников такого подхода признали целесообразным допустить исключение из общего принципа в случае, когда нарушение внутреннего права является абсолютно очевидным. Следующее принятое Комиссией положение состояло в том, что когда согласие дано иным представителем, то его следует считать действительным, если оно будет явно или подразумеваемо подтверждено государством.

В процессе обсуждения предложенных статей указывалось, что в соответствии с принципом добросовестности необходим учет наиболее известных, кардинальных положений Конституции. Следует, однако, заметить, что по внутреннему праву все ограничения могут привести к недействительности согласия. Поэтому четко выделить известные положения не всегда просто. По-разному могут толковаться конституционные положения, например, когда устанавливается особый порядок заключения политических договоров и договоров, имеющих особое значение. Наконец, многие конституции допускают заключение исполнительной властью договоров в упрощенной форме. В своем предложении Г.И. Тункин высказал мысль о необходимости устанавливать недействительность договора, заключенного исполнительным органом власти без согласия представителей народа, если речь идет о существовании самого государства как независимого образования.

Обоснованность этого предложения имеет немало подтверждений в практике. Весьма показательна история Мюнхенского соглашения 1938 г., которое решило судьбу Чехословакии. Не соглашаясь с навязанным Англией, Францией и Германией соглашением, правительство Чехословакии ссылалось на свое конституционное право: "Чехословацкое правительство не может по конституционным основаниям принять решение относительно границ. Такое решение невозможно без нарушения демократического строя и правового порядка чехословацкого государства. В каждом случае необходимо обратиться к парламенту" *(374).

На самом деле речь шла о существовании государства Чехословакии. Это понимали и инициаторы Мюнхенского соглашения. Так, в британской ноте от 21 сентября 1938 г. говорилось, что отказ заключить соглашение означал бы вторжение Германии в Чехословакию *(375). Тем не менее события шли своим чередом. 15 марта 1939 г. был заключен договор, превративший Чехию и Моравию в протектораты Германии.

На XVII сессии в 1966 г. Комиссия окончательно приняла предложения Х. Уолдока с некоторыми уточнениями. При этом было указано, что "абсолютное большинство правительств, представивших свои комментарии к статьям, подтвердили свое согласие с позицией Комиссии по этой проблеме.

На Венской конференции 1968-1969 гг. вновь проявились отмеченные ранее различные точки зрения. Одни делегации полагали, что абсолютный примат международного права не должен сопровождаться исключениями. Было предложено снять положение об очевидном противоречии внутреннему праву. Соответствующая поправка была внесена Пакистаном и Японией, которые считали, что она "будет содействовать надежности договоров" *(376).

В противоположность этому было предложено изменить статью таким образом, чтобы она не затрагивала общий принцип, но вместе с тем разрешала принимать во внимание конституционные требования (поправка Венесуэлы). Говорилось, что в 1965 г. Верховный суд Венесуэлы провозгласил преимущество Конституции в отношении договоров. В результате предложенное положение едва ли может быть принято (с. 239). Мексиканский делегат отметил, что государство может сослаться на неконституционность договора не с целью избежать осуществления обязательств, а для того, чтобы соблюсти решение Верховного суда, который объявил положения договора неконституционными (с. 240).

Эти предложения встретили серьезное сопротивление. Говорилось, что они противоречат практике государств и могут причинить правительствам серьезные трудности. В отличие от них, предложение Комиссии делает договорные отношения более стабильными.

Отмечалось, что положение о том, что "если нарушение внутреннего права не будет очевидным", нуждается в уточнении. Такое уточнение было сделано поправкой Украины и Перу: согласие с договором должно рассматриваться как недействительное, только если имело место нарушение конституционного положения "особо важного значения" (с. 238-239). Поправка была принята 45 голосами, 15 голосовали "против", 30 воздержались. В комментарии к статьям о праве договоров, подготовленном Американским институтом права, говорится, что "требование "особо важного значения" нарушения внутреннего права для того, чтобы государство могло отрицать свое согласие быть обязанным, дает возможность принятие обязательства сделать менее трудным" *(377).

Делегация Англии предложила дополнить статью пунктом, определяющим характер "явного" нарушения. Предложение было принято.

Делегации отметили, что предложенная статья представляет собой "деликатный компромисс между противостоящими тенденциями" (Англия. С. 239). Она позволяет уравновесить противоречивые требования международного и внутреннего права. С одной стороны, создает презумпцию, подтверждающую, что государство выражает действительное согласие с конституционной точки зрения, а с другой - определяет, что оно может ссылаться на свое внутреннее право как делающее недействительным его согласие только в том случае, когда нарушение было явным.

Делегация СССР заявила, что Комиссия приняла статью, которая соответствует современному международному праву (с. 244). Другие отмечали, что она представляет собой прогрессивное развитие международного права.

Статья обсуждалась и на второй сессии Венской конференции в 1969 г. и в конечном счете была принята 94 голосами - "за", при 3 воздержавшихся.

При подготовке проекта статей о праве договоров с участием международных организаций в Комиссии международного права состоялась оживленная дискуссия. Были высказаны различные мнения относительно согласия организаций. Участники сошлись на том, что положение о согласии государства должно отличаться от согласия организации. В отличие от государства, организация не имеет таких представителей, как глава государства или правительства, министр иностранных дел. В силу различий уставов организаций отсутствует "обычная практика" их представительства. Поэтому в статье организациям должен быть посвящен особый пункт *(378).

Проект статьи активно обсуждался и на Венской конференции по праву договоров с участием международных организаций 1986 г. СССР в целом поддержал проект Комиссии. Одновременно он указал на значение поправок, предложенных рядом организаций, включая ООН. В этих поправках основное внимание уделялось учредительным актам организаций как главному критерию действительности заключаемых ими договоров *(379). Советская делегация предложила уточнить предложенную Комиссией статью, указав на недопустимость ссылки на нарушение правил организации, касающихся компетенции заключать договоры, "если только данное нарушение не было явным и не касалось учредительных актов или любого другого правила особо важного значения" *(380). В конечном счете было принято положение с оговоркой в отношении практики организаций.

Статья 46 "Положения внутреннего права государства и правила международной организации - касающиеся компетенции заключать договоры" предусмотрела: государство не вправе ссылаться на то обстоятельство, что его согласие на обязательность для него договора было выражено в нарушение того или иного положения его внутреннего права, касающегося компетенции заключать договоры, как на основание недействительности его согласия, если только данное нарушение не было явным и не касалось нормы его внутреннего права особо важного значения.

Что же касается международной организации, то она не вправе ссылаться на то обстоятельство, что ее согласие на обязательность для нее договора было выражено в нарушение правил этой организации, касающихся компетенции заключать договоры как на основание недействительности ее согласия, если только данное нарушение не было явным и не касалось правила особо важного значения.

Было установлено, что нарушение является явным, если оно будет объективно очевидным для любого государства или любой международной организации, которые ведут себя в этом вопросе добросовестно, в соответствии с обычной практикой государств и, в надлежащих случаях, международных организаций.

Уравнение организаций с государствами порождает некоторые трудности. Рассматриваемая статья относится не к праву государства в целом, а только к положениям, касающимся компетенции заключать договоры. Противоречие другим принципам и нормам права не принимается во внимание, поскольку они не имеют международно-правового значения. Когда же речь идет об организации, то ее устав является международно-правовым актом, обязывающим организацию и ее членов. Поэтому согласие с договором, явно противоречащим целям и принципам устава организации, едва ли может рассматриваться как не имеющее значения для действительности согласия с договором.

Отмечу, что приведенное положение о праве государства, относящееся только к положениям, касающимся компетенции заключать договоры, толкуется более широко в кодификации Американского института права. В ней говорится: "Государство не может ссылаться на нарушение своего внутреннего права как на основание недействительности своего согласия быть связанным, если нарушение внутреннего права было очевидным и касалось правила особого значения". В комментарии к этому положению сказано, что очевидное нарушение может включать серьезное нарушение запрещений или требований внутреннего права, включая процессуальное. Такой подход существенно изменяет норму Венских конвенций.

В целом же можно считать, что международному сообществу удалось достигнуть сложного компромисса между внутренним правом и международным правом при выражении согласия на обязательность договора. В этом видится явный прогресс международного права, призванный обеспечить надежность договоров. В международных отношениях верховенство принадлежит международному праву.

Вместе с тем приведенная статья установила лишь общую норму. При решении конкретных вопросов предстоит руководствоваться рядом положений, сформулированных Комиссией международного права. В частности, если заключенный в нарушение внутреннего права договор вступил в силу и начал осуществляться его сторонами, то его прекращение возможно лишь с согласия других сторон. Государство, требующее прекращения договора, обязано нести ответственность перед другими сторонами.

Посмотрим теперь, как регулируется этот вопрос правом России. Закон о международных договорах РФ установил: "Международные договоры Российской Федерации заключаются: в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, положениями самого договора, Конституцией Российской Федерации, настоящим законом" (ст. 1.1). Как видим, на первое место поставлены нормы международного права.

Вместе с тем ст. 12, касающаяся подписания договоров, устанавливает, что президент, глава правительства и министр иностранных дел вправе без специальных полномочий лишь подписывать договор. Согласно Венским конвенциям эти лица представляют свое государство "в целях совершения всех актов, относящихся к заключению договора" ( ст. 7/2). Иными словами, они вправе окончательно соглашаться с обязательностью договора.

Из этого вытекает, что соответствующие лица обязаны следовать Закону о международных договорах, в частности, не давать окончательного согласия на обязательность договоров, подлежащих ратификации. В случае сомнений в этом вопросе решающее значение принадлежит положениям Венских конвенций, как это предусмотрено Конституцией РФ и самим Законом о международных договорах.

Как уже отмечалось, на Венской конференции при обсуждении рассматриваемой статьи возник вопрос о праве конституционного суда рассматривать соответствие процедуры заключения договора конституции. Проблема судебного конституционного контроля в отношении международных договоров является сравнительно новой и пока не унифицирована. В целом характерно осторожное отношение к проблеме во избежание международных осложнений.

Конституция Турции, приравняв международные договоры к законам, оговорила, что в отношении договоров нельзя обращаться в Конституционный суд страны (ст. 65). Согласно португальской Конституции 1976 г. неконституционный с точки зрения существа и формы характер международных договоров не препятствует их соблюдению Португалией (ст. 280.1). Конституции Испании и Нидерландов предусматривают, что заключение договора, содержащего правила, противоречащие Конституции, может иметь место после соответствующего пересмотра Конституции. Этому правилу следует практика конституционных судов тех стран, конституции которых не содержат соответствующего положения. Конституционный совет Франции объявил, что Маастрихтский договор о Европейском Союзе 1992 г. содержит положения, противоречащие Конституции, поэтому до его ратификации необходимо внести в нее соответствующие изменения.

Федеральный конституционный суд Германии рассматривает соответствие Основному закону не содержания договора, а согласия на его обязательность. Такого подхода Суд придерживался при рассмотрении вопроса о конституционности Маастрихтских соглашений.

Конституционный суд Италии не считает возможным определять конституционность договоров, но может это делать в отношении законов об их осуществлении *(381). Суд не раз выносил решения о неконституционности такого рода законов (например, решение N 54/1979 г. и решение N 128/1987 г.). Юридически такой подход обоснован.

Если обратиться к праву стран СНГ, то в нем обнаруживаются различные подходы к рассматриваемому вопросу. Конституция Кыргызской Республики 1993 г. не предусматривает судебного конституционного контроля в отношении международных договоров (ст. 82). Согласно Конституции Украины 1996 г. Конституционный суд дает заключения о соответствии Конституции действующих международных договоров или тех договоров, которые вносятся в Верховную Раду для выражения согласия на их обязательность (ст. 151) *(382). Последствия заключения не определены. Судебный конституционный контроль предусмотрен Конституцией Республики Узбекистан 1991 г. в отношении широкого круга международных актов и охватывает "межгосударственные договорные и иные обязательства Республики Узбекистан" (ст. 109). Однако последствия установления неконституционности таких актов не установлены.

В России соответствующие полномочия Конституционного Суда определены Конституцией, которая отнесла к его компетенции разрешение дел о соответствии Конституции "не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации" (ст. 125.2). Формулировка не отличается четкостью. К "не вступившим в силу" относятся договоры, находящиеся на различных стадиях процесса их заключения, включая случай окончательного согласия на его обязательность, если другая сторона этого еще не сделала.

Как только государство выразило свое окончательное согласие на обязательность договора, с этого момента отказ от него может иметь место только на основе права договоров. Следовательно, под понятием "не вступившие в силу" договоры следует понимать те, на обязательность которых Россия не дала согласия. Об этом свидетельствует и положение Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. N 1-ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации" *(383), согласно которому с момента провозглашения постановления Суда о признании не соответствующим Конституции РФ не вступившего в силу договора либо отдельных его положений договор не подлежит введению в действие и применению, т.е. "не может быть ратифицирован, утвержден и не может вступить в силу для Российской Федерации иным образом" (ч. 4 ст. 91).

Следует вместе с тем отметить, что Конституционный Суд РФ разрешает споры о компетенции между федеральными органами государственной власти. Согласно ст. 86 и 90 Закона Суд устанавливает соответствие Конституции РФ по порядку подписания, заключения, принятия, опубликования или введения в действие договора. Как видим, речь идет о той стадии, когда договор вступил в силу, поскольку говорится об опубликовании или введении его в действие. Однако и в этом случае ссылаться на неконституционность договора как на основание для его недействительности можно, если имело место очевидное нарушение нормы о компетенции особо важного значения.